Счастливая Роза
Глава 1. Встреча.
Я познакомилась с Розой в нашей патологии для беременных, в тот момент, когда мне было очень плохо. Семка был в летнем лагере, а я даже не могла к нему ездить так часто, как хотела. У меня был страшный тонус и еще более страшный токсикоз, я не знала, на что я завтра буду жить, иногда мне даже казалось, что я не могу встать с больничной провисшей койки, и уколы с капельницами мне медсестра приходила ставить прямо в палату.
Большую часть времени я лежала носом в подушку, находясь в зыбком состоянии между явью и сном, борясь с тошнотой и подсчитывая, сколько еще месяцев, недель и дней мучений мне осталось, и по всему выходило, что еще много, больше, чем, как мне думалось, я могу вынести. Шел только пятый месяц моей беременности, а мне уже казалось - прошла целая вечность с того дня, как все это свинство началось.
В моей палате, бывшем родильном зале в кафеле с пола до потолка, с нерабочей бестеневой лампой, со следами от раковин и с уймой розеток в стенах, стояло три железные койки и бродило звонкое эхо. На соседней кровати лежала хмурая полная 38-летняя следачка, решившая, что ее часики уже не просто тикают, а вовсю трезвонят, и забеременевшая «для себя». У нее был зверский аппетит, и она непрерывно шуршала пакетами с едой. На меня с утра до ночи волнами наплывали запахи котлет с чесноком, копченой курицы и квашеной капусты, и я с ненавистью ждала, сжав зубы, когда же она, наконец, все доест, запакует остатки в свои шуршащие пакетики и свалит домой: она была на дневном стационаре. Когда я в конце концов оставалась в палате одна, мне ненадолго становилось легче, и я сразу засыпала, чтобы потом проснуться среди ночи и без сна лежать до утра, борясь со страшными и тоскливыми мыслями о своем будущем - без мужа, без денежной работы, зато с двумя детьми.
Однажды вечером, когда следачка уже свалила домой жарить себе новые партии курей и котлет на завтра, в палату зашла с пакетом с вещами и с постельным бельем в обнимку маленькая, даже крошечная женщина с огромным животом и длиннющей косой - она была настолько круглая, что в первый момент мне показалось, что в палату закатился шарик. Она была ростом не выше метра пятидесяти, а ее черная, блестящая как змея коса вольно свисала ниже попы, и раскачивалась и шевелилась, как живая, пока женщина стелила постель и раскладывала из пакета свои вещи в тумбочке. Я отвлеклась от своих тоскливых мыслей и завороженно следила за независимыми от хозяйки движениями косы, прикидывая, сколько уходит времени на мытье, сушку и расчесывание этого дива. Потом женщина закончила обустраиваться, села ко мне лицом, поуютнее уложила косу на кровати рядом с собой, сверкнула зубами и глазами в полутьме палаты, и весело сказала - ты не спишь? Привет, я Роза. Поживу пока что здесь, не против? Я вяло улыбнулась, сказала - да вроде нет, а ты по ночам не ешь? Нет, - удивилась Роза, - а что, надо? Мне уже вроде бы хватит, - и ласково похлопала себя по необъятному животу.
Когда совсем стемнело, я опять начала себя жалеть, отвернувшись к стене, и думала, что моя соседка совершенно ничего не видит и не слышит. Роза, выключив свет, сначала долго возилась, попеременно пытаясь пристроить свой живот то так, то сяк, потом села на кровати и зашуршала пакетом. Ну вот, подумала я безнадежно, и она тоже. А потом у меня перед носом на подушке вдруг оказалась конфетка - простая, в обычном бумажном фантике, карамелька «Взлетная». Тут уж я совсем рассопливелась, хрипло сказала «спасибо», хлюпая носом, развернула фантик и засунула конфету в рот, привычно ожидая приступа тошноты через 3 минуты, а Роза уже бодренько расспрашивала меня, какой срок, кого жду, почему такая кислая, и я сама не заметила, как рассказала ей все-все, а она сидела в темноте напротив меня на кровати в позе лотоса, кивала, охала, потом быстро улыбалась, сверкая зубами, в свете уличных фонарей ее глаза поблескивали, и мне впервые за много недель стало уютно и спокойно, как будто до сих пор я была потерянная, а теперь вдруг нашлась. Потом она быстренько прямо в темноте спроворила чай в банке с кипятильником, расстелила салфетку, разложила на ней сухофрукты, леденцы, галетные печенья, и по очереди начала меня потчевать всеми этими яствами. Я вяло отбрыкивалась, а Роза меня уговаривала, как больного ребенка, и я вдруг наконец заплакала в голос впервые за последние недели. А потом с аппетитом поела. Странно, но после Розиных угощений меня впервые за много недель не тошнило, и я, выговорившись, спокойно и крепко уснула до самого утра. Только на следующий день я вдруг, спохватившись, задала Розе те самые вопросы, которые в патологии все задают своим соседкам по палате, и она, хихикнув и опять сверкнув белейшими зубами и белками глаз, сказала, смущаясь, что ей недавно исполнилось 46 лет и что она ждет своего седьмого по счету ребенка, на этот раз девочку.
Как-то случайно получилось так, что, пока следачка присутствовала в нашей палате третьей, мы ни о чем личном не разговаривали, только на общие темы - процедуры, погода, вязание. Роза читала книжку, я тогда читать не могла из-за тошноты, но впервые с момента попадания в отделение наконец начала сама ходить в процедурную. Ко мне никто не приходил, Роза сама время от времени уходила вниз и возвращалась с пакетами, полными снеди, и тут же деловито начинала меня кормить. Еду ей приносили ее дети, по очереди. На следующий же день после Розиного вселения к нам в палату завалилась целая толпа разновозрастных почти взрослых детей, и я поразилась - такие они все были сияющие, ладные, улыбчивые, и так похожи были на Розу. Хотя в первую секунду мне показалось, что к Розе в гости пришло человек двадцать, на самом деле их было только пятеро, и я с любопытством разглядывала всех их, пока они окружили мать, рассевшись на ее кровати, на тумбочке и на подоконнике, смеялись и галдели, а Роза сидела посреди них, улыбаясь, как маленький толстый Будда. Следачка недовольно морщилась, всячески демонстрировала, что посетители ей мешают, и в конце концов вышла в коридор прогуляться, а я лежала на своей кровати, исподтишка подглядывая за всеми Розиными гостями и удивляясь тому сильнейшему чувству, которое все они у меня вызвали. Это была самая настоящая, чистая, ничем не замаскированная зависть к их совместному плотному, сияющему, полнокровному счастью.
После ухода Розиных посетителей я начала ее расспрашивать - кто есть кто, как кого зовут, и Роза с удовольствием и любовью рассказала мне о каждом, показывая фотографии в стареньком мобильном, раскручивая передо мной постепенно всю свою историю - без слез, без эффектных пауз, слово за слово - до самого утра она рассказала мне всю свою жизнь, начиная с того момента, как они с мужем решили, что пора уже им обзавестись ребеночком. Мы несколько раз ставили чай, я то и дело принималась плакать по своей старой привычке рыдать по любому поводу, мы съели незаметно сначала все мои запасы, потом - Розины, и все это время мне казалось, что я знаю Розу всю свою жизнь, и мы просто очень долго с ней не виделись, и вот теперь, после встречи, она наконец рассказывает мне все, что с ней произошло за время нашей разлуки.
Я познакомилась с Розой в нашей патологии для беременных, в тот момент, когда мне было очень плохо. Семка был в летнем лагере, а я даже не могла к нему ездить так часто, как хотела. У меня был страшный тонус и еще более страшный токсикоз, я не знала, на что я завтра буду жить, иногда мне даже казалось, что я не могу встать с больничной провисшей койки, и уколы с капельницами мне медсестра приходила ставить прямо в палату.
Большую часть времени я лежала носом в подушку, находясь в зыбком состоянии между явью и сном, борясь с тошнотой и подсчитывая, сколько еще месяцев, недель и дней мучений мне осталось, и по всему выходило, что еще много, больше, чем, как мне думалось, я могу вынести. Шел только пятый месяц моей беременности, а мне уже казалось - прошла целая вечность с того дня, как все это свинство началось.
В моей палате, бывшем родильном зале в кафеле с пола до потолка, с нерабочей бестеневой лампой, со следами от раковин и с уймой розеток в стенах, стояло три железные койки и бродило звонкое эхо. На соседней кровати лежала хмурая полная 38-летняя следачка, решившая, что ее часики уже не просто тикают, а вовсю трезвонят, и забеременевшая «для себя». У нее был зверский аппетит, и она непрерывно шуршала пакетами с едой. На меня с утра до ночи волнами наплывали запахи котлет с чесноком, копченой курицы и квашеной капусты, и я с ненавистью ждала, сжав зубы, когда же она, наконец, все доест, запакует остатки в свои шуршащие пакетики и свалит домой: она была на дневном стационаре. Когда я в конце концов оставалась в палате одна, мне ненадолго становилось легче, и я сразу засыпала, чтобы потом проснуться среди ночи и без сна лежать до утра, борясь со страшными и тоскливыми мыслями о своем будущем - без мужа, без денежной работы, зато с двумя детьми.
Однажды вечером, когда следачка уже свалила домой жарить себе новые партии курей и котлет на завтра, в палату зашла с пакетом с вещами и с постельным бельем в обнимку маленькая, даже крошечная женщина с огромным животом и длиннющей косой - она была настолько круглая, что в первый момент мне показалось, что в палату закатился шарик. Она была ростом не выше метра пятидесяти, а ее черная, блестящая как змея коса вольно свисала ниже попы, и раскачивалась и шевелилась, как живая, пока женщина стелила постель и раскладывала из пакета свои вещи в тумбочке. Я отвлеклась от своих тоскливых мыслей и завороженно следила за независимыми от хозяйки движениями косы, прикидывая, сколько уходит времени на мытье, сушку и расчесывание этого дива. Потом женщина закончила обустраиваться, села ко мне лицом, поуютнее уложила косу на кровати рядом с собой, сверкнула зубами и глазами в полутьме палаты, и весело сказала - ты не спишь? Привет, я Роза. Поживу пока что здесь, не против? Я вяло улыбнулась, сказала - да вроде нет, а ты по ночам не ешь? Нет, - удивилась Роза, - а что, надо? Мне уже вроде бы хватит, - и ласково похлопала себя по необъятному животу.
Когда совсем стемнело, я опять начала себя жалеть, отвернувшись к стене, и думала, что моя соседка совершенно ничего не видит и не слышит. Роза, выключив свет, сначала долго возилась, попеременно пытаясь пристроить свой живот то так, то сяк, потом села на кровати и зашуршала пакетом. Ну вот, подумала я безнадежно, и она тоже. А потом у меня перед носом на подушке вдруг оказалась конфетка - простая, в обычном бумажном фантике, карамелька «Взлетная». Тут уж я совсем рассопливелась, хрипло сказала «спасибо», хлюпая носом, развернула фантик и засунула конфету в рот, привычно ожидая приступа тошноты через 3 минуты, а Роза уже бодренько расспрашивала меня, какой срок, кого жду, почему такая кислая, и я сама не заметила, как рассказала ей все-все, а она сидела в темноте напротив меня на кровати в позе лотоса, кивала, охала, потом быстро улыбалась, сверкая зубами, в свете уличных фонарей ее глаза поблескивали, и мне впервые за много недель стало уютно и спокойно, как будто до сих пор я была потерянная, а теперь вдруг нашлась. Потом она быстренько прямо в темноте спроворила чай в банке с кипятильником, расстелила салфетку, разложила на ней сухофрукты, леденцы, галетные печенья, и по очереди начала меня потчевать всеми этими яствами. Я вяло отбрыкивалась, а Роза меня уговаривала, как больного ребенка, и я вдруг наконец заплакала в голос впервые за последние недели. А потом с аппетитом поела. Странно, но после Розиных угощений меня впервые за много недель не тошнило, и я, выговорившись, спокойно и крепко уснула до самого утра. Только на следующий день я вдруг, спохватившись, задала Розе те самые вопросы, которые в патологии все задают своим соседкам по палате, и она, хихикнув и опять сверкнув белейшими зубами и белками глаз, сказала, смущаясь, что ей недавно исполнилось 46 лет и что она ждет своего седьмого по счету ребенка, на этот раз девочку.
Как-то случайно получилось так, что, пока следачка присутствовала в нашей палате третьей, мы ни о чем личном не разговаривали, только на общие темы - процедуры, погода, вязание. Роза читала книжку, я тогда читать не могла из-за тошноты, но впервые с момента попадания в отделение наконец начала сама ходить в процедурную. Ко мне никто не приходил, Роза сама время от времени уходила вниз и возвращалась с пакетами, полными снеди, и тут же деловито начинала меня кормить. Еду ей приносили ее дети, по очереди. На следующий же день после Розиного вселения к нам в палату завалилась целая толпа разновозрастных почти взрослых детей, и я поразилась - такие они все были сияющие, ладные, улыбчивые, и так похожи были на Розу. Хотя в первую секунду мне показалось, что к Розе в гости пришло человек двадцать, на самом деле их было только пятеро, и я с любопытством разглядывала всех их, пока они окружили мать, рассевшись на ее кровати, на тумбочке и на подоконнике, смеялись и галдели, а Роза сидела посреди них, улыбаясь, как маленький толстый Будда. Следачка недовольно морщилась, всячески демонстрировала, что посетители ей мешают, и в конце концов вышла в коридор прогуляться, а я лежала на своей кровати, исподтишка подглядывая за всеми Розиными гостями и удивляясь тому сильнейшему чувству, которое все они у меня вызвали. Это была самая настоящая, чистая, ничем не замаскированная зависть к их совместному плотному, сияющему, полнокровному счастью.
После ухода Розиных посетителей я начала ее расспрашивать - кто есть кто, как кого зовут, и Роза с удовольствием и любовью рассказала мне о каждом, показывая фотографии в стареньком мобильном, раскручивая передо мной постепенно всю свою историю - без слез, без эффектных пауз, слово за слово - до самого утра она рассказала мне всю свою жизнь, начиная с того момента, как они с мужем решили, что пора уже им обзавестись ребеночком. Мы несколько раз ставили чай, я то и дело принималась плакать по своей старой привычке рыдать по любому поводу, мы съели незаметно сначала все мои запасы, потом - Розины, и все это время мне казалось, что я знаю Розу всю свою жизнь, и мы просто очень долго с ней не виделись, и вот теперь, после встречи, она наконец рассказывает мне все, что с ней произошло за время нашей разлуки.