Мюнхенский сговор
30 cентября 1938 года произошло одно из наиболее трагических событий в международной дипломатии, которое принято считать преддверием Второй мировой войны. Сегодня, когда вновь бряцают оружием, когда выход из кризиса, постигшего в первую очередь наиболее развитую страну, ищут и в военных авантюрах, когда кое-кто продолжает посылать войска и создавать базы современного оружия подальше от своих границ и поближе к чужим, нельзя не вспомнить о том, как 70 лет назад была открыта дорога фашизму и как Мюнхен дал отмашку войне.
Исторический экскурс в прошлое сродни журналистскому расследованию. Главное - названные виды исследования должны базироваться на фактах и свидетельствах очевидцев. Кроме того, они часто связаны с политикой и помогают понять современное общество, его истоки и будущее.
Американские ученые Р. Нойштадт и Э. Мэй в предисловии к руccкому изданию своей книги констатируют: «Наши общественные деятели не очень-то озабочены историей (за исключением, разумеется, своей персональной истории)... Лишь некоторые когда-либо задумывались над тем, что адекватно воспринимаемая История всегда оставалась научно обусловленной и неизменно предлагала только один правильный ответ»[1].
Задумываться об этом следует и нашим читателям, не жалея времени на ознакомление с документами, порой кажущимися пространными. В них гораздо больше правды, чем в кратких и звонких постулатах, нередко провозглашаемых политиками, жаждущими власти.
Задолго до прихода к власти в 1933 г., будущий фюрер в тюремной крепости Ландсберг заканчивал свой катехизис. Вот что он предлагал сильным мира сего:
«Мы, национал-социалисты, совершенно сознательно ставим крест на всей немецкой иностранной политике довоенного времени. Мы хотим вернуться к тому пункту, на котором прервалось наше старое развитие 600 лет назад. Мы хотим приостановить вечное германское стремление на юг и на запад Европы и определенно указываем в сторону территорий, расположенных на востоке. Мы окончательно рвем с колониальной и торговой политикой довоенного времени и сознательно переходим к политике завоевания новых земель в Европе.
Когда мы говорим о завоевании новых земель в Европе, мы, конечно, можем иметь в виду только Россию и те окраинные государства, которые ей подчинены»[2].
Важнейшим среди названных будущим фюрером «окраинных государств» была Советская Украина. На процессе в Нюрнберге американский консул в Берлине Мессерсмит свидетельствовал: «С самого начала 1933 г. и даже еще до прихода нацистов к власти видные нацистские деятели говорили открыто об Украине, что она «должна быть нашей житницей», и что имея Юго-Восточную Европу под контролем, Германия нуждается в большей части Украины для того, чтобы «быть в состоянии снабжать продовольствием население Германии»[3]. Отрицали намерения Гитлера, пожалуй, только главари профашистской ОУН. Ю. Мовчан, удивляясь, что оуновцы величали Гитлера будущим «освободителем» украинского народа, отмечал: «Невже Ст. Бандера не був обізнаний з «євангелією» того «визволителя» - «Майн Кампф»? (До речі, перекладеною на українську мову д-ром Дмитром Донцовим - ідейним натхненником Степана Бандери і його партії)»[4]. О понимании международной дипломатией значения Украины в агрессивных планах Гитлера - ниже.
Гитлер осознавал, что сразу после победы в 1933 г. начинать вооруженный поход на Восток побежденная в Первой мировой войне Германия не могла. Перед «большой агрессией» необходимо было решить по крайней мере четыре задачи: вооружиться; прощупать готовность сил от мала до велика поддержать нападение на СССР; сплотить агрессивный антисоветский блок, который был бы готов участвовать в новой «большой войне»; и, наконец, обеспечить плацдармы для ее проведения.
«Новый год, - писал 6 февраля 1934 г. бывший посол России в Афинах Демидов Маклакову, который обосновался в Лондоне, - начинается в Средней Европе при совершенно других предзнаменованиях. Италия вытеснена с Балкан и, ошеломленная ростом германского империализма, обращает свое лицо в другую сторону, пытаясь найти точки соприкосновения с политикой Гитлера»[5]. Взаимное тяготение итальянского фашизма и германского нацизма облегчало их тесное сотрудничество на Западе. Но первоочередной задачей Берлина было наладить такое же сотрудничество с союзником на востоке Европы, который представлял наиболее выгодный плацдарм для нападения на СССР, на Советскую Украину.
Советско-польские отношения в меняющейся Европе
На кратчайшем пути нападения на СССР была союзница послеверсальской Франции Польша, которая последней из интервентов была вынуждена прекратить войну против Советской России и Советской Украины и заключить с ними в марте 1921 г. Рижский мирный договор. Советская страна стремилась укрепить и сделать его действенным. В речи на III съезде Советов СССР в июне 1925 г. нарком иностранных дел Г. В. Чичерин говорил: «Наша цель есть заключение прочного соглашения с Польшей...географическое положение Польши делает для нас с точки зрения общей политики чрезвычайно важным это соглашение, ибо никакое крупное военное наступление на нас не может совершиться без участия Польши, которая явилась бы авангардом такого наступления. Именно поэтому создание прочных отношений с Польшей занимает одно из главных мест. Именно потому, что экономические стимулы в самой Польше играют при этом такую важную роль, мы со своей стороны стремимся к тому, чтобы развивать эти экономические связи с Польшей»[6].
Место Польши в подготовке войны против СССР подтвердил и основанный на данных разведки анализ Генштаба РККА в 1928 г. Военные считали, что главный противник на западных границах - Польша - не отважится сама начать войну. Непосредственная угроза войны возникнет, когда к ее потенциальным участникам присоединится Германия.[7]
Взаимоотношения Берлина и Варшавы осложнялись проблемами польского Поморья, Данцига (Гданьска) и Шлезвига (Силезии). К тому же между Польшей Пилсудского и Германией Гитлера существовали расхождения в планах, кто из них завладеет Украиной. Единственным ответом Берлина на это могло быть лишь фальшивое провозглашение «добрых намерений» в отношении Варшавы.
Противоположной была позиция советской стороны. Одним из примеров этого явился совет выдающегося советского дипломата Чичерина темпераментному председателю СНК и наркому иностранных дел УССР, революционеру Раковскому убрать из текста ноты, адресованной Варшаве, в которой разоблачались агрессивные действия Пилсудского, все то, что попытались бы использовать его клевреты. «В тексте, - писал Чичерин, - лучше не глумиться над белым орлом... Белый орел многим дорог, связан с памятью великих поэтов и борцов за независимость... По сути наших взаимоотношений с Польшей целиком можно не щадить польское правительство»[8].
Политику налаживания непростых отношений со своим непосредственным соседом советские республики стремились проводить и до прихода фашистов к власти, в первые годы после окончания польско-советской войны.
Настороженно относясь к политике последних интервентов, изгнанных из советских республик, Политбюро ЦК РКП(б) особенно внимательно следило за происходящим в западноукраинских землях и действиями контрреволюционной эмиграции, ее разложением. 18 октября 1923 г., выделяя материальную помощь галичанам, желавшим переехать на местожительство в Советскую Украину, ПБ постановило: «Для положения дел в Галиции и выработки необходимых мер создать комиссию в составе т. т. Чичерина, Фрунзе, Уншлихта, Скрипника, обязав ее докладом в комиссию ПБ по международным делам»[9]. 13 ноября 1923 г. среди конкретных действий в этом направлении было принято решение: «Партийно-политическая и военно-техническая работа в странах с украинским населением должна вестись из Харькова. Общее руководство за Москвой. Секретная дипломатия и политическая разведка из Москвы»[10].
Посол СССР в Англии, недавний председатель СНК Украины Раковский 12 августа 1924 г. выступил на заключительном заседании советско-английской конференции с резкой критикой невыполнения западными державами обещания предоставить населению Восточной Галиции право национального самоопределения[11]. В то же время СССР со своей стороны проводил последовательную политику налаживания отношений с соседними странами. 25 февраля 1925 г. ПБ ЦК постановило: «Активную разведку в настоящем виде (организация связи, снабжения и руководства диверсионными отрядами на территории Польской Республики) - ликвидировать»[12].
Варшава избрала иной путь. Подыскивая предлог оправдать конфликтную политику в отношении советских республик, министр иностранных дел Польши Скшиньский, отдавая должное деловым качествам посла СССР Войкова, затронул вопрос об его участии в убийстве царской семьи. Убедительно опровергая подозрения, Чичерин отметил: «Что же касается пребывания Петра Лазаревича в Екатеринбурге, то он занимал на Урале должность областного комиссара продовольствия и как невоенный отношения к исполнению приговора над бывшим царем и его семьей не имел и не мог иметь.» Нарком указал на свое личное и передовой части русской общественности отношение к российской монархии: «Я позволю себе выразить глубокую уверенность, что сотни и тысячи борцов за свободу польского народа, погибшие на царских виселицах и в сибирских тюрьмах, иначе относились бы к факту уничтожения династии Романовых, чем это можно было бы заключить из ваших сообщений.
...я позволю себе высказать вам, что, по моему глубочайшему убеждению, только Советская власть, нынешние руководители которой наиболее последовательно боролись против старого режима, могут обеспечить окончательное примирение и создание прочных мирных отношений с освобожденной Польшей и что, наоборот, та самая династия... остается и останется принципиально враждебной самому факту существования независимого польского государства»[13].
Стремясь к нормализации отношений с западным соседом, 28 августа 1924 г. ПБ приняло предложение Чичерина «О поручении НКИД предварительной выработки записки о советско-польских взаимоотношениях с установлением программ максимум и минимум для предлагаемой Польшей конференции».
В ответ на нападение регулярных польских войск на пограничную заставу в Ямполе 5 января 1925 г.[14] 12 января 1925 г. полпред в Варшаве Войков предложил заключить советско-польское соглашение «не в форме декларации, а в форме разработки общего принципа в приложении ко всем вопросам, являющимся так или иначе необходимыми для практического решения», т. е. обоюдного договорного обязательства[15]. В середине 1925 г. Политбюро утвердило «комиссию по экономическому сближению Советского Союза с Польшей»[16]. В то же время ПБ решительно отвергло позицию Компартии Польши, поддержавшей военный переворот, в результате которого к власти вновь пришел Пилсудский:
«б) Считать серьезной политической ошибкой ЦК КПП лозунг поддержки «революционных войск, выступивших под командой Пилсудского».
в) Начать прямую разоблачительную кампанию против Пилсудского и его правительства, сказав, что Пилсудский заключил на деле единый фронт с фашистами против рабочих и крестьян...
д) Критику, решительное разоблачение и борьбу против правительства Пилсудского необходимо вести все шире, выдвигая при этом с особой силой требование мира со всеми соседями».
Неустанной борьбой за мир продиктовано и решение ПБ, принятое 22 мая, которое поручало НКИД опубликовать в советской прессе и за границей «сведения о предложении польского правительства Латвии и Литве союза против СССР»[17].
В ходе контактов представителей обеих стран, в частности встречи в феврале 1926 г. в Берлине наркома Чичерина с министром Кентржинским, начались «переговоры о заключении договора о ненападении и нейтралитете»[18].
Велись они вяло. 5 августа 1926 г. ПБ с участием генсека ЦК ВКП(б) Сталина, заслушав предложение НКИД, решило:
«а) Не возражать против приезда в СССР Мининдела Залесского.
б) Считать наиболее целесообразным приезд Залесского в августе с. г.
в) Поручить НКИД использовать его приезд для подписания договора с Польшей о ненападении»[19].
Несмотря на то что полпред в Польше Войков, получив телеграмму из Москвы[20], сразу же связался с польским министром, тот отказался приехать в предложенный срок. В тот же день Войков на пресс-конференции раскрыл заманчивые и выгодные для обеих сторон перспективы развития мирных взаимоотношений между СССР и Польшей, в заключение своего выступления сказав: «Экономическая взаимосвязь обеих стран находит свое выражение также в ряде совместных проектов, среди которых грандиозный проект соединения Вислы с Днепром»[21]. 19 августа ПБ сообщило общественности через ТАСС «о намерении Польского Мининдела приехать в СССР подписать пакт о ненападении, изложив в этом сообщении основные пункты плана»[22].
Залесский в Москву так и не приехал.
Продолжение читайте здесь