Хватит о делах.
Опять возвращаюсь к "Неопубликованным мемуарам "черного полковника". На очереди - Рижский ОМОН. Когда-нибудь будут написаны книги о трагедии этих молодых парней, которые истово верили в свою страну, в справедливость того дела, которое они защищали. Напишут о том, как их предали. И все равно, безумству храбрых поем мы песню...
...Впервые я о нем узнал весной 1990 года. Тогда еще само название ОМОН было ново. Отряды милиции особого назначения начали создавать где-то в конце 80х годов. Я не знал тогда, что они из себя представляют, чем занимаются, для чего нужны.
Был создан такой отряд и у нас в Риге. Рижский ОМОН начал свои подвиги с разгона организованной нами демонстраци. В попытке образумить Верховный Совет Латвии на Домскую площадь в Риге вышло несколько тысяч человек. А учитывая, что улочки там узенькие, все вокруг было запружено народом и выглядело достаточно внушительно. Люди требовали, чтобы делегация из числа митингующих была принята в Верховном Совете для вручения резолюции. Но республиканские власти употребили силу и впервые вывели ОМОН на улицы Риги. Он очень крепко нас побил. Я видел на видеосъемке с вертолета вид сверху на Старый город, его узенькие улочки, и как красиво, квалифицированно действовал ОМОН. Идет клином, "свиньей", без всякого труда раздвигая толпу.
Я в тот день, по-моему это было 15 мая, находился в Москве как раз по делам МВД. В Латвии уже вовсю шла растащиловка силовых структур. Власти поставили работников правоохранительных органов перед выбором: или присягай независимой Латви, или можешь оставаться верным Конституции СССР и убираться из органов. Поэтому ко мне обратились несколько человек, занимающих достаточно высокое положение в Управлении внутренних дел города Риги с просьбой организовать встречу с руководством МВД СССР.
Я позвонил в приемную Бакатина, тогдашнего министра внутренних дел, и сказал, что у меня как народного депутата СССР есть к нему дело. На приеме я рассказал ему о ситуации в республике. Он: "Да, конечно, очень плохо, что там происходит! Да, конечно, обнаглели сепаратисты! Да, надо принимать жесткие меры!" И как будто в подтверждение моих слов приходит сообщение из Риги, что власти используют силы МВД для разгона сторонников Союза.
Я договорился с Бакатиным, что делегация работников УВД Латвии будет им принята. Делегация приехала. Их было человек пять-шесть, латыши и русские, интернациональный коллектив, как сельских органов внутренних дел, так и Риги, столицы республики. Бакатин назначил встречу в субботу на 10 часов утра. Произносил громкие слова: "Молодцы, так держать! Храните верность Конституции СССР! Вы на переднем крае борьбы с проклятыми буржуазными националистами. Мы вас горячо поддерживаем, окажем максимальную помощь!"
Обнадеженные товарищи говорят мне: "А нельзя ли еще с кем-нибудь из правительства встретиться? В Латвии ждут каждого слова Москвы". Поскольку суббота - выходной день, трудно было обещать, что кто-нибудь из нужных людей окажется на месте. Я принялся обзванивать кабинеты начальства. Лукьянов был занят, принять не смог. Звоню в приемную Рыжкова - его нет. Но мне говорят, что на месте его зам, Силаев Иван Степанович. Звоню Силаеву. "С удовольствием вас приму, приезжайте, побеседуем".
Его кабинет размещался на площади Маяковского в большом административном здании, там же где кинотеатр "Москва". Нас провели к нему. Силаев тоже демонстрирует гостям прекрасное отношение. Добросовестно записывает, помечает, какая нужна помощь. Минут сорок побеседовали, потом он говорит: "Ну что ж, товарищи, вы рассказали много интересного. Сейчас у нас будет заседание правительства, Президиум Совета Министров СССР. Я немедленно передам Рыжкову и всем собравшимся информацию, которую вы мне сообщили, и думаю, Совет Министров окажет вам полную поддержку".
Получив заверения министра внутренних дел и зампредседателя Совета Министров СССР, делегация уехала окрыленная. Уехала - и все. Ни от Бакатина, ни от Совмина никакой поддержки. Через пару недель я встречаю в Верховном Совете Рыжкова, подхожу к нему и говорю:
- Николай Иванович, как же так? Силаев еще когда пообещал, что будет оказана помощь, и до сих пор ничего не делается. Нельзя ли ускорить решение этого вопроса?
Он говорит:
- А какого вопроса?
- Ну как же! Силаев сказал, что доложит на заседании Совета Министров, в том числе Вам, о ситуации в МВД Латвии.
- Он был, но ничего не докладывал, и мне ни слова не сказал о том, что встречался с работниками МВД.
Конечно, это было не очень приятно выслушать. Казалось бы, ты занимаешь столь высокий пост. Люди приехали практически из горячей точки. Ты им врешь нагло в глаза. Ладно, сам ничего не делаешь, но хоть доложи начальству, проинформируй!
А вскорости до меня дошли сведения, что министр внутренних дел СССР В.Бакатин передавал оружие и боевую технику властям Латвийской республики. Я тогда много сил отдавал борьбе с тенденциозной информацией, которая шла в Москву от первых лиц Прибалтийских республик, из расколовшихся по национальному признаку партийных органов, прессы. Одну из своих задач как депутата СССР видел в том, чтобы ходить по высоким кабинетам начальства и раздавать подборки печати, обращения, письма, рассказывать, что происходит, убеждать в необходимости принятия мер. Больше всего меня беспокоило МВД. Я видел, что Бакатин на словах хорош, а на деле потихоньку вооружает другую сторону, и мечтал найти на него управу.
Я вспомнил о Егоре Кузьмиче Лигачеве. А что? В конце концов, он член Политбюро. Позвонил ему и прошу записать на прием. Тогда я еще не был особо известен, но по-видимому там навели справки, и через некоторое время сообщают, что Егор Кузьмич примет меня в 17 часов на Старой площади.
Было три организации, куда без специальной договоренности не пускали даже с депутатским мандатом. Это КГБ, Министерство обороны и ЦК КПСС. Приезжаю в ЦК на Старую площадь в пол-пятого. Помню, меня поразили две вещи. Во-первых, обстановка в плане чистоты, ухоженности, внешней обустроенности была намного лучше, чем даже в Кремле. Это сразу бросалось в глаза. И еще одно. Время только пол-пятого, до конца рабочего дня еще полтора часа, а тишина стоит, как в склепе! В длинных коридорах ни души, ни звука не доносится из-за дверей. Не слышно обычных для учреждений стука пишущих машинок, шума голосов. Я иду по коридору, как будто вымершего здания.
В приемной Лигачева помощник извиняется, что Егор Кузьмич задержался на сельскохозяйственном совещании. Через некоторое время приходит Егор Кузьмич, оживленный, радостный. Он доволен тем, как прошло совещание. "А после совещания я машину отпустил и решил пройтись по Москве. Подходили люди. Несколько человек высказало свое "фу", а в основном нормально".
Попробовал бы кто-нибудь из ближайшего окружения Ельцина пройтись вот так без охраны по Москве!
И вот мы заходим в кабинет Лигачева. Длинный стол для заседаний сплошь устлан какими-то документами, книгами, так что буквально свободного места на этом огромном столе не найти. Проходя, краем глаза заметил я документы с грифом "Совершенно секретно". Для меня было неожиданно, что секретные документы можно хранить не в папке, не в сейфе, а просто так на столе.
Описав Егору Кузьмичу ситуацию, начинаю жаловаться на Бакатина. Он тут же при мне снимает трубку с телефона АТС-1 (так называемая "кремлевка"), звонит Бакатину и жестко выговаривает: "Я к тебе обращаюсь как член Политбюро ЦК КПСС. Ты член ЦК и должен выполнять директивы старшего товарища. Что ты там творишь безобразия, почему не оказываешь помощи работникам МВД Латвии?" Мощная мембрана хорошо усиливает звук, и слышно, как на другом конце провода Бакатин начинает оправдываться...
Случай, когда рижский ОМОН побил наших, очевидно, оказался для него той соломинкой, которая сломала спину верблюду. Больше он в таких акциях никогда не участвовал. Было проведено собрание личного состава, и на нем принято решение не подчиняться распоряжениям властей Латвийской республики, а выполнять только те приказы, которые не противоречат Конституции СССР.
Так постепенно рижский ОМОН стал одной из опорных точек сопротивления разрушительным процессам, происходившим в Латвии. Надо учесть, что это было высокоорганизованное, хорошо подготовленное подразделение. Пусть там было сто человек, но каждый стоил троих-четверых. Латвийские власти подобной организации не имели. Это уже потом, в 1991 году они начали создавать подразделение МВД Латвийской республики под названием "Анти-ОМОН", а в то время противопоставить им было нечего.
То было время подготовки к активным действиям в Прибалтике со стороны союзного руководства. Сейчас об этом уже можно говорить. Дело решалось на самом высшем уровне. Сам Горбачев ничего не стал бы предпринимать, но окружение, видя, куда все катится, давило на него, и он был вынужден хоть как-то реагировать. И, пусть со скрипом, начали приниматься меры. Речь шла о введении в Прибалтике чрезвычайного положения, для чего Президент СССР должен был подписать соответствующий указ. Акция назначалась, если не ошибаюсь, на 22 июля 1990 года. Все это можно было сделать совершенно законно, легитимно. Никто не стал бы бросаться под танки. Какие-то акции протеста прошли бы, но не массового характера.
Начались конкретные разговоры и дела по формированию структур, которые будут осуществлять этот режим чрезвычайного положения. Поскольку органы власти раскололись к тому времени по национальному признаку, Москва практически все управление осуществляла, в основном, через армию. Все директивы, распоряжения, особенно связанные с подготовкой к введению чрезвычайного положения, шли по линии армии. КГБ Латвии уже не доверяли, оттуда была замечена утечка информации. Приходит секретный документ из Москвы, и тут же его содержание становится известно Народному Фронту. Поэтому функции КГБ и особые спецоперации были возложены на военную контрразведку ПрибВО. Соответственно политорганы, командование ПрибВО были подключены к организационным вопросам подготовки и введения чрезвычайного положения.
И - сейчас об этом тоже можно сказать - мне была предложена должность председателя Совета Министров в новом правительстве Латвийской ССР. Поскольку предложение шло от военных, я понял, что это было согласовано на всех уровнях. И я дал согласие.
С апреля 1990 года я входил в ЦК КП Латвии, и счел своим долгом поехать к Первому секретарю ЦК Альфреду Рубиксу и проинформировать. Я несколько недоумевал, почему ему не предложили этот пост. Он тогда был очень авторитетный человек, в отличие от меня имевший большой опыт подобной работы, мэр города Риги. А учитывая, что во время чрезвычайного положения представительные органы власти ликвидируются, мне было интересно, чем он сам думает заниматься. Но он мне ничего не сказал, только одобрительно похлопал по плечу: "Правильно, Виктор, правильно. Действуй, все хорошо".
Но Горбачев, как обычно, все откладывал окончательное решение. Пытался заигрывать с лидерами Прибалтийских республик. Те постоянно давили на Москву, в том числе через российский Верховный Совет и Съезд народных депутатов России, которые фактически в тот момент поддерживали "свободолюбивые народы Прибалтики" в их стремлении к независимости. На этой почве у меня возникли серьезные трения с российскими депутатами. Я был одним из инициаторов принятия закона о механизме выхода из СССР. Я видел, к чему идет дело. Раз уж по Конституции республики имеют право выхода из Союза, так давайте определим, как должен быть обставлен этот выход. Откровенно говоря, я надеялся заложить в закон такие нормы, чтобы выйти было просто невозможно.
А Горбачев все откладывал и откладывал введение чрезвычайного положения, на неделю, на две... и так из месяца в месяц.
Как-то уже сентябрьской ночью у меня в номере раздается телефонный звонок из Риги. Звонит Член Военного совета ВВС ПрибВО генерал-майор Филатов.
- Виктор! У нас беда. Из Москвы прибыл генерал, зам Бакатина, и поставил задачу на разоружение рижского ОМОНа.
Что за ерунда?! Мы же у него были только в мае, и он обещал поддержку. Правда, ничего не сделал, но хоть на словах был на нашей стороне, и в прессе громил сепаратистов.
- А это объективная информация?
- Да, этот генерал уже провел совещание. Вызвал командира полка внутренних войск, приказал выделить силы и средства для разоружения ОМОНа. Тот встал на дыбы: как так, я буду разоружать своих товарищей?! На базе ОМОНа уже все известно. Там подняли тревогу, заняли оборону, будет оказано сопротивление.
Время - два часа ночи. Что делать? Куда звонить?
Набираю приемную Горбачева. Помощник отвечает, что никого нет. Я ему:
- Через три часа начнется операция в Риге, будут жертвы, будет стрельба. Свои будут убивать своих. Необходимо срочно принять меры, чтобы не допустить разоружения.
А он:
- Ну что ж, в девять часов я доложу Михаилу Сергеевичу.
- Так к этому времени там будет море крови и гора трупов!!
В приемной Рыжкова мне пообещали доложить Николаю Ивановичу в восемь часов. Надо было что-то делать. У меня в справочнике, который раздавали депутатам для сдужебного пользования, все телефоны только служебные. А надо звонить начальству домой, поднимать с кроватей. Остается АТС-2, Кремлевка так называемая. К каждому аппарату этой связи прилагается справочник с домашними, дачными телефонами высокопоставленных чиновников. Нужно срочно найти аппарат АТС-2.
У нас в гостинице "Москва" был переговорный пункт с телефоном правительственной связи ВЧ международной, и была кремлевская вертушка. Я туда - никого нет, дверь закрыта. Дежурной по этажу нет, ключ взять негда. А время идет. Куда деваться? Я прикидываю, где тут рядышком можно найти в пол-третьего ночи правительственный телефон. И тут вспоминаю, что на Кузнецком мосту находится приемная КГБ. Там-то уж точно есть Кремлевка, и там есть дежурный!
И вот я бегом на Кузнецкий мост. Мне повезло, что это недалеко. Добегаю до приемной КГБ, звоню в дверь. Показываю заспанному прапорщику удостоверение.
Звонить Горбачеву, Рыжкову домой я не рискнул. Бакатину - бесполезно, потому что он сам дал команду. Крючкова тоже не хочется поднимать, личного контакта у меня с ним не было. А хорошо бы обратиться к кому-нибудь из КГБ. И я подумал о Филиппе Денисовиче Бобкове. Как раз недавно у меня состоялась с ним встреча. Я ему рассказывал о ситуации в Прибалтике, просил помочь через КГБ в решении вопросов по противодействию процессам дезинтеграции. Этот пожилой чекист, заместитель Крючкова, произвел на меня самое хорошее впечатление. Он-то мне и нужен!
Я говорю дежурному подполковнику:
- Мне нужно позвонить Бобкову на квартиру по кремлевке.
- Зачем?
Вот ведь человек! Видит, что я не пьян, и с удостоверением народного депутата СССР. Раз пришел, значит действительно что-то важное. Коротко объяснил ему, зачем мне нужен Бобков. Он начал звонить куда-то в КГБ главному оперативному дежурному, и минут через десять выходит из кабинета ко мне в холл и говорит:
- Вот телефон. Бобков ждет Вашего звонка.
Я набираю номер, объясняю, что через полтора часа начнется операция по разоружению рижского ОМОНа. ОМОН готов защищаться. Будет стрельба, море крови и гора трупов. Он очень спокойно все выслушал, спросил:
- А достоверно?
- Конечно.
- Хорошо. Ждите моего звонка.
Он позвонил минут через пятнадцать.
- Я говорил с Бакатиным. Открещивается. Он, дескать, слышал, что готовится какая-то операция, потому что ОМОН ведет себя чересчур вызывающе, но сам никакого отношения к этому не имеет. Якобы, это инициатива кого-то из его замов. Но он пообещал дать команду отбой.
Я тут же звонить в Ригу. Команда действительно, видно, пошла молниеносно, потому что мне говорят: "Да, из Москвы пришел отбой, вопрос снят. Спасибо за помощь".
Днем ВС СССР собрался на заседание. Почему-то там вдруг появился Бакатин. От него несет аптекой - видно, отпаивали валерьянкой и корвалолом. Бледный весь, белый, подходит ко мне: "Виктор Имантович, это не я! не я! Я вообще никакого отношения к этому не имею". Видно, крепко ему влетело. Я же ночью звонил в приемную и Горбачеву, и Рыжкову. Все были в курсе, что Бакатин хотел организовать разоружение рижского ОМОНа.
Вот один из эпизодов тех странных лет последнего этапа перестройки, когда свои собирались разоружать своих.
А ситуация в Прибалтике ухудшалась с каждым днем. Подошел октябрь. Мы начали накат на Бакатина, Шеварднадзе. В конце концов Горбачеву пришлось снять Бакатина с должности министра внутренних дел и назначить Пуго. О покойниках принято говорить либо хорошо, либо ничего. В принципе он был нормальный человек. Чекист, председательКГБ Латвии. Начинал секретарем ЦК Комсомола Латвии, потом стал Первым секретарем ЦК КП Латвии. С партийной работы ушел в КГБ. В начале перестройки его забрали из Латвии, поскольку он, хотя и происходил из сибирских латышей, латышским не владел.
Ноябрь 90 года. Выступая на сессии, я в своем выступлении выдвигаю ультиматуи Горбачеву, что ему дается 30 дней на наведение порядка в стране. К тому времени у меня появилось большое количество информаторов. Думаю, среди них попадались и провокаторы, но в основном люди искренне хотели помочь, и давали очень ценные сведения. Один из таких людей мне сообщил, что указ о введении в Прибалтике чрезвычайного положения подготовлен, но Горбачев как всегда боится взять на себя ответственность. Окружение Горбачева, Яковлев со своей компанией, зная, что на предстоящем декабрьском Съезде может быть поставлен вопрос об отставке Горбачева, остановились на таком варианте: если под Горбачевым зашатается кресло, он немедленно вводит в Прибалтике чрезвычайное положение.
Таким образом он отведет обвинения в двурушничестве и сидении на двух стульях, а заодно переложит ответственность на Съезд, который утвердит указ. Когда я это узнал, тем более мне стало ясно, что необходимо поднимать вопрос об отставке Горбачева, чтобы заставить его наконец подписать указ.
Как я уже говорил, к сожалению, группа "Союз" меня не поддержала, да и Съезд не поддержал предложение Умалатовой. И Горбачев, видя, что опасность миновала, успокоился.
И началось откровенное, безобразное предательство.
В расчете на жесткие меры в Латвии и Литве были сформированы так называемые Комитеты национального спасения. Отличие нашего латвийского КНС заключалось в том, что он появился гораздо раньше. Еще в апреле - мае 90 года в Доме политпросвещения в Риге, в присутствии прессы, делегаций от республик, совершенно легально была учреждена организация для защиты конституционного строя СССР и прав граждан СССР. Я вошел в состав этой организации.
Осенью, где-то в ноябре, на втором съезде она была преобразована в Комитет национального спасения Латвийской ССР. На том съезде я не присутствовал, был где-то в командировке. Съезд избрал двух сопредседателей КНС. Одним стал Альфред Рубикс, а вторым - Альберт Каулс, председатель знаменитой агрофермы "Адажи" под Ригой, председатель аграрной партии, член ЦК, народный депутат СССР. Человек очень авторитетный, пользующийся поддержкой в республике. Став Президентом, Горбачев ввел его в состав своего Президенского совета, потому что Каулс был несомненно наш человек, ему можно было доверять.
И вот такая ситуация: член Президентского совета вдруг приезжает в Ригу и на съезде Комитета национального спасения становится его сопредседателем. Не требовалось большого ума, чтобы сообразить - по своей инициативе он бы этого сделать не мог. Значит, все заранее согласовано с Горбачевым. А раз так - в Латвии действительно что-то готовится.
Впоследствии мне Каулс рассказывал, как все тогда получилось.
Приглашает его Горбачев к себе и говорит:
- Альберт, достал ты меня со своим Рубиксом! Я решился, пора действовать. Давай-ка, поезжай в Ригу. Там состоится съезд КНС, тебя и Рубикса изберут сопредседателями. Через пару дней я ввожу в Латвии чрезвычайное положение. Вся полнота власти переходит к Комитету, и вы с Рубиксом будете наводить порядок в Латвии. Понял?
- Понял.
Ну и ура, наконец-то Горбачев требовал жестких мер.
Каулс едет в Ригу. Его избирают. Пресса встала на уши. Пошли публикации, в которых Каулс и Рубикс объявлялись будущими палачами латышского народа. Проходит день - из Москвы ни звука. Два дня - ни звука. Три дня - ни звука. Как же так? Обещали через два дня указ. Армия готова, ОМОН готов. Все ждут.
Обеспокоенный Каулс начинает звонить в Москву, и у него складывается впечатление, что Горбачев от него просто бегает. Наконец повезло - дозвонился.
- Михаил Сергеевич, а где же указ-то?
- КАКОЙ УКАЗ? - говорит Генеральный секретарь КПСС, Президент СССР Горбачев члену Президенстского совета Каулсу.
- Ну как же? О вводе чрезвычайного положения!
- Да ты что? Я вообще не понимаю, как ты там оказался и как ввязался в эту авантюру.
Что называется "их нравы". Ты посылаешь человека практически в огонь, и сдаешь. Говоришь: я тебя туда не посылал, ты сам поехал...
Так прошел декабрь. Начались известные январские события в Прибалтике. В Риге ОМОН взял под свою охрану Дом печати. Это бывшее издательство ЦК КП Латвии, "прихватизированное" Латвийской республикой. Оставшись без печатного органа, Рубикс заручился поддержкой Пуго и дал распоряжение ОМОНу вернуть здание. Особого труда это не составило, потому что охрана там была чисто символическая. Но вой поднялся страшный. Следом - вильнюсские события. В Риге строят баррикады, началось противостояние. Центр города - у сторонников независимости Латвии, с другой стороны - Комитет национального спасения, Интерфронт и другие организации. Горбачев по-прежнему заявляет, что ему ничего не известно и он ни к чему не причастен.
Я был членом КНС, принимал участие во всех заседаниях и могу сказать, что практически после каждого заседания Рубикс докладывал Горбачеву о ситуации. На одном из заседаний мы запланировали большой митинг, который должен был показать, что не все жители Риги проводят время на баррикадах сторонников независимости. Мы собирались вести людей на телецентр, окружить его, а там пусть ОМОН закончит дело. Но Рубикс почему-то вдруг запретил митинг в центре города и отвел для него место на стадионе спортивного клуба армии. Стадион небольшой, тысяч на десять, и находится в двух-трех километрах от центра.
Обычно наши митинги в Риге были многолюдны. Могу сказать, что в 89 - 90 годах мы выводили на улицы по сто тысяч. Для Риги с ее девятисоттысячным населением это очень много, практически все взрослое русскоязычное население.
А на этот митинг народ не пришел. Хотя все о нем знали, велась агитация. Повсюду висели объявления, а над городом летал вертолет и разбрасывал листовки. А народ не пошел. Видимо, испугались столкновений, тем более с "той" стороны постоянно шел разговор о "противоправных действиях" КНС. И когда я увидел несколько тысяч человек, сиротливо стоящих посреди стадиона, то, откровенно говоря, понял, что дело проиграно. Без массовой поддержки народа мы обречены. Действительно, на "той" стороне тысячи и тысячи рижан ночами, сутками дежурят зимой на баррикадах, а наш народ разбежался по кухням.
В те январские дни я перешел на казарменное положение. В целях безопасности мне рекомендовали не ночевать дома, и пришлось перебраться в штаб ВВС ПрибВО. Поставил раскладушку и ночевал в штабе. Тогда я впервые получил пистолет (впоследствии только в сентябре 93 года я на несколько часов тоже оказался обладателем оружия). Кобура от этого пистолета хранится у меня до сих пор. Жена лежала в госпитале на операции, дома была бабушка: теща приехала из Карелии присмотреть за детьми. Для их охраны мое родное училище имени Якова Алксниса официально выделило людей.
Но больше всего "заедала" пресса. В то время на первом канале выходила передача , которую вели Парфенов и Максим Соколов. Как-то сижу у телевизора, и вдруг показывают репортаж с нашего митинга на стадионе, показывают меня. Но что они сделали? Вырезали из моего выступления несколько фраз, и получилось, что я называю депутатов ВС Латвии негодяями и подонками. Звонит товарищ: "Это чистейшей воды провокация, у меня кассета с твоим выступлением!" А в действительности я говорил о том, что одна из радикальных организаций вынесла мне смертный приговор, даже бумажку домой прислали, но я не боюсь этих подонков и негодяев. А до этого я упоминал о депутатах Латвии, но ни слова оскорбительного в их адрес себе не позволил.
И когда я сегодня вижу на канале НТВ в знаменитой передаче "Намедни" лощеного Парфенова, я думаю: "А ведь тогда ж ты, в 91 году, подлость совершил!"
Меня вызвали в Москву. Там ВС России по поводу событий в Прибалтике стоит на ушах, надо хоть попытаться отстоять наши интересы, снять напряжение. Народный Фронт Латвии работал через "своих" депутатов, которых в российском парламенте большинство. Надо и другую точку зрения представить.
Вечером перед заседанием сижу в гостинице. Вдруг звонок по телефону. Звонит небезызвестный МаркДейч, корреспондент радио "Свобода", он в тот период часто брал у меня интервью.
- Виктор Имантович, Вы знаете, что у вас в Риге началась стрельба?
- Не знаю. Где? Что?
- Только что прошла информация, что рижский ОМОН взял штурмом здание МВД. Большие жертвы.
Я звоню в Ригу. В ЦК никого не застал. Решил позвонить одному нашему депутату, который жил в Риге как раз недалеко от здания МВД.
- Что происходит?
- Да стрельба, - говорит, - люди в касках бегут к МВД, телевидение передает прямой репортаж о штурме, о десятках убитых.
В телефонном справочнике есть номер оперативного дежурного МВД Латвийской ССР. Набираю по межгороду, думаю, если и захвачено, все равно кто-то должен дежурить у телефона. Не старый дежурный, так новый. И внезапно вклиниваюсь в разговор - Млынник звонит Рубиксу! В достаточно нервном состоянии командир ОМОНа Млынник докладывает: "Нас окружили. Превосходство на их стороне". А Рубикс: "Чеслав, держись, будем принимать меры!"
Потом я узнал, как сложилась эта тяжелая ситуация. Поскольку в те дни сущестовали параллельные структуры власти, например, прокуратура Латвийской ССР и прокуратура Латвии, а также ряд других структур, то ОМОН осуществлял охрану "наших" структур. Вот и в тот вечер в центр города выехала смена охраны здания прокуратуры Латвийской ССР, находившегося неподалеку от здания МВД Латвии, которое контролировалось сторонниками Народного фронта Латвии. Когда два УАЗика ОМОНа свернули на улице, ведущую к прокуратуре, до которой оставалось 300 метров, из административного здания, мимо которого они проезжали, раздались автоматные очереди. Завязалась перестрелка, огонь по омоновцам начали вести и из здания МВД. Начался бой в центре Риги.
И десять омоновцев, которым противостояло до сотни хорошо вооруженных националистов сумели подавить их огнем, ворваться в здание МВД Латвии и взять его под полный контроль. В это время на баррикадах Народного фронта Латвии в Старой Риге раздали оружие и сторонники независимости окружили МВД. По существу это были мирные люди, непрофессионалы. Не станешь же по ним стрелять! Начались переговоры, огонь прекратили, подъехали БТРы и вывезли омоновцев. Их было-то всего человек десять. Но демократическая пресса так раздула это событие, что оно сильно ухудшило наше и без того непростое положение.
А тут еще Борис Николаевич совершил молниеносный визит в Таллинн для "поддержки свободы прибалтийских народов". От нас туда срочно выехала делегация ВС Латвии. Один из ее членов, представитель нашей фракции "Равноправие" рассказывал о нравах, царивших на этой встрече.
Борис Николаевич на ура принимался прибалтийскими сепаратистами. Горбунов, Рюйтель, все руководство республик было тут как тут. Понимали, что только Ельцин может организовать в Москве на Манежной массовые митинги в поддержку независимости Прибалтики.
Подписывают договор с Эстонией. И тут Борис Николаевич говорит:
- А почему с Латвией мы ничего не подписали?
- Нет текста договора, - отвечают ему.
- Ха! берет текст договора с Эстонией, зачеркивает Эстонию, пишет Латвию, - давайте, подписываем!
Вот уровень. Речь идет практически о международном договоре, и такое безотвественное отношение. И он-то сейчас выступает в роли защитника прав русских.
Так заканчивалось двоевластие в Прибалтике. Моральная победа была уже на стороне Народного фронта. Националисты воспрянули духом. Их защищает Москва, Верховный Совет России, сам Ельцин готов предоставить им независимость! Русскоязычное население ушло в кусты.
В те дни я познакомился с Александром Невзоровым. Раньше я достаточно скептически к нему относился. Но когда появились его репортажи из цикла "Наши", я подумал, что его талант может послужить доброму делу. Организовал ему поездку в Ригу, познакомил с командиром ОМОНа ЧеславомМлынником. Я понимал что в той ситуации сложившейся в Прибалтике, журналисту нельзя находиться над схваткой. Невзоров в своих тогдашних репортажах отразил позицию "наших". Да, в чем-то может быть она грешила против "голой истины", но в гораздо меньшей степени, чем репортажи борцов "за свободу угнетенных народов Прибалтики".
С другой стороны он очень сильно навредил ОМОНу своей авантюрной натурой, готовностью ради эффектного сюжета пожертвовать чем угодно. Летом 1991 года на границах с прибалтийскими республиками начали уничтожаться временные таможенные посты, установленные местными властями. Все демократическая пресса клеймила позором союзные структуры, которые организовали эти акции, попирающие "суверенитет" прибалтийских республик. На мои вопросы и министр обороны Д.Язов, и министр МВД Б.Пуго, да и председатель КГБ СССР В.Крючков отвечали, что они не имеют к этим акциям никакого отношения.
И только значительно позднее Млынник рассказал, что как-то ранним летним утром на базе Рижского ОМОНа появился А.Невзоров, приехавший на машине из Ленинграда и предложивший организовать налет на таможни. На возражения Млынника, что на это нет приказа, Невзоров возразил, что есть Указ Президента СССР о том, что эти таможни незаконны, а это и есть приказ на их уничтожение. В общем, уговорил Млынника. На вопрос Млынника, а как же видеосъемка, которая покажет лица, кто участвовал в этой акции (в тот период у ОМОНа никаких масок на лицах не было), Невзоров пообещал, что он снимет так, что лиц видно не будет. Выехали на границу, разгромили несколько вагончиков, где базировались таможенники, сожгли домики. Невзоров сделал репортаж об этом, который показал в своих "600 секундах".
А через несколько лет, когда в Риге судили нескольких бойцов ОМОНа за их борьбу против независимости, главным доказательством был сюжет, снятый Невзоровым, где крупным планом показаны лица этих ребят...
В августе 1991 года 200 с небольшим человек Рижского ОМОНа сделали невозможное. Никто про это не говорит, но Латвия оказалась единственной республикой Советского Союза, где ГКЧП победил. И все это заслуга бойцов Рижского ОМОНа. В те два дня они действовали профессионально, жестко и эффективно. В результате их действий были отстранены от власти сепаратистские силы, за два дня ОМОНом практически без единого выстрела были взяты под контроль все стратегические объекты Латвии. И при этом никто не выходил на митинги и демонстрации протеста. Активисты Народного Фронта Латвии (НФЛ) были напуганы и добросовестно выполняли все распоряжения "оккупантов".
21 августа бойцы ОМОНа 21 августа готовились взять под свой контроль последний объект, находившийся под контролем сторонников НФЛ - здание Верховного Совета Латвии. И в этот момент поступила информация из Москвы, что члены ГКЧП полетели в Форос сдаваться. ОМОН отошел на свою базу под Ригой, занял круговую оборону, заложил взрывчатку в здания, в которых размещался. На предложения руководства Латвии сдаться, омоновцы заявили, что никогда этого не сделают и буду отстреливаться до последнего патрона. Тогда руководство Латвии обратилось в Москву к победившим ельцинским демократам. Оттуда последовал приказ сдаться на милость победителям. ОМОН ответил отказом. Из Москвы последовал приказ полку морской пехоты, базировавшемуся на другой стороне Даугавы разоружить ОМОН. Морские пехотинцы ответили отказом и добавили, что если будут приняты меры по разоружению ОМОНа, они пойдут им на выручку. Об этом же заявило еще несколько воинских частей. Возникла очень опасная для Ельцина ситуация, когда в Прибалтике армия могла выйти из повиновения.
И Ельцин в этот момент, когда ему позарез надо находиться в столице, бросает Москву и летит в Ригу, чтобы не допустить потери контроля над армией. В результате, под угрозой драматических событий, по сути военного мятежа, принимается решение о гарантиях безопасности бойцам рижского омона и членам их семей, а также об эвакуации их из Риги. В Ригу направляются самолеты военно-транспортной авиации для вывоза ОМОНа в Тюмень.
Я видел кадры видеосъемки, когда вдоль улицы стояли толпы людей и плакали, а мимо них в сторону аэропорта следовали бронетраспортеры, грузовики и автобусы с омоновцами. А на многих автомобилях были вывешены плакаты "Мы еще вернемся!"
ОМОН прибыл в Тюмень и начал там нести обычную службу по охране общественного порядка. Но, невзирая на договоренности о гарантиях безопасности, выданных омоновцам, руководство Латвии официально обратилось к Ельцину о выдаче 15 человек, в основном, командного состава. Ельцин дал указание тограшнему прокурору России В.Степанкову и тот выписал ордера на арест этих пятнадцати человек.
У меня в депутатском номере гостиницы "Москва", раздался телефонный звонок и один мой хороший знакомый попросил немедленно с ним встретиться на Манежной площади. Я вышел из номера и направился туда, но он уже ждал меня в холле у лифтов. Кратко проинформировал о произошедшем и дал листок бумаги с пятнадцатью фамилиями. Я немедленно вернулся в номер и набрал номер дежурного в Тюмени. К счастью, Млынник был на месте. Я ему сказал - бери ручку и записывай. Продиктовал пятнадцать фамилий и сказал, чтобы немедленно уходили.
Как позднее мне он рассказывал, они в принципе были готовы к такому повороту событий, поэтому сборы были недолгие и они ушли из расположения ОМОНа. Когда через несколько часов за ними приехали, они были уже далеко. Единственный кому не повезло, это был заместитель Млынника Сергей Парфенов, его не было в Тюмени, поскольку находился в командировке в Сургуте. Поэтому, несмотря на все попытки, его не сумели предупредить и в тот день арестовали и немедленно вывезли самолетом в Ригу. Там его судили, приговорили к тюремному заключению, а в середине 90-х передали в Россию для дальнейшего отбывания тюремного наказания. Но здесь, слава богу, его выпустили и сейчас он живет в Тюмени.
Судьба многих этих людей сложилась трагично, но они до конца остались верны присяге, своей стране. Никогда не забуду того лейтенанта-омоновца, который в середине октября 1991 года вдруг подошел ко мне у гостиницы "Москва" и сказал, что он прибыл в мое распоряжение. Оказалось, в момент эвакуации ОМОНа он не полетел в Тюмень, а решил остаться в Риге, чтобы продолжить борьбу. Когда же увидел, что никто особенно в борьбу не рвется, решил пробиваться в Россию. Он прошел ПЕШКОМ от Риги до Москвы, при этом неся с собой ручной пулемет и запас патронов к нему.
Я смотрел на этого молодого человека и у меня были слезы на глазах. Я помог ему уехать в Приднестровье, там он с честью отвоевал летом 1992 года, потом осенью 1993 года прибыл в Белый дом и был там до последней минуты. Судьба его хранила, он сумел прорваться через все заслоны вокруг расстрелянного парламента и вернуться обратно в Приднестровье.
Когда нибудь о таких людях будут снимать фильмы и писать романы...
...Впервые я о нем узнал весной 1990 года. Тогда еще само название ОМОН было ново. Отряды милиции особого назначения начали создавать где-то в конце 80х годов. Я не знал тогда, что они из себя представляют, чем занимаются, для чего нужны.
Был создан такой отряд и у нас в Риге. Рижский ОМОН начал свои подвиги с разгона организованной нами демонстраци. В попытке образумить Верховный Совет Латвии на Домскую площадь в Риге вышло несколько тысяч человек. А учитывая, что улочки там узенькие, все вокруг было запружено народом и выглядело достаточно внушительно. Люди требовали, чтобы делегация из числа митингующих была принята в Верховном Совете для вручения резолюции. Но республиканские власти употребили силу и впервые вывели ОМОН на улицы Риги. Он очень крепко нас побил. Я видел на видеосъемке с вертолета вид сверху на Старый город, его узенькие улочки, и как красиво, квалифицированно действовал ОМОН. Идет клином, "свиньей", без всякого труда раздвигая толпу.
Я в тот день, по-моему это было 15 мая, находился в Москве как раз по делам МВД. В Латвии уже вовсю шла растащиловка силовых структур. Власти поставили работников правоохранительных органов перед выбором: или присягай независимой Латви, или можешь оставаться верным Конституции СССР и убираться из органов. Поэтому ко мне обратились несколько человек, занимающих достаточно высокое положение в Управлении внутренних дел города Риги с просьбой организовать встречу с руководством МВД СССР.
Я позвонил в приемную Бакатина, тогдашнего министра внутренних дел, и сказал, что у меня как народного депутата СССР есть к нему дело. На приеме я рассказал ему о ситуации в республике. Он: "Да, конечно, очень плохо, что там происходит! Да, конечно, обнаглели сепаратисты! Да, надо принимать жесткие меры!" И как будто в подтверждение моих слов приходит сообщение из Риги, что власти используют силы МВД для разгона сторонников Союза.
Я договорился с Бакатиным, что делегация работников УВД Латвии будет им принята. Делегация приехала. Их было человек пять-шесть, латыши и русские, интернациональный коллектив, как сельских органов внутренних дел, так и Риги, столицы республики. Бакатин назначил встречу в субботу на 10 часов утра. Произносил громкие слова: "Молодцы, так держать! Храните верность Конституции СССР! Вы на переднем крае борьбы с проклятыми буржуазными националистами. Мы вас горячо поддерживаем, окажем максимальную помощь!"
Обнадеженные товарищи говорят мне: "А нельзя ли еще с кем-нибудь из правительства встретиться? В Латвии ждут каждого слова Москвы". Поскольку суббота - выходной день, трудно было обещать, что кто-нибудь из нужных людей окажется на месте. Я принялся обзванивать кабинеты начальства. Лукьянов был занят, принять не смог. Звоню в приемную Рыжкова - его нет. Но мне говорят, что на месте его зам, Силаев Иван Степанович. Звоню Силаеву. "С удовольствием вас приму, приезжайте, побеседуем".
Его кабинет размещался на площади Маяковского в большом административном здании, там же где кинотеатр "Москва". Нас провели к нему. Силаев тоже демонстрирует гостям прекрасное отношение. Добросовестно записывает, помечает, какая нужна помощь. Минут сорок побеседовали, потом он говорит: "Ну что ж, товарищи, вы рассказали много интересного. Сейчас у нас будет заседание правительства, Президиум Совета Министров СССР. Я немедленно передам Рыжкову и всем собравшимся информацию, которую вы мне сообщили, и думаю, Совет Министров окажет вам полную поддержку".
Получив заверения министра внутренних дел и зампредседателя Совета Министров СССР, делегация уехала окрыленная. Уехала - и все. Ни от Бакатина, ни от Совмина никакой поддержки. Через пару недель я встречаю в Верховном Совете Рыжкова, подхожу к нему и говорю:
- Николай Иванович, как же так? Силаев еще когда пообещал, что будет оказана помощь, и до сих пор ничего не делается. Нельзя ли ускорить решение этого вопроса?
Он говорит:
- А какого вопроса?
- Ну как же! Силаев сказал, что доложит на заседании Совета Министров, в том числе Вам, о ситуации в МВД Латвии.
- Он был, но ничего не докладывал, и мне ни слова не сказал о том, что встречался с работниками МВД.
Конечно, это было не очень приятно выслушать. Казалось бы, ты занимаешь столь высокий пост. Люди приехали практически из горячей точки. Ты им врешь нагло в глаза. Ладно, сам ничего не делаешь, но хоть доложи начальству, проинформируй!
А вскорости до меня дошли сведения, что министр внутренних дел СССР В.Бакатин передавал оружие и боевую технику властям Латвийской республики. Я тогда много сил отдавал борьбе с тенденциозной информацией, которая шла в Москву от первых лиц Прибалтийских республик, из расколовшихся по национальному признаку партийных органов, прессы. Одну из своих задач как депутата СССР видел в том, чтобы ходить по высоким кабинетам начальства и раздавать подборки печати, обращения, письма, рассказывать, что происходит, убеждать в необходимости принятия мер. Больше всего меня беспокоило МВД. Я видел, что Бакатин на словах хорош, а на деле потихоньку вооружает другую сторону, и мечтал найти на него управу.
Я вспомнил о Егоре Кузьмиче Лигачеве. А что? В конце концов, он член Политбюро. Позвонил ему и прошу записать на прием. Тогда я еще не был особо известен, но по-видимому там навели справки, и через некоторое время сообщают, что Егор Кузьмич примет меня в 17 часов на Старой площади.
Было три организации, куда без специальной договоренности не пускали даже с депутатским мандатом. Это КГБ, Министерство обороны и ЦК КПСС. Приезжаю в ЦК на Старую площадь в пол-пятого. Помню, меня поразили две вещи. Во-первых, обстановка в плане чистоты, ухоженности, внешней обустроенности была намного лучше, чем даже в Кремле. Это сразу бросалось в глаза. И еще одно. Время только пол-пятого, до конца рабочего дня еще полтора часа, а тишина стоит, как в склепе! В длинных коридорах ни души, ни звука не доносится из-за дверей. Не слышно обычных для учреждений стука пишущих машинок, шума голосов. Я иду по коридору, как будто вымершего здания.
В приемной Лигачева помощник извиняется, что Егор Кузьмич задержался на сельскохозяйственном совещании. Через некоторое время приходит Егор Кузьмич, оживленный, радостный. Он доволен тем, как прошло совещание. "А после совещания я машину отпустил и решил пройтись по Москве. Подходили люди. Несколько человек высказало свое "фу", а в основном нормально".
Попробовал бы кто-нибудь из ближайшего окружения Ельцина пройтись вот так без охраны по Москве!
И вот мы заходим в кабинет Лигачева. Длинный стол для заседаний сплошь устлан какими-то документами, книгами, так что буквально свободного места на этом огромном столе не найти. Проходя, краем глаза заметил я документы с грифом "Совершенно секретно". Для меня было неожиданно, что секретные документы можно хранить не в папке, не в сейфе, а просто так на столе.
Описав Егору Кузьмичу ситуацию, начинаю жаловаться на Бакатина. Он тут же при мне снимает трубку с телефона АТС-1 (так называемая "кремлевка"), звонит Бакатину и жестко выговаривает: "Я к тебе обращаюсь как член Политбюро ЦК КПСС. Ты член ЦК и должен выполнять директивы старшего товарища. Что ты там творишь безобразия, почему не оказываешь помощи работникам МВД Латвии?" Мощная мембрана хорошо усиливает звук, и слышно, как на другом конце провода Бакатин начинает оправдываться...
Случай, когда рижский ОМОН побил наших, очевидно, оказался для него той соломинкой, которая сломала спину верблюду. Больше он в таких акциях никогда не участвовал. Было проведено собрание личного состава, и на нем принято решение не подчиняться распоряжениям властей Латвийской республики, а выполнять только те приказы, которые не противоречат Конституции СССР.
Так постепенно рижский ОМОН стал одной из опорных точек сопротивления разрушительным процессам, происходившим в Латвии. Надо учесть, что это было высокоорганизованное, хорошо подготовленное подразделение. Пусть там было сто человек, но каждый стоил троих-четверых. Латвийские власти подобной организации не имели. Это уже потом, в 1991 году они начали создавать подразделение МВД Латвийской республики под названием "Анти-ОМОН", а в то время противопоставить им было нечего.
То было время подготовки к активным действиям в Прибалтике со стороны союзного руководства. Сейчас об этом уже можно говорить. Дело решалось на самом высшем уровне. Сам Горбачев ничего не стал бы предпринимать, но окружение, видя, куда все катится, давило на него, и он был вынужден хоть как-то реагировать. И, пусть со скрипом, начали приниматься меры. Речь шла о введении в Прибалтике чрезвычайного положения, для чего Президент СССР должен был подписать соответствующий указ. Акция назначалась, если не ошибаюсь, на 22 июля 1990 года. Все это можно было сделать совершенно законно, легитимно. Никто не стал бы бросаться под танки. Какие-то акции протеста прошли бы, но не массового характера.
Начались конкретные разговоры и дела по формированию структур, которые будут осуществлять этот режим чрезвычайного положения. Поскольку органы власти раскололись к тому времени по национальному признаку, Москва практически все управление осуществляла, в основном, через армию. Все директивы, распоряжения, особенно связанные с подготовкой к введению чрезвычайного положения, шли по линии армии. КГБ Латвии уже не доверяли, оттуда была замечена утечка информации. Приходит секретный документ из Москвы, и тут же его содержание становится известно Народному Фронту. Поэтому функции КГБ и особые спецоперации были возложены на военную контрразведку ПрибВО. Соответственно политорганы, командование ПрибВО были подключены к организационным вопросам подготовки и введения чрезвычайного положения.
И - сейчас об этом тоже можно сказать - мне была предложена должность председателя Совета Министров в новом правительстве Латвийской ССР. Поскольку предложение шло от военных, я понял, что это было согласовано на всех уровнях. И я дал согласие.
С апреля 1990 года я входил в ЦК КП Латвии, и счел своим долгом поехать к Первому секретарю ЦК Альфреду Рубиксу и проинформировать. Я несколько недоумевал, почему ему не предложили этот пост. Он тогда был очень авторитетный человек, в отличие от меня имевший большой опыт подобной работы, мэр города Риги. А учитывая, что во время чрезвычайного положения представительные органы власти ликвидируются, мне было интересно, чем он сам думает заниматься. Но он мне ничего не сказал, только одобрительно похлопал по плечу: "Правильно, Виктор, правильно. Действуй, все хорошо".
Но Горбачев, как обычно, все откладывал окончательное решение. Пытался заигрывать с лидерами Прибалтийских республик. Те постоянно давили на Москву, в том числе через российский Верховный Совет и Съезд народных депутатов России, которые фактически в тот момент поддерживали "свободолюбивые народы Прибалтики" в их стремлении к независимости. На этой почве у меня возникли серьезные трения с российскими депутатами. Я был одним из инициаторов принятия закона о механизме выхода из СССР. Я видел, к чему идет дело. Раз уж по Конституции республики имеют право выхода из Союза, так давайте определим, как должен быть обставлен этот выход. Откровенно говоря, я надеялся заложить в закон такие нормы, чтобы выйти было просто невозможно.
А Горбачев все откладывал и откладывал введение чрезвычайного положения, на неделю, на две... и так из месяца в месяц.
Как-то уже сентябрьской ночью у меня в номере раздается телефонный звонок из Риги. Звонит Член Военного совета ВВС ПрибВО генерал-майор Филатов.
- Виктор! У нас беда. Из Москвы прибыл генерал, зам Бакатина, и поставил задачу на разоружение рижского ОМОНа.
Что за ерунда?! Мы же у него были только в мае, и он обещал поддержку. Правда, ничего не сделал, но хоть на словах был на нашей стороне, и в прессе громил сепаратистов.
- А это объективная информация?
- Да, этот генерал уже провел совещание. Вызвал командира полка внутренних войск, приказал выделить силы и средства для разоружения ОМОНа. Тот встал на дыбы: как так, я буду разоружать своих товарищей?! На базе ОМОНа уже все известно. Там подняли тревогу, заняли оборону, будет оказано сопротивление.
Время - два часа ночи. Что делать? Куда звонить?
Набираю приемную Горбачева. Помощник отвечает, что никого нет. Я ему:
- Через три часа начнется операция в Риге, будут жертвы, будет стрельба. Свои будут убивать своих. Необходимо срочно принять меры, чтобы не допустить разоружения.
А он:
- Ну что ж, в девять часов я доложу Михаилу Сергеевичу.
- Так к этому времени там будет море крови и гора трупов!!
В приемной Рыжкова мне пообещали доложить Николаю Ивановичу в восемь часов. Надо было что-то делать. У меня в справочнике, который раздавали депутатам для сдужебного пользования, все телефоны только служебные. А надо звонить начальству домой, поднимать с кроватей. Остается АТС-2, Кремлевка так называемая. К каждому аппарату этой связи прилагается справочник с домашними, дачными телефонами высокопоставленных чиновников. Нужно срочно найти аппарат АТС-2.
У нас в гостинице "Москва" был переговорный пункт с телефоном правительственной связи ВЧ международной, и была кремлевская вертушка. Я туда - никого нет, дверь закрыта. Дежурной по этажу нет, ключ взять негда. А время идет. Куда деваться? Я прикидываю, где тут рядышком можно найти в пол-третьего ночи правительственный телефон. И тут вспоминаю, что на Кузнецком мосту находится приемная КГБ. Там-то уж точно есть Кремлевка, и там есть дежурный!
И вот я бегом на Кузнецкий мост. Мне повезло, что это недалеко. Добегаю до приемной КГБ, звоню в дверь. Показываю заспанному прапорщику удостоверение.
Звонить Горбачеву, Рыжкову домой я не рискнул. Бакатину - бесполезно, потому что он сам дал команду. Крючкова тоже не хочется поднимать, личного контакта у меня с ним не было. А хорошо бы обратиться к кому-нибудь из КГБ. И я подумал о Филиппе Денисовиче Бобкове. Как раз недавно у меня состоялась с ним встреча. Я ему рассказывал о ситуации в Прибалтике, просил помочь через КГБ в решении вопросов по противодействию процессам дезинтеграции. Этот пожилой чекист, заместитель Крючкова, произвел на меня самое хорошее впечатление. Он-то мне и нужен!
Я говорю дежурному подполковнику:
- Мне нужно позвонить Бобкову на квартиру по кремлевке.
- Зачем?
Вот ведь человек! Видит, что я не пьян, и с удостоверением народного депутата СССР. Раз пришел, значит действительно что-то важное. Коротко объяснил ему, зачем мне нужен Бобков. Он начал звонить куда-то в КГБ главному оперативному дежурному, и минут через десять выходит из кабинета ко мне в холл и говорит:
- Вот телефон. Бобков ждет Вашего звонка.
Я набираю номер, объясняю, что через полтора часа начнется операция по разоружению рижского ОМОНа. ОМОН готов защищаться. Будет стрельба, море крови и гора трупов. Он очень спокойно все выслушал, спросил:
- А достоверно?
- Конечно.
- Хорошо. Ждите моего звонка.
Он позвонил минут через пятнадцать.
- Я говорил с Бакатиным. Открещивается. Он, дескать, слышал, что готовится какая-то операция, потому что ОМОН ведет себя чересчур вызывающе, но сам никакого отношения к этому не имеет. Якобы, это инициатива кого-то из его замов. Но он пообещал дать команду отбой.
Я тут же звонить в Ригу. Команда действительно, видно, пошла молниеносно, потому что мне говорят: "Да, из Москвы пришел отбой, вопрос снят. Спасибо за помощь".
Днем ВС СССР собрался на заседание. Почему-то там вдруг появился Бакатин. От него несет аптекой - видно, отпаивали валерьянкой и корвалолом. Бледный весь, белый, подходит ко мне: "Виктор Имантович, это не я! не я! Я вообще никакого отношения к этому не имею". Видно, крепко ему влетело. Я же ночью звонил в приемную и Горбачеву, и Рыжкову. Все были в курсе, что Бакатин хотел организовать разоружение рижского ОМОНа.
Вот один из эпизодов тех странных лет последнего этапа перестройки, когда свои собирались разоружать своих.
А ситуация в Прибалтике ухудшалась с каждым днем. Подошел октябрь. Мы начали накат на Бакатина, Шеварднадзе. В конце концов Горбачеву пришлось снять Бакатина с должности министра внутренних дел и назначить Пуго. О покойниках принято говорить либо хорошо, либо ничего. В принципе он был нормальный человек. Чекист, председательКГБ Латвии. Начинал секретарем ЦК Комсомола Латвии, потом стал Первым секретарем ЦК КП Латвии. С партийной работы ушел в КГБ. В начале перестройки его забрали из Латвии, поскольку он, хотя и происходил из сибирских латышей, латышским не владел.
Ноябрь 90 года. Выступая на сессии, я в своем выступлении выдвигаю ультиматуи Горбачеву, что ему дается 30 дней на наведение порядка в стране. К тому времени у меня появилось большое количество информаторов. Думаю, среди них попадались и провокаторы, но в основном люди искренне хотели помочь, и давали очень ценные сведения. Один из таких людей мне сообщил, что указ о введении в Прибалтике чрезвычайного положения подготовлен, но Горбачев как всегда боится взять на себя ответственность. Окружение Горбачева, Яковлев со своей компанией, зная, что на предстоящем декабрьском Съезде может быть поставлен вопрос об отставке Горбачева, остановились на таком варианте: если под Горбачевым зашатается кресло, он немедленно вводит в Прибалтике чрезвычайное положение.
Таким образом он отведет обвинения в двурушничестве и сидении на двух стульях, а заодно переложит ответственность на Съезд, который утвердит указ. Когда я это узнал, тем более мне стало ясно, что необходимо поднимать вопрос об отставке Горбачева, чтобы заставить его наконец подписать указ.
Как я уже говорил, к сожалению, группа "Союз" меня не поддержала, да и Съезд не поддержал предложение Умалатовой. И Горбачев, видя, что опасность миновала, успокоился.
И началось откровенное, безобразное предательство.
В расчете на жесткие меры в Латвии и Литве были сформированы так называемые Комитеты национального спасения. Отличие нашего латвийского КНС заключалось в том, что он появился гораздо раньше. Еще в апреле - мае 90 года в Доме политпросвещения в Риге, в присутствии прессы, делегаций от республик, совершенно легально была учреждена организация для защиты конституционного строя СССР и прав граждан СССР. Я вошел в состав этой организации.
Осенью, где-то в ноябре, на втором съезде она была преобразована в Комитет национального спасения Латвийской ССР. На том съезде я не присутствовал, был где-то в командировке. Съезд избрал двух сопредседателей КНС. Одним стал Альфред Рубикс, а вторым - Альберт Каулс, председатель знаменитой агрофермы "Адажи" под Ригой, председатель аграрной партии, член ЦК, народный депутат СССР. Человек очень авторитетный, пользующийся поддержкой в республике. Став Президентом, Горбачев ввел его в состав своего Президенского совета, потому что Каулс был несомненно наш человек, ему можно было доверять.
И вот такая ситуация: член Президентского совета вдруг приезжает в Ригу и на съезде Комитета национального спасения становится его сопредседателем. Не требовалось большого ума, чтобы сообразить - по своей инициативе он бы этого сделать не мог. Значит, все заранее согласовано с Горбачевым. А раз так - в Латвии действительно что-то готовится.
Впоследствии мне Каулс рассказывал, как все тогда получилось.
Приглашает его Горбачев к себе и говорит:
- Альберт, достал ты меня со своим Рубиксом! Я решился, пора действовать. Давай-ка, поезжай в Ригу. Там состоится съезд КНС, тебя и Рубикса изберут сопредседателями. Через пару дней я ввожу в Латвии чрезвычайное положение. Вся полнота власти переходит к Комитету, и вы с Рубиксом будете наводить порядок в Латвии. Понял?
- Понял.
Ну и ура, наконец-то Горбачев требовал жестких мер.
Каулс едет в Ригу. Его избирают. Пресса встала на уши. Пошли публикации, в которых Каулс и Рубикс объявлялись будущими палачами латышского народа. Проходит день - из Москвы ни звука. Два дня - ни звука. Три дня - ни звука. Как же так? Обещали через два дня указ. Армия готова, ОМОН готов. Все ждут.
Обеспокоенный Каулс начинает звонить в Москву, и у него складывается впечатление, что Горбачев от него просто бегает. Наконец повезло - дозвонился.
- Михаил Сергеевич, а где же указ-то?
- КАКОЙ УКАЗ? - говорит Генеральный секретарь КПСС, Президент СССР Горбачев члену Президенстского совета Каулсу.
- Ну как же? О вводе чрезвычайного положения!
- Да ты что? Я вообще не понимаю, как ты там оказался и как ввязался в эту авантюру.
Что называется "их нравы". Ты посылаешь человека практически в огонь, и сдаешь. Говоришь: я тебя туда не посылал, ты сам поехал...
Так прошел декабрь. Начались известные январские события в Прибалтике. В Риге ОМОН взял под свою охрану Дом печати. Это бывшее издательство ЦК КП Латвии, "прихватизированное" Латвийской республикой. Оставшись без печатного органа, Рубикс заручился поддержкой Пуго и дал распоряжение ОМОНу вернуть здание. Особого труда это не составило, потому что охрана там была чисто символическая. Но вой поднялся страшный. Следом - вильнюсские события. В Риге строят баррикады, началось противостояние. Центр города - у сторонников независимости Латвии, с другой стороны - Комитет национального спасения, Интерфронт и другие организации. Горбачев по-прежнему заявляет, что ему ничего не известно и он ни к чему не причастен.
Я был членом КНС, принимал участие во всех заседаниях и могу сказать, что практически после каждого заседания Рубикс докладывал Горбачеву о ситуации. На одном из заседаний мы запланировали большой митинг, который должен был показать, что не все жители Риги проводят время на баррикадах сторонников независимости. Мы собирались вести людей на телецентр, окружить его, а там пусть ОМОН закончит дело. Но Рубикс почему-то вдруг запретил митинг в центре города и отвел для него место на стадионе спортивного клуба армии. Стадион небольшой, тысяч на десять, и находится в двух-трех километрах от центра.
Обычно наши митинги в Риге были многолюдны. Могу сказать, что в 89 - 90 годах мы выводили на улицы по сто тысяч. Для Риги с ее девятисоттысячным населением это очень много, практически все взрослое русскоязычное население.
А на этот митинг народ не пришел. Хотя все о нем знали, велась агитация. Повсюду висели объявления, а над городом летал вертолет и разбрасывал листовки. А народ не пошел. Видимо, испугались столкновений, тем более с "той" стороны постоянно шел разговор о "противоправных действиях" КНС. И когда я увидел несколько тысяч человек, сиротливо стоящих посреди стадиона, то, откровенно говоря, понял, что дело проиграно. Без массовой поддержки народа мы обречены. Действительно, на "той" стороне тысячи и тысячи рижан ночами, сутками дежурят зимой на баррикадах, а наш народ разбежался по кухням.
В те январские дни я перешел на казарменное положение. В целях безопасности мне рекомендовали не ночевать дома, и пришлось перебраться в штаб ВВС ПрибВО. Поставил раскладушку и ночевал в штабе. Тогда я впервые получил пистолет (впоследствии только в сентябре 93 года я на несколько часов тоже оказался обладателем оружия). Кобура от этого пистолета хранится у меня до сих пор. Жена лежала в госпитале на операции, дома была бабушка: теща приехала из Карелии присмотреть за детьми. Для их охраны мое родное училище имени Якова Алксниса официально выделило людей.
Но больше всего "заедала" пресса. В то время на первом канале выходила передача , которую вели Парфенов и Максим Соколов. Как-то сижу у телевизора, и вдруг показывают репортаж с нашего митинга на стадионе, показывают меня. Но что они сделали? Вырезали из моего выступления несколько фраз, и получилось, что я называю депутатов ВС Латвии негодяями и подонками. Звонит товарищ: "Это чистейшей воды провокация, у меня кассета с твоим выступлением!" А в действительности я говорил о том, что одна из радикальных организаций вынесла мне смертный приговор, даже бумажку домой прислали, но я не боюсь этих подонков и негодяев. А до этого я упоминал о депутатах Латвии, но ни слова оскорбительного в их адрес себе не позволил.
И когда я сегодня вижу на канале НТВ в знаменитой передаче "Намедни" лощеного Парфенова, я думаю: "А ведь тогда ж ты, в 91 году, подлость совершил!"
Меня вызвали в Москву. Там ВС России по поводу событий в Прибалтике стоит на ушах, надо хоть попытаться отстоять наши интересы, снять напряжение. Народный Фронт Латвии работал через "своих" депутатов, которых в российском парламенте большинство. Надо и другую точку зрения представить.
Вечером перед заседанием сижу в гостинице. Вдруг звонок по телефону. Звонит небезызвестный МаркДейч, корреспондент радио "Свобода", он в тот период часто брал у меня интервью.
- Виктор Имантович, Вы знаете, что у вас в Риге началась стрельба?
- Не знаю. Где? Что?
- Только что прошла информация, что рижский ОМОН взял штурмом здание МВД. Большие жертвы.
Я звоню в Ригу. В ЦК никого не застал. Решил позвонить одному нашему депутату, который жил в Риге как раз недалеко от здания МВД.
- Что происходит?
- Да стрельба, - говорит, - люди в касках бегут к МВД, телевидение передает прямой репортаж о штурме, о десятках убитых.
В телефонном справочнике есть номер оперативного дежурного МВД Латвийской ССР. Набираю по межгороду, думаю, если и захвачено, все равно кто-то должен дежурить у телефона. Не старый дежурный, так новый. И внезапно вклиниваюсь в разговор - Млынник звонит Рубиксу! В достаточно нервном состоянии командир ОМОНа Млынник докладывает: "Нас окружили. Превосходство на их стороне". А Рубикс: "Чеслав, держись, будем принимать меры!"
Потом я узнал, как сложилась эта тяжелая ситуация. Поскольку в те дни сущестовали параллельные структуры власти, например, прокуратура Латвийской ССР и прокуратура Латвии, а также ряд других структур, то ОМОН осуществлял охрану "наших" структур. Вот и в тот вечер в центр города выехала смена охраны здания прокуратуры Латвийской ССР, находившегося неподалеку от здания МВД Латвии, которое контролировалось сторонниками Народного фронта Латвии. Когда два УАЗика ОМОНа свернули на улице, ведущую к прокуратуре, до которой оставалось 300 метров, из административного здания, мимо которого они проезжали, раздались автоматные очереди. Завязалась перестрелка, огонь по омоновцам начали вести и из здания МВД. Начался бой в центре Риги.
И десять омоновцев, которым противостояло до сотни хорошо вооруженных националистов сумели подавить их огнем, ворваться в здание МВД Латвии и взять его под полный контроль. В это время на баррикадах Народного фронта Латвии в Старой Риге раздали оружие и сторонники независимости окружили МВД. По существу это были мирные люди, непрофессионалы. Не станешь же по ним стрелять! Начались переговоры, огонь прекратили, подъехали БТРы и вывезли омоновцев. Их было-то всего человек десять. Но демократическая пресса так раздула это событие, что оно сильно ухудшило наше и без того непростое положение.
А тут еще Борис Николаевич совершил молниеносный визит в Таллинн для "поддержки свободы прибалтийских народов". От нас туда срочно выехала делегация ВС Латвии. Один из ее членов, представитель нашей фракции "Равноправие" рассказывал о нравах, царивших на этой встрече.
Борис Николаевич на ура принимался прибалтийскими сепаратистами. Горбунов, Рюйтель, все руководство республик было тут как тут. Понимали, что только Ельцин может организовать в Москве на Манежной массовые митинги в поддержку независимости Прибалтики.
Подписывают договор с Эстонией. И тут Борис Николаевич говорит:
- А почему с Латвией мы ничего не подписали?
- Нет текста договора, - отвечают ему.
- Ха! берет текст договора с Эстонией, зачеркивает Эстонию, пишет Латвию, - давайте, подписываем!
Вот уровень. Речь идет практически о международном договоре, и такое безотвественное отношение. И он-то сейчас выступает в роли защитника прав русских.
Так заканчивалось двоевластие в Прибалтике. Моральная победа была уже на стороне Народного фронта. Националисты воспрянули духом. Их защищает Москва, Верховный Совет России, сам Ельцин готов предоставить им независимость! Русскоязычное население ушло в кусты.
В те дни я познакомился с Александром Невзоровым. Раньше я достаточно скептически к нему относился. Но когда появились его репортажи из цикла "Наши", я подумал, что его талант может послужить доброму делу. Организовал ему поездку в Ригу, познакомил с командиром ОМОНа ЧеславомМлынником. Я понимал что в той ситуации сложившейся в Прибалтике, журналисту нельзя находиться над схваткой. Невзоров в своих тогдашних репортажах отразил позицию "наших". Да, в чем-то может быть она грешила против "голой истины", но в гораздо меньшей степени, чем репортажи борцов "за свободу угнетенных народов Прибалтики".
С другой стороны он очень сильно навредил ОМОНу своей авантюрной натурой, готовностью ради эффектного сюжета пожертвовать чем угодно. Летом 1991 года на границах с прибалтийскими республиками начали уничтожаться временные таможенные посты, установленные местными властями. Все демократическая пресса клеймила позором союзные структуры, которые организовали эти акции, попирающие "суверенитет" прибалтийских республик. На мои вопросы и министр обороны Д.Язов, и министр МВД Б.Пуго, да и председатель КГБ СССР В.Крючков отвечали, что они не имеют к этим акциям никакого отношения.
И только значительно позднее Млынник рассказал, что как-то ранним летним утром на базе Рижского ОМОНа появился А.Невзоров, приехавший на машине из Ленинграда и предложивший организовать налет на таможни. На возражения Млынника, что на это нет приказа, Невзоров возразил, что есть Указ Президента СССР о том, что эти таможни незаконны, а это и есть приказ на их уничтожение. В общем, уговорил Млынника. На вопрос Млынника, а как же видеосъемка, которая покажет лица, кто участвовал в этой акции (в тот период у ОМОНа никаких масок на лицах не было), Невзоров пообещал, что он снимет так, что лиц видно не будет. Выехали на границу, разгромили несколько вагончиков, где базировались таможенники, сожгли домики. Невзоров сделал репортаж об этом, который показал в своих "600 секундах".
А через несколько лет, когда в Риге судили нескольких бойцов ОМОНа за их борьбу против независимости, главным доказательством был сюжет, снятый Невзоровым, где крупным планом показаны лица этих ребят...
В августе 1991 года 200 с небольшим человек Рижского ОМОНа сделали невозможное. Никто про это не говорит, но Латвия оказалась единственной республикой Советского Союза, где ГКЧП победил. И все это заслуга бойцов Рижского ОМОНа. В те два дня они действовали профессионально, жестко и эффективно. В результате их действий были отстранены от власти сепаратистские силы, за два дня ОМОНом практически без единого выстрела были взяты под контроль все стратегические объекты Латвии. И при этом никто не выходил на митинги и демонстрации протеста. Активисты Народного Фронта Латвии (НФЛ) были напуганы и добросовестно выполняли все распоряжения "оккупантов".
21 августа бойцы ОМОНа 21 августа готовились взять под свой контроль последний объект, находившийся под контролем сторонников НФЛ - здание Верховного Совета Латвии. И в этот момент поступила информация из Москвы, что члены ГКЧП полетели в Форос сдаваться. ОМОН отошел на свою базу под Ригой, занял круговую оборону, заложил взрывчатку в здания, в которых размещался. На предложения руководства Латвии сдаться, омоновцы заявили, что никогда этого не сделают и буду отстреливаться до последнего патрона. Тогда руководство Латвии обратилось в Москву к победившим ельцинским демократам. Оттуда последовал приказ сдаться на милость победителям. ОМОН ответил отказом. Из Москвы последовал приказ полку морской пехоты, базировавшемуся на другой стороне Даугавы разоружить ОМОН. Морские пехотинцы ответили отказом и добавили, что если будут приняты меры по разоружению ОМОНа, они пойдут им на выручку. Об этом же заявило еще несколько воинских частей. Возникла очень опасная для Ельцина ситуация, когда в Прибалтике армия могла выйти из повиновения.
И Ельцин в этот момент, когда ему позарез надо находиться в столице, бросает Москву и летит в Ригу, чтобы не допустить потери контроля над армией. В результате, под угрозой драматических событий, по сути военного мятежа, принимается решение о гарантиях безопасности бойцам рижского омона и членам их семей, а также об эвакуации их из Риги. В Ригу направляются самолеты военно-транспортной авиации для вывоза ОМОНа в Тюмень.
Я видел кадры видеосъемки, когда вдоль улицы стояли толпы людей и плакали, а мимо них в сторону аэропорта следовали бронетраспортеры, грузовики и автобусы с омоновцами. А на многих автомобилях были вывешены плакаты "Мы еще вернемся!"
ОМОН прибыл в Тюмень и начал там нести обычную службу по охране общественного порядка. Но, невзирая на договоренности о гарантиях безопасности, выданных омоновцам, руководство Латвии официально обратилось к Ельцину о выдаче 15 человек, в основном, командного состава. Ельцин дал указание тограшнему прокурору России В.Степанкову и тот выписал ордера на арест этих пятнадцати человек.
У меня в депутатском номере гостиницы "Москва", раздался телефонный звонок и один мой хороший знакомый попросил немедленно с ним встретиться на Манежной площади. Я вышел из номера и направился туда, но он уже ждал меня в холле у лифтов. Кратко проинформировал о произошедшем и дал листок бумаги с пятнадцатью фамилиями. Я немедленно вернулся в номер и набрал номер дежурного в Тюмени. К счастью, Млынник был на месте. Я ему сказал - бери ручку и записывай. Продиктовал пятнадцать фамилий и сказал, чтобы немедленно уходили.
Как позднее мне он рассказывал, они в принципе были готовы к такому повороту событий, поэтому сборы были недолгие и они ушли из расположения ОМОНа. Когда через несколько часов за ними приехали, они были уже далеко. Единственный кому не повезло, это был заместитель Млынника Сергей Парфенов, его не было в Тюмени, поскольку находился в командировке в Сургуте. Поэтому, несмотря на все попытки, его не сумели предупредить и в тот день арестовали и немедленно вывезли самолетом в Ригу. Там его судили, приговорили к тюремному заключению, а в середине 90-х передали в Россию для дальнейшего отбывания тюремного наказания. Но здесь, слава богу, его выпустили и сейчас он живет в Тюмени.
Судьба многих этих людей сложилась трагично, но они до конца остались верны присяге, своей стране. Никогда не забуду того лейтенанта-омоновца, который в середине октября 1991 года вдруг подошел ко мне у гостиницы "Москва" и сказал, что он прибыл в мое распоряжение. Оказалось, в момент эвакуации ОМОНа он не полетел в Тюмень, а решил остаться в Риге, чтобы продолжить борьбу. Когда же увидел, что никто особенно в борьбу не рвется, решил пробиваться в Россию. Он прошел ПЕШКОМ от Риги до Москвы, при этом неся с собой ручной пулемет и запас патронов к нему.
Я смотрел на этого молодого человека и у меня были слезы на глазах. Я помог ему уехать в Приднестровье, там он с честью отвоевал летом 1992 года, потом осенью 1993 года прибыл в Белый дом и был там до последней минуты. Судьба его хранила, он сумел прорваться через все заслоны вокруг расстрелянного парламента и вернуться обратно в Приднестровье.
Когда нибудь о таких людях будут снимать фильмы и писать романы...