Живой театр
День двух спектаклей. Шекспировских. С любимыми, неординарными совершенно актерами.
"Кориолан" с Томом Хиддлстоном в заглавной - днем, и "Ричард II" с Дэвидом Теннантом в заглавной же - вечером.
Длинные отзывы я пока писать не готова - потому что при том объеме пережитого и перечувствованного, который случился, писать нужно несколько часов - всерьез так, без дураков, а тут уже даже по местному пятый час ночи, а по Москве, на которую пока настроены биологические часы, вообще девятый час утра. Спать не хочется - но надо, потому что завтра мы еще многое хотим увидеть)) Прямо с утра))
Из того, что все же просится быть сказанным:
О "Кориолане":
- Довольно много режиссерских "авосьитаксойтет", когда режиссер, кажется, даже себе не может объяснить, зачем нужен вот этот персонаж или не придумывает "подпорок" для актера, даже понимая, что он... ну, не достаточно хороший актер, чтобы сохранять себя включенным в спектакль в те моменты, когда он не говорит, а только слушает (или, на самом деле, даже не слушает) продолжительный монолог (обращенный, на минуточку, к нему);
- Все фанатские отзывы о гомоэротическом подтексте спектакля - чушь собачья. Зрители-дети условных паспортных 20+, начитавшись лютого слэша, окончательно разучились отличать сексуальное влечение от экстатического восторга перед человеком-личностью, человеком-явлением, которого (когда он сам позволяет), хочется вобрать в себя, как причастие, и со священным восторгом побуждает прижаться сомкнутыми губами почти в религиозном поклонении к щеке, руке или куда придется - как с эйфорическим счастьем касаются чего-то явно чудесного и по определению высшего. Авфидий целует Кориолана именно так - находясь в затяжном экстазе оттого, что обожаемый гений войны сам пришел в его дом и предложил содружество - Авфидий мог бы поцеловать носы его тяжелых солдатских ботинок, но щека оказалась ближе.
- Зато ни один фан не написал, насколько горяча и откровенна сцена разговора Кориолана с женой, когда она пришла его молить отказаться идти с вольсками на Рим. Женщина опускается на колени к мужчине, целует его в губы открытым ртом, с нежностью и упоением, дыша все глубже и ритмичнее скользит ладонями по его лицу, волосам, шее, воротнику одежды, попадая пальцами под воротник, соскальзывает ладонью к локтю, уже настойчиво и требовательно пробегает рукой по предплечью и запястью... Поскольку рука мужчины лежит на его колене, пальцы женщины в считанные секунды с предплечья и ладони мужчины падают на его бедро, настойчивым, сильным рывком с внешней поверхности бедра передвигаются на внутреннюю и начинают движения к паху. Мужчина, чтобы посторонние не видели этих движений, накрывает руку женщины своим широким плащом, но судя по ее лицу, отстранившемуся, погрузившемуся в себя, в ощущения на кончиках ее пальцев, она не собирается останавливаться там, под плащом, и через пару секунд мужчина выдыхает низко и хрипло, отстраняясь от нее сначала тазом, и только потом всем телом (поддаться ей сейчас - значит проиграть), вскакивая и все еще неровно дыша.., это вот совсем не эротика. Угу.
- За то, что не проспойлерили подробности сцены гибели Кориолана - спасибо. Я тоже не буду. Потому что, думаю, такое сокрушительное воздействие она может произвести именно если не знаешь как это будет. Скажу только, что никогда еще в театре не видела настолько физиологичной и натуралистичной смерти. После этой сцены несколько минут гулко и больно пульсирует в подушечках пальцев - при том, что тела вообще почти не чувствуешь, только мурашки. Культурный шок до физиологической встряски, да. Именно оттого КАК это сделано.
- Том Хиддлстон играет человека такой внутренней мощи и силы (еще раз, акцентированно - такой СИЛЫ И МОЩИ), что невольно вспоминается пушкинское
"Выходит Петр. Его глаза сияют. Лик его ужасен. Движенья быстры. Он прекрасен. Он весь, как божия гроза". Вот! Это - оно. Про Хиддлстона в роли Кориолана.
Он кажется огромным, колоссальным, существом другого биологического вида, настолько внутренний масштаб крупнее всего и всех вокруг. И сыграть эту огромность со всей яростью, непримиримостью, вспыльчивостью, язвительностью и иронией - актерский дар особого свойства. Это можно попытаться объяснить: да, сам собой высокий, под метр-девяносто, да, в соответствии с характером героя ходит прямой и гордый, с вскинутым подбородком и развернутыми широкими плечами, и каждый шаг заряжен большим внутренним импульсом, как будто он из тех, кто землю вертит ногами. Но он огромен и когда смиряется и становится на колени, раскидывая руки и отклоняясь корпусом назад - уязвимая поза, ничего не стоит опрокинуть. И когда сидит к кресле, не мигая глядя куда-то дальше жизни. Он настолько больше, наполненнее, живее обычного человека, насколько больше и сильнее кажется столб пламени такого же по высоте снопа соломы.
- А спектакль получился о том, к каким чудовищным жертвам приводят эгоизм и амбициозность матерей, которые хотят упиться сыновней славой, видя в ней свой заслугу, но не желают или не умеют увидеть, какой будет расплата за эту славу со стороны этих самых любимых сыновей, взращенных в драконов. Эти на компромиссы не идут, эти - идут на смерть. А матерям все кажется, что вот выпестованный воин вспыхнет божией грозой, драконьим пламенем, а потом сам собой погаснет и станет мирным обывателем, детей растить будет.
И ведь Волумния будет жить с сознанием, что поступила правильно, вынудив сына сделать этот выбор - быть почитаемым военачальником, покорителем Рима (но и разрушителем привычного мира матери) или изгоем, которого будут считать предателем и римляне, и вольски, которому больше никто не доверит то единственное, что он действительно любит и умеет - вести армию к победе. Истерящая в духе дурной мелодрамы расплывшаяся матрона, беззастенчиво давящая на чувства вины единственного сына - неожиданный образ Волумнии (особенно после спартанки-Волумнии в "Кориолане" Файнса), но оправданный здесь.
- Владение телом Хиддлстона - это что-то исключительное. Никто не знает, он у шао-линьских монахов не обучался?
А если без шутки, то он - идеальный инструмент для любой актерской задачи.
- Британский театр опять играет в викторианство. Для официальной съемки на буклеты, программки и т.д. сняли сцену под душем в майке. Между тем в "рядовом" спектакле это - обнаженное тело, над которым работали гримеры уровня франкенштейновых: на плечах - раскуроченные, вывернутые наружу запекшимися сгустками багрово-черной крови раны, на ребрах - кровоподтеки и синяки, от поясницы под ремень брюк уходит давно и криво заросший грубый шрам. 25 старых ран и 2 свежих, повторяет Шекспир - и это нагое тело болит ими всеми. И Том скрючивается под душем и скулит, как раненый щенок, когда струи воды лупят по больному, и не боится этой слабости. У Шекспира этой сцены нет, но - хорошо, что она есть здесь. Авторская интерпретация случилась))
- Очень, очень круто сидеть в первом ряду на спектакле на малой сцене, где с колосников все время валятся то уголь, то горящие снаряды, то корзины розовых лепестков, то вода хлещет. Совсем внутри спектакля, правда.
- Я не всегда могу спокойно выдержать взгляд актера, которому плевать на четвертую стену и который в момент самого раздрая по сюжету, не чувствуя партнерства напарника по сцене (см.пункт 1 этой записи) начинает разговаривать прямо с тобой, глядя - требовательно и истерзанно той болью, которая сжирает Кориолана, тебе глаза-в глаза.
- Я постараюсь попасть на этот спектакль еще раз. А потом - на видеопоказы.
О "Ричарде"
- Если я сейчас не пойду спать, то утром (через 3 часа) не встану. Поэтому напишу потом.
Хотя полноценная лаконичная рецензия случилась еще вечером на стейдж-дор. Там развернутый спич о восприятии спектакля неуместен. По большому счету, там просто просят автографы и сфотографироваться вместе. Дежурного фото, когда актер не знает, с кем рядом он улыбается во все 34 зуба, не хотелось, но и не пойти на стейдж-дор, когда есть такая возможность, не хватило силы воли. Поэтому, пока Теннант подписывал программку девочке рядом, просто сказала вполголоса (но там и не визжали) о том, что показалось квинтессенцией роли Теннанта в этом спектакле: "Your Richard is amazing actor". Настолько негромко, что почти себе под нос. Он остановился мгновенно, как будто глубоко вдохнул, развернулся ко мне: "Surе! Yes. YESSSS!". И вопросительно смотрит: а на подпись что-нибудь... где? Пришлось быстро-быстро программу доставать)) Зато теперь у меня есть автограф Теннанта и самая короткая, но совершенно адекватная рецензия на спектакль. Пока подписывал, еще раз повторил "Yes", усиливая кивком. Мол, об этом и играл.
И все-таки отдельно: невозможная, до кома в горле красота декораций и костюмов и ЖИВОЕ исполнение той музыки, которую я полагала честной фонограммой, потому что... каждый раз вот это играть и петь живьем - это невероятное что-то. Неслучайно актеры на поклонах долго аплодируют музыкантам и вокалисткам, располагающихся в верхних боковых ложах.
Я напишу про Ричарда, все равно напишу. Только позже, когда выкрою время. Потому что такие спектакли должны жить всеми возможными способами, в том числе в письменном народном творчестве. А повторяя последний пункт про "Кориолана" - второй раз смотреть буду))) Билет уже есть.
"Кориолан" с Томом Хиддлстоном в заглавной - днем, и "Ричард II" с Дэвидом Теннантом в заглавной же - вечером.
Длинные отзывы я пока писать не готова - потому что при том объеме пережитого и перечувствованного, который случился, писать нужно несколько часов - всерьез так, без дураков, а тут уже даже по местному пятый час ночи, а по Москве, на которую пока настроены биологические часы, вообще девятый час утра. Спать не хочется - но надо, потому что завтра мы еще многое хотим увидеть)) Прямо с утра))
Из того, что все же просится быть сказанным:
О "Кориолане":
- Довольно много режиссерских "авосьитаксойтет", когда режиссер, кажется, даже себе не может объяснить, зачем нужен вот этот персонаж или не придумывает "подпорок" для актера, даже понимая, что он... ну, не достаточно хороший актер, чтобы сохранять себя включенным в спектакль в те моменты, когда он не говорит, а только слушает (или, на самом деле, даже не слушает) продолжительный монолог (обращенный, на минуточку, к нему);
- Все фанатские отзывы о гомоэротическом подтексте спектакля - чушь собачья. Зрители-дети условных паспортных 20+, начитавшись лютого слэша, окончательно разучились отличать сексуальное влечение от экстатического восторга перед человеком-личностью, человеком-явлением, которого (когда он сам позволяет), хочется вобрать в себя, как причастие, и со священным восторгом побуждает прижаться сомкнутыми губами почти в религиозном поклонении к щеке, руке или куда придется - как с эйфорическим счастьем касаются чего-то явно чудесного и по определению высшего. Авфидий целует Кориолана именно так - находясь в затяжном экстазе оттого, что обожаемый гений войны сам пришел в его дом и предложил содружество - Авфидий мог бы поцеловать носы его тяжелых солдатских ботинок, но щека оказалась ближе.
- Зато ни один фан не написал, насколько горяча и откровенна сцена разговора Кориолана с женой, когда она пришла его молить отказаться идти с вольсками на Рим. Женщина опускается на колени к мужчине, целует его в губы открытым ртом, с нежностью и упоением, дыша все глубже и ритмичнее скользит ладонями по его лицу, волосам, шее, воротнику одежды, попадая пальцами под воротник, соскальзывает ладонью к локтю, уже настойчиво и требовательно пробегает рукой по предплечью и запястью... Поскольку рука мужчины лежит на его колене, пальцы женщины в считанные секунды с предплечья и ладони мужчины падают на его бедро, настойчивым, сильным рывком с внешней поверхности бедра передвигаются на внутреннюю и начинают движения к паху. Мужчина, чтобы посторонние не видели этих движений, накрывает руку женщины своим широким плащом, но судя по ее лицу, отстранившемуся, погрузившемуся в себя, в ощущения на кончиках ее пальцев, она не собирается останавливаться там, под плащом, и через пару секунд мужчина выдыхает низко и хрипло, отстраняясь от нее сначала тазом, и только потом всем телом (поддаться ей сейчас - значит проиграть), вскакивая и все еще неровно дыша.., это вот совсем не эротика. Угу.
- За то, что не проспойлерили подробности сцены гибели Кориолана - спасибо. Я тоже не буду. Потому что, думаю, такое сокрушительное воздействие она может произвести именно если не знаешь как это будет. Скажу только, что никогда еще в театре не видела настолько физиологичной и натуралистичной смерти. После этой сцены несколько минут гулко и больно пульсирует в подушечках пальцев - при том, что тела вообще почти не чувствуешь, только мурашки. Культурный шок до физиологической встряски, да. Именно оттого КАК это сделано.
- Том Хиддлстон играет человека такой внутренней мощи и силы (еще раз, акцентированно - такой СИЛЫ И МОЩИ), что невольно вспоминается пушкинское
"Выходит Петр. Его глаза сияют. Лик его ужасен. Движенья быстры. Он прекрасен. Он весь, как божия гроза". Вот! Это - оно. Про Хиддлстона в роли Кориолана.
Он кажется огромным, колоссальным, существом другого биологического вида, настолько внутренний масштаб крупнее всего и всех вокруг. И сыграть эту огромность со всей яростью, непримиримостью, вспыльчивостью, язвительностью и иронией - актерский дар особого свойства. Это можно попытаться объяснить: да, сам собой высокий, под метр-девяносто, да, в соответствии с характером героя ходит прямой и гордый, с вскинутым подбородком и развернутыми широкими плечами, и каждый шаг заряжен большим внутренним импульсом, как будто он из тех, кто землю вертит ногами. Но он огромен и когда смиряется и становится на колени, раскидывая руки и отклоняясь корпусом назад - уязвимая поза, ничего не стоит опрокинуть. И когда сидит к кресле, не мигая глядя куда-то дальше жизни. Он настолько больше, наполненнее, живее обычного человека, насколько больше и сильнее кажется столб пламени такого же по высоте снопа соломы.
- А спектакль получился о том, к каким чудовищным жертвам приводят эгоизм и амбициозность матерей, которые хотят упиться сыновней славой, видя в ней свой заслугу, но не желают или не умеют увидеть, какой будет расплата за эту славу со стороны этих самых любимых сыновей, взращенных в драконов. Эти на компромиссы не идут, эти - идут на смерть. А матерям все кажется, что вот выпестованный воин вспыхнет божией грозой, драконьим пламенем, а потом сам собой погаснет и станет мирным обывателем, детей растить будет.
И ведь Волумния будет жить с сознанием, что поступила правильно, вынудив сына сделать этот выбор - быть почитаемым военачальником, покорителем Рима (но и разрушителем привычного мира матери) или изгоем, которого будут считать предателем и римляне, и вольски, которому больше никто не доверит то единственное, что он действительно любит и умеет - вести армию к победе. Истерящая в духе дурной мелодрамы расплывшаяся матрона, беззастенчиво давящая на чувства вины единственного сына - неожиданный образ Волумнии (особенно после спартанки-Волумнии в "Кориолане" Файнса), но оправданный здесь.
- Владение телом Хиддлстона - это что-то исключительное. Никто не знает, он у шао-линьских монахов не обучался?
А если без шутки, то он - идеальный инструмент для любой актерской задачи.
- Британский театр опять играет в викторианство. Для официальной съемки на буклеты, программки и т.д. сняли сцену под душем в майке. Между тем в "рядовом" спектакле это - обнаженное тело, над которым работали гримеры уровня франкенштейновых: на плечах - раскуроченные, вывернутые наружу запекшимися сгустками багрово-черной крови раны, на ребрах - кровоподтеки и синяки, от поясницы под ремень брюк уходит давно и криво заросший грубый шрам. 25 старых ран и 2 свежих, повторяет Шекспир - и это нагое тело болит ими всеми. И Том скрючивается под душем и скулит, как раненый щенок, когда струи воды лупят по больному, и не боится этой слабости. У Шекспира этой сцены нет, но - хорошо, что она есть здесь. Авторская интерпретация случилась))
- Очень, очень круто сидеть в первом ряду на спектакле на малой сцене, где с колосников все время валятся то уголь, то горящие снаряды, то корзины розовых лепестков, то вода хлещет. Совсем внутри спектакля, правда.
- Я не всегда могу спокойно выдержать взгляд актера, которому плевать на четвертую стену и который в момент самого раздрая по сюжету, не чувствуя партнерства напарника по сцене (см.пункт 1 этой записи) начинает разговаривать прямо с тобой, глядя - требовательно и истерзанно той болью, которая сжирает Кориолана, тебе глаза-в глаза.
- Я постараюсь попасть на этот спектакль еще раз. А потом - на видеопоказы.
О "Ричарде"
- Если я сейчас не пойду спать, то утром (через 3 часа) не встану. Поэтому напишу потом.
Хотя полноценная лаконичная рецензия случилась еще вечером на стейдж-дор. Там развернутый спич о восприятии спектакля неуместен. По большому счету, там просто просят автографы и сфотографироваться вместе. Дежурного фото, когда актер не знает, с кем рядом он улыбается во все 34 зуба, не хотелось, но и не пойти на стейдж-дор, когда есть такая возможность, не хватило силы воли. Поэтому, пока Теннант подписывал программку девочке рядом, просто сказала вполголоса (но там и не визжали) о том, что показалось квинтессенцией роли Теннанта в этом спектакле: "Your Richard is amazing actor". Настолько негромко, что почти себе под нос. Он остановился мгновенно, как будто глубоко вдохнул, развернулся ко мне: "Surе! Yes. YESSSS!". И вопросительно смотрит: а на подпись что-нибудь... где? Пришлось быстро-быстро программу доставать)) Зато теперь у меня есть автограф Теннанта и самая короткая, но совершенно адекватная рецензия на спектакль. Пока подписывал, еще раз повторил "Yes", усиливая кивком. Мол, об этом и играл.
И все-таки отдельно: невозможная, до кома в горле красота декораций и костюмов и ЖИВОЕ исполнение той музыки, которую я полагала честной фонограммой, потому что... каждый раз вот это играть и петь живьем - это невероятное что-то. Неслучайно актеры на поклонах долго аплодируют музыкантам и вокалисткам, располагающихся в верхних боковых ложах.
Я напишу про Ричарда, все равно напишу. Только позже, когда выкрою время. Потому что такие спектакли должны жить всеми возможными способами, в том числе в письменном народном творчестве. А повторяя последний пункт про "Кориолана" - второй раз смотреть буду))) Билет уже есть.