"Тихая, прелестная тень". Взлеты и трагедии сатирика Саши Черного
Поэт Александр Гликберг, известный под псевдонимом Саша Черный, появился на свет 135 лет назад - 13 октября 1880 года.
Судьба распорядилась так, что еще мальчиком ему пришлось покинуть родной дом без средств к существованию и надеяться только на доброту и заботу незнакомых людей.
Двоечник
Русский поэт Серебряного века родился в Одессе в семье провизора Михаила Гликберга. Мать маленького Александра была вспыльчивой, она наказывала своих пятерых детей за малейшие провинности. Гликберг-старший же часто уезжал из дома в служебные командировки, так что малыши были предоставлены сами себе. Впрочем, отец всегда считал, что детям надо дать хорошее образование. Михаил Гликберг даже крестил своих детей, чтобы они не сталкивались с бытовавшими ограничениями для евреев, например, процентной нормой на количество учащихся иудейского вероисповедания.
Саша Гликберг поступил в гимназию, откуда вылетел уже в пятом классе. Неуспеваемость сына родителей не радовала. Конфликт вылился в побег мальчика из дома: в 15 лет он отправился в Петербург. По некоторым данным, в городе на Неве Саша Гликберг вновь поступил в гимназию, а отец начал помогать ему с деньгами. Вскоре, впрочем, его вновь отчислили - будущему поэту никак не давалась алгебра. Родитель после этого прекратил денежные перечисления своему сыну, оставив его без средств к существованию. Неожиданно молодого человека приютила многодетная вдова, а о его грустной истории написали заметку в газете. Её прочел чиновник из Житомира Константин Роше, который пригласил Сашу Гликберга жить к себе. В его доме мальчик научился основам стихосложения. Роше смог пристроить своего подопечного в гимназию, но начинающий поэт вновь был изгнан.
В 20 лет Гликберг отправился на военную службу, откуда спустя два года уволился в запас и начал работать на таможне в поселке Новоселицы Бессарабской губернии. Здесь он продолжил свои литературные опыты.
Известный сатирик
В газете Житомира «Волынский вестник» в 1904 году вышла его первая публикация под названием «Дневник резонера», подписана она была псеводнимом «Сам по себе». Издание быстро закрылось, а Александр Гликберг вновь отправился в столичный Петербург. Здесь он устроился сперва в журнал «Молот», а затем поступил на Службу сборов Варшавской Железной дороги. Именно здесь Гликберг встретил свою будущую супругу - Марию Васильеву. Она была доктором философии, кроме того, родственницей купцов Елисеевых. Избранница была старше поэта на девять лет, в паре сложились доверительные и теплые отношения, а Александр Гликберг нашел женскую заботу, которой был лишен в детстве.
Впервые псевдоним «Саша Черный» появился в 1905 году под стихотворением «Чепуха» в журнале «Зритель».
После публикации издание было закрыто, а первый сборник стихов поэта запретили. Сам Саша Черный оказался под прицелом цензуры. Это вынудило поэта на целых два года уехать в Германию, где он начал посещать лекции в Гейдельбергском университете.
В Петербург писатель вернулся уже в 1908 году, где начал сотрудничать с журналом «Сатирикон». Черному удавались злобные, обличительные поэмы, которыми он прославился среди читателей. Работа в «Сатириконе» закончилась для него в 1911 году, а спустя еще два года в свет вышел первый сборник детских стихов «Тук-Тук», а чуть позже и «Детская азбука» Саши Черного.
С началом Первой мировой войны поэт ушел на фронт, где служил в составе полевого госпиталя, при котором медсестрой работала его супруга. В 1916 году писателя перевели в госпиталь Пскова, где он был переписчиком раненых. Саша Черный писал за пациентов письма и записывал их истории - впоследствии это нашло отражение в книге «Солдатские сказки».
Жизнь в эмиграции
После революции 1917 года Саша Черный стал замом комиссара Совета солдатских депутатов Северного фронта. В Петроград он приехал весной, но понял, что не может больше жить в изменившейся стране.
Поэт вместе с супругой в 1918 году уехал в Литву, а спустя еще два года - в Берлин. В Германии Саша Черный начал трудиться в русскоязычных газетах и журналах, а затем возглавил отдел издания «Жар-Птица». Мария Васильева много преподавала, но пара не могла похвастаться финансовым благополучием. Затем в Германии и вовсе грянул экономический кризис - русские издательства закрылись. Супруги перебрались в Рим, где начала править партия фашистов и Бенито Муссолини. Саша Черный ненавидел их и решил поехать во Францию. Ради билета до Парижа поэт продал свою богатую библиотеку. В столице Франции писатель издал сборник прозы «Несерьезные рассказы», повесть «Чудесное лето», а также ряд детских книг.
В середине 1920-х супруги приехали в местечко Ла Фавьер, расположившееся на берегу Средиземного Моря. Им понравились и находившиеся здесь виноградники, которые хозяева собирались продать. Поэт оказался в восторге от Ла Фавьер. Cемья решила приобрести здесь участок земли и смогла сделать это благодаря средствам, вырученным от издания «Дневников Фокса Микки» в 1924 году.
К сожалению, Саша Черный не смог долго наслаждаться своим уютным «островом», где у него был свой дом и сад. Всё изменил случай: на соседней ферме начался пожар. Огонь бушевал, и поэт бросился помогать хозяевам потушить его, после он вернулся домой, лег на постель и больше уже не поднялся - жизнь оборвал сердечный приступ. Это произошло 5 августа 1932 года. Супруга поэта пережила его почти на 30 лет. Пара так и не успела завести детей.
Писатель Владимир Набоков написал в некрологе Саши Черного, что «от него осталось только несколько книг и тихая, прелестная тень».
Любовь не картошка
(Повесть)
Арон Фарфурник застукал наследницу дочку
С голодранцем студентом Эпштейном:
Они целовались! Под сливой у старых качелей.
Арон, выгоняя Эпштейна, измял ему страшно сорочку,
Дочку запер в кладовку и долго сопел над бассейном,
Где плавали красные рыбки. «Несчастный капцан!»
Что было! Эпштейна чуть-чуть не съели собаки,
Madame иссморкала от горя четыре платка,
А бурный Фарфурник разбил фамильный поднос.
Наутро очнулся. Разгладил бобровые баки,
Сел с женой на диван, втиснул руки в бока
И позвал от слез опухшую дочку.
Пилили, пилили, пилили, но дочка стояла как идол,
Смотрела в окно и скрипела, как злой попугай:
«Хочу за Эпштейна».- «Молчать!!!» - «Хо-чу за Эпштейна».
Фарфурник подумал... вздохнул. Ни словом решенья не выдал,
Послал куда-то прислугу, а сам, как бугай,
Уставился тяжко в ковер. Дочку заперли в спальне.
Эпштейн-голодранец откликнулся быстро на зов:
Пришел, негодяй, закурил и расселся как дома.
Madame огорченно сморкается в пятый платок.
Ой, сколько она наплела удручающих слов:
«Сибирщик! Босяк! Лапацон! Свиная трахома!
Провокатор невиннейшей девушки, чистой как мак!..»
«Ша...- начал Фарфурник.- Скажите, могли бы ли вы
Купить моей дочке хоть зонтик на ваши несчастные средства?
Галошу одну могли бы ли вы ей купить?!»
Зажглись в глазах у Эпштейна зловещие львы:
«Купить бы купил, да никто не оставил наследства».
Со стенки папаша Фарфурника строго косится.
«Ага, молодой человек! Но я не нуждаюсь! Пусть так.
Кончайте ваш курс, положите диплом на столе и венчайтесь -
Я тоже имею в груди не лягушку, а сердце...
Пускай хоть за утку выходит - лишь был бы счастливый ваш брак.
Но раньше диплома, пусть гром вас убьет, не встречайтесь.
Иначе я вам сломаю все руки и ноги!»
«Да, да...- сказала madame.- В дворянской бане во вторник
Уже намекали довольно прозрачно про вас и про Розу,-
Их счастье, что я из-за пара не видела, кто!»
Эпштейн поклялся, что будет жить как затворник,
Учел про себя Фарфурника злую угрозу
И вышел, взволнованным ухом ловя рыданья из спальни.
Вечером, вечером сторож бил
В колотушку что есть силы!
Как шакал Эпштейн бродил
Под окошком Розы милой.
Лампа погасла, всхлипнуло окошко,
В раме - белое, нежное пятно.
Полез Эпштейн - любовь не картошка:
Гоните в дверь, ворвется в окно.
Заперли, заперли крепко двери,
Задвинули шкафом, чтоб было верней.
Эпштейн наклонился к Фарфурника дщери
И мучит губы больней и больней...
Ждать ли, ждать ли три года диплома?
Роза цветет - Эпштейн не дурак:
Соперник Поплавский имеет три дома
И тоже питает надежду на брак...
За дверью Фарфурник, уткнувшись в подушку,
Храпит баритоном, жена - дискантом.
Раскатисто сторож бубнит в колотушку,
И ночь неслышно обходит дом.
Мой роман
Кто любит прачку, кто любит маркизу,
У каждого свой дурман,-
А я люблю консьержкину Лизу,
У нас - осенний роман.
Пусть Лиза в квартале слывет недотрогой,-
Смешна любовь напоказ!
Но все ж тайком от матери строгой
Она прибегает не раз.
Свою мандолину снимаю со стенки,
Кручу залихватски ус...
Я отдал ей все: портрет Короленки
И нитку зеленых бус.
Тихонько-тихонько, прижавшись друг к другу,
Грызем соленый миндаль.
Нам ветер играет ноябрьскую фугу,
Нас греет русская шаль.
А Лизин кот, прокравшись за нею,
Обходит и нюхает пол.
И вдруг, насмешливо выгнувши шею,
Садится пред нами на стол.
Каминный кактус к нам тянет колючки,
И чайник ворчит, как шмель...
У Лизы чудесные теплые ручки
И в каждом глазу - газель.
Для нас уже нет двадцатого века,
И прошлого нам не жаль:
Мы два Робинзона, мы два человека,
Грызущие тихо миндаль.
Но вот в передней скрипят половицы,
Раскрылась створка дверей...
И Лиза уходит, потупив ресницы,
За матерью строгой своей.
На старом столе перевернуты книги,
Платочек лежит на полу.
На шляпе валяются липкие фиги,
И стул опрокинут в углу.
Для ясности, после ее ухода,
Я все-таки должен сказать,
Что Лизе - три с половиною года...
Зачем нам правду скрывать?
Источник - АРТ АРТель
Судьба распорядилась так, что еще мальчиком ему пришлось покинуть родной дом без средств к существованию и надеяться только на доброту и заботу незнакомых людей.
Двоечник
Русский поэт Серебряного века родился в Одессе в семье провизора Михаила Гликберга. Мать маленького Александра была вспыльчивой, она наказывала своих пятерых детей за малейшие провинности. Гликберг-старший же часто уезжал из дома в служебные командировки, так что малыши были предоставлены сами себе. Впрочем, отец всегда считал, что детям надо дать хорошее образование. Михаил Гликберг даже крестил своих детей, чтобы они не сталкивались с бытовавшими ограничениями для евреев, например, процентной нормой на количество учащихся иудейского вероисповедания.
Саша Гликберг поступил в гимназию, откуда вылетел уже в пятом классе. Неуспеваемость сына родителей не радовала. Конфликт вылился в побег мальчика из дома: в 15 лет он отправился в Петербург. По некоторым данным, в городе на Неве Саша Гликберг вновь поступил в гимназию, а отец начал помогать ему с деньгами. Вскоре, впрочем, его вновь отчислили - будущему поэту никак не давалась алгебра. Родитель после этого прекратил денежные перечисления своему сыну, оставив его без средств к существованию. Неожиданно молодого человека приютила многодетная вдова, а о его грустной истории написали заметку в газете. Её прочел чиновник из Житомира Константин Роше, который пригласил Сашу Гликберга жить к себе. В его доме мальчик научился основам стихосложения. Роше смог пристроить своего подопечного в гимназию, но начинающий поэт вновь был изгнан.
В 20 лет Гликберг отправился на военную службу, откуда спустя два года уволился в запас и начал работать на таможне в поселке Новоселицы Бессарабской губернии. Здесь он продолжил свои литературные опыты.
Известный сатирик
В газете Житомира «Волынский вестник» в 1904 году вышла его первая публикация под названием «Дневник резонера», подписана она была псеводнимом «Сам по себе». Издание быстро закрылось, а Александр Гликберг вновь отправился в столичный Петербург. Здесь он устроился сперва в журнал «Молот», а затем поступил на Службу сборов Варшавской Железной дороги. Именно здесь Гликберг встретил свою будущую супругу - Марию Васильеву. Она была доктором философии, кроме того, родственницей купцов Елисеевых. Избранница была старше поэта на девять лет, в паре сложились доверительные и теплые отношения, а Александр Гликберг нашел женскую заботу, которой был лишен в детстве.
Впервые псевдоним «Саша Черный» появился в 1905 году под стихотворением «Чепуха» в журнале «Зритель».
После публикации издание было закрыто, а первый сборник стихов поэта запретили. Сам Саша Черный оказался под прицелом цензуры. Это вынудило поэта на целых два года уехать в Германию, где он начал посещать лекции в Гейдельбергском университете.
В Петербург писатель вернулся уже в 1908 году, где начал сотрудничать с журналом «Сатирикон». Черному удавались злобные, обличительные поэмы, которыми он прославился среди читателей. Работа в «Сатириконе» закончилась для него в 1911 году, а спустя еще два года в свет вышел первый сборник детских стихов «Тук-Тук», а чуть позже и «Детская азбука» Саши Черного.
С началом Первой мировой войны поэт ушел на фронт, где служил в составе полевого госпиталя, при котором медсестрой работала его супруга. В 1916 году писателя перевели в госпиталь Пскова, где он был переписчиком раненых. Саша Черный писал за пациентов письма и записывал их истории - впоследствии это нашло отражение в книге «Солдатские сказки».
Жизнь в эмиграции
После революции 1917 года Саша Черный стал замом комиссара Совета солдатских депутатов Северного фронта. В Петроград он приехал весной, но понял, что не может больше жить в изменившейся стране.
Поэт вместе с супругой в 1918 году уехал в Литву, а спустя еще два года - в Берлин. В Германии Саша Черный начал трудиться в русскоязычных газетах и журналах, а затем возглавил отдел издания «Жар-Птица». Мария Васильева много преподавала, но пара не могла похвастаться финансовым благополучием. Затем в Германии и вовсе грянул экономический кризис - русские издательства закрылись. Супруги перебрались в Рим, где начала править партия фашистов и Бенито Муссолини. Саша Черный ненавидел их и решил поехать во Францию. Ради билета до Парижа поэт продал свою богатую библиотеку. В столице Франции писатель издал сборник прозы «Несерьезные рассказы», повесть «Чудесное лето», а также ряд детских книг.
В середине 1920-х супруги приехали в местечко Ла Фавьер, расположившееся на берегу Средиземного Моря. Им понравились и находившиеся здесь виноградники, которые хозяева собирались продать. Поэт оказался в восторге от Ла Фавьер. Cемья решила приобрести здесь участок земли и смогла сделать это благодаря средствам, вырученным от издания «Дневников Фокса Микки» в 1924 году.
К сожалению, Саша Черный не смог долго наслаждаться своим уютным «островом», где у него был свой дом и сад. Всё изменил случай: на соседней ферме начался пожар. Огонь бушевал, и поэт бросился помогать хозяевам потушить его, после он вернулся домой, лег на постель и больше уже не поднялся - жизнь оборвал сердечный приступ. Это произошло 5 августа 1932 года. Супруга поэта пережила его почти на 30 лет. Пара так и не успела завести детей.
Писатель Владимир Набоков написал в некрологе Саши Черного, что «от него осталось только несколько книг и тихая, прелестная тень».
Любовь не картошка
(Повесть)
Арон Фарфурник застукал наследницу дочку
С голодранцем студентом Эпштейном:
Они целовались! Под сливой у старых качелей.
Арон, выгоняя Эпштейна, измял ему страшно сорочку,
Дочку запер в кладовку и долго сопел над бассейном,
Где плавали красные рыбки. «Несчастный капцан!»
Что было! Эпштейна чуть-чуть не съели собаки,
Madame иссморкала от горя четыре платка,
А бурный Фарфурник разбил фамильный поднос.
Наутро очнулся. Разгладил бобровые баки,
Сел с женой на диван, втиснул руки в бока
И позвал от слез опухшую дочку.
Пилили, пилили, пилили, но дочка стояла как идол,
Смотрела в окно и скрипела, как злой попугай:
«Хочу за Эпштейна».- «Молчать!!!» - «Хо-чу за Эпштейна».
Фарфурник подумал... вздохнул. Ни словом решенья не выдал,
Послал куда-то прислугу, а сам, как бугай,
Уставился тяжко в ковер. Дочку заперли в спальне.
Эпштейн-голодранец откликнулся быстро на зов:
Пришел, негодяй, закурил и расселся как дома.
Madame огорченно сморкается в пятый платок.
Ой, сколько она наплела удручающих слов:
«Сибирщик! Босяк! Лапацон! Свиная трахома!
Провокатор невиннейшей девушки, чистой как мак!..»
«Ша...- начал Фарфурник.- Скажите, могли бы ли вы
Купить моей дочке хоть зонтик на ваши несчастные средства?
Галошу одну могли бы ли вы ей купить?!»
Зажглись в глазах у Эпштейна зловещие львы:
«Купить бы купил, да никто не оставил наследства».
Со стенки папаша Фарфурника строго косится.
«Ага, молодой человек! Но я не нуждаюсь! Пусть так.
Кончайте ваш курс, положите диплом на столе и венчайтесь -
Я тоже имею в груди не лягушку, а сердце...
Пускай хоть за утку выходит - лишь был бы счастливый ваш брак.
Но раньше диплома, пусть гром вас убьет, не встречайтесь.
Иначе я вам сломаю все руки и ноги!»
«Да, да...- сказала madame.- В дворянской бане во вторник
Уже намекали довольно прозрачно про вас и про Розу,-
Их счастье, что я из-за пара не видела, кто!»
Эпштейн поклялся, что будет жить как затворник,
Учел про себя Фарфурника злую угрозу
И вышел, взволнованным ухом ловя рыданья из спальни.
Вечером, вечером сторож бил
В колотушку что есть силы!
Как шакал Эпштейн бродил
Под окошком Розы милой.
Лампа погасла, всхлипнуло окошко,
В раме - белое, нежное пятно.
Полез Эпштейн - любовь не картошка:
Гоните в дверь, ворвется в окно.
Заперли, заперли крепко двери,
Задвинули шкафом, чтоб было верней.
Эпштейн наклонился к Фарфурника дщери
И мучит губы больней и больней...
Ждать ли, ждать ли три года диплома?
Роза цветет - Эпштейн не дурак:
Соперник Поплавский имеет три дома
И тоже питает надежду на брак...
За дверью Фарфурник, уткнувшись в подушку,
Храпит баритоном, жена - дискантом.
Раскатисто сторож бубнит в колотушку,
И ночь неслышно обходит дом.
Мой роман
Кто любит прачку, кто любит маркизу,
У каждого свой дурман,-
А я люблю консьержкину Лизу,
У нас - осенний роман.
Пусть Лиза в квартале слывет недотрогой,-
Смешна любовь напоказ!
Но все ж тайком от матери строгой
Она прибегает не раз.
Свою мандолину снимаю со стенки,
Кручу залихватски ус...
Я отдал ей все: портрет Короленки
И нитку зеленых бус.
Тихонько-тихонько, прижавшись друг к другу,
Грызем соленый миндаль.
Нам ветер играет ноябрьскую фугу,
Нас греет русская шаль.
А Лизин кот, прокравшись за нею,
Обходит и нюхает пол.
И вдруг, насмешливо выгнувши шею,
Садится пред нами на стол.
Каминный кактус к нам тянет колючки,
И чайник ворчит, как шмель...
У Лизы чудесные теплые ручки
И в каждом глазу - газель.
Для нас уже нет двадцатого века,
И прошлого нам не жаль:
Мы два Робинзона, мы два человека,
Грызущие тихо миндаль.
Но вот в передней скрипят половицы,
Раскрылась створка дверей...
И Лиза уходит, потупив ресницы,
За матерью строгой своей.
На старом столе перевернуты книги,
Платочек лежит на полу.
На шляпе валяются липкие фиги,
И стул опрокинут в углу.
Для ясности, после ее ухода,
Я все-таки должен сказать,
Что Лизе - три с половиною года...
Зачем нам правду скрывать?
Источник - АРТ АРТель