Андрей Георгиевич Тунгусков. ГОД КОНТР-РЕВОЛЮЦИИ И ГОД БОРЬБЫ С НЕЙ. Часть 1
Р.С.Ф.С.Р.
ЕКАТЕРИНБУРГСКАЯ
ГУБЕРНСКАЯ
ЧРЕЗВЫЧАЙН. КОМИССИЯ
по борьбе
с контр-революцией, спекуляцией
и прест. по должности
при ГУБЕРНСК. ИСПОЛН. КОМИТЕТЕ
СОВЕТА РАБОЧ., КР. И КР. ДЕПУТАТОВ
Отдел Общий
14 июля 1920 г.
№7891
г. Екатеринбург
В ГУБКОМ Р.К.П. (Большевиков)
При сём препровождается доклад за год как политическая статья основы, на которой Губчека базировалась в своей работе. Доклад не касается совершенно организации Чека, так как писан по заказу к дню освобождения Урала.
ПРЕДГУБЧЕКА ЕКАТЕРИНБУРГСКОЙ Тунгусков
СЕКРЕТАРЬ [подпись] [37]
ГОД КОНТР-РЕВОЛЮЦИИ И ГОД БОРЬБЫ С НЕЙ
Прошёл год с того момента, как Красный Урал очистился от белогвардейско-капиталистического нашествия, и после ряда месяцев их хозяйничения вновь над его вершинами начало развиваться красное знамя Революции. В городах, заводах и сёлах звучат свободная мысль и свободная пролетарская речь, зовущая на новые подвиги, на новую героическую борьбу с паразитами за Социальную Революцию, призывающая к коммунистическому строительству.
В течении этого года много сделано, много изжито и пережито. Востановленная Советская Власть твёрдо стоит на своих ногах; опираясь на пролетарские слои города, завода и деревни, и то, что было год тому назад пред новыми задачами, как будто изжилось, сгладилось, как будто забылись ужасы, творимые белогвардейцами, но это только кажется. Когда оглядываешся назад и сравниш, что есть и что было 12 месяцев тому назад, невольно хочется подвести итоги этому былому и настоящему. Хочется подвести итоги деяниям, царствовавшим здесь группам и партиям, хочется сказать, во что они превратились, какие питали надежды и какие питают в данный момент.
Я не хочу здесь касаться очень многих об"ективных условий и быть может буду освещать всё с точки зрения Ч.К.
Но тем не менее, важно подвести итоги и закрепить хотя бы в сжатом виде, во что вылилась работа приверженцев Учредилки и Колчака, и работа Чрезкомиссии, помимо этого я должен оговориться, что я не буду касаться организационной работы Чека, а остановлюсь на ея только задачах год тому назад и в настоящий момент, спустя двенадцать месяцев после освобождения Урала.
Говоря о задачах, нельзя обойти молчанием работу и произвол Колчаковцев, так как в основу задач нужно было поставить именно её и ея значение, так как от этого зависило спокойствие масс, от этого зависила постановка самой работы, от этого зависило закрепление за Советской Властью ея широкой популярности, и того не поддельнаго сочувствия и живейшей радости, с какой её встретили Уральские рабочие и крестьяне, а так-же то классовое разслоение, которое Красной нитью прошло по фабрикам и заводам, и которое, в конечном итоге, на всегда предрешило участь Колчака, загнав его в равнины Сибири, в сжимавшееся кольцо крестьянских восстаний, приведшие его к расстрелу собственными его солдатами.
Колчак прекрасно учитывал, что для него потеря Урала равносильна его гибели и что закрепление его за собой обезпечивает ему несколько лишних месяцев существования, он точно так же учитывал, что Урал представляет [38] из себя две совокупно связных экономических категории; одной из которых являлась - рабочие фабрик и заводов, а другой крестьянство производящих уездов, и его политика помимо его желания была направлена к раслоению этих экономических категорий.
Уральские рабочие, традиционно революционные, естественно, не могли смириться с тем произволом, который с первых же дней занятия Урала Колчаком проявился во всех видах его законодательства и политики, и он не мог им доверять, в тоже время представив широкую возможность наживы за счёт рабочих кулаческому крестьянству, и тем самым поселив между ними антогонизм. Поселяя антогонизм, он и самую деревню разделил на два лагеря, борьба между которыми так много помогла Красной Армии добить Колчака и укрепиться Советской Власти.
Сколько не мало существовала на Урале Советская Власть до нашествия чехов, по скольку она была ещё не прочна и не совершенна, всё таки бедняки поняли, что спасение их только за спиной этой власти, и что только эта власть обеспечивает им человеческое существование. Кулаки же на оборот увидали в этой власти своего непримеримаго врага, а поэтому, как только чехи занимали ту или иную местность, как тотчас же начиналась дикая расправа кулачества с теми, кто так или иначе был связан с Советской властью, и здесь не могли от этого удержать ни силы пресловутой дириктории, ни силы Колчака; так как этому способствовали наполнявшую армию Колчака офицеры и сынки кулаков, которые так же стремились отплатить за свои обиды тем, кто безцеремонно уничтожил их привелегии, отняв чины, ордена и мишурный блеск, показав наружу их грязную душёнку, которую им так упорно не хотелось очистить от наросшей годами грязи.
Сколько не мало существовала на Урале Советская Власть, тем неменее она оставила при отступлении глубокий след, втянув в свою работу пролетарские слои рабочих и полупролетарские слои деревни, оттолкнув от общественной жизни весь буржуазный и промежуточный класс города и кулаческий элемент деревни. Благодаря этим условиям, контр-революционным элементам сразу пришлось столкнуться с вышеуказанным мною этогонизмом между этими двумя группами, который не замедлил вылиться в дикую расправу над Советскими работниками, над сочувствующими Советской власти, коммунистами и их семействами.
Период отступления Уральских рабочих с Урала и захват его Чехословаками ещё нельзя было назвать белым террором, так как здесь выливалось чувство мести со стороны кулаческих элементов по отношению тех, кто так или иначе был причастен к их "унижению". Утончённые расправы над [39] большевиками, материалы, имеющиеся в распоряжении Ч.К., относящиеся к этому времени рисуют ужасные картины дикой мести и вылившейся злобы.
Так крестьяне одной из волостей Красноуфимскаго уезда, убив секретаря Исполкома, избив до потери сознания его семейство, убив двух старших сыновей и 17 летнюю доч, остальных детей в числе пяти человек заперли в наполненную водородом баню, где несчастные, не выдержав пытки, задохнулись. Среди замученных был ребенок пяти лет.
В том же Красноуфимском уезде, в Богородской, Алмазской и прилегающих волостях деревенское кулачьё, арестовав человек 200 "большевиков", говоря проще, Советских служащих, мало чего имеющих общаго с большевиками, убивали их вилами, косами каменьями и т.п., но ни чуть не разстреливало. При этом избитых, изувеченных привязывали к хвостам коней или сёдлам и замучивали. Оставаться в живых были заперты в сарай и ждали своей участи, когда будут так же замучены, но за сутки, когда из них уже осталось человек 60-70 неожиданно появляется отряд тов. КОЛЧИНА, которому дал знать об участи арестованных один из возставших, и эти люди, не склонившие головы пред страхом смерти, были спасены.
Это приводимые мною только две картинки для характеристики движения классов того времени не есть исчерпывающий материал. Ужасы, подобно вышеприведённым, происходили в каждом уезде, в каждой волости. Большевиков и Советских работников травили, что диких зверей, по всем дорогам, по всем тропинкам. В каждой деревне раздавались выстрелы, трещали скулы, рёбра, в каждой деревне и заводе раздавались стоны умирающих, и слёзы, и проклятия буржуазии оставшихся в живых жён, детей и родственников убитых. Но они не могли протествовать, они были одиноки. Каждый протест только усиливал злобу реакции, приносил новые жертвы. Повторяю, они были одиноки, ибо демократичные изменники рабочаго класса - меншевики и эссеры, протествовавшие против "произвола" большевиков, молча смотрели на творившиеся кругом ужасы дикой расправы, ибо эта расправа была творением их рук, ибо эту расправу делали они во имя буржуазии.
По мере отступления красной армии этот стихийный дикий произвол начал принимать организационные формы, началась наблюдаться переходно-переломная граница от несистемнаго убийства к систематическому узаконеному Белому Террору.
С падением Екатеринбурга (в сдаче котораго сыграли не малую роль офицерство старой Царской Армии, служившее по добровольному найму под видом солдат в Комендантской Команде и представленные в последствии к наградам полковником Домантовичем) сюда переехали и Власть придержащие. С их приездом посылались приказы и в первую очередь о сформировании [40] добровольческих дружин при волостях и заводах для "охраны спокойствия" граждан, а в след за этим приказы на имя востановленных земств о создании Следственных Комиссий по типу Советских Ч.К., и наконец приказ о вылавливании всех большевиков и причастных к ним, для передачи их в руки созданных Следственных Комиссий или Комендантов волостей или заводов.
Если первое время произвол был стихийный массовый, на который можно было влиять мольбами и слезами, то теперь участь попавших, верных своим убежденьям людей, зависила от одной личности в лице Коменданта или, самое большее, от 5 человек в лице Следственной Комиссии, возглавляемых опять таки офицером или человеком, назначенным Комендантом.
Сеть Комендатуры раскинулась по всему Уралу, охватывая сколько-нибудь представляющие величину сёла и заводские центры, подчинив себе добровольческую охрану "безопасности граждан". С передачей расправы от крестьян в руки "организованной власти" реорганизовались и самые способы этой расправы. Число облав на большевиков крестьянами начало быстро падать, но зато число доносов и облав со стороны Комендантов быстро возрастало. Облавы производили и добровольческие Комендантские отряды, и созданная правительственная милиция. При облавах производилось тоже, что делали крестьяне, с той только разницей, что само деревенское кулачьё не раззоряло родственников приверженца Советской Власти, а теперь на оборот, мородёрство процветало во всю ширь. Грабили всё, что только попадалось, достаточно было для этого одного подозрения, что это "награблено" за время службы в Совете. Грабили все, кому было только ни лень, и этим - жаждой лёгкой и без наказанной наживы вербовали и усиливали добровольческие отряды. Избитых, изувеченных арестованных отправляли в Следственные Комиссии и приводили только половину-треть, остальные оставались по дороге для торжественнаго пира ворон. Но и довезённые до Следкома лишены были какой-либо защиты со стороны свидетелей, так как они помимо Следственной Комиссии находились всецело в руках Коменданта, и не редко в пылу пьянаго разгула эти представители "Всенародной" Власти присылали за ними конвоиров и увозили в ближайший лес, где и разстреливались пьяной бандой.
Да и играли ли белогвардейские Следкомы действительно роль безпристрасных Следственных Комиссий, какую им хотело придать "демократическое" земство. Предо мною лежат ряд протоколов этих Комиссий, в которых в большинстве случаев постановления базируются на заявлении одного лица, говорящаго, что он "ярый" большевик, и этого было достаточно, чтоб отдать обвиняемаго в руки Комендантскаго "Правосудия" или отправить в Екатеринбург, откуда почти ни кто не возвращался. [41]
К этому же периоду относится официальное введение порок. Пороли плетями, пороли шомполами, пороли мужчин, женщин и детей, вторых предворительно изнасиловав.
Не точные данные не дают возможности подвести итоги пострадавшим от произвола "Народной Власти", но даёт возможность сказать, что перепорото или избито не менее 20% всего населения Екатеринбургской губернии.
Такое положение не могло не отразиться на психологии масс, и более сознательная часть населения, ждавшая белогвардейцев, начала отворачиваться от них. Это вызвало усиление полномочий и власти Комендантов с одной стороны, и усиление репрессий с другой.
В итоге недовольства, временно скрытаго, начались официальные массовые разстрелы, и в первую очередь они обрушились на революционный заводский центр. Власть окончательно перешла к пьяным охранникам и Комендантам. Заводы и фабрики застонали от мук, боли и оцепенели от творимых ужасов. Но постепенно это оцепенение переходило. Начались раздаваться голоса протеста, они были разрознены, одиноки, а сыск и репресии были спаяны единодушно. На помощ официальной власти помимо кулачества ещё пришли вернувшиеся хозяева и управители заводов. Каждаго протестующаго тотчас же изгоняли из завода или предавали в руки разгулявшейся контр-революции. Попытки к организационному протесту кончались тем, что начинались массовые разстрелы. Один Верхотурский уезд с его заводами Надеждинским, Тагильским и Алапаевским дали до 8 тысяч разстрелянных и замученных различными способами.
Предо мною лежит список жертв Колчаковскаго произвола с описанием зверств. Где есть всё: выкапывание глаз, обрезывание ушей и носов, штыковые и ружейные раны по несколько, а то и десятки ран, и, главное, вырезывание половых органов. Но верх совершённых зверств достиг, главным образом, в Алапаевском уезде, где "Народная Демократическая" Власть заполнила шахты Кизиловских копий полуживыми людьми. Обречённых, приговорённых к смерти, приводили к краю шахты и делали залп. Мёртвые падали в эти шахты, полуживых сбрасывали туда же на глубину 30-40 саженей. Такая вокханалия продолжалась месяцами. В процессе дел, прошедших чрез Чека, свидетели говорят, что Кизиловские шахты погребли до 2000 человек, половина из которых сброшена была полуживыми, и стон стоял долгие дни над шахтами, пока эти полуживые в ранах и муках среди царства мёртвых саму не превращались в подобных им.
Я не буду здесь касаться отдельных руководителей, исполнителей этих ужасов ибо их слишком много, и часть их понесла уже заслуживающую кару. Но на ряду с этим нельзя обойти молчанием двух выдающихся палачей: это князя Вяземскаго и подпоручика Ермохина. Первый из них свирепствовал в [42] Верхотурском уезде и дела Кизиловские - дела его руки. Этот выродок дворянской крови задался целью мстить рабочим и крестьянам так, по его выражению, "чтоб черти могли под звуки стонов в аду танцевать". И действительно со своим отрядом он больше пролил крови и замучил Советских работников и тех, кто не мог мириться с диким произволом, чем каждый другой в отдельности. Другой - Ермохин, правая рука Коменданта города Екатеринбурга Домантовича, свирепствовал в Екатеринбурге и его уезде, и работа его рук сейчас видна вокруг города в виде безсловестных памятников - могильных холмов, в которых зарыты жертвы белаго террора.
В своём безсильном бешенстве белогвардейцы, конечно, не были одиноки, не все отвернулись от них при виде дикой расправы над беззащитными женщинами и детьми. Одной из первых общественных групп (исключая офицерство) примкнуло к "демократической" Власти духовенство, приветствуя в лице белогвардейцев своё сытое довольство и превкушая возвращение под сень поповской лжи отвернувшейся от них паствы.
Веря в торжество и незыблемость установившейся Буржуазной диктатуры, оно пользовалось каждым удобным случаем, чтобы призвать на головы большевиков громы небесные. Во всех церквах с высоты амвона раздавалась "Анафема" Красным. Всюду шла травля и призывы выдавать большевиков и уничтожать "Красноголовых". Поощряя все зверства и дикую расправу, они сами не пропускали удобнаго случая, чтоб уколоть, нанести ни чем неоправдываемое чувство оскорбления своим "пасомым", которые так или иначе были связаны с отступившей Красной Армией.
Упоённые временным успехом контр-революции, провозглашая ей многолетие, устраивая торжественные похороны убитым белогвардейцам, оплакивая разорение Буржуазии, духовенство отказывалось отпевать убитых и замученных белогвардейцами красноармейцев и Советских работников, а так же не разрешало хоронить их на общих кладбищах, подчёркивая в этом случае, что они безбожники, преданы анафеме, одержимые бесом и не достойны "его святых молитв". Но это было только моральное воздействие, было бы не договорено, если б не сказать, что попы действовали не только словом, но и делом. Не удовлетворясь ролью Благославляющаго зверства и агитацией, они превратились в жандармов и не редко указывали сыщикам тех, кого последние розыскивали; сами делали доносы, ходили на обыски и фигурировали свидетелями на суде, доказывая, что подсудимый "ярый" большевик, много сделал как ему, так и "другим зла", но по-искариотски он ему по заповеди божьей "прощает". Призыв к убийству продолжался с кафедры церковной и кафедры открытой до конца белогвардейской авантюры, которая с нашей точки зрения была осуждена [43] на гибель с первых дней ея существования.
Но ведь если "демократическая" власть официально терроризировала население с целью подавить раздавшиеся кругом протесты, и если ей помогали в этом кулачество, буржуазия и духовенство, то где же была группа общественной мысли и Социал-революционеры всех толков? По чьему они, проттествующие в данный момент, когда рабочий во имя своего освобождения творит насилие над буржуазией, не проттествовали против насилия, творимаго буржуазией над рабочими? Что делали они, и чем были заняты эти "представители" рабочаго класса, да и играли ли они какую либо политическую роль в данный момент?
Как только их политические противники (большевики) потерпели временную неудачу, меньшевики и социал-революционеры занялись востановлением своих земств, которые в последствии Колчаком были превращены в Сыскные отделения и любезно представили средства Колчаку на содержание Следственных Комиссий.
Мало меньшевикам было только охватить сетью своих Комиссий деревню, они их создали на фабриках и заводах, якобы с целью "защиты интересов рабочих", но из следственных материалов видно, что меньшевитские комиссии больше занимались вылавливанием большевиков по заводам, чем защитой интересов рабочих. Воспевая хвалебные гимны "Народной армии" и "Народному" Правительству, они и тут остались верны себе - другой рукой душили рабочих, боясь об этом открыто заявить.
Но это была только услуга, как они говорят, по "необходимости", а вот пышные речи, посадка Колчака в седло и целование стремени меньшевитскаго героя, жертвы в 400 тысяч рублей контр-революции, они этого об"яснить не могли до тех пор, пока не поехал с Урала в глубь Сибири в купе с Колчаком, пока собственными руками не разрушили Уральские заводы, Уральскую промышленность.
Реки пролитых слёз, стоны умирающих в Кизиловских копях, официальное разстрелы десятков тысяч рабочих и крестьян, стоны в тюрьмах, эвакуация заводоскаго инвентаря, развалины дымящихся хижин бедняков, развалины заводов, разстрелы 500 человек тюремных арестованных на Шадринских полях; разстрел 800 человек Екатеринбургских заключённых Шадринской "Народной Милицией" в Тобольске, вехи из могильных холмов и трупов по пути их бегства в Сибирь. Вот Вершина Славы, какой достигли ментшевики в купе с эссерами и Колчаком за год своего управления рабочими и крестьянами на Урале, к моменту их полнаго банкротства и бегства за своим ставником Колчаком в Сибирскую тайгу. [44]
Не проводя классовой борьбы, стремлясь примирить не примиримое они били толстым концом палки по рабочим и беднейшему крестьянству и провели в итоге то классовое, хотя бы и не убеждённое, разделение по всему Уралу, в обстановке котораго пришлось строить Советскую Власть, начиная с половины июля 1919 года.
Часть 2
ЕКАТЕРИНБУРГСКАЯ
ГУБЕРНСКАЯ
ЧРЕЗВЫЧАЙН. КОМИССИЯ
по борьбе
с контр-революцией, спекуляцией
и прест. по должности
при ГУБЕРНСК. ИСПОЛН. КОМИТЕТЕ
СОВЕТА РАБОЧ., КР. И КР. ДЕПУТАТОВ
Отдел Общий
14 июля 1920 г.
№7891
г. Екатеринбург
В ГУБКОМ Р.К.П. (Большевиков)
При сём препровождается доклад за год как политическая статья основы, на которой Губчека базировалась в своей работе. Доклад не касается совершенно организации Чека, так как писан по заказу к дню освобождения Урала.
ПРЕДГУБЧЕКА ЕКАТЕРИНБУРГСКОЙ Тунгусков
СЕКРЕТАРЬ [подпись] [37]
ГОД КОНТР-РЕВОЛЮЦИИ И ГОД БОРЬБЫ С НЕЙ
Прошёл год с того момента, как Красный Урал очистился от белогвардейско-капиталистического нашествия, и после ряда месяцев их хозяйничения вновь над его вершинами начало развиваться красное знамя Революции. В городах, заводах и сёлах звучат свободная мысль и свободная пролетарская речь, зовущая на новые подвиги, на новую героическую борьбу с паразитами за Социальную Революцию, призывающая к коммунистическому строительству.
В течении этого года много сделано, много изжито и пережито. Востановленная Советская Власть твёрдо стоит на своих ногах; опираясь на пролетарские слои города, завода и деревни, и то, что было год тому назад пред новыми задачами, как будто изжилось, сгладилось, как будто забылись ужасы, творимые белогвардейцами, но это только кажется. Когда оглядываешся назад и сравниш, что есть и что было 12 месяцев тому назад, невольно хочется подвести итоги этому былому и настоящему. Хочется подвести итоги деяниям, царствовавшим здесь группам и партиям, хочется сказать, во что они превратились, какие питали надежды и какие питают в данный момент.
Я не хочу здесь касаться очень многих об"ективных условий и быть может буду освещать всё с точки зрения Ч.К.
Но тем не менее, важно подвести итоги и закрепить хотя бы в сжатом виде, во что вылилась работа приверженцев Учредилки и Колчака, и работа Чрезкомиссии, помимо этого я должен оговориться, что я не буду касаться организационной работы Чека, а остановлюсь на ея только задачах год тому назад и в настоящий момент, спустя двенадцать месяцев после освобождения Урала.
Говоря о задачах, нельзя обойти молчанием работу и произвол Колчаковцев, так как в основу задач нужно было поставить именно её и ея значение, так как от этого зависило спокойствие масс, от этого зависила постановка самой работы, от этого зависило закрепление за Советской Властью ея широкой популярности, и того не поддельнаго сочувствия и живейшей радости, с какой её встретили Уральские рабочие и крестьяне, а так-же то классовое разслоение, которое Красной нитью прошло по фабрикам и заводам, и которое, в конечном итоге, на всегда предрешило участь Колчака, загнав его в равнины Сибири, в сжимавшееся кольцо крестьянских восстаний, приведшие его к расстрелу собственными его солдатами.
Колчак прекрасно учитывал, что для него потеря Урала равносильна его гибели и что закрепление его за собой обезпечивает ему несколько лишних месяцев существования, он точно так же учитывал, что Урал представляет [38] из себя две совокупно связных экономических категории; одной из которых являлась - рабочие фабрик и заводов, а другой крестьянство производящих уездов, и его политика помимо его желания была направлена к раслоению этих экономических категорий.
Уральские рабочие, традиционно революционные, естественно, не могли смириться с тем произволом, который с первых же дней занятия Урала Колчаком проявился во всех видах его законодательства и политики, и он не мог им доверять, в тоже время представив широкую возможность наживы за счёт рабочих кулаческому крестьянству, и тем самым поселив между ними антогонизм. Поселяя антогонизм, он и самую деревню разделил на два лагеря, борьба между которыми так много помогла Красной Армии добить Колчака и укрепиться Советской Власти.
Сколько не мало существовала на Урале Советская Власть до нашествия чехов, по скольку она была ещё не прочна и не совершенна, всё таки бедняки поняли, что спасение их только за спиной этой власти, и что только эта власть обеспечивает им человеческое существование. Кулаки же на оборот увидали в этой власти своего непримеримаго врага, а поэтому, как только чехи занимали ту или иную местность, как тотчас же начиналась дикая расправа кулачества с теми, кто так или иначе был связан с Советской властью, и здесь не могли от этого удержать ни силы пресловутой дириктории, ни силы Колчака; так как этому способствовали наполнявшую армию Колчака офицеры и сынки кулаков, которые так же стремились отплатить за свои обиды тем, кто безцеремонно уничтожил их привелегии, отняв чины, ордена и мишурный блеск, показав наружу их грязную душёнку, которую им так упорно не хотелось очистить от наросшей годами грязи.
Сколько не мало существовала на Урале Советская Власть, тем неменее она оставила при отступлении глубокий след, втянув в свою работу пролетарские слои рабочих и полупролетарские слои деревни, оттолкнув от общественной жизни весь буржуазный и промежуточный класс города и кулаческий элемент деревни. Благодаря этим условиям, контр-революционным элементам сразу пришлось столкнуться с вышеуказанным мною этогонизмом между этими двумя группами, который не замедлил вылиться в дикую расправу над Советскими работниками, над сочувствующими Советской власти, коммунистами и их семействами.
Период отступления Уральских рабочих с Урала и захват его Чехословаками ещё нельзя было назвать белым террором, так как здесь выливалось чувство мести со стороны кулаческих элементов по отношению тех, кто так или иначе был причастен к их "унижению". Утончённые расправы над [39] большевиками, материалы, имеющиеся в распоряжении Ч.К., относящиеся к этому времени рисуют ужасные картины дикой мести и вылившейся злобы.
Так крестьяне одной из волостей Красноуфимскаго уезда, убив секретаря Исполкома, избив до потери сознания его семейство, убив двух старших сыновей и 17 летнюю доч, остальных детей в числе пяти человек заперли в наполненную водородом баню, где несчастные, не выдержав пытки, задохнулись. Среди замученных был ребенок пяти лет.
В том же Красноуфимском уезде, в Богородской, Алмазской и прилегающих волостях деревенское кулачьё, арестовав человек 200 "большевиков", говоря проще, Советских служащих, мало чего имеющих общаго с большевиками, убивали их вилами, косами каменьями и т.п., но ни чуть не разстреливало. При этом избитых, изувеченных привязывали к хвостам коней или сёдлам и замучивали. Оставаться в живых были заперты в сарай и ждали своей участи, когда будут так же замучены, но за сутки, когда из них уже осталось человек 60-70 неожиданно появляется отряд тов. КОЛЧИНА, которому дал знать об участи арестованных один из возставших, и эти люди, не склонившие головы пред страхом смерти, были спасены.
Это приводимые мною только две картинки для характеристики движения классов того времени не есть исчерпывающий материал. Ужасы, подобно вышеприведённым, происходили в каждом уезде, в каждой волости. Большевиков и Советских работников травили, что диких зверей, по всем дорогам, по всем тропинкам. В каждой деревне раздавались выстрелы, трещали скулы, рёбра, в каждой деревне и заводе раздавались стоны умирающих, и слёзы, и проклятия буржуазии оставшихся в живых жён, детей и родственников убитых. Но они не могли протествовать, они были одиноки. Каждый протест только усиливал злобу реакции, приносил новые жертвы. Повторяю, они были одиноки, ибо демократичные изменники рабочаго класса - меншевики и эссеры, протествовавшие против "произвола" большевиков, молча смотрели на творившиеся кругом ужасы дикой расправы, ибо эта расправа была творением их рук, ибо эту расправу делали они во имя буржуазии.
По мере отступления красной армии этот стихийный дикий произвол начал принимать организационные формы, началась наблюдаться переходно-переломная граница от несистемнаго убийства к систематическому узаконеному Белому Террору.
С падением Екатеринбурга (в сдаче котораго сыграли не малую роль офицерство старой Царской Армии, служившее по добровольному найму под видом солдат в Комендантской Команде и представленные в последствии к наградам полковником Домантовичем) сюда переехали и Власть придержащие. С их приездом посылались приказы и в первую очередь о сформировании [40] добровольческих дружин при волостях и заводах для "охраны спокойствия" граждан, а в след за этим приказы на имя востановленных земств о создании Следственных Комиссий по типу Советских Ч.К., и наконец приказ о вылавливании всех большевиков и причастных к ним, для передачи их в руки созданных Следственных Комиссий или Комендантов волостей или заводов.
Если первое время произвол был стихийный массовый, на который можно было влиять мольбами и слезами, то теперь участь попавших, верных своим убежденьям людей, зависила от одной личности в лице Коменданта или, самое большее, от 5 человек в лице Следственной Комиссии, возглавляемых опять таки офицером или человеком, назначенным Комендантом.
Сеть Комендатуры раскинулась по всему Уралу, охватывая сколько-нибудь представляющие величину сёла и заводские центры, подчинив себе добровольческую охрану "безопасности граждан". С передачей расправы от крестьян в руки "организованной власти" реорганизовались и самые способы этой расправы. Число облав на большевиков крестьянами начало быстро падать, но зато число доносов и облав со стороны Комендантов быстро возрастало. Облавы производили и добровольческие Комендантские отряды, и созданная правительственная милиция. При облавах производилось тоже, что делали крестьяне, с той только разницей, что само деревенское кулачьё не раззоряло родственников приверженца Советской Власти, а теперь на оборот, мородёрство процветало во всю ширь. Грабили всё, что только попадалось, достаточно было для этого одного подозрения, что это "награблено" за время службы в Совете. Грабили все, кому было только ни лень, и этим - жаждой лёгкой и без наказанной наживы вербовали и усиливали добровольческие отряды. Избитых, изувеченных арестованных отправляли в Следственные Комиссии и приводили только половину-треть, остальные оставались по дороге для торжественнаго пира ворон. Но и довезённые до Следкома лишены были какой-либо защиты со стороны свидетелей, так как они помимо Следственной Комиссии находились всецело в руках Коменданта, и не редко в пылу пьянаго разгула эти представители "Всенародной" Власти присылали за ними конвоиров и увозили в ближайший лес, где и разстреливались пьяной бандой.
Да и играли ли белогвардейские Следкомы действительно роль безпристрасных Следственных Комиссий, какую им хотело придать "демократическое" земство. Предо мною лежат ряд протоколов этих Комиссий, в которых в большинстве случаев постановления базируются на заявлении одного лица, говорящаго, что он "ярый" большевик, и этого было достаточно, чтоб отдать обвиняемаго в руки Комендантскаго "Правосудия" или отправить в Екатеринбург, откуда почти ни кто не возвращался. [41]
К этому же периоду относится официальное введение порок. Пороли плетями, пороли шомполами, пороли мужчин, женщин и детей, вторых предворительно изнасиловав.
Не точные данные не дают возможности подвести итоги пострадавшим от произвола "Народной Власти", но даёт возможность сказать, что перепорото или избито не менее 20% всего населения Екатеринбургской губернии.
Такое положение не могло не отразиться на психологии масс, и более сознательная часть населения, ждавшая белогвардейцев, начала отворачиваться от них. Это вызвало усиление полномочий и власти Комендантов с одной стороны, и усиление репрессий с другой.
В итоге недовольства, временно скрытаго, начались официальные массовые разстрелы, и в первую очередь они обрушились на революционный заводский центр. Власть окончательно перешла к пьяным охранникам и Комендантам. Заводы и фабрики застонали от мук, боли и оцепенели от творимых ужасов. Но постепенно это оцепенение переходило. Начались раздаваться голоса протеста, они были разрознены, одиноки, а сыск и репресии были спаяны единодушно. На помощ официальной власти помимо кулачества ещё пришли вернувшиеся хозяева и управители заводов. Каждаго протестующаго тотчас же изгоняли из завода или предавали в руки разгулявшейся контр-революции. Попытки к организационному протесту кончались тем, что начинались массовые разстрелы. Один Верхотурский уезд с его заводами Надеждинским, Тагильским и Алапаевским дали до 8 тысяч разстрелянных и замученных различными способами.
Предо мною лежит список жертв Колчаковскаго произвола с описанием зверств. Где есть всё: выкапывание глаз, обрезывание ушей и носов, штыковые и ружейные раны по несколько, а то и десятки ран, и, главное, вырезывание половых органов. Но верх совершённых зверств достиг, главным образом, в Алапаевском уезде, где "Народная Демократическая" Власть заполнила шахты Кизиловских копий полуживыми людьми. Обречённых, приговорённых к смерти, приводили к краю шахты и делали залп. Мёртвые падали в эти шахты, полуживых сбрасывали туда же на глубину 30-40 саженей. Такая вокханалия продолжалась месяцами. В процессе дел, прошедших чрез Чека, свидетели говорят, что Кизиловские шахты погребли до 2000 человек, половина из которых сброшена была полуживыми, и стон стоял долгие дни над шахтами, пока эти полуживые в ранах и муках среди царства мёртвых саму не превращались в подобных им.
Я не буду здесь касаться отдельных руководителей, исполнителей этих ужасов ибо их слишком много, и часть их понесла уже заслуживающую кару. Но на ряду с этим нельзя обойти молчанием двух выдающихся палачей: это князя Вяземскаго и подпоручика Ермохина. Первый из них свирепствовал в [42] Верхотурском уезде и дела Кизиловские - дела его руки. Этот выродок дворянской крови задался целью мстить рабочим и крестьянам так, по его выражению, "чтоб черти могли под звуки стонов в аду танцевать". И действительно со своим отрядом он больше пролил крови и замучил Советских работников и тех, кто не мог мириться с диким произволом, чем каждый другой в отдельности. Другой - Ермохин, правая рука Коменданта города Екатеринбурга Домантовича, свирепствовал в Екатеринбурге и его уезде, и работа его рук сейчас видна вокруг города в виде безсловестных памятников - могильных холмов, в которых зарыты жертвы белаго террора.
В своём безсильном бешенстве белогвардейцы, конечно, не были одиноки, не все отвернулись от них при виде дикой расправы над беззащитными женщинами и детьми. Одной из первых общественных групп (исключая офицерство) примкнуло к "демократической" Власти духовенство, приветствуя в лице белогвардейцев своё сытое довольство и превкушая возвращение под сень поповской лжи отвернувшейся от них паствы.
Веря в торжество и незыблемость установившейся Буржуазной диктатуры, оно пользовалось каждым удобным случаем, чтобы призвать на головы большевиков громы небесные. Во всех церквах с высоты амвона раздавалась "Анафема" Красным. Всюду шла травля и призывы выдавать большевиков и уничтожать "Красноголовых". Поощряя все зверства и дикую расправу, они сами не пропускали удобнаго случая, чтоб уколоть, нанести ни чем неоправдываемое чувство оскорбления своим "пасомым", которые так или иначе были связаны с отступившей Красной Армией.
Упоённые временным успехом контр-революции, провозглашая ей многолетие, устраивая торжественные похороны убитым белогвардейцам, оплакивая разорение Буржуазии, духовенство отказывалось отпевать убитых и замученных белогвардейцами красноармейцев и Советских работников, а так же не разрешало хоронить их на общих кладбищах, подчёркивая в этом случае, что они безбожники, преданы анафеме, одержимые бесом и не достойны "его святых молитв". Но это было только моральное воздействие, было бы не договорено, если б не сказать, что попы действовали не только словом, но и делом. Не удовлетворясь ролью Благославляющаго зверства и агитацией, они превратились в жандармов и не редко указывали сыщикам тех, кого последние розыскивали; сами делали доносы, ходили на обыски и фигурировали свидетелями на суде, доказывая, что подсудимый "ярый" большевик, много сделал как ему, так и "другим зла", но по-искариотски он ему по заповеди божьей "прощает". Призыв к убийству продолжался с кафедры церковной и кафедры открытой до конца белогвардейской авантюры, которая с нашей точки зрения была осуждена [43] на гибель с первых дней ея существования.
Но ведь если "демократическая" власть официально терроризировала население с целью подавить раздавшиеся кругом протесты, и если ей помогали в этом кулачество, буржуазия и духовенство, то где же была группа общественной мысли и Социал-революционеры всех толков? По чьему они, проттествующие в данный момент, когда рабочий во имя своего освобождения творит насилие над буржуазией, не проттествовали против насилия, творимаго буржуазией над рабочими? Что делали они, и чем были заняты эти "представители" рабочаго класса, да и играли ли они какую либо политическую роль в данный момент?
Как только их политические противники (большевики) потерпели временную неудачу, меньшевики и социал-революционеры занялись востановлением своих земств, которые в последствии Колчаком были превращены в Сыскные отделения и любезно представили средства Колчаку на содержание Следственных Комиссий.
Мало меньшевикам было только охватить сетью своих Комиссий деревню, они их создали на фабриках и заводах, якобы с целью "защиты интересов рабочих", но из следственных материалов видно, что меньшевитские комиссии больше занимались вылавливанием большевиков по заводам, чем защитой интересов рабочих. Воспевая хвалебные гимны "Народной армии" и "Народному" Правительству, они и тут остались верны себе - другой рукой душили рабочих, боясь об этом открыто заявить.
Но это была только услуга, как они говорят, по "необходимости", а вот пышные речи, посадка Колчака в седло и целование стремени меньшевитскаго героя, жертвы в 400 тысяч рублей контр-революции, они этого об"яснить не могли до тех пор, пока не поехал с Урала в глубь Сибири в купе с Колчаком, пока собственными руками не разрушили Уральские заводы, Уральскую промышленность.
Реки пролитых слёз, стоны умирающих в Кизиловских копях, официальное разстрелы десятков тысяч рабочих и крестьян, стоны в тюрьмах, эвакуация заводоскаго инвентаря, развалины дымящихся хижин бедняков, развалины заводов, разстрелы 500 человек тюремных арестованных на Шадринских полях; разстрел 800 человек Екатеринбургских заключённых Шадринской "Народной Милицией" в Тобольске, вехи из могильных холмов и трупов по пути их бегства в Сибирь. Вот Вершина Славы, какой достигли ментшевики в купе с эссерами и Колчаком за год своего управления рабочими и крестьянами на Урале, к моменту их полнаго банкротства и бегства за своим ставником Колчаком в Сибирскую тайгу. [44]
Не проводя классовой борьбы, стремлясь примирить не примиримое они били толстым концом палки по рабочим и беднейшему крестьянству и провели в итоге то классовое, хотя бы и не убеждённое, разделение по всему Уралу, в обстановке котораго пришлось строить Советскую Власть, начиная с половины июля 1919 года.
Часть 2