Черный октябрь (часть1)
Уважаемые Друзья!
Многие из Вас просят рассказать об октябрьских событиях 1993 года. Выполняю ваши просьбы и размещаю этот материал. Это взгляд РЯДОВОГО участника событий. Читайте...
…События Октября 93 года назревали давно, с того момента, когда народные депутаты России начали постепенно приходить в себя после демократического психоза и от безоговорочной поддержки Ельцина смещаться в сторону оппозиции. Метаморфозы с депутатами происходили удивительные. Ведь даже те люди, которые в 92 - 93 годах олицетворяли оппозицию в Верховном Совете России, которых сегодня я называю своими товарищами, в 90-м, 91-м году были достаточно лояльны к Ельцину, поддерживали суверенитет России и весь курс, что связан был с Ельциным и его ближайшим окружением. Что же говорить об остальных? И я прекрасно помню, какие сложные отношения были у нас с депутатами России.
Могу сказать, что ВС Российской Федерации был практически единственным из всех Верховных Советов союзных республик, где нам не удалось создать отделение Народного Движения "Союз", структуры, которая должна была объединить народных депутатов всех уровней во всех союзных республиках. На удивление, депутаты Российской Федерации, казалось бы, наиболее заинтересованные в сохранении Союза, остались равнодушны к нашей идее и ни один из них так и не заявил об официальном вступлении в НДС.
Одно из самых горьких впечатлений о ВС России относится к декабрю 1991 года. Я имею в виду ратификацию Беловежских соглашений. Мне было дико наблюдать, как люди, русские в подавляющем большинстве, после того как они в нарушение всех регламентов, всех норм, всех процедур, в нарушение Конституции, в конце концов, быстренько-быстренько ратифицировали эти соглашения, увидев результаты голосования на экране, все поднялись и устроили себе овацию. Я сидел и думал: сумасшедший дом... русские аплодируют гибели России! Только шесть человек из четырехсот с лишним депутатов посмели в тот период сказать нет.
И другое, более раннее впечатление о том Верховном Совете - январь 91 года, разгар событий в Прибалтике. На следующий день после событий в Риге, когда рижский ОМОН захватил здание МВД, вопрос о положении в Прибалтике был внесен в повестку дня заседания ВС России. Я пришел на это заседание, и помню, какое враждебное было ко мне отношение. Я был практически единственный, кто пытался хоть как-то образумить их, настроить на спокойный, взвешенный анализ происходящего. Сочувствие ко мне со стороны некоторых депутатов не заставило никого из них выйти на трибуну и поддержать мою позицию.
Помню, как стоял перед Хасбулатовым в проходе у микрофона и требовал слова, потому что по регламенту народный депутат СССР имел право выступить в ВС России. И он, как всегда в своей излюбленной издевательской манере, роняет в зал: "Ну что нам может сказать нового народный депутат СССР Алкснис? Мы и так все прекрасно знаем, что он будет говорить". И тут же дает слово депутату СССР одному из руководителей Межрегиональной депутатской группы Юрию Афанасьеву.
Я не выдержал, прорвался к микрофону и говорю: "Погодите, а что вам может сказать нового Юрий Афанасьев?" В конце концов, я все-таки получил возможность выступить. Но мне всегда будет тяжело вспоминать то печальное январское заседание.
Поэтому, когда депутаты России начали очень робко менять свой курс и переходить в оппозицию к Ельцину, это меня поначалу удивило. Тем не менее к весне 92 года российский ВС превратился в базу, центр кристаллизации оппозиции. Сергей Бабурин, Михаил Астафьев, Виктор Аксючиц, Николай Павлов все громче заявляли о себе как о российских патриотах.
Такая организация, как Фронт Национального Спасения, никогда не могла бы появиться на пустом месте, он появился только потому, что существовала база в лице ВС России, и можно было, опираясь на эту базу, вести какую-то деятельность. В результате всего этого печальный конец российского парламента был, можно сказать, предрешен.
В первых числах сентября 1993 года, за 20 дней до начала трагических событий у Белого Дома, я наблюдал эпизод, который позже связался в моем воображении с предчувствием надвигавшейся бури. Это было в Приднестровье. Руководство ПМР пригласило депутатов России на празднование третьей годовщины образования республики, в числе приглашенных оказался и я, хотя не был депутатом. Были большие торжества, военный парад в Тирасполе. Депутатов принимали на самом высшем уровне, их встречали руководители Приднестровья.
Генерал Александр Лебедь тоже участвовал в торжествах, но держался особняком. На трибуне стоял бука букой, и хотя мы были с ним знакомы, но даже не поздоровались. Прошли на параллельных курсах, не подав друг другу руки. Хотя это происходило до официальной моей размолвки с Лебедем, конфликт уже назревал. Лебедь не участвовал в банкете, устроенном руководителями Приднестровья для гостей.
В один из дней руководство Министерства обороны Приднестровья, Министерства внутренних дел и Министерства безопасности устроили нам выезд на полигон и организовали показательные стрельбы. Без всякой задней мысли, просто им хотелось продемонстрировать свое оружие, из которого можно было даже пострелять.
И вот у меня до сих пор стоит перед глазами картина, как депутат Иван Шашвиашвили с пролетарской ненавистью лупит из автомата, а всего через какой-то месяц в горящем здании Верховного Совета вокруг самого Ивана не в шутку свистели пули...
Двадцатого сентября в здании Доронинского МХАТа в Москве открылся Первый Конгресс народов СССР. И во время его работы вдруг поползли слухи о том, что Ельцин подготовил указ о разгоне Съезда народных депутатов России. Учитывая, что это была не первая попытка с его стороны, можно было бы ожидать, что у оппозиции есть некоторый опыт противодействия антиконституционным жестам исполнительной власти.
Во всяком случае мне такой опыт удалось приобрести. В марте я пытался баллотироваться в ВС России по Курской области на место Руцкого, избранного вице-президентом. Как-то вечером, в разгар предвыборной кампании, сижу в гостинице перед телевизором и вдруг слышу выступление Ельцина о каком-то особом порядке управления страной. Надо что-то делать. Срочно ехать в Москву? Время уже позднее, решил сначала позвонить. Не помню, с кем из наших депутатов я разговаривал, но он уверил, что в моем присутствии в Москве нет необходимости, и поручил организовать работу по противодействию этому "ОПУСу" в Курске.
Я связался с руководством областной организации КПРФ - единственной партии, имевшей реальные структуры. У меня с ними в то время были неплохие отношения. Я говорю:
- Что будем делать?
- А что мы можем сделать? - спрашивают меня в трубку.
- Ну как же, надо немедленно поднимать народ. Приезжайте ко мне в гостиницу, обсудим, что предпринять.
Приехали ко мне руководители городской организации. И я просто поразился наивности этих людей!
- Ну, а что мы можем сделать в этой ситуации?
- Да как что !? У вас триста, четыреста, пятьсот, тысяча членов есть? Сейчас ночь. Вот надо за ночь оповестить всех ваших людей и утром вывести на митинг протеста против антиконституционных действий президента.
Я увидел, насколько это было для них в новинку. Как так, вдруг ночью кого-то искать, кого-то поднимать... Они к этому не привыкли.
У меня был припасен ватман для предвыборной кампании. Пришлось пожертвовать на общее дело. Достал фломастеры и сам начал писать плакаты. Тут уж и мои ночные гости включились в работу, стали обсуждать, придумывать тексты. Так за ночь мы цветными карандашами, фломастерами сделали 20 - 30 плакатов.
А утром впервые в тихом провинциальном Курске у здания Областного Совета, у памятника Ленину встал пикет. День был выходной, суббота или воскресенье, люди идут кто на базар, кто так гуляет. Видят наши плакаты, подходят, расспрашивают. Из окон здания Облсовета на нас смотрят, однако выходить не торопятся. Наконец появился работник аппарата и пригласил меня зайти. Там в каком-то кабинете один из руководителей Областного совета долго жал руку: "Виктор Имантович, спасибо, что Вы организовали нам мероприятие. Сообщение уже пошло по линии средств массовой информаци".
Пусть нас было всего тридцать человек. Главное, СМИ передали, что в Курске состоялся митинг протеста против ельцинского "ОПУСа". А вот чтобы кто-нибудь выступил в поддержку - что-то нигде не прозвучало. Меня потом местные коммунисты благодарили за то, что я научил их работать. Сейчас в Курске подобные акции вошли в обычай, но тогда это был первый камень, и я горжусь, что именно я его заложил. Наша акция не была санкционирована городскими властями. Но возникла революционная ситуация и потребовала самых решительных действий. Я ведь той ночью даже предлагал попробовать занять здание Областного совета. Помню, как дико это показалось местным "товарищам" и как не готовы они были к такому повороту событий.
И вот через полгода все повторяется снова. Вечером 21 сентября Ельцин объявляет "ОПУС-2". Я только что вернулся из Москвы в свое Тучково в 80 километрах от Москвы . Лететь на ночь глядя опять в Москву в Верховный Совет, наблюдать наверняка царящую там сейчас неразбериху не было смысла.
Я решил дождаться утра, и собрав все необходимые вещи, спокойно на первой электричке поехал к Белому Дому, намереваясь пробыть там, сколько потребуют обстоятельства.
У Белого Дома - ажиотаж, народ собрался. К кому идти?
Я человек военный. Зная, что назначен новый министр обороны в лице генерала Ачалова, я рассудил, что полковнику естественно явиться к министру обороны и доложить, что прибыл в его распоряжение. Но как к нему попасть? Я знаю, где находится кабинет Ачалова, но сейчас там наверное усиленная охрана. Поднимаюсь на лифте, выхожу на нужном этаже - никого. Вхожу в коридор, ведущий к кабинету - никого. Захожу в приемную - никого. Ни дежурных, ни охраны. Признаюсь, я был неприятно поражен.
Захожу в кабинет Ачалова, а там полно народа - от корреспондентов радио "Свобода" до Сажи Умалатовой. Все разговаривают, шумят, все чего-то требуют, каждый качает права. В углу на подоконнике пристроился Ачалов, шепчется со своим замом Макашовым.
Это уж совсем дико! Если ты министр обороны, ты должен удалить из своего кабинета лишний народ и вызывать только тех, кто тебе нужен. Я не напрасно служил в штабе округа, штабную службу знаю! И в этой неорганизованности, отсутствии так называемой штабной культуры, в отсутствии элементарно налаженной службы почувствовал первый признак того, что мы к ситуации не готовы. Как ни относись к Ельцину и его команде, нельзя не признать, что они в аналогичном положении выглядели гораздо лучше. Событий девятнадцатого августа тоже в принципе никто не ожидал. Но, как рассказывают очевидцы, у тогдашнего министра обороны России Кобца уже был подготовлен план действий.
И это самое обычное явление в армии. У любого дежурного по части лежит конверт с предписанием, что делать по тревоге, или в случае войны, и т.д. Это нормальное состояние армии. Поэтому бардак тех первых минут в Белом Доме меня глубоко разочаровал.
Но я прибыл. Доложил Ачалову, что поступаю в его распоряжение.
- А-а, ну давай, давай иди пока...
То есть никакой конкретной задачи не поставил. Зато можно пока понаблюдать. И вот я стал свидетелем такой сцены: среди прочих самых разных людей приходит к Ачалову полковник и представляется оперативным дежурным Штаба гражданской обороны России. Его начинают расспрашивать, чем он может помочь конституционному органу власти. А к тому времени связь была уже отключена. ВЧ, Правительственная связь, Кремлевка не работали. Оставалось еще только несколько городских телефонов. Поэтому выйти на структуры управления было невозможно.
Полковник говорит, что в Кунцево на даче Сталина есть запасной командный пункт гражданской обороны, и там все виды связи. Надо просто поехать и взять.
Полковник оказался честным человеком, он потом до конца оставался в Белом Доме. Но ведь мог затесаться и провокатор. Тем не менее Макашов не долго думая решает: "Я еду смотреть!" Замминистра обороны бросает свой пост и едет с совершенно незнакомым человеком неизвестно куда, захватив с собой лишь несколько сопровождающих. А вдруг там засада?
Когда через несколько часов они вернулись, выясняется, что когда-то там действительно был пункт, но сейчас все демонтировано, давно ничего нет, и они только зря перепугали сторожа, дежурившего в полном одиночестве.
Бывая в последние перед событиями месяцы в Верховном Совете, я, откровенно говоря, тешил себя надеждой, что этот высший государственный орган, эти люди, имеющие деньги, имеющие свою охрану, и власть, и опыт, и возможность действовать, уж наверняка давно ко всему подготовились. Но сегодня, как ни горько, я должен признать, что это были иллюзии!
Чего стоит такой факт. В Белом Доме существовала прекрасная вещательная радиостанция. Ее установили в августе 91 года во время ГКЧП демократы. Так она и простояла два года и буквально за месяц до событий Хасбулатов дает команду ее демонтировать и отправить на склады, дескать она только зря занимает место, а в случае надобности всегда можно выйти в эфир на Шаболовке. Когда грянул гром, местные умельцы спаяли кое-как наспех радиостанцию из телевизора, но в городе она была не слышна, как ни пытались наши депутаты через нее что-то вещать. И Белый Дом оказался в информационной блокаде, которая во многом определила наше поражение.
Даже не знаю, как это все назвать. В первую очередь, я считаю, виноваты безалаберность и полная неспособность руководителей реально оценить ситуацию и предпринять конкретные действия.
Тем временем поддержать депутатов пришли тысячи людей. Искренние патриоты, они готовы были умереть за свободу, за конституцию. Ходят они вокруг Белого Дома, слушают бесконечные выступления с балкона, смысл которых сводится к тому, что "не допустим произвола, да здравствует законная власть, ура-ура!" и так далее. Но это хорошо день, два. А дальше? Практически никакой работы с людьми не велось.
Еще один характерный эпизод тех дней. Подходит ко мне командир Особого добровольческого полка им. ВС РСФСР и приглашает побеседовать с бойцами. Они размещались в бункере двухэтажного здания Центризбиркома, что перед Белым Домом. Это было уже дня через два-три после начала событий. Я спустился в подвал, меня обступили, жалуются, что нет самого необходимого. Больше всего меня поразили слова, что люди начали болеть, потому что спят на бетонном полу. Жуткая вещь! Я не говорю о матрацах, но хоть ковровые дорожки можно было подстелить! Весь Белый Дом застлан этими дорожками, их надо принести сюда, чтобы люди не спали на голом бетоне!
- Ну-у, кто нам позволит? Мы уже просили.
Я обратился в аппарат Верховного Совета, мне ответили, что это дорогостоящее имущество и его трогать нельзя. Тогда я обратился к Ачалову и он пошел к Хасбулатову. И уже после штурма Белого Дома, когда показывали по телевизору, как выглядел внутри бункер "мятежников", я увидел на полу ковровые дорожки. Ну, думаю, хоть этого не пожалели, разрешили в конце концов.
Ко мне обращались разные люди. Не однажды слышал просьбы прислать кого-нибудь из депутатов на завод, разъяснить обстановку. Я обращался в штаб. Казалось бы, все ясно - необходимо поднимать народ, вести работу на предприятиях, в воинских частях.
- Да, да, да, мы знаем. Будем посылать.
А сами сидят в зале заседаний, принимают бесконечные постановления и законы, которых никто не выполняет, и по-видимому считают, что на этом их задача оканчивается.
Посидел я пару дней на этих бесконечных заседаниях, вижу, что здесь делать нечего, плюнул и пошел вниз к народу.
И несколько дней я ходил по баррикадам. Был на баррикадах Верховного Совета, потом шел на ту сторону, где стояло оцепление ОМОНа и МВД. Наши узнавали сразу. По ночам приглашали к костру, наливали чаю... Я в армии был достаточно критично настроен к политработникам, а тут убедился, насколько людям необходимо слово. Пусть не всегда абсолютную правду, но как им нужно, чтобы кто-то к ним пришел, что-то рассказал! Ходишь, ходишь почти всю ночь, охрипнешь, стоишь на этой так называемой площади Свободной России - тебя окружают человек двадцать, тридцать, пятьдесят. Начинаешь им рассказывать. Полчаса проговорил - одни ушли, другие пришли. Те же самые вопросы, опять повторяешь, и так целыми днями. Столько говорить мне, наверное, в жизни не приходилось!
Что сказать о людях на баррикадах? Это святые. Особенно женщины. Подумать только, мужику и то тяжело, а тут женщина, осенней ночью, на баррикаде... Все эти разговоры о пьяных у Белого Дома - ложь. Ясно, выпивали, чтобы согреться. Но напиться до безобразия, до скотского состояния - такого не было никогда! Мы сидели у костров, пели песни.
Тяжело сейчас вспоминать, как я убеждал этих людей, что никто в них стрелять не будет. Да, была у меня иллюзия, что все обойдется. В худшем случае с ОМОНом на кулачках поборемся, но стрелять в народ, тем более безоружный, власть не посмеет. Помню, на одной из баррикад, которая стояла на Кривом мосту, офицер запаса из Воронежа, приехавший защищать Белый Дом, просил меня:
- Пойдите в штаб, убедите дать нам оружие. Что ж мы здесь стоим с камнями и бутылками!
- Не надо, - убеждаю я его, - зачем вам оружие? Поймите, кругом снайперы. Если у вас появится оружие, тем более по вам будут стрелять! А так вы мирные люди, и никто вас не тронет.
Может быть, я виноват в перед этими людьми, потому что когда утром четвертого октября их палатки начали расстреливать в упор, они так и погибли в уверенности, что им ничто не грозит.
Очень интересно было на противоположной стороне, особенно по ночам. Перейдешь через улицу - стоит цепь солдатиков. У меня на пальто пришпилен знак депутата СССР, в кармане удостоверение.
- Здравствуйте, я полковник Алкснис, народный депутат СССР. Будьте добры вашего старшего.
Приходит лейтенант.
- А постарше нет?
Приходит подполковник. Я демонстративно достаю из кармана блокнот, ручку. Записываю время, район.
- Товарищ подполковник, как Ваша фамилия?
И вот что интересно: все они были Ивановы. Понятно, боялись называть фамилии - кто знает, как все повернется. Но я видел, как это влияло на солдат. Этим пацанам можно было запудрить мозги, убедив, что в Белом Доме собрались убийцы. Но если их командир вдруг называется чужим именем, значит, дело-то не чисто.
Не могу умолчать о попытке взятия штаба СНГ. Талейран говорил в таких случаях, что это не преступление, а гораздо хуже - ошибка. Бездарная эта акция, кроме вреда ничего не принесла. Она позволила властям разыграть карту террористов, убивающих мирных людей. В военном смысле подготовлена она была совершенно бездарно - или никак не подготовлена. Я находился в тот момент в здании Верховного Совета и вдруг слышу радостный вопль. Что случилось? "Ура! Наши взяли штаб СНГ! Срочно идем на помощь нашим товарищам!" По коридору бежит Макашов: "Какой штаб? Откуда информация? Кто сказал?"
Проходит какой-нибудь час, вижу, идет знакомый офицер из охраны Ачалова, и с ним какой-то человек: весь белый, руки дрожат, на себя не похож.
- Мужики, а меня-то за что подставляете?!
Это был водитель, ездивший с группой к штабу СНГ. Его попросили только подвезти, а тут начинается штурм, убивают милиционера, появляется ОМОН. И бедняга фактически оказывается соучастником преступления.
Вскоре после этого штурма СНГ власти установили вокруг Белого Дома достаточно жесткую блокаду. Милиционеры из дивизии Дзержинского задерживали народ, мешали проходить на митинги. Тогда на сессии Верховного Совета было принято решение послать к милиционерам женщин-депутатов. Депутат Горячева и еще несколько женщин вступили с ними в беседу, уговаривают разойтись, пропустить людей, и в то же время пытаются потихоньку их оттеснить.
И хотя мне показалось, что большая часть милиционеров настроена лояльно, были среди них и такие, при взгляде на которых я понял: они готовы убивать. Меня тогда обидела Светлана Горячева. "Виктор Имантович, - говорит мне, - отойдите в сторонку. Вы пугаете людей своим экстремизмом". Так я узнал, что мой облик "ястреба" до сих пор внушает ужас представителям силовых структур.
В ночь с 26 на 27 сентября я снова был на Кривом мосту. вдруг прибегает посыльный из штаба и говорит:
- Вас срочно вызывает Ачалов.
Время около часу ночи. Я бегом туда, встречаю Ачалова уже на улице. Он говорит:
- Виктор, есть достоверные данные разведки, что в три часа будет штурм. Поднимай людей. Кривой мост это твой сектор, народ надо проинструктировать.
На обратном пути меня останавливает Илья Константинов.
- Виктор, ты оружие получил?
- Какое оружие?
Я человек военный, но я - авиационный инженер. Я умею подготовить самолет МИГ-29 к боевому вылету, ракеты подвесить, настроить, проверить оборудование. Но к стыду своему должен сказать, что стрелял обычно раз в год на итоговой проверке. И в этом плане я слабоват.
- Нет, Виктор, надо идти получать оружие.
Что ж, идем к начальнику охраны Белого Дома, начинаем требовать себе оружие. Начальник говорит:
- Товарищи депутаты, ну зачем вам автоматы? Тут есть люди более серьезные, которых нужно вооружить.(И действительно, рядом получал автоматы рижский ОМОН) Сейчас позвоню в отдел охраны Белого Дома, там получите пистолеты Макарова.
Идем гурьбой дальше, а я думаю: "Ну зачем мне пистолет? Что я с этим пистолетом буду делать? В реальном бою он бесполезен"
Поэтому, получив наконец пистолет Макарова, я засунул его в карман и пошел к Кривому мосту.
Площадь практически пуста. Горит несколько костров, у каждого костра человек по десять, пятнадцать. Но вот объявляют тревогу, и вдруг, как в фильме-сказке, когда как из-под земли появляются посреди чистого поля несметные полчища, так и тут: раз! - и уже сотни людей строятся, маршируют, готовятся к обороне. Это было одно из самых ярких впечатлений той ночи.
Свет здании уже несколько дней был отключен. Но фонари горели по ночам, и люди к этому привыкли. А тут впервые вдруг гаснут фонари перед Белым Домом, и начинают оттуда, из гостиницы "Мир" и со стороны мэрии освещать площадь прожектором. Вот тогда впервые появилось ощущение серьезности происходящего. Все встали на баррикады. Сейчас, после событий третьего - четвертого октября, поражаешься, насколько наивно было думать, что эти баррикады, палки с камнями и бутылки с бензином остановят подтягивающуюся с окраин Москвы бронетехнику.
Как впоследствии (“МК” от 20 августа 1996) вспоминал бывший заместитель командира группы “Вымпел” генерал-майор Валерий Круглов: ”Теперь я могу открыть эту тайну - первоначально штурм Белого дома был запланирован на неделю раньше. Как зам. командира группы операцию поручено было возглавить мне.
И за 15 минут за выезда - а мы уже сидели на “чемоданах” в полной готовности - неожиданно поступила команда: штурм отменяется..."
Через несколько часов объявили отбой. Необыкновенное чувство победы охватило людей. Только что взошло солнце. Народ собрался на митинг. Пара тысяч человек внизу, мы на балконе. И ощущение, что все позади. Штурм не состоялся, значит мы победили. И я, помню, выступал с трибуны в этом духе.
Вокруг было совершенно тихо, даже оцепление куда-то разбежалось этой ночью. Я замерз в своем плаще и без головного убора. В те дни один из ключевых силовых комитетов возглавлял Сергей Николаевич Бабурин, председатель Российского Общенародного Союза, членом которого я являлся. Я подошел к нему и говорю:
- Сергей Николаевич, пока такое затишье, я съезжу домой. Оденусь, возьму свое зимнее обмундирование и вернусь.
- Конечно, конечно, Виктор Имантович. Поезжайте.... (продолжение следует)
Многие из Вас просят рассказать об октябрьских событиях 1993 года. Выполняю ваши просьбы и размещаю этот материал. Это взгляд РЯДОВОГО участника событий. Читайте...
…События Октября 93 года назревали давно, с того момента, когда народные депутаты России начали постепенно приходить в себя после демократического психоза и от безоговорочной поддержки Ельцина смещаться в сторону оппозиции. Метаморфозы с депутатами происходили удивительные. Ведь даже те люди, которые в 92 - 93 годах олицетворяли оппозицию в Верховном Совете России, которых сегодня я называю своими товарищами, в 90-м, 91-м году были достаточно лояльны к Ельцину, поддерживали суверенитет России и весь курс, что связан был с Ельциным и его ближайшим окружением. Что же говорить об остальных? И я прекрасно помню, какие сложные отношения были у нас с депутатами России.
Могу сказать, что ВС Российской Федерации был практически единственным из всех Верховных Советов союзных республик, где нам не удалось создать отделение Народного Движения "Союз", структуры, которая должна была объединить народных депутатов всех уровней во всех союзных республиках. На удивление, депутаты Российской Федерации, казалось бы, наиболее заинтересованные в сохранении Союза, остались равнодушны к нашей идее и ни один из них так и не заявил об официальном вступлении в НДС.
Одно из самых горьких впечатлений о ВС России относится к декабрю 1991 года. Я имею в виду ратификацию Беловежских соглашений. Мне было дико наблюдать, как люди, русские в подавляющем большинстве, после того как они в нарушение всех регламентов, всех норм, всех процедур, в нарушение Конституции, в конце концов, быстренько-быстренько ратифицировали эти соглашения, увидев результаты голосования на экране, все поднялись и устроили себе овацию. Я сидел и думал: сумасшедший дом... русские аплодируют гибели России! Только шесть человек из четырехсот с лишним депутатов посмели в тот период сказать нет.
И другое, более раннее впечатление о том Верховном Совете - январь 91 года, разгар событий в Прибалтике. На следующий день после событий в Риге, когда рижский ОМОН захватил здание МВД, вопрос о положении в Прибалтике был внесен в повестку дня заседания ВС России. Я пришел на это заседание, и помню, какое враждебное было ко мне отношение. Я был практически единственный, кто пытался хоть как-то образумить их, настроить на спокойный, взвешенный анализ происходящего. Сочувствие ко мне со стороны некоторых депутатов не заставило никого из них выйти на трибуну и поддержать мою позицию.
Помню, как стоял перед Хасбулатовым в проходе у микрофона и требовал слова, потому что по регламенту народный депутат СССР имел право выступить в ВС России. И он, как всегда в своей излюбленной издевательской манере, роняет в зал: "Ну что нам может сказать нового народный депутат СССР Алкснис? Мы и так все прекрасно знаем, что он будет говорить". И тут же дает слово депутату СССР одному из руководителей Межрегиональной депутатской группы Юрию Афанасьеву.
Я не выдержал, прорвался к микрофону и говорю: "Погодите, а что вам может сказать нового Юрий Афанасьев?" В конце концов, я все-таки получил возможность выступить. Но мне всегда будет тяжело вспоминать то печальное январское заседание.
Поэтому, когда депутаты России начали очень робко менять свой курс и переходить в оппозицию к Ельцину, это меня поначалу удивило. Тем не менее к весне 92 года российский ВС превратился в базу, центр кристаллизации оппозиции. Сергей Бабурин, Михаил Астафьев, Виктор Аксючиц, Николай Павлов все громче заявляли о себе как о российских патриотах.
Такая организация, как Фронт Национального Спасения, никогда не могла бы появиться на пустом месте, он появился только потому, что существовала база в лице ВС России, и можно было, опираясь на эту базу, вести какую-то деятельность. В результате всего этого печальный конец российского парламента был, можно сказать, предрешен.
В первых числах сентября 1993 года, за 20 дней до начала трагических событий у Белого Дома, я наблюдал эпизод, который позже связался в моем воображении с предчувствием надвигавшейся бури. Это было в Приднестровье. Руководство ПМР пригласило депутатов России на празднование третьей годовщины образования республики, в числе приглашенных оказался и я, хотя не был депутатом. Были большие торжества, военный парад в Тирасполе. Депутатов принимали на самом высшем уровне, их встречали руководители Приднестровья.
Генерал Александр Лебедь тоже участвовал в торжествах, но держался особняком. На трибуне стоял бука букой, и хотя мы были с ним знакомы, но даже не поздоровались. Прошли на параллельных курсах, не подав друг другу руки. Хотя это происходило до официальной моей размолвки с Лебедем, конфликт уже назревал. Лебедь не участвовал в банкете, устроенном руководителями Приднестровья для гостей.
В один из дней руководство Министерства обороны Приднестровья, Министерства внутренних дел и Министерства безопасности устроили нам выезд на полигон и организовали показательные стрельбы. Без всякой задней мысли, просто им хотелось продемонстрировать свое оружие, из которого можно было даже пострелять.
И вот у меня до сих пор стоит перед глазами картина, как депутат Иван Шашвиашвили с пролетарской ненавистью лупит из автомата, а всего через какой-то месяц в горящем здании Верховного Совета вокруг самого Ивана не в шутку свистели пули...
Двадцатого сентября в здании Доронинского МХАТа в Москве открылся Первый Конгресс народов СССР. И во время его работы вдруг поползли слухи о том, что Ельцин подготовил указ о разгоне Съезда народных депутатов России. Учитывая, что это была не первая попытка с его стороны, можно было бы ожидать, что у оппозиции есть некоторый опыт противодействия антиконституционным жестам исполнительной власти.
Во всяком случае мне такой опыт удалось приобрести. В марте я пытался баллотироваться в ВС России по Курской области на место Руцкого, избранного вице-президентом. Как-то вечером, в разгар предвыборной кампании, сижу в гостинице перед телевизором и вдруг слышу выступление Ельцина о каком-то особом порядке управления страной. Надо что-то делать. Срочно ехать в Москву? Время уже позднее, решил сначала позвонить. Не помню, с кем из наших депутатов я разговаривал, но он уверил, что в моем присутствии в Москве нет необходимости, и поручил организовать работу по противодействию этому "ОПУСу" в Курске.
Я связался с руководством областной организации КПРФ - единственной партии, имевшей реальные структуры. У меня с ними в то время были неплохие отношения. Я говорю:
- Что будем делать?
- А что мы можем сделать? - спрашивают меня в трубку.
- Ну как же, надо немедленно поднимать народ. Приезжайте ко мне в гостиницу, обсудим, что предпринять.
Приехали ко мне руководители городской организации. И я просто поразился наивности этих людей!
- Ну, а что мы можем сделать в этой ситуации?
- Да как что !? У вас триста, четыреста, пятьсот, тысяча членов есть? Сейчас ночь. Вот надо за ночь оповестить всех ваших людей и утром вывести на митинг протеста против антиконституционных действий президента.
Я увидел, насколько это было для них в новинку. Как так, вдруг ночью кого-то искать, кого-то поднимать... Они к этому не привыкли.
У меня был припасен ватман для предвыборной кампании. Пришлось пожертвовать на общее дело. Достал фломастеры и сам начал писать плакаты. Тут уж и мои ночные гости включились в работу, стали обсуждать, придумывать тексты. Так за ночь мы цветными карандашами, фломастерами сделали 20 - 30 плакатов.
А утром впервые в тихом провинциальном Курске у здания Областного Совета, у памятника Ленину встал пикет. День был выходной, суббота или воскресенье, люди идут кто на базар, кто так гуляет. Видят наши плакаты, подходят, расспрашивают. Из окон здания Облсовета на нас смотрят, однако выходить не торопятся. Наконец появился работник аппарата и пригласил меня зайти. Там в каком-то кабинете один из руководителей Областного совета долго жал руку: "Виктор Имантович, спасибо, что Вы организовали нам мероприятие. Сообщение уже пошло по линии средств массовой информаци".
Пусть нас было всего тридцать человек. Главное, СМИ передали, что в Курске состоялся митинг протеста против ельцинского "ОПУСа". А вот чтобы кто-нибудь выступил в поддержку - что-то нигде не прозвучало. Меня потом местные коммунисты благодарили за то, что я научил их работать. Сейчас в Курске подобные акции вошли в обычай, но тогда это был первый камень, и я горжусь, что именно я его заложил. Наша акция не была санкционирована городскими властями. Но возникла революционная ситуация и потребовала самых решительных действий. Я ведь той ночью даже предлагал попробовать занять здание Областного совета. Помню, как дико это показалось местным "товарищам" и как не готовы они были к такому повороту событий.
И вот через полгода все повторяется снова. Вечером 21 сентября Ельцин объявляет "ОПУС-2". Я только что вернулся из Москвы в свое Тучково в 80 километрах от Москвы . Лететь на ночь глядя опять в Москву в Верховный Совет, наблюдать наверняка царящую там сейчас неразбериху не было смысла.
Я решил дождаться утра, и собрав все необходимые вещи, спокойно на первой электричке поехал к Белому Дому, намереваясь пробыть там, сколько потребуют обстоятельства.
У Белого Дома - ажиотаж, народ собрался. К кому идти?
Я человек военный. Зная, что назначен новый министр обороны в лице генерала Ачалова, я рассудил, что полковнику естественно явиться к министру обороны и доложить, что прибыл в его распоряжение. Но как к нему попасть? Я знаю, где находится кабинет Ачалова, но сейчас там наверное усиленная охрана. Поднимаюсь на лифте, выхожу на нужном этаже - никого. Вхожу в коридор, ведущий к кабинету - никого. Захожу в приемную - никого. Ни дежурных, ни охраны. Признаюсь, я был неприятно поражен.
Захожу в кабинет Ачалова, а там полно народа - от корреспондентов радио "Свобода" до Сажи Умалатовой. Все разговаривают, шумят, все чего-то требуют, каждый качает права. В углу на подоконнике пристроился Ачалов, шепчется со своим замом Макашовым.
Это уж совсем дико! Если ты министр обороны, ты должен удалить из своего кабинета лишний народ и вызывать только тех, кто тебе нужен. Я не напрасно служил в штабе округа, штабную службу знаю! И в этой неорганизованности, отсутствии так называемой штабной культуры, в отсутствии элементарно налаженной службы почувствовал первый признак того, что мы к ситуации не готовы. Как ни относись к Ельцину и его команде, нельзя не признать, что они в аналогичном положении выглядели гораздо лучше. Событий девятнадцатого августа тоже в принципе никто не ожидал. Но, как рассказывают очевидцы, у тогдашнего министра обороны России Кобца уже был подготовлен план действий.
И это самое обычное явление в армии. У любого дежурного по части лежит конверт с предписанием, что делать по тревоге, или в случае войны, и т.д. Это нормальное состояние армии. Поэтому бардак тех первых минут в Белом Доме меня глубоко разочаровал.
Но я прибыл. Доложил Ачалову, что поступаю в его распоряжение.
- А-а, ну давай, давай иди пока...
То есть никакой конкретной задачи не поставил. Зато можно пока понаблюдать. И вот я стал свидетелем такой сцены: среди прочих самых разных людей приходит к Ачалову полковник и представляется оперативным дежурным Штаба гражданской обороны России. Его начинают расспрашивать, чем он может помочь конституционному органу власти. А к тому времени связь была уже отключена. ВЧ, Правительственная связь, Кремлевка не работали. Оставалось еще только несколько городских телефонов. Поэтому выйти на структуры управления было невозможно.
Полковник говорит, что в Кунцево на даче Сталина есть запасной командный пункт гражданской обороны, и там все виды связи. Надо просто поехать и взять.
Полковник оказался честным человеком, он потом до конца оставался в Белом Доме. Но ведь мог затесаться и провокатор. Тем не менее Макашов не долго думая решает: "Я еду смотреть!" Замминистра обороны бросает свой пост и едет с совершенно незнакомым человеком неизвестно куда, захватив с собой лишь несколько сопровождающих. А вдруг там засада?
Когда через несколько часов они вернулись, выясняется, что когда-то там действительно был пункт, но сейчас все демонтировано, давно ничего нет, и они только зря перепугали сторожа, дежурившего в полном одиночестве.
Бывая в последние перед событиями месяцы в Верховном Совете, я, откровенно говоря, тешил себя надеждой, что этот высший государственный орган, эти люди, имеющие деньги, имеющие свою охрану, и власть, и опыт, и возможность действовать, уж наверняка давно ко всему подготовились. Но сегодня, как ни горько, я должен признать, что это были иллюзии!
Чего стоит такой факт. В Белом Доме существовала прекрасная вещательная радиостанция. Ее установили в августе 91 года во время ГКЧП демократы. Так она и простояла два года и буквально за месяц до событий Хасбулатов дает команду ее демонтировать и отправить на склады, дескать она только зря занимает место, а в случае надобности всегда можно выйти в эфир на Шаболовке. Когда грянул гром, местные умельцы спаяли кое-как наспех радиостанцию из телевизора, но в городе она была не слышна, как ни пытались наши депутаты через нее что-то вещать. И Белый Дом оказался в информационной блокаде, которая во многом определила наше поражение.
Даже не знаю, как это все назвать. В первую очередь, я считаю, виноваты безалаберность и полная неспособность руководителей реально оценить ситуацию и предпринять конкретные действия.
Тем временем поддержать депутатов пришли тысячи людей. Искренние патриоты, они готовы были умереть за свободу, за конституцию. Ходят они вокруг Белого Дома, слушают бесконечные выступления с балкона, смысл которых сводится к тому, что "не допустим произвола, да здравствует законная власть, ура-ура!" и так далее. Но это хорошо день, два. А дальше? Практически никакой работы с людьми не велось.
Еще один характерный эпизод тех дней. Подходит ко мне командир Особого добровольческого полка им. ВС РСФСР и приглашает побеседовать с бойцами. Они размещались в бункере двухэтажного здания Центризбиркома, что перед Белым Домом. Это было уже дня через два-три после начала событий. Я спустился в подвал, меня обступили, жалуются, что нет самого необходимого. Больше всего меня поразили слова, что люди начали болеть, потому что спят на бетонном полу. Жуткая вещь! Я не говорю о матрацах, но хоть ковровые дорожки можно было подстелить! Весь Белый Дом застлан этими дорожками, их надо принести сюда, чтобы люди не спали на голом бетоне!
- Ну-у, кто нам позволит? Мы уже просили.
Я обратился в аппарат Верховного Совета, мне ответили, что это дорогостоящее имущество и его трогать нельзя. Тогда я обратился к Ачалову и он пошел к Хасбулатову. И уже после штурма Белого Дома, когда показывали по телевизору, как выглядел внутри бункер "мятежников", я увидел на полу ковровые дорожки. Ну, думаю, хоть этого не пожалели, разрешили в конце концов.
Ко мне обращались разные люди. Не однажды слышал просьбы прислать кого-нибудь из депутатов на завод, разъяснить обстановку. Я обращался в штаб. Казалось бы, все ясно - необходимо поднимать народ, вести работу на предприятиях, в воинских частях.
- Да, да, да, мы знаем. Будем посылать.
А сами сидят в зале заседаний, принимают бесконечные постановления и законы, которых никто не выполняет, и по-видимому считают, что на этом их задача оканчивается.
Посидел я пару дней на этих бесконечных заседаниях, вижу, что здесь делать нечего, плюнул и пошел вниз к народу.
И несколько дней я ходил по баррикадам. Был на баррикадах Верховного Совета, потом шел на ту сторону, где стояло оцепление ОМОНа и МВД. Наши узнавали сразу. По ночам приглашали к костру, наливали чаю... Я в армии был достаточно критично настроен к политработникам, а тут убедился, насколько людям необходимо слово. Пусть не всегда абсолютную правду, но как им нужно, чтобы кто-то к ним пришел, что-то рассказал! Ходишь, ходишь почти всю ночь, охрипнешь, стоишь на этой так называемой площади Свободной России - тебя окружают человек двадцать, тридцать, пятьдесят. Начинаешь им рассказывать. Полчаса проговорил - одни ушли, другие пришли. Те же самые вопросы, опять повторяешь, и так целыми днями. Столько говорить мне, наверное, в жизни не приходилось!
Что сказать о людях на баррикадах? Это святые. Особенно женщины. Подумать только, мужику и то тяжело, а тут женщина, осенней ночью, на баррикаде... Все эти разговоры о пьяных у Белого Дома - ложь. Ясно, выпивали, чтобы согреться. Но напиться до безобразия, до скотского состояния - такого не было никогда! Мы сидели у костров, пели песни.
Тяжело сейчас вспоминать, как я убеждал этих людей, что никто в них стрелять не будет. Да, была у меня иллюзия, что все обойдется. В худшем случае с ОМОНом на кулачках поборемся, но стрелять в народ, тем более безоружный, власть не посмеет. Помню, на одной из баррикад, которая стояла на Кривом мосту, офицер запаса из Воронежа, приехавший защищать Белый Дом, просил меня:
- Пойдите в штаб, убедите дать нам оружие. Что ж мы здесь стоим с камнями и бутылками!
- Не надо, - убеждаю я его, - зачем вам оружие? Поймите, кругом снайперы. Если у вас появится оружие, тем более по вам будут стрелять! А так вы мирные люди, и никто вас не тронет.
Может быть, я виноват в перед этими людьми, потому что когда утром четвертого октября их палатки начали расстреливать в упор, они так и погибли в уверенности, что им ничто не грозит.
Очень интересно было на противоположной стороне, особенно по ночам. Перейдешь через улицу - стоит цепь солдатиков. У меня на пальто пришпилен знак депутата СССР, в кармане удостоверение.
- Здравствуйте, я полковник Алкснис, народный депутат СССР. Будьте добры вашего старшего.
Приходит лейтенант.
- А постарше нет?
Приходит подполковник. Я демонстративно достаю из кармана блокнот, ручку. Записываю время, район.
- Товарищ подполковник, как Ваша фамилия?
И вот что интересно: все они были Ивановы. Понятно, боялись называть фамилии - кто знает, как все повернется. Но я видел, как это влияло на солдат. Этим пацанам можно было запудрить мозги, убедив, что в Белом Доме собрались убийцы. Но если их командир вдруг называется чужим именем, значит, дело-то не чисто.
Не могу умолчать о попытке взятия штаба СНГ. Талейран говорил в таких случаях, что это не преступление, а гораздо хуже - ошибка. Бездарная эта акция, кроме вреда ничего не принесла. Она позволила властям разыграть карту террористов, убивающих мирных людей. В военном смысле подготовлена она была совершенно бездарно - или никак не подготовлена. Я находился в тот момент в здании Верховного Совета и вдруг слышу радостный вопль. Что случилось? "Ура! Наши взяли штаб СНГ! Срочно идем на помощь нашим товарищам!" По коридору бежит Макашов: "Какой штаб? Откуда информация? Кто сказал?"
Проходит какой-нибудь час, вижу, идет знакомый офицер из охраны Ачалова, и с ним какой-то человек: весь белый, руки дрожат, на себя не похож.
- Мужики, а меня-то за что подставляете?!
Это был водитель, ездивший с группой к штабу СНГ. Его попросили только подвезти, а тут начинается штурм, убивают милиционера, появляется ОМОН. И бедняга фактически оказывается соучастником преступления.
Вскоре после этого штурма СНГ власти установили вокруг Белого Дома достаточно жесткую блокаду. Милиционеры из дивизии Дзержинского задерживали народ, мешали проходить на митинги. Тогда на сессии Верховного Совета было принято решение послать к милиционерам женщин-депутатов. Депутат Горячева и еще несколько женщин вступили с ними в беседу, уговаривают разойтись, пропустить людей, и в то же время пытаются потихоньку их оттеснить.
И хотя мне показалось, что большая часть милиционеров настроена лояльно, были среди них и такие, при взгляде на которых я понял: они готовы убивать. Меня тогда обидела Светлана Горячева. "Виктор Имантович, - говорит мне, - отойдите в сторонку. Вы пугаете людей своим экстремизмом". Так я узнал, что мой облик "ястреба" до сих пор внушает ужас представителям силовых структур.
В ночь с 26 на 27 сентября я снова был на Кривом мосту. вдруг прибегает посыльный из штаба и говорит:
- Вас срочно вызывает Ачалов.
Время около часу ночи. Я бегом туда, встречаю Ачалова уже на улице. Он говорит:
- Виктор, есть достоверные данные разведки, что в три часа будет штурм. Поднимай людей. Кривой мост это твой сектор, народ надо проинструктировать.
На обратном пути меня останавливает Илья Константинов.
- Виктор, ты оружие получил?
- Какое оружие?
Я человек военный, но я - авиационный инженер. Я умею подготовить самолет МИГ-29 к боевому вылету, ракеты подвесить, настроить, проверить оборудование. Но к стыду своему должен сказать, что стрелял обычно раз в год на итоговой проверке. И в этом плане я слабоват.
- Нет, Виктор, надо идти получать оружие.
Что ж, идем к начальнику охраны Белого Дома, начинаем требовать себе оружие. Начальник говорит:
- Товарищи депутаты, ну зачем вам автоматы? Тут есть люди более серьезные, которых нужно вооружить.(И действительно, рядом получал автоматы рижский ОМОН) Сейчас позвоню в отдел охраны Белого Дома, там получите пистолеты Макарова.
Идем гурьбой дальше, а я думаю: "Ну зачем мне пистолет? Что я с этим пистолетом буду делать? В реальном бою он бесполезен"
Поэтому, получив наконец пистолет Макарова, я засунул его в карман и пошел к Кривому мосту.
Площадь практически пуста. Горит несколько костров, у каждого костра человек по десять, пятнадцать. Но вот объявляют тревогу, и вдруг, как в фильме-сказке, когда как из-под земли появляются посреди чистого поля несметные полчища, так и тут: раз! - и уже сотни людей строятся, маршируют, готовятся к обороне. Это было одно из самых ярких впечатлений той ночи.
Свет здании уже несколько дней был отключен. Но фонари горели по ночам, и люди к этому привыкли. А тут впервые вдруг гаснут фонари перед Белым Домом, и начинают оттуда, из гостиницы "Мир" и со стороны мэрии освещать площадь прожектором. Вот тогда впервые появилось ощущение серьезности происходящего. Все встали на баррикады. Сейчас, после событий третьего - четвертого октября, поражаешься, насколько наивно было думать, что эти баррикады, палки с камнями и бутылки с бензином остановят подтягивающуюся с окраин Москвы бронетехнику.
Как впоследствии (“МК” от 20 августа 1996) вспоминал бывший заместитель командира группы “Вымпел” генерал-майор Валерий Круглов: ”Теперь я могу открыть эту тайну - первоначально штурм Белого дома был запланирован на неделю раньше. Как зам. командира группы операцию поручено было возглавить мне.
И за 15 минут за выезда - а мы уже сидели на “чемоданах” в полной готовности - неожиданно поступила команда: штурм отменяется..."
Через несколько часов объявили отбой. Необыкновенное чувство победы охватило людей. Только что взошло солнце. Народ собрался на митинг. Пара тысяч человек внизу, мы на балконе. И ощущение, что все позади. Штурм не состоялся, значит мы победили. И я, помню, выступал с трибуны в этом духе.
Вокруг было совершенно тихо, даже оцепление куда-то разбежалось этой ночью. Я замерз в своем плаще и без головного убора. В те дни один из ключевых силовых комитетов возглавлял Сергей Николаевич Бабурин, председатель Российского Общенародного Союза, членом которого я являлся. Я подошел к нему и говорю:
- Сергей Николаевич, пока такое затишье, я съезжу домой. Оденусь, возьму свое зимнее обмундирование и вернусь.
- Конечно, конечно, Виктор Имантович. Поезжайте.... (продолжение следует)