ДАНИЛОВ ЧАСТЬ I
Оригинал взят у synthesizer в ДАНИЛОВ ЧАСТЬ I
Издалека, особенно из Москвы, или из другого большого города, Данилов виден не во всякую подзорную трубу. Маленький уездный городок в Ярославской губернии с невыразительным названием Данилов… Собирался я туда и почему-то в голове у меня все время вертелась цитата из «Мертвых душ»: «Есть лица, которые существуют на свете не как предмет, а как посторонние крапинки или пятнышки на предмете. Сидят они на том же месте, одинаково держат голову, их почти готов принять за мебель и думаешь, что отроду еще не выходило слово из таких уст; а где-нибудь в девичьей или в кладовой окажется просто: ого-го!» Если разобраться, то ведь это сказано о множестве наших провинциальных городков, существующих теперь лишь как посторонние крапинки или пятнышки на предмете, но если разобраться… Вот я и ехал в девичью Данилов разбираться. Не то, чтобы я был твердо уверен, что Данилов - это «ого-го!», но очень на это надеялся.
Если начинать рассказ о Данилове с самого начала, то… никогда не кончишь, поскольку самое его начало археологи копают уже много лет и никак не могут выкопать все эти проржавевшие насквозь железные топоры, рыболовные крючки, глиняные горшки, орнаментированные ямками, полосками и ромбиками, пряслица, гребни, височные кольца, привески… Кстати, о привесках. В даниловском музее есть крошечные бронзовые привески в виде искусно сделанных птички и лошадки размером с половину или даже треть мизинца. Пряслица, гребни и височные кольца там тоже есть. Все эти сокровища нашли на территории современного Данилова, на берегу реки Пеленга1, протекающей в черте города. Было там с начала десятого и до тринадцатого века поселение меря и ходили по нему русые и голубоглазые женщины меря, шумя привесками в виде птичек и лошадок, звеня височными кольцами и пели… Короче говоря, корни, истоки, волхвы, масленица, солнцеворот, колядование, ночь на Ивана Купала, Русальная неделя, прыганье через костер, купание в чем мать родила, свальный грех и все то, по чему теперь сходят с ума родноверы. Впрочем, это уже не столько меря, сколько славяне, которые пришли в эти места позже меря и с ними вполне мирно ужились и перемешались до гомогенного состояния.
Существование славянского поселения на берегах Пеленги можно считать вполне доказанным, а вот основание Даниловской слободы в конце тринадцатого века московским князем Даниилом Александровичем, младшим сыном Александра Невского, скорее всего легенда. Зато красивая. По преданию князь поехал в северные монастыри, остановился на отдых на берегу Пеленги, покормил там лошадей, а заодно велел построить деревянную церковь, княжеские палаты и конюшни. Дорога от палат князя до конюшен с тех пор называлась Царевой улицей, а потом Пошехонской. Теперь-то она, понятное дело, улица Володарского.
Как бы там ни было, а в первом зале Даниловского музея висит большой портрет князя Даниила кисти одного из местных живописцев. Под портретом, на тумбочке, лежат два меча, похожих на кухонные ножи-переростки. На портрет, на мечи и кольчугу, надетую на манекен, стоящий в углу, на шлем, и на какие-то две круглые металлические пластинки с отверстиями экскурсовод смотреть не советовала. То есть, смотреть-то, конечно, можно, но при этом не забывать, что все это легенда, что мечи, кольчугу, шлем и круглые пластинки с отверстиями изготовили для музея местные умельцы, что князь Даниил, может, и проезжал, но мимо, и не выиграл, а проиграл, и не в лотерею, а в карты... Вот на крошечную мортиру с ядрами величиной с яблоко или даже мандарин, на изъеденный ржавчиной наконечник рогатины, называемый рожном, экскурсовод смотреть советовала. Это все настоящее и было найдено на месте сражения даниловцев с поляками. Ох, как настойчиво поляки, под водительством пана Лисовског,о тогда на этот рожон лезли… Впрочем, сражение было уже через полторы сотни лет после того, как село Даниловское в середине пятнадцатого века было впервые упомянуто в жалованной грамоте Василия Второго митрополиту Ионе под именем Даниловских пустошей. Поляки пришли грабить уже богатое торговое и ремесленное село. Даниловцы, надо отдать им должное, никогда ни одному из Самозванцев не присягали. Пана Лисовского в шестьсот седьмом году, в самый разгар Смуты, даниловское ополчение под командой Федора Шереметьева разбило наголову. Сражение было кровопролитным. Место, где оно происходило, с тех пор называется Повалишкой, но… ядра и рогатина не оттуда.
Спустя год после сокрушительного поражения поляков, отряд вологодских ополченцев, по пути в Ярославль, занял Пошехонье и село Даниловское. В Даниловском они насыпали земляной вал, на нем поставили острог и укрепились. Откуда ни возьмись, появились поляки во главе с Лисовским, разбитым год назад на голову. То ли разбитая голова у него зажила, то ли у него их было несколько, то ли он и вовсе отрастил новую, но на этот раз удача от даниловцев не просто отвернулась, а, отвернувшись, еще и горько заплакала. Острог взяли штурмом и сровняли его с землей. Село сожгли, а большую часть жителей, включая стариков, женщин и детей, истребили. Теперь на этом месте, где был острог, поставили памятный камень, а улица, на которой он стоит… Нет, не «Володарского», и не «Урицкого», как можно было бы подумать, а «Земляной вал». Синяя жестяная табличка с огромными буквами «Земляной валъ» висит на стене музейного зала аккурат над ядрами и маленькой мортирой.
В конце концов, поляков, хоть и через семь лет, но прогнали, а Даниловская слобода зажила мирной жизнью. Была она, кроме всего прочего, ямской станцией на пути из Архангельска в столицу. Голландский купец Кунраад Фан-Кленк, ехавший в Москву, записал: «1 января 1676 года посольство проезжало красивым селением - Даниловской слободой, по величине похожей на город, с рынками и тюрьмами». Сколько в слободе было жителей в то время, как через нее проезжал Фан-Кленк, мне разыскать не удалось, но через сто лет в Данилове, уже почти городе, жило пятьсот с небольшим хвостиком человек. Видать, народ в слободе был бедовый, раз тюрем было несколько.2 Кстати, о тюрьмах. Уже в середине девятнадцатого века в Данилове был построен каменный тюремный острог. Он и сейчас стоит, только заброшенный и никому не нужный. За сто пятьдесят лет из этой тюрьмы удалось убежать только одному заключенному, который летом девятьсот двенадцатого года спустился из окна третьего этажа по жгуту, скрученному из арестантских роб, и был таков. До шестидесятых годов прошлого века острог использовался по прямому назначению. Потом в нем устроили склады гражданской обороны, потом склады ликвидировали, потом… течение времени в остроге остановилось. Поначалу хотели как лучше - устроить в нем музей, поскольку таких уездных острогов, сохранившихся практически в первозданном виде, у нас почти не сохранилось, но получилось как всегда. Выломали почти все кованые решетки времен постройки острога, украли дубовые двери, разобрали почти все печи, разломали на кирпич ограду… Напоминает теперь острог скелет кита, выброшенного на берег и обглоданного до костей собаками.
Оставим, однако, острог, и вернемся в Даниловскую слободу петровских времен, когда в ней был конный завод, поставлявший лошадей для армии. Завод принадлежал царю, и содержалось в нем почти две тысячи лошадей. Однажды, в самом начале восемнадцатого века, проезжал через село царь Петр. Остановился, осмотрел свой конный завод, посмотрел - нет ли кариеса у лошадей, обкромсал ножницами бороду местному старосте и, довольный собой, уже собирался уехать, как … Случилось ему зайти в небольшую деревянную церковь Одигитрии, стоявшую у дороги на Вологду. Пробыл он там недолго и вышел злой, как черт. Петр, который терпеть не мог попов, Петр, который велел переплавить церковные колокола на пушки… пришел в ярость, увидев грязь и запустение в храме. Священника император брить все же не решился, хотя руки, конечно, у него чесались, но разнос устроил такой, что в Даниловской слободе его запомнили. Долго даниловские светские и религиозные власти не думали - быстро заложили новый каменный собор с колокольней на средства прихожан и еще быстрее послали в Петербург гонца к Петру Алексеевичу с докладом об этом радостном событии. Кроме доклада привез гонец царю подарочек - маленький серебряный ларчик с дорожными шахматами, сработанными местными умельцами. Когда в царствование Екатерины Великой городу Данилову был пожалован герб, то половину этого герба заняла шахматная доска, из которой в другую, серебряную часть выходит медведь с секирой на плече. Правда, часть клеток на этой доске - зеленые. Намекает этот цвет на прекрасные луга, окружающие Данилов. В даниловском краеведческом музее есть картина неизвестного местного художника (известные от нее открестились), изображающая Петра Великого, устраивающего разнос местному священству, стоящему пред ним на коленях. На картине у царя такие вытаращенные глаза, а в правой руке такая увесистая трость… Ей-богу, на месте даниловских властей я бы в набор шахматных фигур положил бы штоф с анисовой или хинной водкой и фунта два самолучшего немецкого кнастера. Не говоря о подзорной трубе и дюжине голландских тельняшек, которые царь так любил носить, что надевал, случалась, и под мантию.
Вычитал я, что серебряные шахматы еще до шестидесятых годов прошлого века занимали место в эрмитажной экспозиции, посвященной Петру Великому. Может, и теперь лежат, но в музее мне об этом ничего рассказать не смогли, несмотря на мои расспросы.
Что же до собора, который был построен в спешном порядке после того, как Петр уехал, то он простоял до пятидесятых годов прошлого века, а потом был разобран на кирпич.
Третьего августа 1777 года стало дворцовое село Даниловское городом. Проживала в городе к тому времени пятьсот двадцать одна душа мужеского полу из которых семьдесят две души, имеющие достаточный капитал, записались в купцы, а остальные, не имеющие таковых капиталов, были записаны в мещане. Председатель Ярославского губернского магистрата докладывал ярославскому наместнику о том, что все новоявленные купцы и мещане о своих новых правах и обязанностях под подписку ознакомлены и к присяге приведены. Правду говоря, я и представить себе не могу - какие слова были в присяге мещанина. С купечеством все просто - торгуй честно, не обвешивай, не добавляй толченого мела в муку и воды в пиво, давши слово держись и все такое, а вот мещанская… Держать не меньше семи слоников на комоде, не меньше двух горшков с геранью на каждом окне и распускать не более одного слуха в месяц, исключая постные дни?
Уездным городом Данилов стал самым обычным - торговля сукном, шелковыми, бумажными и шерстяными материями, мясом, холстами, коровьим маслом, вином и овчинами. Выделывали кожу, огородничали, занимались серебряным, кузнечным, шапочным и плотничьим ремеслами, красили домотканые полотна, топили сало и делали свечи. Городскими головами избирали преимущественно купцов. Купцы головами становиться не очень-то и хотели - это отвлекало их от собственных дел, да и жалованья за эту работу не полагалось. Бывало, выберут городского голову, поблагодарит он общество за доверие, да и откажется, сославшись на запущенность в делах или семейные обстоятельства. Делать нечего - назначают новые выборы… По нынешним временам мы себе такого и представить не можем, чтобы купец, да отказался… По нынешним временам не то, что в городские головы, а в городские… лезут без всякого мыла. Теперь попробуйте представить себе, что человек, выбранный на такую хлебную должность, разорился. Да не от того, что проигрался в карты, ездил к цыганам в Куршавель или истратил казенные деньги на строительство собственного дома в три этажа, а от того, что занимался благотворительностью на свои, кровные. Не получится представить… Однако же, в истории Данилова такой городской голова был и звали его Иван Иванов Зженов. Занимал он этот пост несколько трехлетних сроков - с восемьсот девятого по восемьсот семнадцатый годы. Ярославский гражданский губернатор в восемьсот десятом году доносил генерал-губернатору Нижегородскому, Тверскому и Ярославскому принцу Ольденбургскому о том, что даниловский городской голова, «движимый состраданием к не имеющим способов пропитать себя бедным престарелым мещанам, вдовам, девкам и малолетним детям после отданных в рекруты граждан, сделал им, более нежели сорока человекам, все нужное пособие, согласив к тому примером своим и других благонамеренных обитателей города Данилова… Каковой благотворительный подвиг даниловского градского главы Зженова осмелюсь довести до сведения Вашего высочества». По инициативе Зженова было открыто в Данилове и первое народное училище, на которое он пожертвовал сто рублей своих денег. Он же и был первым смотрителем этого училища без всякой платы. Иван Иванович за свои труды был награжден по представлению принца Ольденбургского императором Александром Первым золотой медалью «За полезное» и стал именитым гражданином, которому дозволялось по закону иметь сады, загородные дворы, ездить в карете парою и четверней, заводить фабрики, быть свободным от рекрутской повинности и от телесных наказаний. Ни каретами, ни садами, ни загородными дворами Зженов так и не обзавелся. Разорился он вконец и выписался на старости лет из купцов в мещане с сохранением звания именитого гражданина.3
Между тем, кроме обычных промыслов, были в Данилове и свои, особенные. Даниловские самовары, если и не составляли в полной мере конкуренцию тульским, то уж точно были не хуже их качеством. Вагонами везли эти самовары в обе столицы.4 Были в уезде деревни, которые делали только самоварные краны или только шишечки. Потом все эти детали привозили в Данилов и собирали на одной из трех самоварных фабрик. Сам процесс изготовления, к примеру, корпуса самовара был сложным и состоял, говоря нынешним языком, из множества технологических операций. Сначала кроили заготовку, потом заклепывали ее, потом зачищали, потом токарь что-то вытачивал, потом слесарь рихтовал вмятины, которые черт знает откуда появились, потом снова зачищали, лудили и вытачивали. И в промежутках между всеми этими операциями еще надо было успевать драть за ухо мальчика, который бегал, как заведенный между всеми этими клепальщиками, токарями и кузнецами, нося заготовку от одного мастера к другому. Мальчиков никто специально не учил, но рано или поздно они, глядя, как работают мастера, научались сами. Если, конечно, уши у них были достаточно крепкими, чтобы перетерпеть первые два или три года беготни.
От даниловских самоваров не отставали даниловские пряники. Эти, конечно, с тульскими не тягались и приходились им, скорее бедными двоюродными племянниками, чем братьями. Все же, они не умерли, как вяземские, а дожили до наших дней и продаются в даниловских магазинах. Что же до их вкуса… Не тульские, нет, но хороши по-своему и хранятся долго, умудряясь при этом не каменеть. Одна беда - теперь они не печатные. В том смысле не печатные, что буквы на них расплываются, как чернила на промокашке. Про герб на большом круглом прянике и говорить нечего. Медведя на этом гербе не узнала бы и мать родная.
Вообще жители города Данилова и уезда были мастерами на все руки и делали все, что делается. Кроме самоваров делали амбарные замки, глиняные игрушки, посуду, тачали сапоги, шили шубы, делали бочки, щетки из конского волоса, плели из соломки и бересты все, что плетется, в селе Середа делали тарантасы и резные сани, а уж кузнецы даниловские были в своем деле ювелирами. В девятьсот седьмом году в городе открылась кузница Александра Третьякова, который перед этим окончил годичные курсы по теории изготовления подков и ковке лошадей при офицерской кавалерийской школе в Санкт-Петербурге. Топоры, которые делались отцом и сыновьями Красиловыми в деревне Починки Даниловского уезда были известны не меньше даниловских самоваров. Их закаливали в овсяной закваске - брали молотый овес, запаривали, разбавляли водой и опускали в бадью с этой закваской раскаленный топор. Со стороны все это выглядит натуральным шаманством, но качество топоров при этом было отменным. На топоре ставили клеймо - медведь. Это в том случае, если топор ковал сам старик Красилов. Если его сын, то медведь и точка рядом. Если внук - то точек было две. Трех точек не на клейме не случилось - раскулачили Красиловых. Третьякову в этом смысле повезло больше - он и при новой власти занимался любимым делом. Правда, не столько работал в кузнице сам, сколько преподавал кузнечное дело в школе ФЗУ, готовившей железнодорожников для станции Данилов.5
1Название реки Пеленга (так она обозначена на карте) или Пеленда, как ее называют даниловские краеведы, в переводе с языка меря означает «вкусная вода». Поселение, бывшее на ее берегах, археологи называют Пелендово. Правду говоря, документов на этот счет не сохранилось - ни каких-нибудь берестяных грамот, вывесок или накладных. А вода и сейчас вкусная. Даже из-под обычного водопроводного крана.
2В одном из залов музея увидел я четырехствольный револьвер «Мариэтта» бельгийского производства, полтораста лет назад оброненный кем-то из проезжающих через Данилов. Наверное, постояльцев даниловских гостиниц в те времена по ночам мучили не только бесчисленные клопы в тюфяках. А может быть этот револьвер этот проезжающий и не потерял, а у него отобрали его же товарищи, когда он, напившись в одном из бесчисленных даниловских кабаков, божился, что попадет в шкалик с водкой с двадцати шагов не целясь. Как раз в то самое время в Данилове на три тысячи жителей приходилось полсотни питейных заведений. То есть одно на каждые шестьдесят человек, включая баб и детишек. Получается, что все даниловские дороги вели в кабаки. В это же самое время в городе было всего двадцать керосиновых фонарей. По одному на каждые полторы сотни жителей, включая тех же баб и тех же детишек. Конечно, были еще фонари, которые даниловцы регулярно ставили друг другу под глазами, но вопрос с освещением они не решали. Нет, я не хочу сказать, что все эти люди сидели в потемках и пили горькую, но получается, что… В теперешнем Данилове питейных заведений, конечно, не так много, но один мне запомнился. Не столько ассортиментом, сколько названием «Данилка».
3Несмотря на все усилия городских властей по благоустройству, оставался он городом захолустным. Чиновник по особым поручениям, приехавший в Данилов в 1845 году для ревизии городского хозяйства, в своем отчете писал, что по наружному благоустройству замечено отступление от конфирмованного плана: некоторые улицы загорожены домохозяевами и употребляются как частная собственность. Тротуары загорожены палисадниками, в черте города находятся две салотопни, загрязняющие воздух и угрожающие опасностью от огня, гостиницы не имеют нумерованных покоев для проезжающих, ресторации посещаются черным народом, не имеют общего стола и не содержат прислугу в рубашках». К концу девятнадцатого века ситуация с благоустройством лучше не стала. В книге историка и краеведа К.Д. Головщикова «Город Данилов Ярославской губернии и его уезд», изданной в 1890 году, написано «Наружность города непредставительна, и хотя расположен он на возвышенном месте, по склону горы, но, несмотря на это, весной и осенью город буквально утопает в грязи».
4Этими же вагонами везли даниловские чайники, самовары-кофейники, просто кофейники и другую медную посуду вроде тазов для варки варенья, которые теперь продаются в антикварных магазинах и стоят как серебряные.
5В тот самый момент, когда экскурсовод с гордостью и даже восторгом рассказывала мне о том, какие мастера своего дела работали в Данилове и уезде, о том, как процветала торговля, о том, какие были меценаты и о том, как сейчас их днем с огнем не найти, я спросил:
- Когда же, по вашему мнению, был золотой век Данилова? Тогда или…
Она подумала, подумала… и ответила:
- С одной стороны… наверное, тогда и даже конечно тогда, в конце девятнадцатого и начале двадцатого веков, а с другой… - тут она снова сделала паузу: - очень уж труден был этот золотой век. Приходилось тяжело работать и пробиваться самим. А вот в семидесятых годах прошлого века государство о нас заботилось, не бросало.
Она еще немного поразмыслила и сказала, застенчиво улыбнувшись: - Нет, вы не думайте, ностальгии по советскому прошлому я совсем не испытываю, но… государство о нас заботилось.
Вот такая игрушка висела на даниловской елке.
Даниловский рынок. Не Даниловский в Москве, а Даниловский в Данилове. Прилавок с припорошенной снегом и окаменевшей от мороза халвой. Я на нее смотрел и думал о том, что сколько ни повторяй про себя печка, дрова, тепло, чай и даже водка - все равно тепло не станет даже во рту.
Гостиница «Соть». Этому зданию лет сто или больше и оно всегда было гостиницей. Номера там хорошие, только холодные. В новогодние праздники посетителей почти нет или совсем нет, и потому топят еле-еле, а ресторан закрыт - праздники же. Правда, на соседней улице в пяти минутах ходьбы есть кафе «Кабачок». Кафе на лицо ужасное, но вкусное и дешевое внутри.
окончание следует
Издалека, особенно из Москвы, или из другого большого города, Данилов виден не во всякую подзорную трубу. Маленький уездный городок в Ярославской губернии с невыразительным названием Данилов… Собирался я туда и почему-то в голове у меня все время вертелась цитата из «Мертвых душ»: «Есть лица, которые существуют на свете не как предмет, а как посторонние крапинки или пятнышки на предмете. Сидят они на том же месте, одинаково держат голову, их почти готов принять за мебель и думаешь, что отроду еще не выходило слово из таких уст; а где-нибудь в девичьей или в кладовой окажется просто: ого-го!» Если разобраться, то ведь это сказано о множестве наших провинциальных городков, существующих теперь лишь как посторонние крапинки или пятнышки на предмете, но если разобраться… Вот я и ехал в девичью Данилов разбираться. Не то, чтобы я был твердо уверен, что Данилов - это «ого-го!», но очень на это надеялся.
Если начинать рассказ о Данилове с самого начала, то… никогда не кончишь, поскольку самое его начало археологи копают уже много лет и никак не могут выкопать все эти проржавевшие насквозь железные топоры, рыболовные крючки, глиняные горшки, орнаментированные ямками, полосками и ромбиками, пряслица, гребни, височные кольца, привески… Кстати, о привесках. В даниловском музее есть крошечные бронзовые привески в виде искусно сделанных птички и лошадки размером с половину или даже треть мизинца. Пряслица, гребни и височные кольца там тоже есть. Все эти сокровища нашли на территории современного Данилова, на берегу реки Пеленга1, протекающей в черте города. Было там с начала десятого и до тринадцатого века поселение меря и ходили по нему русые и голубоглазые женщины меря, шумя привесками в виде птичек и лошадок, звеня височными кольцами и пели… Короче говоря, корни, истоки, волхвы, масленица, солнцеворот, колядование, ночь на Ивана Купала, Русальная неделя, прыганье через костер, купание в чем мать родила, свальный грех и все то, по чему теперь сходят с ума родноверы. Впрочем, это уже не столько меря, сколько славяне, которые пришли в эти места позже меря и с ними вполне мирно ужились и перемешались до гомогенного состояния.
Существование славянского поселения на берегах Пеленги можно считать вполне доказанным, а вот основание Даниловской слободы в конце тринадцатого века московским князем Даниилом Александровичем, младшим сыном Александра Невского, скорее всего легенда. Зато красивая. По преданию князь поехал в северные монастыри, остановился на отдых на берегу Пеленги, покормил там лошадей, а заодно велел построить деревянную церковь, княжеские палаты и конюшни. Дорога от палат князя до конюшен с тех пор называлась Царевой улицей, а потом Пошехонской. Теперь-то она, понятное дело, улица Володарского.
Как бы там ни было, а в первом зале Даниловского музея висит большой портрет князя Даниила кисти одного из местных живописцев. Под портретом, на тумбочке, лежат два меча, похожих на кухонные ножи-переростки. На портрет, на мечи и кольчугу, надетую на манекен, стоящий в углу, на шлем, и на какие-то две круглые металлические пластинки с отверстиями экскурсовод смотреть не советовала. То есть, смотреть-то, конечно, можно, но при этом не забывать, что все это легенда, что мечи, кольчугу, шлем и круглые пластинки с отверстиями изготовили для музея местные умельцы, что князь Даниил, может, и проезжал, но мимо, и не выиграл, а проиграл, и не в лотерею, а в карты... Вот на крошечную мортиру с ядрами величиной с яблоко или даже мандарин, на изъеденный ржавчиной наконечник рогатины, называемый рожном, экскурсовод смотреть советовала. Это все настоящее и было найдено на месте сражения даниловцев с поляками. Ох, как настойчиво поляки, под водительством пана Лисовског,о тогда на этот рожон лезли… Впрочем, сражение было уже через полторы сотни лет после того, как село Даниловское в середине пятнадцатого века было впервые упомянуто в жалованной грамоте Василия Второго митрополиту Ионе под именем Даниловских пустошей. Поляки пришли грабить уже богатое торговое и ремесленное село. Даниловцы, надо отдать им должное, никогда ни одному из Самозванцев не присягали. Пана Лисовского в шестьсот седьмом году, в самый разгар Смуты, даниловское ополчение под командой Федора Шереметьева разбило наголову. Сражение было кровопролитным. Место, где оно происходило, с тех пор называется Повалишкой, но… ядра и рогатина не оттуда.
Спустя год после сокрушительного поражения поляков, отряд вологодских ополченцев, по пути в Ярославль, занял Пошехонье и село Даниловское. В Даниловском они насыпали земляной вал, на нем поставили острог и укрепились. Откуда ни возьмись, появились поляки во главе с Лисовским, разбитым год назад на голову. То ли разбитая голова у него зажила, то ли у него их было несколько, то ли он и вовсе отрастил новую, но на этот раз удача от даниловцев не просто отвернулась, а, отвернувшись, еще и горько заплакала. Острог взяли штурмом и сровняли его с землей. Село сожгли, а большую часть жителей, включая стариков, женщин и детей, истребили. Теперь на этом месте, где был острог, поставили памятный камень, а улица, на которой он стоит… Нет, не «Володарского», и не «Урицкого», как можно было бы подумать, а «Земляной вал». Синяя жестяная табличка с огромными буквами «Земляной валъ» висит на стене музейного зала аккурат над ядрами и маленькой мортирой.
В конце концов, поляков, хоть и через семь лет, но прогнали, а Даниловская слобода зажила мирной жизнью. Была она, кроме всего прочего, ямской станцией на пути из Архангельска в столицу. Голландский купец Кунраад Фан-Кленк, ехавший в Москву, записал: «1 января 1676 года посольство проезжало красивым селением - Даниловской слободой, по величине похожей на город, с рынками и тюрьмами». Сколько в слободе было жителей в то время, как через нее проезжал Фан-Кленк, мне разыскать не удалось, но через сто лет в Данилове, уже почти городе, жило пятьсот с небольшим хвостиком человек. Видать, народ в слободе был бедовый, раз тюрем было несколько.2 Кстати, о тюрьмах. Уже в середине девятнадцатого века в Данилове был построен каменный тюремный острог. Он и сейчас стоит, только заброшенный и никому не нужный. За сто пятьдесят лет из этой тюрьмы удалось убежать только одному заключенному, который летом девятьсот двенадцатого года спустился из окна третьего этажа по жгуту, скрученному из арестантских роб, и был таков. До шестидесятых годов прошлого века острог использовался по прямому назначению. Потом в нем устроили склады гражданской обороны, потом склады ликвидировали, потом… течение времени в остроге остановилось. Поначалу хотели как лучше - устроить в нем музей, поскольку таких уездных острогов, сохранившихся практически в первозданном виде, у нас почти не сохранилось, но получилось как всегда. Выломали почти все кованые решетки времен постройки острога, украли дубовые двери, разобрали почти все печи, разломали на кирпич ограду… Напоминает теперь острог скелет кита, выброшенного на берег и обглоданного до костей собаками.
Оставим, однако, острог, и вернемся в Даниловскую слободу петровских времен, когда в ней был конный завод, поставлявший лошадей для армии. Завод принадлежал царю, и содержалось в нем почти две тысячи лошадей. Однажды, в самом начале восемнадцатого века, проезжал через село царь Петр. Остановился, осмотрел свой конный завод, посмотрел - нет ли кариеса у лошадей, обкромсал ножницами бороду местному старосте и, довольный собой, уже собирался уехать, как … Случилось ему зайти в небольшую деревянную церковь Одигитрии, стоявшую у дороги на Вологду. Пробыл он там недолго и вышел злой, как черт. Петр, который терпеть не мог попов, Петр, который велел переплавить церковные колокола на пушки… пришел в ярость, увидев грязь и запустение в храме. Священника император брить все же не решился, хотя руки, конечно, у него чесались, но разнос устроил такой, что в Даниловской слободе его запомнили. Долго даниловские светские и религиозные власти не думали - быстро заложили новый каменный собор с колокольней на средства прихожан и еще быстрее послали в Петербург гонца к Петру Алексеевичу с докладом об этом радостном событии. Кроме доклада привез гонец царю подарочек - маленький серебряный ларчик с дорожными шахматами, сработанными местными умельцами. Когда в царствование Екатерины Великой городу Данилову был пожалован герб, то половину этого герба заняла шахматная доска, из которой в другую, серебряную часть выходит медведь с секирой на плече. Правда, часть клеток на этой доске - зеленые. Намекает этот цвет на прекрасные луга, окружающие Данилов. В даниловском краеведческом музее есть картина неизвестного местного художника (известные от нее открестились), изображающая Петра Великого, устраивающего разнос местному священству, стоящему пред ним на коленях. На картине у царя такие вытаращенные глаза, а в правой руке такая увесистая трость… Ей-богу, на месте даниловских властей я бы в набор шахматных фигур положил бы штоф с анисовой или хинной водкой и фунта два самолучшего немецкого кнастера. Не говоря о подзорной трубе и дюжине голландских тельняшек, которые царь так любил носить, что надевал, случалась, и под мантию.
Вычитал я, что серебряные шахматы еще до шестидесятых годов прошлого века занимали место в эрмитажной экспозиции, посвященной Петру Великому. Может, и теперь лежат, но в музее мне об этом ничего рассказать не смогли, несмотря на мои расспросы.
Что же до собора, который был построен в спешном порядке после того, как Петр уехал, то он простоял до пятидесятых годов прошлого века, а потом был разобран на кирпич.
Третьего августа 1777 года стало дворцовое село Даниловское городом. Проживала в городе к тому времени пятьсот двадцать одна душа мужеского полу из которых семьдесят две души, имеющие достаточный капитал, записались в купцы, а остальные, не имеющие таковых капиталов, были записаны в мещане. Председатель Ярославского губернского магистрата докладывал ярославскому наместнику о том, что все новоявленные купцы и мещане о своих новых правах и обязанностях под подписку ознакомлены и к присяге приведены. Правду говоря, я и представить себе не могу - какие слова были в присяге мещанина. С купечеством все просто - торгуй честно, не обвешивай, не добавляй толченого мела в муку и воды в пиво, давши слово держись и все такое, а вот мещанская… Держать не меньше семи слоников на комоде, не меньше двух горшков с геранью на каждом окне и распускать не более одного слуха в месяц, исключая постные дни?
Уездным городом Данилов стал самым обычным - торговля сукном, шелковыми, бумажными и шерстяными материями, мясом, холстами, коровьим маслом, вином и овчинами. Выделывали кожу, огородничали, занимались серебряным, кузнечным, шапочным и плотничьим ремеслами, красили домотканые полотна, топили сало и делали свечи. Городскими головами избирали преимущественно купцов. Купцы головами становиться не очень-то и хотели - это отвлекало их от собственных дел, да и жалованья за эту работу не полагалось. Бывало, выберут городского голову, поблагодарит он общество за доверие, да и откажется, сославшись на запущенность в делах или семейные обстоятельства. Делать нечего - назначают новые выборы… По нынешним временам мы себе такого и представить не можем, чтобы купец, да отказался… По нынешним временам не то, что в городские головы, а в городские… лезут без всякого мыла. Теперь попробуйте представить себе, что человек, выбранный на такую хлебную должность, разорился. Да не от того, что проигрался в карты, ездил к цыганам в Куршавель или истратил казенные деньги на строительство собственного дома в три этажа, а от того, что занимался благотворительностью на свои, кровные. Не получится представить… Однако же, в истории Данилова такой городской голова был и звали его Иван Иванов Зженов. Занимал он этот пост несколько трехлетних сроков - с восемьсот девятого по восемьсот семнадцатый годы. Ярославский гражданский губернатор в восемьсот десятом году доносил генерал-губернатору Нижегородскому, Тверскому и Ярославскому принцу Ольденбургскому о том, что даниловский городской голова, «движимый состраданием к не имеющим способов пропитать себя бедным престарелым мещанам, вдовам, девкам и малолетним детям после отданных в рекруты граждан, сделал им, более нежели сорока человекам, все нужное пособие, согласив к тому примером своим и других благонамеренных обитателей города Данилова… Каковой благотворительный подвиг даниловского градского главы Зженова осмелюсь довести до сведения Вашего высочества». По инициативе Зженова было открыто в Данилове и первое народное училище, на которое он пожертвовал сто рублей своих денег. Он же и был первым смотрителем этого училища без всякой платы. Иван Иванович за свои труды был награжден по представлению принца Ольденбургского императором Александром Первым золотой медалью «За полезное» и стал именитым гражданином, которому дозволялось по закону иметь сады, загородные дворы, ездить в карете парою и четверней, заводить фабрики, быть свободным от рекрутской повинности и от телесных наказаний. Ни каретами, ни садами, ни загородными дворами Зженов так и не обзавелся. Разорился он вконец и выписался на старости лет из купцов в мещане с сохранением звания именитого гражданина.3
Между тем, кроме обычных промыслов, были в Данилове и свои, особенные. Даниловские самовары, если и не составляли в полной мере конкуренцию тульским, то уж точно были не хуже их качеством. Вагонами везли эти самовары в обе столицы.4 Были в уезде деревни, которые делали только самоварные краны или только шишечки. Потом все эти детали привозили в Данилов и собирали на одной из трех самоварных фабрик. Сам процесс изготовления, к примеру, корпуса самовара был сложным и состоял, говоря нынешним языком, из множества технологических операций. Сначала кроили заготовку, потом заклепывали ее, потом зачищали, потом токарь что-то вытачивал, потом слесарь рихтовал вмятины, которые черт знает откуда появились, потом снова зачищали, лудили и вытачивали. И в промежутках между всеми этими операциями еще надо было успевать драть за ухо мальчика, который бегал, как заведенный между всеми этими клепальщиками, токарями и кузнецами, нося заготовку от одного мастера к другому. Мальчиков никто специально не учил, но рано или поздно они, глядя, как работают мастера, научались сами. Если, конечно, уши у них были достаточно крепкими, чтобы перетерпеть первые два или три года беготни.
От даниловских самоваров не отставали даниловские пряники. Эти, конечно, с тульскими не тягались и приходились им, скорее бедными двоюродными племянниками, чем братьями. Все же, они не умерли, как вяземские, а дожили до наших дней и продаются в даниловских магазинах. Что же до их вкуса… Не тульские, нет, но хороши по-своему и хранятся долго, умудряясь при этом не каменеть. Одна беда - теперь они не печатные. В том смысле не печатные, что буквы на них расплываются, как чернила на промокашке. Про герб на большом круглом прянике и говорить нечего. Медведя на этом гербе не узнала бы и мать родная.
Вообще жители города Данилова и уезда были мастерами на все руки и делали все, что делается. Кроме самоваров делали амбарные замки, глиняные игрушки, посуду, тачали сапоги, шили шубы, делали бочки, щетки из конского волоса, плели из соломки и бересты все, что плетется, в селе Середа делали тарантасы и резные сани, а уж кузнецы даниловские были в своем деле ювелирами. В девятьсот седьмом году в городе открылась кузница Александра Третьякова, который перед этим окончил годичные курсы по теории изготовления подков и ковке лошадей при офицерской кавалерийской школе в Санкт-Петербурге. Топоры, которые делались отцом и сыновьями Красиловыми в деревне Починки Даниловского уезда были известны не меньше даниловских самоваров. Их закаливали в овсяной закваске - брали молотый овес, запаривали, разбавляли водой и опускали в бадью с этой закваской раскаленный топор. Со стороны все это выглядит натуральным шаманством, но качество топоров при этом было отменным. На топоре ставили клеймо - медведь. Это в том случае, если топор ковал сам старик Красилов. Если его сын, то медведь и точка рядом. Если внук - то точек было две. Трех точек не на клейме не случилось - раскулачили Красиловых. Третьякову в этом смысле повезло больше - он и при новой власти занимался любимым делом. Правда, не столько работал в кузнице сам, сколько преподавал кузнечное дело в школе ФЗУ, готовившей железнодорожников для станции Данилов.5
1Название реки Пеленга (так она обозначена на карте) или Пеленда, как ее называют даниловские краеведы, в переводе с языка меря означает «вкусная вода». Поселение, бывшее на ее берегах, археологи называют Пелендово. Правду говоря, документов на этот счет не сохранилось - ни каких-нибудь берестяных грамот, вывесок или накладных. А вода и сейчас вкусная. Даже из-под обычного водопроводного крана.
2В одном из залов музея увидел я четырехствольный револьвер «Мариэтта» бельгийского производства, полтораста лет назад оброненный кем-то из проезжающих через Данилов. Наверное, постояльцев даниловских гостиниц в те времена по ночам мучили не только бесчисленные клопы в тюфяках. А может быть этот револьвер этот проезжающий и не потерял, а у него отобрали его же товарищи, когда он, напившись в одном из бесчисленных даниловских кабаков, божился, что попадет в шкалик с водкой с двадцати шагов не целясь. Как раз в то самое время в Данилове на три тысячи жителей приходилось полсотни питейных заведений. То есть одно на каждые шестьдесят человек, включая баб и детишек. Получается, что все даниловские дороги вели в кабаки. В это же самое время в городе было всего двадцать керосиновых фонарей. По одному на каждые полторы сотни жителей, включая тех же баб и тех же детишек. Конечно, были еще фонари, которые даниловцы регулярно ставили друг другу под глазами, но вопрос с освещением они не решали. Нет, я не хочу сказать, что все эти люди сидели в потемках и пили горькую, но получается, что… В теперешнем Данилове питейных заведений, конечно, не так много, но один мне запомнился. Не столько ассортиментом, сколько названием «Данилка».
3Несмотря на все усилия городских властей по благоустройству, оставался он городом захолустным. Чиновник по особым поручениям, приехавший в Данилов в 1845 году для ревизии городского хозяйства, в своем отчете писал, что по наружному благоустройству замечено отступление от конфирмованного плана: некоторые улицы загорожены домохозяевами и употребляются как частная собственность. Тротуары загорожены палисадниками, в черте города находятся две салотопни, загрязняющие воздух и угрожающие опасностью от огня, гостиницы не имеют нумерованных покоев для проезжающих, ресторации посещаются черным народом, не имеют общего стола и не содержат прислугу в рубашках». К концу девятнадцатого века ситуация с благоустройством лучше не стала. В книге историка и краеведа К.Д. Головщикова «Город Данилов Ярославской губернии и его уезд», изданной в 1890 году, написано «Наружность города непредставительна, и хотя расположен он на возвышенном месте, по склону горы, но, несмотря на это, весной и осенью город буквально утопает в грязи».
4Этими же вагонами везли даниловские чайники, самовары-кофейники, просто кофейники и другую медную посуду вроде тазов для варки варенья, которые теперь продаются в антикварных магазинах и стоят как серебряные.
5В тот самый момент, когда экскурсовод с гордостью и даже восторгом рассказывала мне о том, какие мастера своего дела работали в Данилове и уезде, о том, как процветала торговля, о том, какие были меценаты и о том, как сейчас их днем с огнем не найти, я спросил:
- Когда же, по вашему мнению, был золотой век Данилова? Тогда или…
Она подумала, подумала… и ответила:
- С одной стороны… наверное, тогда и даже конечно тогда, в конце девятнадцатого и начале двадцатого веков, а с другой… - тут она снова сделала паузу: - очень уж труден был этот золотой век. Приходилось тяжело работать и пробиваться самим. А вот в семидесятых годах прошлого века государство о нас заботилось, не бросало.
Она еще немного поразмыслила и сказала, застенчиво улыбнувшись: - Нет, вы не думайте, ностальгии по советскому прошлому я совсем не испытываю, но… государство о нас заботилось.
Вот такая игрушка висела на даниловской елке.
Даниловский рынок. Не Даниловский в Москве, а Даниловский в Данилове. Прилавок с припорошенной снегом и окаменевшей от мороза халвой. Я на нее смотрел и думал о том, что сколько ни повторяй про себя печка, дрова, тепло, чай и даже водка - все равно тепло не станет даже во рту.
Гостиница «Соть». Этому зданию лет сто или больше и оно всегда было гостиницей. Номера там хорошие, только холодные. В новогодние праздники посетителей почти нет или совсем нет, и потому топят еле-еле, а ресторан закрыт - праздники же. Правда, на соседней улице в пяти минутах ходьбы есть кафе «Кабачок». Кафе на лицо ужасное, но вкусное и дешевое внутри.
окончание следует