Утреннее субботнее
Пелевин играет с широкоизвестными «народными» популярными темами: популярные персонажи анекдотов, популярные ориенталистские бредни, популярная героика советского времени, соединяя их своей фантазией в простые лежащие на поверхности аналогии - японское «гири» у него самым прямолинейным способом является нам русскими гирями. Но невычурное богатство (сравните с вычурностью аналогий Фиби Буфей, когда ей хочется увидеть своего отца и она видит знаки всюду, строя многочленные скелеты связей) фантазии поднимает его произведения на уровень вполне приемлемый - не только публики понимающей заруку и суфия с гранатометом в ларьке, но и вполне культурно образованных начитанных людей со своим богатым внутренним миром, в который пелевинские лежащие на поверхности сочетания популярных вещей входят как щебень в корзину с булыжниками.
Аналогично, Шнитке использует простые популярные музыкальные мотивы в своих классических композициях, и не тем же ли обусловлена популярность его мелодий в экранизации Маленьких Трагедий? Образованный мастер спустился с плеч гигантов в мир карликов шансона не оставив последним никакого шанса. С другой стороны, натыкаясь на поп-мотивы, математический парвеню из провинции получает дополнительный стимул к прослушиванию композитора вживую в Малом Зале, даже без объяснения старожилов сцены того, как Шнитке описывает человеческую трагедию.
***
Вот это циклическое возрождение поп-культуры почти с нуля отличает ее от линейного развития stuff that matters. Современная музыкальная поп-культура проистекает из блюзов девятнадцатого века - откуда последние пошли в среде рабов? Перешла ли пентатоника из культуры пения западной Африки и далее - из Дальнего Востока? Спиричуэлсы - другой рождающий момент современной музыкальной культуры - процесс обратного похода «высокой» культуры христианского церковного пения в простые массы рабов. Эти два процесса - снизу вверх и сверху вниз (вдобавок к тривиальному «сбоку») - часто повторяются. Простая примитивная музыка провинциальной США должна была обогатиться высокой культурой москвичей из Ливерпуля и Лондона, вернувшись назад в виде British Invasion.
Лирикам сильно надоедают культурные гиганты, и они периодически призывают убить Бетховена и потешаются над Бахом, физики понимают что вниз пути нет - не для масс стараются, а для правды, и нет правды без многоэтажного гиганта Ньютона.
***
Умар ибн Хаттаб, будучи уже халифом (правильное название амирульму'миниин - командующий верующими), снимал верхнюю одежду и обмазывал верблюдов дегтем. Помимо простоты праведных халифов этот эпизод обращает на себя материалом: деготь этот был не древесного происхождения, а нефтяного (скорее всего).
Единственное общее между самыми первыми исламскими правителями Хиджаза и нынешними «охранителями Харамайн» - используемые нефтепродукты.
То, что годилось только для того, чтобы замуровать насекомых, раздражающих кожу верблюдов, стало мифической основой современной цивилизации арабов.
***
Сейчас не самовыражается только ленивый, «актуализируя» себя в разных жанрах. Есть два больших тэга - люди, которые продают собственную жизнь упаковав ее в привлекательном формате тиктока или путевых заметок, и люди, которые продают собственные фантазии. Один тэг 80 дней воруг света рассказывает о сибирском городе с деревенскими красавицами, зданием НКВД и повальным пьянством выживших зэков, другой же повествует о снеге завалившем все девятиэтажки по крыши, пресловутым людям с пресловутыми песьими головами и полярных медведях, разрывающих снег в поисках девятиэтажек.
Для того и другого нужно поехать в Сибирь, иначе вместо НКВД там окажется ФБР, обыскивающее грузинский замок Хрущева, вместо полярных медведей - русские слоны, а деревенские красавицы будут исполнять танец живота (впрочем тверк мало чем отличается от танца живота - только стадией выращивания детей в животе, тверк демонстрируя последнюю стадию оной, в отличие от танца живота - в сущности нам нужно от женщин лишь то, что мы сами не способны произвести - потомство. А вовсе не секс. Для секса у нас есть правило 34).
Продавец собственных фантазий движим Каллиопой. Вместо того, чтобы живописно описать групповое изнасилование в трюме баржи, он изображает краткий сон восемнадцатилетней дочери московского врага народа в оном трюме баржи, в котором она видит бабочек, которым она же снится, козлообразных анатомически фантасмагоричных сатиров, и тысячу кошек, смотрящих сны о карликовых людях. Продавец своей жизни убежден, что опыт его жизни бесценнее его фантазий - хотя и признает в конце полную вредность его. Продавец фантазий хочет оправдать короткую как сон жизнь восемнадцатилетней девственницы завершившейся медленной смертью от потери крови из разорванных внутренних органов: путем игнорирования оной - смерть короче снов, смерть короче жизни. Не стоит о смерти.