Герберт Хан и русский характер. 6) Алгоритмы национального характера.
Изучение комментариев на предыдущие пять постов показывает, что ранее запланированный мною порядок подачи материалов нужно изменить. Изначально предполагалось: 1)пройтись по трём признакам нации - язык, территория, экономика (бытие) - и показать их в качестве детерминант, формирующих национальный характер; 2)только после этого заняться вопросом об алгоритмах, о закономерностях развития самого по себе национального характера; 3)завершить серию чем-то вроде лабораторной работы - сопоставлением между собой русского и английского национальных характеров как отличающихся друг от друга в максимальной степени среди всех европейских наций.
Однако сейчас появилась опасность утонуть в первой части настолько, что на задний план отойдёт сама суть предмета рассмотрения. Мы рассматриваем ПСИХИЧЕСКИЙ СКЛАД нации. А пока что говорим преимущественно об обстоятельствах, внешних по отношению к психическому складу нации. И по ходу этой достаточно долгой первой части вполне может сложиться впечатление, что мы психический склад нации рассматриваем просто как некий кулич, который своим внешним видом всецело обязан выпечной формочке, а содержанием - составу теста.
Но если бы национальный характер был простым оттиском от воздействия на него вышеуказанных детерминант, то в таком случае было бы ошибкой и указание психического склада в качестве отдельного существенного признака нации. Отдельным существенным признаком нации психический склад (или «национальный характер») является потому, что он и сам имеет свои, внутренние алгоритмы развития. Грубо говоря, национальный характер способен еще и «детерминировать сам себя» - развиваться, изменяться по законам самой по себе психики как таковой.
Например, рассматривая лингвистическую детерминанту, мы обнаружили у русских высокую степень пересекаемости эмоционально-чувственной и интеллектуальной сфер, повышенное участие чувств в мышлении. Такое качество вполне может быть обнаружено и, скажем, у отдельного ребенка. К чему оно может привести? У ребенка оно со временем может привести к обостренной жажде познания, к активности и дерзости мышления, к способности выдвигать и отрабатывать неожиданные, внешне «безумные» гипотезы и решения. Но то же самое пересечение эмоций и интеллекта может по мере взросления приводить и к параличу ума, к подмене умозаключений умонастроениями, рассуждений пожеланиями, к умственной лености и сибаритству, к фактическому отказу от Познания и Действия, к обломовщине. А чем определяется тот или иной исход? - Определяется это развитием самого по себе характера, борьбой внутри него противоположных желаний и стремлений. Борьбой, которая может доходить и до настоящей «драки».
Сия простая психологическая истина, верная применительно к отдельному человеку, верна и в отношении нации. История развития русского интеллекта - это история борьбы Ломоносова против Обломова. Борьбы далеко не завершённой. Хотя и есть некоторые признаки того, что ломоносовы в русской нации всё-таки одерживают верх. Например, немцы имеют ныне хорошую возможность сопоставить приехавших на постоянное жительство в Германию русских с такими же приехавшими на постоянное жительство турками. А также и с собой, то есть с коренными немцами. Одно качество русских бросается немцам в глаза: желание и готовность расходовать значительные силы и средства на образование детей и на самообразование себя. Русский, поселившийся в Германии, сразу же бросается искать престижные школы, нагружает себя и своих детей различными курсами, кружками. Стремится сделать период обучения своих детей возможно более долгим. А у турок наблюдается стремление побыстрее пойти на работу самому и поставить к прилавку в качестве продавца своего сына. И даже на фоне самих немцев русские выделяются вот этой страстью к образованию.
С другой стороны, в самой России в русских школах повсеместно распространилось пренебрежительное или даже презрительное отношение к изучению школьных предметов. Появилось и широко используется слово «ботан» или «ботаник» для учеников, стремящихся к знаниям. Общий тонус у подрастающего поколения состоит в том, что быть «ботаном» недопустимо, позорно. Я уже не говорю о том, как резко упало само качество даваемых знаний, особенно в сфере гуманитарных дисциплин. Умственный блуд, интеллектуальная обломовщина стали характерной чертой значительной части русской гуманитарной интеллигенции. Которая теперь уже доодичала и до отрицания самого понятия «нация» - формулируя таковое своё суждение на НАЦИОНАЛЬНОМ языке русских.
Что известно сегодня о внутренних алгоритмах развития национальных характеров?
Очень немного! Эта тонкая тема особенно подвержена вторжению в нее обломовщины. И поэтому особенно ценно то, что все-таки известно. В этой связи напомню ранее процитированные слова Герберта Хана о МЕТАМОРФОЗАХ сознания. И не только «сознания» как такового. Факт, что уже в колыбели у человека происходит одна из революционных психических метаморфоз. Ведь доказано и известно, что на сетчатке глаза любой предмет отражается в ПЕРЕВЕРНУТОМ виде. Но уже в колыбели человек совершает революционный скачок от просто видения к ВОСПРИЯТИЮ. Как говорит Герберт Хан, у человека начинает работать как бы зеркало, которое состоит не просто из стекла, но и из напыленного отражателя в виде опыта и (добавлю) второй сигнальной системы, то есть языка. Человек уже не просто «видит», он обрабатывает сигнал, подставляя отражающий слой и даже поворачивая «зеркало» определенным удобным для мозга образом. Аналогичные (то есть не такие же, но схожие) метаморфозы происходят и с психическим складом нации.
Одна из серьезных метаморфоз в психическом складе наций связана с переходом от устного бытия к так называемой «грамотности». До этого этапа представители данной нации получают «информацию» «из уст в уста». Они формируют свои представления и предпочтения преимущественно под влиянием окружения. На этапе «до грамотности» господствуют, так сказать, коллективные формы установок, предпочтений, оценок. Не поощряется, отторгается индивидуализм. Подчас это выражается в негативном отношении к любым индивидуальным особенностям человека. Хорошо известно, что в гуще русского обществе наблюдалось, скажем, подозрительное отношение к людям, носящим очки, поскольку очки принимались за желание индивидуально выделиться среди всех. На этапе «грамотности» подобные установки постепенно изживаются. Но процесс происходит не одномоментно. Как известно, у русского народа имел место настоящий прорыв к поголовной грамотности, совершенный революционным путем. Однако тот же феномен настороженного отношения к «четырехглазым» людям в очках можно было почувствовать еще и в тридцатые, сороковые и даже в пятидесятые годы. В восьмидесятые годы доминанта окружения над личностью проявлялась даже в характере самой по себе грамотности. Напомню, что мы реально были самым читающим народом в мире, и при этом в один из моментов поставили характерный рекорд - с отменой лимитов на подписку у нас толстые литературно-художественные журналы стали выходить (и расхватываться!) МИЛЛИОННЫМИ (!) тиражами. В тот же самый момент тяга к коллективным формам психики и мышления проявила себя и в посещаемости митингов и демонстраций - до полумиллиона человек на «демократическом» митинге на Манежной площади! Можно вспомнить также и о постоянных политизированных толкучках у здания «Московских Новостей» и на Старом Арбате.
Разные нации в разные периоды своего развития по-разному относятся к коллективу и к одиночеству. Диапазон метаний в этой сфере гениально определил еще при переходе от16 к 17 веку испанец Лопе де Вега: A mis soledades voy - De mis soledades vengo, Одиночеством к людям гонимый - Прихожу к одиночеству снова. (Перевод М.З.Квятковской). Однако сама ось этих колебаний постепенно смещается с наступлением «грамотности». Речь идет именно об оси, но не об амплитуде. Острота противоречий по линии «личность - коллектив» может то затухать, то обостряться. В латентном виде борьба здесь никогда не прекращается. Так, мы, русские, можем высказать негативную оценку автору или оратору двумя внешне противоположными способами. Один может сводиться к тому, что автор или оратор не умен, что он дурак либо «валяет дурака». Другой способ - внешне противоположный. Он совершенно убийственный, и может быть отнесен как бы к «удару ниже пояса». Заключается он в слове «умничает»! В этом втором варианте против оратора или против автора направляется вся мощь коллективной психики, вся сохранившаяся у нации энергия отторжения индивидуализма.
Страсть познания Ломоносова против блаженной душевности Обломова. Индивидуальный ум Чацкого против общественно приспособленного Фамусова. - На этих примерах мы рассмотрели характерные противоречия русского национального характера. И тем самым показали, какими бывают внутренние алгоритмы развития самого по себе психического склада нации.
В Европе была нация, которой пришлось сквозь все характерные метаморфозы пройти ускоренным образом, причем на виду у своих европейских братьев. Речь идет о норвежской нации. Первый раз норвежцы в Европе явились в качестве народа викингов. Были ли они уже тогда нацией? - Норвежская писательница Сигрид Унсет фактически дает положительный ответ на этот вопрос в художественном романе «Кристина, дочь Лавранса». Но это и у нас в свое время Семен Скляренко много чего нафантазировал в своих романах о князьях Святославе, Владимире и Ярославе Мудром. Поэтому оставим вопрос о нации в Норвегии времен викингов, но обратим внимание на окончание романа Сигрид Унсет. В конце книги героиня умирает, успев спасти мальчика, которого обезумевшие мракобесы решили заживо закопать на кладбище в качестве жертвы сатанинским силам, дабы умилостивить их и отвратить дальнейшее наступление эпидемии чумы.
Та эпидемия чумы почти полностью уничтожила народ викингов. В течение столетий после нее жизнь в Норвегии только теплилась кое-где в редких селениях. И только в 19 и даже только в 20 веке на глазах у изумленной Европы произошло рождение (или ВОЗрождение) норвежской нации. При этом даже язык новой нации пришлось формировать ускоренным образом. По свидетельству Герберта Хана, «унаследованный литературный язык при ближайшем рассмотрении явно обладал своими достоинствами, которые не просто было выбросить за борт, не говоря уже о том, что при многообразии диалектов этот язык выполнял посредническую функцию. Так длительное сосуществование «ригсмола» и «ландсмола» вело к своеобразному двуязычию. На двух разных седлах приходилось скакать в особенности учителям народных школ, преподававшим родной язык. В определенный момент некоторые круги пресытились этим двуязычием, и была предпринята отчаянная, но весьма абстрактно задуманная попытка слить «ригсмол» и «ландсмол» в новое единство. Появившейся на свет форме народ дал меткое название «богсмол» - «книжный язык», а можно сказать, что и «бумажный язык»! Как и следовало ожидать, никого это удовлетворить не могло. Но такой язык достаточно долго пропагандировался и насаждался, что еще больше усиливало языковую путаницу. Последовали и новые опыты, как, например, “samnorsk”. Таким образом, одной из жгучих проблем норвежской культурной жизни стало расхождение с формой языка и даже выбор языка. Бесконечно много остроумия, духовности и интуиции было проявлено лучшими умами и самыми горячими сердцами страны для разрешения этой щекотливой проблемы. Ясно, что в ее распутывании мог участвовать только тот, кто родился норвежцем. Внешний наблюдатель мог только с интересом ждать, что выдаст жизнь.»
В самый разгар таковых противоречий и метаний классик норвежской литературы Бьернстене Бьернсон написал стихотворение. На мой взгляд, оно отражает ту стадию мышления, которая характерна ныне для русских. Вникнув в содержание по изложению Герберта Хана, я воспользовался советами знающих норвежский язык и попытался сохранить смысл, образы, ритм и весьма специфический перехлест рифм. Рискну предложить полученный мною текст в качестве средства художественного закрепления вышеизложенных соображений об особенностях русской интеллектуально-чувственной сферы. Здесь характерно то, что человек разговаривает ОДНОВРЕМЕННО с кем-то, с родной природой и сам с собой, и такой разговор сразу со всеми вызывает характерные скачки мысли и даже рифм:
Кто-то вопрос обращает ко мне:
Что тебе в этом фьелде?
В снежной блуждает мой взгляд белизне,
Встали деревья, подобно стене.
Иль не дано мне в этих местах
Странствовать так, как в мечтах?
Птичка ты певчая, что тебе тут,
Что тебе в этом фьелде?
С той стороны был бы лучше приют,
Лес тебе дал бы там больший уют.
Иль от тоски тебе нужно летать,
Крыльям размах этот дать?
Иль не попасть никогда мне туда,
К этим вершинам во фьелде?
Буду ль в темнице душой навсегда,
Пленником снега и вечного льда,
Или до гроба со мною печаль,
Страстно влекомому в дальнюю даль?
(Продолжение в следующем посте)
К началу серии «Герберт Хан и русский характер».