СНОБ, УКБАР и МАША ГЕССЕН - 2
НАЧАЛО ЗДЕСЬ.
-34-
Задав эти веские вопросы, я выключил компьютер и, напившись чаю, улегся спать. Когда же я утром включил компьютер вновь, в моем инбоксе меня ожидало личное сообщение от незнакомой мне Марины Голициной-Оболенской. Максим, - писала мне Марина, - что Вы наделали? Из-за Вашего комментария Маша Гессен уволила меня с работы...
-35-
Сообщение от Марины Голициной-Оболенской заканчивалось предложением поговорить по skype. Я быстро добавил ее в число своих skype-контактов, и через минуту она уже мне звонила. Марина (сквозь слезы) рассказала мне о том, что мой комментарий о хлестаковщине ей понравился необычайно и что она перечитала его несколько раз подряд. После чего проверяла каждые полчаса, не поступило ли на него ответа от Маши.
Поэтому, когда вечером Марина узнала о том, что Маша попросила у группы поддержки список IP адресов, с которых смотрели мой комментарий, она (Марина) приготовилась к худшему. Ведь всего за день она выходила на этот комментарий около 40 раз!
И действительно, это "худшее" не заставило себя ждать...
-36-
Через 10 минут Маша вызвала Марину на ковер, и последняя (поняв, что час пробил) уже через несколько минут входила в Машин офис. Где ей было сообщено, что формат ее (Марининого) сотрудничества со «Снобом» пересматривается и вместо постоянной фиксированной зарплаты предусматриваются иные, более гибкие рамки оплаты. Когда позднее Марина проанализировала эти гибкие рамки, то оказалось, что ее заработок уменьшается почти в два раза. И все из-за твоего комментария, будь он неладен! - воскликнула Марина.
-37-
И это не конец, провидчески и трагически шепотом продолжала Марина, я вижу впереди дальнейшее закручивание гаек и ужесточение репрессий. На «Снобе» грядет 1937 год! Вот увидишь, Максим, вот увидишь, вскоре здесь начнутся суды над врагами народа и заполыхают костры инквизиции!
-38-
Вопреки предсказаниям Марины, никаких ужесточений не последовало, и жизнь на «Снобе» шла себе своим размеренным чередом. Колумнист Максим Кантор написал очередной материал о том, как однажды, заработавшись за полночь, он покидал мастерскую на юге Лондона последним. В силу вполне понятной усталости Максим забыл на работе замшевую куртку (за 500 евро), в кармане которой остались и бумажник (кожаный, за 120 евро), и ключи от дома и работы. Открыть мастерскую для Максима могли лишь ранним утром, и таким образом, судьба поставила перед Максимом нелегкую задачу - провести холодную ночь без денег, в одной лишь рубашке, да еще и в неблагоприятном районе. В конце концов, в близлежащем баре Максиму согласились предоставить ночлег, попросив за это какой-нибудь залог. В залог Максим отдал часы (за 500 евро) и получил лежак в ночлежке, где и провел ночь среди каких-то бомжей. А наутро Максиму сообщили, что получить свои часы обратно он может, лишь уплатив за свой ужасный ночлег 500 евро.
Гениально! Гениально! - писала в комментариях Маруся Столярова, - умеешь ты, Максим, нагнетать обстановку!
-39-
Казалось, все текло своим размеренным чередом. Погоди Максим, - писала мне Марина Голицина-Оболенская, - это лишь затишье перед бурей. Вот увидишь!
- 40-
Время показало, что Марина была права, через неделю «Сноб» разместил два новых материала, Максима Кантора и Маши Гессен...
-41-
Максим Кантор писал о своем неприятии колбасной эмиграции, ограничивая, впрочем, свое неприятие по гендерному признаку. Дело в том, что он недавно ужинал в Нью-Йорке с недавней колбасной эмигранткой из России, которая рассказала Максиму о том, что последнее время она стала чувствовать себя чужой в России, в этой стране господ, стране рабов. А когда девушка перечитала, год назад, Чаадаева, то решение было принято, и она перебралась на Манхэттен.
Чтобы проиллюстрировать свои мысли во время ужина, Кантор сравнивал рассказ своей собеседницы с историей одного лондонского художника, который однажды связался с русской эмигранткой, которая якобы интересовалась искусством. Все кончилось тем, что эмигрантка обобрала художника до нитки и он в конце концов умер от какой-то ужасной болезни в больнице для бедныx. Как же задрали нас всех эти колбасные эмигрантки, эмоционально, но поучительно заключал Кантор.
Этот материал Кантора вызвал настоящую бурю, хотя и не совсем ту, о неизбежности которой все время писала Марина Голицина-Оболенская. О чем - чуть позже.
-42-
Количество мгновенных возмущенных комментариев под материалом Кантора зашкаливало, и все они были оставлены недавними (в основном незамужними) эмигрантками из России, проживающими ныне в США.
-43-
Возглавила кампанию Мария Генкина, которую Кантор мгновенно окрестил "нью-йоркской домохозяйкой".
-44-
Мария Генкина, в свойственной ей прилежной манере вечной отличницы указывала Кантору, что всему «Снобу» понятно, о ком идет речь в материале. И что это не по-мужски - ужинать с девушкой, а на следующий день разражаться на страницах «Сноба» потоком сознания о своей вчерашней собеседнице. Особенно неприемлемо для художника, веско подчеркивала Мария Генкина, сопровождать свой материал на «Снобе» рисунком, на котором все подписчики могут узнать его вчерашнюю собеседницу в лицо.
Сообщение Генкиной воспроизводилось десятком других подписчиц Сноба, тон которых не всегда был взвешенным.
-45-
В ответ Марии Генкиной Кантор поместил отрывок из черновика пьесы "Медленный огонь", которую он как раз заканчивал. Одним из действующих лиц пьесы была Мария Генкина, нью- йоркская домохозяйка. Кто-то еще хочет попасть в мое творчество, в качестве отрицательного героя? - с угрозой спрашивал Кантор у присутствующих...
"Страсти по Кантору" накалялись.
-46-
Кантора, кажется, поддержал лишь один Наврозов, да и тот, видимо, выполнял условия своего пакта о снобовзаимопомощи с Кантором. Наврозов указывал возмущенным незамужним девушкам на то, что жизнь и честь Кантор и он сам, Наврозов, взвесили на пушкинских весах и, гордо подняв голову, цитировал:
-----Подите прочь - какое дело
-----Поэту мирному до вас!
-47-
Материал Кантора возмутил женскую популяцию «Сноба», в то время как популяция мужская пока оставалась индифферентной. В этот момент Маша Гессен опубликовала свой материал, вызвавший сильные чувства уже у подписчиков мужского пола...
-48-
Последние научные исследования, писала Маша Гессен и давала ссылку на первоисточник, указывают на то, что в семьях, состоящих из двух девушек нетрадиционной сексуальной ориентации, дети воспитываются лучше по целому ряду объективных параметров, они и учатся лучше, и здоровее и многое-многое другое.
Слова Маши подписчики мужского пола восприняли с недоверием, а подписчики мужского пола кавказского происхождения - с негодованием.
"В этом дэле главное - отэц!" - возмущенно отвечал Маше Самвел Наветисян...
Гордое негодование Самвела поддержал Артем Наганов, профессор из штата Нью-Йорк. Артем указывал Маше на то, что исследование, на которое она ссылалась, нельзя именовать научным, так как финансировалось это исследование Нью- Йоркским центром геев и лесбиянок, и потому было несомненно предвзятым.
-49-
В диспут включилось еще несколько особей мужского пола, которые объясняли Маше, что в России у людей нет элементарных демократических свобод и прав и что это методологически неверно бороться за права геев и лесбиянок именно сейчас. Вначале, писали Маше особи мужского пола, нужно добиться демократических прав для всех, а уже потом, на этой основе, развернуть отдельную кампанию для геев и лесбиянок. А иначе, объясняли Маше особи мужского пола, не добьешься ничего, ни права избирать и быть избранным, ни права жить, допустим, с той особью, с какой тебе хочется.
-50-
Маша отвечала своим оппонентам коротко и неэмоционально, что всех еще больше заводило.
-51-
В этот момент заместительница Маши Гессен где-то упомянула о том, что нельзя исключить того, что в ближайшее время «Сноб» примет на работу новую колумнистку, возможно, проживающую за рубежом. Эта информация вызвала немедленную массовую активность в Машиных темах девушек из США и Англии с филологическим образованием. Введение в бой этого резерва решило исход схватки Маши Гессен с Самвелом и Артемом. Эти два ярых противника воспитания детей в лесбийских семьях стали получать по десятку агрессивных ответов на каждый из своих постов. Маша в дискуссию более не вмешивалась, лишь призывала стороны к корректности.
-52-
Самвел из дискуссии с группкой появившихся филологинь самоудалился, но Артем с занудством истинного профессора продолжал сообщать девушкам о том, что он разбирается в научных дискуссиях лучше их и потому его мнение главнее, чем мнение какой-нибудь Катерины Невинниковой, даже если последняя и видит себя будущей колумнисткой.
В ответ на это заявление Маша Гессен объявила, что в дискуссиях на «Снобе» все равны, и профессора, и не профессора, и потому фраза Артема Наганова является оскорбительной как для Катерины, так и для всего «Сноба». И потому он, Артем Наганов, забанивается в наказание от дальнейшего обсуждения этой и всех будущих тем «Сноба» о геях и лесбиянках.
-53-
Максим Кантор, внимательно наблюдавший за развитием событий, в свою очередь мгновенно забанил Генкину в своих темах. Маша Гессен забанила Самвела. Кантор забанил еще троих, а потом еще пятерых. Через полчаса «Сноб» захватила эпидемия банов, от которой не удержался и мирный Наврозов, забанивший у себя Лену Кропоткину за смайлики.
-54-
Спустя полчаса в список наиболее обсуждамых «Снобом» тем вышли темы о банах и удалениях. Обсуждение банов стало причиной новых банов, и всем сталo яснo, что если все будет продолжаться, то через неделю редакция забанит всех своих подписчиков.
-55-
Редакция сошла с ума! Долой редакцию, - писали подписчики один за другим, и их тут же забанивали...
-56-
Через три дня, когда число забаненных перевалило за тысячу, на сайте появился духовный лидер «Сноба», почтеннейший Владимир Яковлев, и сообщил всем, что он берет ситуацию под свой личный контроль.
-57-
Маша Гессен, сообщил Яковлев, превысила свои, так сказать, "возможности", и потому она отстраняется от модерации сроком на трое суток.
-58-
Все темы, обсуждающие баны на «Снобе», удаляются, а вместо них будет лишь одна тема, которую открывает он лично. Причем тема эта не будет высвечиваться на главной странице «Сноба» и комментарии в ней будут удаляться через неделю.
-59-
Все предыдущие баны отменяются, и редакция вводит однозначные правила, описывающие, когда банить можно, а когда - нет.
-60-
Спустя какое-то время эти меры привели к тому, что страсти утихли и подписчики стали читать что-то кроме тем о банах. Например, внимание многих привлекла тема Андрея Наврозова, в которой он рассказывал о том, что в юности ему нравились стихи и девушки. К сожалению, девушкам поэзия была чужда, они увлекались лишь спортом. И потому их соблазнить можно было, лишь подарив им секундомер или теннисную ракетку. И тогда я, - как всегда логично продолжал Андрей, - чтобы все же снискать расположение девушек, засел в библиотеке, где начал читать антологии современных англоязычных поэтов. И они, Филип Ларкин, Чарльз Каузлей, Мартин Сеймур-Смит, Дуглас Донн, Джон Хит-Стаббз, Майкл Шмидт, Дж. С. Холл, Рой Фуллер, Джоффри Хилл, Вернон Сканнел вскоре стали его, Андрея, кумирами, он просто молился на них. Поэтому, логично продолжал Андрей, когда он начал сотрудничать с «Таймс», он стал писать там резко критические обидные статьи о творчестве перечисленных поэтов.
Наврозов туманно заключал свой материал сообщением о том, что сама идея литературного журнализма оказалась одной из монет, брошенных им через плечо в один из римских фонтанов. А с ней канули в воду и эти лица (т.е., Филипа Ларкина и Ко.) - сообщал читателю Андрей.
За материалом следовали обычные восторженные комментарии читателей, писавших, что хотя Филипа Ларкина и других англоязычных современных поэтов они не знают, но материал Наврозова о них все равно потрясающ. Нам нравится, писали читатели, тонкая вязь наврозовского языка.
-61-
Словом, страсти поутихли, хотя Марина Голицина-Оболенская и продолжала предрекать, что «Снобу» предстоят новые испытания.
И она была права, спустя неделю главной темой «Сноба» стало открытое письмо Маши Гессен читателям. Дорогие читатели, - писала Маша Гессен, - мне стыдно. Мне стыдно за то, что я - редактор «Сноба»...
-62-
Мне стыдно, писала Маша, возглавлять редакцию, которая сотрудничает с таким ужасным индивидуумом, как Максим Кантор. Это позор.
-63-
Открытое письмо Маши Гессен было коротким и конкретным. Вчера Кантор, в одной из своих полемик, процитировал ужасную пословицу "яблоко от яблоньки недалеко падает". Позор, - писала Маша, - что это дикое заявление "яблоко от яблоньки недалеко падает" появилось на страницах издания, ею возглавляемого. Она, Маша, вполне может понять то чувство негодования, которое охватит каждого читателя «Сноба», увидевшего эту крамольную фразу Кантора "яблоко от яблоньки недалеко падает". И она, Маша, просит у читателя прощения от имени редакции за дикую фразу "яблоко от яблоньки недалеко падает".
-64-
Вслед за Машиным письмом мгновенно последовал комментарий от девушек, ставших активно писать в Машиных темах после информации о том, что редакция подумывает о нанятии новой колумнистки. Так, Катерина Невинникова писала, что она за всю жизнь слышала выражение "яблоко от яблони недалеко падает" буквально считанное количество раз и каждый раз ее продирал мороз по коже. Но она никогда не ожидала того, что это ужасное выражение "яблоко от яблоньки недалеко падает" может появиться на страницах «Сноба».
-65-
Мария Генкина в своем обычном стиле прилежной отличницы написала о том, что она давно предупреждала о том, что от Кантора можно ждать чего угодно, но ее, к сожалению, никто не слушал.
-66-
К вечеру количество комментаторов, возмущенных до глубины души поговоркой "яблоко от яблоньки недалеко падает" и употребившим ее Кантором, стало исчисляться сотнями...
ОКОНЧАНИЕ ЗДЕСЬ.