улица Малая Бронная, дом 4. ищите меня в шестой палате
дабы снять с себя обвинения в "театральной проституции" и измене театру, в котором работаю, расскажу-ка я вам про этот самый театр.
Тема Николаев, студент мастерской нашего худрука Сергея Анатольевича Голомазова в ГИТИСе, ставит спектакль по "Палате №6" Чехова. сегодня показывали отрывки. я щас тут могу написать что-нибудь про "прекрасные актерские работы", но это все будет очень смешно, потому что я ни хрена в этом не понимаю. нет, конечно, надо сказать про Леню Тележинского, который, да, прекрасен, про Максима Шуткина, который прекрасен не менее; вообще, мне очень понравилось все, что увидела. НО. ДИМА СЕРДЮК. запомните это имя. ох запомните. я хотела написать "талантливый мальчик", но запнулась сначала на слове "талантливый", а потом уж конечно на слове "мальчик", потому что то, что этот "мальчик" 90 года рождения делает на сцене - это, знаете ли.. нет, вы не знаете, если не видели его Осипа в нашем "Ревизоре" и Верховенского в "Бесах"; а уж про "Киноманию" я просто молчу - там его голос забирается куда-то под ребра и вибрирует там потом, как зверек, еще сутки. хотя что я там про какого-то зверька; про мурашки всем будет понятнее. от его голоса у меня мурашки. вот есть такие люди, которым даже не надо ничего играть; вот ты просто смотришь на человека, слушаешь его - и не важно, какие слова он произносит - что-нибудь там совершенно бытовое или реплики из роли, не имеет значения - внутри у тебя фейерверки в этот момент. по тому, как откликается мое "нетеатральное" нутро на то, что он делает, Дима Сердюк стоит для меня где-то в одном ряду с Бозиным и Неведровым.
дамы и господа, это была реклама спектакля "Бесы", если вы не поняли)) 19 марта у нас премьера.
..сегодня в "Палате" Андрей Ефимыч и Иван Дмитрич вели диалог, который я так отчетливо слышу внутри себя всю последнюю неделю. и, что самое удивительное, тут ведь вот какая штука: ведешь ты, значит, сама с собой тихонечко такой незатейливый спор и думаешь, что никто его не слышит; а тут бац - и пожалуйста: тебя в него носом. носом! и голосом Сердюка еще, да. для пущего эффекта. "Танядодвенадцатогофевраля" говорила словами доктора Рагина, "Таняпоследвенадцатогофевраля" - всецело на стороне пациента Громова. психбольница имени сестер Кутало, одним словом. досмеялись.)
- Между теплым, уютным кабинетом и этою палатой нет никакой разницы, - сказал Андрей Ефимыч. - Покой и довольство человека не вне его, а в нем самом.
- То есть как?
- Обыкновенный человек ждет хорошего или дурного извне, то есть от коляски и кабинета, а мыслящий от самого себя.
- Идите проповедуйте эту философию в Греции, где тепло и пахнет померанцем, а здесь она не по климату. С кем это я говорил о Диогене? С вами, что ли?
- Да, вчера со мной.
- Диоген не нуждался в кабинете и в теплом помещении; там и без того жарко. Лежи себе в бочке да кушай апельсины и оливки. А доведись ему в России жить, так он не то что в декабре, а в мае запросился бы в комнату. Небось скрючило бы от холода.
- Нет. Холод, как и вообще всякую боль, можно не чувствовать. Марк Аврелий оказал: "Боль есть живое представление о боли: сделай усилие воли, чтоб изменить это представление, откинь его, перестань жаловаться, и боль исчезнет". Это справедливо. Мудрец или попросту мыслящий, вдумчивый человек отличается именно тем, что презирает страдание; он всегда доволен и ничему не удивляется.
- Значит, я идиот, так как я страдаю, недоволен и удивляюсь человеческой подлости.
- Это вы напрасно. Если вы почаще будете вдумываться, то вы поймете, как ничтожно все то внешнее, что волнует нас. Нужно стремиться к уразумению жизни, в нем - истинное благо.
- Уразумение... - поморщился Иван Дмитрич. - Внешнее, внутреннее... Извините, я этого не понимаю. Я знаю только, - сказал он, вставая и сердито глядя на доктора, - я знаю, что бог создал меня из теплой крови и нервов, да-с! А органическая ткань, если она жизнеспособна, должна реагировать на всякое раздражение. И я реагирую! На боль я отвечаю криком и слезами, на подлость - негодованием, на мерзость - отвращением. По-моему, это, собственно, и называется жизнью. Чем ниже организм, тем он менее чувствителен и тем слабее отвечает на раздражение, и чем выше, тем он восприимчивее и энергичнее реагирует на действительность. Как не знать этого? Доктор, а не знает таких пустяков! Чтобы презирать страдание, быть всегда довольным и ничему не удивляться, нужно дойти вот до этакого состояния, - и Иван Дмитрич указал на толстого, заплывшего жиром мужика, - или же закалить себя страданиями до такой степени, чтобы потерять всякую чувствительность к ним, то есть, другими словами, перестать жить. Извините, я не мудрец и не философ, - продолжал Иван Дмитрич, с раздражением, - и ничего я в этом не понимаю. И не и состоянии рассуждать.
- Напротив, вы прекрасно рассуждаете.
- Стоики, которых вы пародируете, были замечательные люди, но учение их застыло еще две тысячи лет назад и ни капли не подвинулось вперед и не будет двигаться, так как оно не практично и не жизненно. Оно имело успех только у меньшинства, которое проводило свою жизнь в штудировании и смаковании всяких учений, большинство же не понимало его. Учение, проповедующее равнодушие к богатству, удобствам жизни, презрение к страданиям и смерти, совсем непонятно для громадного большинства, так как это большинство никогда не знало ни богатства, ни удобств в жизни; а презирать страдания значило бы для него презирать самую жизнь, так как все существо человека состоит из ощущений голода, холода, обид, потерь и гамлетовского страха перед смертью. В этих ощущениях вся жизнь: ею можно тяготиться, ненавидеть ее, но не презирать. Да, так, повторяю, учение стоиков никогда не может иметь будущности, прогрессируют же, как видите, от начала века, и сегодня борьба, чуткость к боли, способность отвечать на раздражение...
Иван Дмитрич вдруг потерял нить мыслей, остановился и досадливо потер лоб.
- Хотел сказать что-то важное, да сбился, - сказал он. - О чем я? Да! Так вот я и говорю: кто-то из стоиков продал себя в рабство затем, чтобы выкупить своего ближнего. Вот видите, значит, и стоик реагировал на раздражение, так как для такого великодушного акта, как уничтожение себя ради ближнего, нужна возмущенная, сострадающая душа. Я забыл тут в тюрьме все, что учил, а то бы еще что-нибудь вспомнил. А Христа взять? Христос отвечал на действительность тем, что плакал, улыбался, печалился, гневался, даже тосковал; он не с улыбкой шел навстречу страданиям и не презирал смерть, а молился в саду Гефсиманском, чтобы его миновала чаша сия.
Иван Дмитрич засмеялся и сел.
Тема Николаев, студент мастерской нашего худрука Сергея Анатольевича Голомазова в ГИТИСе, ставит спектакль по "Палате №6" Чехова. сегодня показывали отрывки. я щас тут могу написать что-нибудь про "прекрасные актерские работы", но это все будет очень смешно, потому что я ни хрена в этом не понимаю. нет, конечно, надо сказать про Леню Тележинского, который, да, прекрасен, про Максима Шуткина, который прекрасен не менее; вообще, мне очень понравилось все, что увидела. НО. ДИМА СЕРДЮК. запомните это имя. ох запомните. я хотела написать "талантливый мальчик", но запнулась сначала на слове "талантливый", а потом уж конечно на слове "мальчик", потому что то, что этот "мальчик" 90 года рождения делает на сцене - это, знаете ли.. нет, вы не знаете, если не видели его Осипа в нашем "Ревизоре" и Верховенского в "Бесах"; а уж про "Киноманию" я просто молчу - там его голос забирается куда-то под ребра и вибрирует там потом, как зверек, еще сутки. хотя что я там про какого-то зверька; про мурашки всем будет понятнее. от его голоса у меня мурашки. вот есть такие люди, которым даже не надо ничего играть; вот ты просто смотришь на человека, слушаешь его - и не важно, какие слова он произносит - что-нибудь там совершенно бытовое или реплики из роли, не имеет значения - внутри у тебя фейерверки в этот момент. по тому, как откликается мое "нетеатральное" нутро на то, что он делает, Дима Сердюк стоит для меня где-то в одном ряду с Бозиным и Неведровым.
дамы и господа, это была реклама спектакля "Бесы", если вы не поняли)) 19 марта у нас премьера.
..сегодня в "Палате" Андрей Ефимыч и Иван Дмитрич вели диалог, который я так отчетливо слышу внутри себя всю последнюю неделю. и, что самое удивительное, тут ведь вот какая штука: ведешь ты, значит, сама с собой тихонечко такой незатейливый спор и думаешь, что никто его не слышит; а тут бац - и пожалуйста: тебя в него носом. носом! и голосом Сердюка еще, да. для пущего эффекта. "Танядодвенадцатогофевраля" говорила словами доктора Рагина, "Таняпоследвенадцатогофевраля" - всецело на стороне пациента Громова. психбольница имени сестер Кутало, одним словом. досмеялись.)
- Между теплым, уютным кабинетом и этою палатой нет никакой разницы, - сказал Андрей Ефимыч. - Покой и довольство человека не вне его, а в нем самом.
- То есть как?
- Обыкновенный человек ждет хорошего или дурного извне, то есть от коляски и кабинета, а мыслящий от самого себя.
- Идите проповедуйте эту философию в Греции, где тепло и пахнет померанцем, а здесь она не по климату. С кем это я говорил о Диогене? С вами, что ли?
- Да, вчера со мной.
- Диоген не нуждался в кабинете и в теплом помещении; там и без того жарко. Лежи себе в бочке да кушай апельсины и оливки. А доведись ему в России жить, так он не то что в декабре, а в мае запросился бы в комнату. Небось скрючило бы от холода.
- Нет. Холод, как и вообще всякую боль, можно не чувствовать. Марк Аврелий оказал: "Боль есть живое представление о боли: сделай усилие воли, чтоб изменить это представление, откинь его, перестань жаловаться, и боль исчезнет". Это справедливо. Мудрец или попросту мыслящий, вдумчивый человек отличается именно тем, что презирает страдание; он всегда доволен и ничему не удивляется.
- Значит, я идиот, так как я страдаю, недоволен и удивляюсь человеческой подлости.
- Это вы напрасно. Если вы почаще будете вдумываться, то вы поймете, как ничтожно все то внешнее, что волнует нас. Нужно стремиться к уразумению жизни, в нем - истинное благо.
- Уразумение... - поморщился Иван Дмитрич. - Внешнее, внутреннее... Извините, я этого не понимаю. Я знаю только, - сказал он, вставая и сердито глядя на доктора, - я знаю, что бог создал меня из теплой крови и нервов, да-с! А органическая ткань, если она жизнеспособна, должна реагировать на всякое раздражение. И я реагирую! На боль я отвечаю криком и слезами, на подлость - негодованием, на мерзость - отвращением. По-моему, это, собственно, и называется жизнью. Чем ниже организм, тем он менее чувствителен и тем слабее отвечает на раздражение, и чем выше, тем он восприимчивее и энергичнее реагирует на действительность. Как не знать этого? Доктор, а не знает таких пустяков! Чтобы презирать страдание, быть всегда довольным и ничему не удивляться, нужно дойти вот до этакого состояния, - и Иван Дмитрич указал на толстого, заплывшего жиром мужика, - или же закалить себя страданиями до такой степени, чтобы потерять всякую чувствительность к ним, то есть, другими словами, перестать жить. Извините, я не мудрец и не философ, - продолжал Иван Дмитрич, с раздражением, - и ничего я в этом не понимаю. И не и состоянии рассуждать.
- Напротив, вы прекрасно рассуждаете.
- Стоики, которых вы пародируете, были замечательные люди, но учение их застыло еще две тысячи лет назад и ни капли не подвинулось вперед и не будет двигаться, так как оно не практично и не жизненно. Оно имело успех только у меньшинства, которое проводило свою жизнь в штудировании и смаковании всяких учений, большинство же не понимало его. Учение, проповедующее равнодушие к богатству, удобствам жизни, презрение к страданиям и смерти, совсем непонятно для громадного большинства, так как это большинство никогда не знало ни богатства, ни удобств в жизни; а презирать страдания значило бы для него презирать самую жизнь, так как все существо человека состоит из ощущений голода, холода, обид, потерь и гамлетовского страха перед смертью. В этих ощущениях вся жизнь: ею можно тяготиться, ненавидеть ее, но не презирать. Да, так, повторяю, учение стоиков никогда не может иметь будущности, прогрессируют же, как видите, от начала века, и сегодня борьба, чуткость к боли, способность отвечать на раздражение...
Иван Дмитрич вдруг потерял нить мыслей, остановился и досадливо потер лоб.
- Хотел сказать что-то важное, да сбился, - сказал он. - О чем я? Да! Так вот я и говорю: кто-то из стоиков продал себя в рабство затем, чтобы выкупить своего ближнего. Вот видите, значит, и стоик реагировал на раздражение, так как для такого великодушного акта, как уничтожение себя ради ближнего, нужна возмущенная, сострадающая душа. Я забыл тут в тюрьме все, что учил, а то бы еще что-нибудь вспомнил. А Христа взять? Христос отвечал на действительность тем, что плакал, улыбался, печалился, гневался, даже тосковал; он не с улыбкой шел навстречу страданиям и не презирал смерть, а молился в саду Гефсиманском, чтобы его миновала чаша сия.
Иван Дмитрич засмеялся и сел.