Личные воспоминания Панова Михаила Ивановича о белых тюрьмах и ГВ на ДВ. Часть 2
Часть 1
НА СВОБОДУ
Во второй половине февраля обстановка в лазарете стала изменяться в сторону улучшения содержания больных. Пища стала подаваться хорошая, бельё и постельная принадлежность было всё выдано новое. Выдали всем без исключения верхнюю одежду и по 3000 рублей единовременного пособия. Больные начали поправляться. Лагерная администрация (офицерство) всё чаще и чаще стали появляться в лазарете с целью посещения больных и опроса претензий.
Однажды утром в лазарет заходит вся администрация и с ней толпа наших ребят с заметной переменой на лицах. Толпа была насторожена и вся смотрела на заведующего лагерем поручика Александрова, который был уже без погон и держал в руках какую-то бумажку. Это была телеграмма из Владивостока, которую зачитал поручик Александров в следующем содержании: "Во Владивостоке совершился бескровный переворот, власть перешла в руки земства. Все российские военно-пленные Красноармейцы освобождаются из-под стражи и могут ехать на родину. Пропуска даются только до Читы".
Телеграмма была подписана генералом Розановым. Сначала красноармейцы не поверили этой телеграмме, т.к. она была подписана представителем контрреволюции.
На другой день в подтверждение этой телеграммы поступили официальные сведения о бескровном перевороте не только во Владивостоке, но и в ряде других городов Восточной Сибири, расположенных по линии Амурской жел.дороги. По Китайской же Восточной ж/д линии продолжали оставаться белогвардейские отряды со штабом в г. Чите, во главе с атаманов Семёновым.
Получив официальные сведения, красноармейцы устраивают торжественные выступления с речами тут же в лазарете. Затем собираются все толпой и двигаются сначала в пределах лагеря, а затем и в город с красными флагами, провозглашая во время шествия революционные песни и отдельные выкрики: "Вся власть Советов". Но торжество продолжалось недолго, всего часа два. Японское военное [19] командование запретило красноармейцам устраивать демонстрации в городе и распорядилось загнать всех снова в казармы, поставив свою охрану. Через сутки и японская охрана была снята и мы уже были предоставлены сами себе.
Я уже в это время начинал тоже поправляться и находился в полном сознании. Но мысль об убийстве меня беспокоила сильно. Однажды я поинтересовался посмотреть таблицу, как двигалась температура во время сильных приступов по кривым линиям. Таблица висела у меня на кровати, как и у всех больных. Когда взял эту бумажку и вижу: "Г-н Панов Могилёвской Губернии, Гробовского уезда Носилкинской волости". В таком содержании адреса, написанного кем-то из санитар, я подлинно определил, что меня заживо обрекли похоронить. С этого момента я опять почувствовал ухудшение и снова лишился сознания. Между тем в контору лагеря поступили на всех красноармейцев, в том числе и на меня, из прежних мест заключения личные дела. Моё дело было кончено, рассмотрено. После чего только санитары прекратили надо мной издеваться.
О поступлении личного дела и его рассмотрении мне ничего не было известно, т.к. в это время я был в тяжёлом состоянии болезни. Через 2 дня после повторения приступа я опять пришёл в чувство. Попытался попросить есть, но язык у меня не владел. Пришлось действовать маяком. С этого момента уход за мной как за больным заметно улучшился. Аппетит у меня стал развиваться, и я быстро стал поправляться.
В последних числах февраля я первый раз встал на ноги. После чего уже начал понемногу ходить.
Хотя отношение санитар ко мне и изменилось в лучшую сторону, но я всё время думал, что они убьют меня.
В силу таких обстоятельств я боялся смотреть на человека, кто бы он не был - друг или враг. Болезнь моя превратилась в состояние мании преследования. В первых числах марта 1920 г. предполагалась эвакуация нашего лазарета и вообще всех военно-пленных красноармейцев на Русский остров. Узнав об этом, я решил убежать из лазарета к моменту эвакуации. 3 марта я никем не [20] замеченный вышел из лазарета во двор, а затем и в [город]. Одет был в лазаретный ситцевый серый костюм, сверху в чёрном мундире, а на ногах - старые сапоги.
В городе я никуда не зашёл, боясь того, что санитары бросятся искать меня. Вышел за город и скрылся в развалинах старого военного лагеря, где просидел с утра и до ночи. Сильный ветер выл и бушевал в развалинах крыш. Тоска не поддавалась описанию. А когда стемнело, я двинулся в дорогу. Решил итти на-прямую - куда-нибудь да выйду.
Шёл по снегу без всякой дороги. Верстах в пяти от города я дошёл до высокой горы (в западном направлении), забрался на гору, посмотрел во все стороны и определил, что местность пустынная с широкими необ"ятными равнинами: "Куда ни пойди, там и смерть". Через несколько минут где-то в стороне послышался собачий лай. Я переменил ранее намеченное направление и пошёл туда, откуда доносилось это собачьего лая. Вдруг у меня под ногами зашумело, и я моментально скрылся в высоком густом камыше. Я на мгновение остановился. Нарвал пучёк камыша и зажёг. Поднялся сильный треск, и огонь при помощи ветра быстро выкосил камыш, расчистив мне дорогу. Взятое направление я не менял и двигался к собачьему лаю. Дошёл до жилья. Это была Корейская деревушка, состоящая из 15-20 фанз, разбросанных у подошвы высокой горы. Расположена она верстах в 10-ти от города Н-Киевска. Замёрз. Ноги окоченели и распухли в сапогах. Время было 10 часов вечера. Жители все спят. Где-бы не пытался зайти и обогреться, везде встречался с большими злыми собаками, которые нападали на меня вплотную.
Бродя по деревушке, я заметил - чуть блестит огонёк в одной из фанз. Добрался до этой фанзы и постучал в окно: "Замерзаю, пустите обогреться". Меня впустили. На полу разослан разноцветный соломенный ковёр и шесть человек корейцев сидят и играют в карты, в спички. Начались опросы: "Кто такой? Откуда, куда и зачем?" Стараясь скрыть действительность от корейцев, я отвечал им: "Прибыл из Ново-Киевска с каким-то мужиком на лошади, но он уехал, а меня оставил". Корейцы мне не поверили. Они заключили, что я бывший офицер [21] и с совершением переворота сбежал из Ново-Киевска, боясь расправы. Живя под игом Японии, корейцы вообще сочувственно относятся к Советской власти и решили задержать у себя до утра для выяснения личности. Они строго приказали мне раздеться и разуться, при чём обсуждали между собой вопрос обо мне. Хотя для меня их разговор был не понятен, но некоторые слова можно было уловить, к которым сводился весь разговор, например: "Капитана есь кантроми".
Корейцы игру прекратили. Я лежал на ковре у стенки и следил за всеми их действиями. Стали расходиться по домам. При чём каждый из уходящих, низко наклонившись надо мною, долго смотрел мне в лицо. Четверо ушли, а двое остались. Это были хозяева. Когда гости ушли, делаю и я попытку уходить, заметно сложившееся подозрение со стороны корейцев обо мне, как об офицере. Один из хозяев-корейцев был лет 40, а второй лет 22. Заметив мою попытку к уходу, старший кореец грозно вскричал на меня: "Не ходи, ложись". В такой обстановке я вынужден был подчиниться и лёг. Рядом со мной лёг и молодой кореец, заслонив собою проход к дверям. А старший кореец ушёл к семье в другую комнату. Спустя полчаса, я попросился на двор, имея в виду предварительное ознакомление с запором дверей. Молодой кореец открыл мне дверь. Старший же в это время ещё не спал и, выскочив из своей комнаты, закричал: "Ты опять русской ходишь, заходи комната, то стреляй будем, потрон много есь".
Я спросил у него: "За что вы меня хотите стрелять?" Он ответил злобно: "Мы знам за што, которой ночью бегат, тот жулик есь". Мы зашли обратно в фанзу и легли. Мне не спится. Цель - убежать. На рассвете мой сосед захрапел. Чтобы убедиться, спит-ли он или притворился, я придавил к стене своими ногами ноги соседа и убедил в том, что он действительно крепко спал.
После чего я тихонько перелез через соседа, подошёл к двери, отворил её без скрипа и шума и вышел. Было уже светло, но нигде никого не было. Я пробрался к сопке, поросшей мелким кустарником. Забрался на неё, насбирал сухих листьев, подостлал их на землю и лёг. На этой сопке я [22] пролежал 2 дня и одну ночь. На другой день к вечеру с большим трудом я поднялся на ноги и пошёл обратно по направлению в город.
Почувствовал сильную боль в боку, на котором лежал, на руках и лице была большая опухоль, голова сделалась как пустая, уши и нос совершенно чем-то заслонило, ноги не разгибались в коленях, как палки, словом, я чувствовал себя в состоянии полуокоченевшего.
Километрах в 3-х от корейской деревушки в лощине по дороге в город я увидал барак с высокой железной трубой и направился прямо к нему. В бараке жили корейцы и занимались ремонтом обуви. Их было 12 человек. Под влиянием голода я зашёл в этот барак и попросил есть. Обитатели меня накормили и я пошёл дальше.
Не доходя до города, я видел в стороне на берегу морского залива стог сена, и у меня мелькнула мысль забраться в это сено и лежать до тех пор, пока не приедет за ним хозяин, или по крайней мере полежать сутки двои, а между тем лазарет эвакуируется и можно будет идти в город. Так и сделал. Забрался в сено и, пролежав в нём часов до 12 ночи, я сильно прозяб. Под влиянием холода я вылез из стога, натеребил сена, немного оттащил - метров 5 от стога и зажёг. Ветер разбрасывал огонь во все стороны, и вместо того, чтобы согреться, я опалил на себе всю одежду, обжёг руку и опалил усы, бороду и брови.
Утром 6 марта пришёл в город. Зашёл в первую же попавшуюся избу. Дома была одна хозяйка, которая, определив во мне военно-пленного красноармейца, повела со мной разговор о лагере, при чём сообщила, что лазарет со всем имуществом эвакуируется 7 марта. Узнала об этом она от своего мужа, который где-то служил в вооружённой охране. После чего хозяйка напоила меня чаем, и я ушёл на рынок.
На рынке я встретился с нашими санитарами лазарета, которые подхватили меня под руки и увели в лазарет. При входе в лазарет ко мне бросилась толпа ребят, бодро настроенных, которые старались рассказать о послезавтрашней эвакуации лазарета, а некоторые спрашивали меня о том, где я был и почему так избезображено моё лицо. После чего я лёг спать и проспал целые сутки.
8 марта, действительно, нам выдали тёплое обмундирование, подали лошадей, и мы выехали из [23] Ново-Киевска. На другой день мы прибыли на Русский остров, где поместились в солдатскую казарму выдерживать карантин.
10 марта я убежал с Русского острова в г. Владивосток, где сел на поезд и уехал в г. Никольско-Уссурийск.
11 марта я уже поступил в партизанский [отряд] тов. Шевченко, который стоял в 30 километрах от Н-Усс. на станции Раздольное (в сторону Владивостока). Когда взял в руки винтовку, тогда только и почувствовал себя на свободе. А товарищи, оставшиеся на Русском острове, плыли по течению льстивых обещаний полубуржуазной власти земства.
ЯПОНСКИЙ ПЕРЕВОРОТ
(с 4-го на 5-е апреля 1920 г.)
Наш партизанский отряд стоял на станции Раздольное. Тут же стояли и японские воинские части.
Наши товарищи партизаны после долгой и упорной борьбы, почувствовав некоторую независимость и свободу - склонны были к отдыху и развлечению. Возможности на ст. Раздольное к этому были достаточны. В клубе каждый вечер показывались кинокартины. А между тем враг не дремал.
Рядом с нашими казармами находился японский штаб, замаскированный красным крестом. Сосредоточив все наблюдения через шпионаж, подготовив удар в расплох, японское командование подняло свои войска разом во всех городах дальнего востока (от Владивостока до Хабаровска) против партизанских отрядов и других русских воинских частей.
В ночь с 4-го на 5-е апреля японцы сделали выступления. Наши казармы были окружены и взяты под обстрел. Главные япоснкие силы были сосредоточены у "красного креста". Залповой ружейной и пулемётной стрельбой по нашим казармам в расплох мы были обращены в беспорядочное бегство, взяв направление на гору (влево от ж/д). На горе мы рассыпались в цепь и стали отстреливаться. Командир нашей роты тов. Яковлено в то время уезжал на совещание в Н-Уссурийск, а оставшийся вместо него тов. Смирнов от командования отказался, растерявшись в боевой обстановке. Японцы напирали. Наша цепь не выдержала напора и стала отступать дальше. В это время я пытался взять на себя командование с целью [24] закрепления на позиции с хорошим обстрелом (в Камнях на горе), но попытка моя успеха не имела. В наших рядах появляются раненые.
Бежавший около меня тов. Касьянов упал и крикнул от боли: "Ой, товарищи, ранили". Никто не шёл к товарищу на помощь. Все бежали. Я остановился и с чувства товарищеского соболезнования подошёл к раненому. Было ещё темно. Тов. Касьянов был ранен в правую ногу - в берцевую кость пониже колена. С большим трудом я снял с него сапог, разорвав на нём верхнюю рубашку, и перевязал рану. Нога держалась только на коже. Кость была перебита напрочь. Сделав перевязку, я повёл раненого вслед за отступающими. Начинало рассветать.
Раненый истекал кровью, выбился из сил и стал просить меня о том, чтобы я его оставил, мотивируя тем, что он уже раненый и ему всё равно погибать. В ответ на его просьбу я твёрдо сказал: "Я решил тебя спасти, или мы погибнем оба вместе". Раненый заплакал. Мы друг друга не знали до этого момента, так как были из разных рот.
Сели под кустик берёзок и стали обмениваться мнениями о японцах: будут ли они продолжать преследовать наши части или, выбив нас из посёлка, будут закрепляться на месте. После чего я решил ползти в разведку. Сажен пять отполз и слышу, забормотали японцы совсем недалеко от нас (саженях в 20-ти). Я вернулся к раненому и сообщил ему об этом. Он дрожащим голосом сказал: "Заколют, чёрт возьми". Я подтвердил: "Пожалуй, не помилуют". После чего обратился к раненому о наличии у него партизанских документов. Документы оказались: партизанское удостоверение и несколько песен из партизанской жизни. Обнаружив документы, я вместе со своими документами спрятал их под камень. Только успел это сделать, как вдруг поднимается японская цепь и продвигается вперёд, держа строгий интервал, с винтовками наизготовку.
Чуть за нас не запнулись. И тогда только, сомкнувшись, 5 человек наставили на нас штыки. Один из них спросил нас: "Ваша пальтизана есь?" Оба в голос мы отвечали: "Наша колчака есь".
Нас обезоружили, поставили к нам 2-х часовых, а остальные, догоняя свою цепь, продолжавшую преследование [25] отступающих, побежали бегом.
Наш отряд отступил, взяв направление на деревню Алексеевку. Перестрелка кончилась. Японцы повели нас в посёлок. С трудом мы добрались до посёлка. Раненого пришлось тащить мне почти на себе. Привели нас к японскому штабу, где можно было заметить саму разнообразную обстановку: убитые и раненые таскались в грязи, никем не подбирались, лошади, запряжённые в повозки, в количестве пяти штук, срезанные из пулемёта - лежали на дороге, имущество наше из казарм было стаскано в кучу около штаба.
Русские офицеры целыми толпами выбегали из японского штаба в погонах, вооружались винтовками, садились на лошадей и рыскали по посёлку с целью расправы над оставшимися в посёлке людьми, преданными делу революции. Изредка раздавались залповые выстрела. Освободившаяся с гаубвахты свора белобандитов летела стремглав к японскому штабу и ликовала. На площади собиралась большая толпа народа, у которой проверялись документы.
Я разыскал японского санитара, попросил его сделать раненому тов. Касьянову перевязку. Когда перевязка была сделана, я пробрался в толпу народа, откуда был направлен рабочими в одну из ближайших квартир, где снял военное обмундирование, заменив его рваным пиджаком и шапкой, вышел снова в толпу.
К вечеру в сопровождении одного рабочего я убежал из посёлка.
Было уже темно. Бежать пришлось мелким кустарником. Изорвал на себе всю одежонку. На другой день к вечеру я догнал свой отряд в 35 километрах от станции Раздольное в деревне Кондратеевке. На завтра наш отряд двинулся в путь дальнейшего отступления в сторону Хабаровска.
Через неделю мы прибыли в деревню Красная речка на берег реки Уссури, километрах в 5-ти от г. Хабаровска. Дня через 2 под напором японских войск мы вынуждены были опять отступать. Сначал ехали на пароходе вверх по р. Уссури, а затем, выгрузившись, пошли через Китайскую территорию без всякой дороги, взяв направление на линию Амурской железной дороги.
Шли без продовольствия по лесам и болотам. Недели через 2 выбрались на линию Амурской ж/д, на станцию [26] Ин (километров 200 от Хабаровска).
Здесь были и другие партизанские отряды. В Мае месяце из партизанских отрядов стала формироваться регулярная народно-революционная армия. Наш отряд влился в 6-й Амурский стрелковый полк. Затем полк переименовался в 5-й Амурский, после во 2-й Советский и в последствии стал именоваться 32-м Спасским стрелковым.
НА АМУРЕ
В течении всего лета наши полки были расположены по Амурской железной дороге от Хабаровска к Чите, занимая все города и селения на этой территории. Командовал Амурскими войсками в то время товарищ СЕРЫШЕВ, а военный комиссар был тов. Постышев.
Осенью 1920 г. наши полки были переброшены на станцию Карымскую добивать контрреволюционные банды, выброшенные из Читы регулярными частями Красной Армии. Сам атаман Семёнов, как известно, улетел из Читы на аэроплане за границу. А его банды отступили по линии Китайской Восточной ж/д (Манчжурия, Харб.). По пути отступления белогвардейские банды старались оставить после себя трудно изгладимые следы на железно-дорожном транспорте.
Они сжигали целые эшелоны, как с грузом, так и порожние, взрывали бронепоезда и портили железнодорожные пути.
Наши полки успешно справились с боевой задачей и на этом фронте. Последний бой был принят с контррев. бандитами на станции Даурия КВЖД.
Торжествовать победу над контррев. бандами и праздновать ІІІ-ю годовщину Октябрьской революции часть наших войск из Амурских полков ездили в гор. Читу.
Отторжествовав победу, мы снова уехали на Амур. Наш полк был расположен в дер. Красная Речка, нёс сторожевую службу и занимался военной учёбой.
В ШКОЛЕ
В январе м-це 1921 г. была укомплектована совпартшкола в г. Чите, в которую я и был командирован яч. ВКП(б) на 1 годичные курсы. [27]
В июле м-це наша школа ходила в экспедицию для ликвидации банд барона Унгерна, оперирующих в Бурято-Монголии и выходящих на территорию нашего русского населения.
Банды были ликвидированы. Сам барон Унгерн со всей своей сворой был захвачен в плен и увезён в Иркутск и дальше. Эти боевые действия проделали регулярные войска 5-й Краснознамённой Армии. Закончив экспедицию, наша школа возвратилась к учёбе.
Из России поступили печальные сведения о голоде. Наша школа взяла на себя работу по организации комитетов помощи голодающим России. Вся школа была разбита на тройки, которые ходили по городу, собирали средства и сдавали их в главный комитет для отправки по назначению.
Учёба шла своим чередом, время двигалось. В г. Чите проходило учредительное собрание по оформлению буферного государства Д.В.Р. А там, на Дальнем Востоке готовились новые нападения на наши границы.
Остатки разбитых банд Меркуловщины и других, состоящие в большинстве из обманутых башкиро-татар, поднялись против наших амурских войск в Декабре месяце 1921 года.
К этому времени курс у нас в школе по программе был закончен, и школа была отправлена в распоряжение Амурского Военного командования.
ЕЩЁ НА АМУРЕ
Январь м-ц 1922 г. прошёл в массовой агитационной работе среди населения Амурской области по оказанию помощи фронту - сбор продуктов, белья и т.п. После чего в последних числах января часть наших курсантов принимали бой с белыми бандами на станции Волочаевка Амурской железной дороги. Бой был сильный, и много в нём пало людей с обоих сторон.
Японцы в это время держали нейтралитет и эвакуировались с русской территории.
Белогвардейцы были разбиты и захвачены в плен. Наступило внешнее занятие.
В феврале м-це 1922 г. я был откомандирован в распоряжение Амурского Областного Управления для работы в качестве представителя от Военного Ведомства в г. Хабаровск. В это время на Дальнем Востоке существовали и вновь оформлялись революционные [28] комитеты на местах. В марте м-це Амурским Областным Управлением я был направлен для работы в качестве члена ревкома в саму контр-революционную волость Князе-Волконскую, находящуюся в 30 километрах от г. Хабаровска (на Восток). Население Князе-Волконской волости разбросано в тайге по берегам рек: Амура, Ситы и Обора в радиусе 50 километров. Основные занятия большинства населения рыболовство и охота. Хлебопашеством очень немного, за исключением деревень: Чёрной Речки и Сергеевки.
Дезертирство из армии и бандитизм охватывал в то время всю территорию волости. Особенно с наступлением летнего периода бандитизм стал играть большую роль в жизни мирного населения, бродя по таёжным деревням.
Терялись у населения лошади, рогатый скот, продукты питания и другое имущество. А бандиты пьянствовали за счёт этих утрат. Вооружённой охраны внутреннего порядка и спокойствия был один исключительно надзиратель тов. Богаткин Н. на всю волость.
Ни одного общественного собрания нельзя было провести так, чтобы его не сорвали бандиты. По все волости не было ни одного коммуниста. Словом, почва для существования и развития дезертирства и бандитизма была самая благоприятная.
В такой обстановке трудно было работать и проводить какие-либо мероприятия Советской власти, партии.
В мае м-це 1922 г. правительством проводился в жизнь подоходно-поимущественный с/хоз. налог.
В Князе-Волконскую волость выехал инструктор из г. Хабаровска тов. ЛЫСЕНКО Пётр. Провели собрание, которое было всё-таки в конце сорвано.
Несмотря на срыв собрания, мы приступили к подворному обходу с целью выявления об"ектов д/обложения налогом.
Во время обхода по дворам на инструктора было сделано нападение одним местным бандитом (под кличкой "Долинка"). Бандит нанёс инструктору сначала несколько ударов железной лопаты, затем схватил нож и бросился за ним. Догнав инструктора, бандит нанёс ему два удара ножём.
Одним из ударов перерезал сухожилье правой руки, а другой дал промах, продолжая преследовать [29] инструктора почти до самого здания волостного управления. Будучи в управлении, я увидел в окно такое угрожающее положение инструктора, выскочил из окна, подбежал к бандиту и, наставив ему в грудь "наган", предотвратил дальнейшее нападение на инструктора.
Я сводил инструктора на перевязочный пункт и в своём же сопровождении отправил в г. Хабаровск.
В июле м-це я был переведён в распоряжение Хабаровского уездного Воинского Управления на должность начальника по учёту военно-обязанных и председателем комиссии по борьбе с дезертирством и бандитизмом. В помощь участковому надзирателю был выслан из уездной милиции 1 милиционер т. Соловьёв. Бандит "Долинка" нами был схвачен и с связанными руками назад доставлен в Волостное управление. Вдруг забегает шайка бандитов в количестве 13 человек в здание Вол.упр., отбросила милиционера Соловьёва от двери камеры и освободила бандита.
Вполне оформившаяся шайка бандитов во главе с местным жителем с. Князе-Волконского Ерофеенком Дмитрием Порфирьевичем открыто ходило с огнестрельным нарезным военным оружием в виде карабинов и обрезов.
В первой половине августа главарь шайки Ерофеенко Д. зашёл вечером в квартиру к надзирателю Богаткину и выстрелом из карабина убил его. После чего скрылся в тайгу вместе с своей шайкой. Дело становится всё хуже и хуже. Надзирателя похоронили, председатель Волисполкома т. Жёлтышев И. стал бояться ходить на занятие, секретарь т. Посек Мих. сошёл с ума и помер в больнице.
Выезжающие военные отряды по вызову не могли изловить ни одного бандита. Шайка бандитов во главе с Ерофеенком Д. именовала себя шайкой террористов и вся уже была об"явлена вне закона. Главными помощниками по работе у Ерофеенка были: Кухаренко Федот и Лавренко Степ.
Всё это были молодые ребята, которым бы следовало служить в армии. Бандиты угрожают и мне в работе и жизни на каждом шагу, несмотря на то, что я был хорошо вооружён. [30]
В Сентябре м-це угроза со стороны бандитов для меня всё больше и больше начинает нарастать. Посыпались анонимные записки на моё имя, ночами участились вызовы для каких-то переговоров. Но я записок не боялся, ночью на переговоры ни с кем не выходил и продолжал работать, не покладая рук, по изучению всех бандитских уловок, их движущих силы, их связи и укрывательства.
Находясь в полной оторванности от руководства со стороны вышестоящих организаций, но снабжённый широкими правами по борьбе с бандитизмом и дезертирством, я стал придумывать методы борьбы, направленные к разложению шаек бандитизма, по своей собственной инициативе. Во второй половине сентября я написал воззвание к крестьянской молодёжи следующего содержания:
"Товарищи крестьянская молодёжь, откликнитесь на зов трудового населения, настрадавшегося в кабале интервенции за годы гражданской войны. Давно ли прошло то время, когда на Амурских берегах и в водах Амура таскались изуродованные трупы Ваших отцов и братьев, а японская интервенция не имела никаких пределов насилия над мирным населением.
Только ещё 8 месяцев мы живём в мирной обстановке, и то уже чувствуется огромное изменение в сторону улучшения жизни трудящихся. Никакой нагайки у нас в народно-революционной армии не имеется, а вся дисциплина основана на самосознании и добровольном подчинении старшим товарищам в борьбе и работе.
В рядах Нар-Рев. Армии имеется много уставших борцов, сражающихся на кровавых фронтах против врагов с первых дней революции. Им этим борцам необходимо нужна смена. А заменить их можете только Вы: молодая, живая, сильная, надёжная смена.
Некоторые товарищи из среды бедняцкой крестьянской молодёжи уже успели впасть в грубые ошибки вплоть до совершения преступлений, но всё это исправимо. Первомайская амнистия прикрывает все преступления при добровольной явке в армию (если преступление предусмотр. наказанием не свыше 1-го года тюремного заключения)".
В конце этого воззвания об"явил явку для записи в ряды армии.
Воззвание было размножено и разослано по всем [31] деревням.
Зашевелилась молодёжь. Началась добровольная явка для отправки в Уездное Воинское Управление, усиливаясь с каждым днём. Устраивались вечера с моим присутствием. А бандитам такое дело не нравилось. На один из вечеров в дер. Чёрная Речка явился бандит Василенко Павел и открыл во дворе стрельбу из обреза трёхлинейной винтовки. Молодёжь всполошилась, обезоружила бандита и передала мне оружие.
Будучи подкреплённый инициативной молодёжью и сдвигом её в желательную сторону, у меня зародилась единственная мысль и забота о том, как бы разложить шайку бандитов во главе с Ерофеенком.
Второй помощник главаря шайки бандитов был молодой парень Кухаренко Федот. Родственники его жили по соседству с моей квартирой (домов через 5 в той же улице). Хотя Кухаренко был и активный бандит, но новый человек в шайке, он недавно ушёл из дому. Родители его жалели и были против того, что он ушёл не в армию, а в шайку бандитов.
Учитывая всё это, я через родителей Кухаренка вызвал его на 1-е Октября вечером в свою квартиру для переговоров о добровольной явке в армию.
Кухаренко действительно явился и после переговоров был склонен к тому, чтобы бросить бандитизм и явиться в армию. Но зная о том, что их шайка об"явлена вне закона после убийства надзирателя Богаткина Ерофеенком, я не верил в возможность с последующей расправой над ними за совершённые ими преступления. Я не поверил Кухаренку о добровольной явке в армию.
Я верил только в единственную возможность и необходимость разложения и уничтожения шайки на месте, начиная с ей главаря Ерофеенка. Поэтому я предложил Кухаренку послать на 2-е число Октября 1922 г., т.е. на другой день ко мне на квартиру для личных переговоров Ерофеенка Д., при чём предупредил, чтобы явка была без оружия.
И вот 2 октября часов в 10 вечера в мою квартиру явился главарь шайки бандитов. Я навёл на него "наган", скомандовал: "Руки вверх", и произвёл личный обыск. Он был без оружия и трезвый. После чего посадил его за стол, и начались между нами переговоры. [32]
Вопросы у меня для переговоров с ним были приготовлены заранее.
Прежде всего я начал задавать вопросы Ерофеенку о том, как он мыслит о добровольной явке в армию с тем, чтобы искупить часть своей вины за совершённые преступления.
В ответ на заданные вопросы, касающиеся явки в армию, со стороны Ерофеенка последовали самые отрицательные выводы, заключающиеся в том, что явку в армию Ерофеенко расценивал одинаково с петлёй ему на шею или - пулей в лоб.
Переходя к другим вопросам, я прямо перед ним поставил вопрос - за что он убил участкового надзирателя Богаткина Николая, оставив 6 человек сирот без куска хлеба на произвол судьбы.
На этот вопрос Ерофеенко ответил: "Богаткин мне был должен 90 руб. золотом и долг платить отказался. За этот долг я и убил его".
Во всё время наших переговоров вокруг моей квартиры был шорох и шопот. Двор был глухой. В нём не было никого. Бандиты, ожидая худшего исхода переговоров, были насторожены.
Время было около 12 часов ночи. Говорить с Ерофеенком больше было не о чем, и я предложил ему выйти из квартиры в моём сопровождении. В коридоре было темно. Сопровождая бандита, я захватил с собой стоящий в углу обрез трёхлинейной винтовки, отнятой у Василенко, заряженный пятью патронами, и взял в запас 3 обоймы патрон, засунув их наскоро в карман пиджака, после чего вышел вслед за бандитом. Бандит, выйдя из дверей квартиры и ничего не подозревая, пробрался возле стенки к калитке. И когда стал отворять ворота с задвижки, я в это время сзади произвёл выстрел в упор - прямо в голову бандита. Бандит упал и даже не крикнул. Делать и ждать мне тут было нечего. Задача выполнена. Бандит убит. Шайка разложена.
Задним ходом я быстро пробрался на берег реки Ситы и скрылся в кустах орешника. В улице около моей квартиры поднялся шум, рёв, площадная брань, суетня. Бандиты бросились искать меня в заднем дворе квартиры, по ближайшим баням и конюшням.
[…] через полчаса я уже был на другом берегу реки Ситы - далеко в стороне от дороги. Во [33] избежании погони, могущей быть со стороны бандитов, дорогой я не пошёл, а стал пробираться стороной по направлению г. Хабаровск. Утром 3 октября я уже был в Хабаровской уездной милиции с докладом о случившемся.
Получив благодарность от начальника Хабаровской уездной милиции за столь смелый и резкий поступок (в тогдашних условиях), я пошёл доложить об этом же и своему непосредственному начальнику Хабаровского Воинского управления - Максимову. После чего мне был предоставлен 2-х недельный отдых, и я определён был в резерв командного состава.
Поселился жить на квартиру к товарищу Лысенку Петру (б.инструктор, которого я спас от нападения бандита в с. Н-Волк.).
Тут же в городе жила в то время семья убитого уч.надзирателя Богаткина, которая, узнав о мести за своего отца, не раз благодарила меня. Из с. Князе-Волконки неоднократно поступали письма от мужиков в мой адрес с благодарностью за разложение шайки бандитов. В одном из писем подробно было описано, как повлияло убийство Ерофеенка на остальных бандитов.
Живя около м-ца в г. Хабаровске, я узнал через знакомых товарищей, что партизан Касьянов, которого я спас во время Японского переворота на ст. Раздольное, проехал домой в Вятскую губернию.
По окончании предоставленного мне отпуска я был назначен начальником по учёту военнообязанных на станцию Раздольное. Но Хабаровской врачебной комиссией был освобождён от работы и уволен в двухмесячный отпуск.
В декабре м-це 1922 г. в г. Чите при штабе 5-й Краснознамённой армии прошёл через аттестационную комиссию и переведён из комсостава в бойцы. После чего по возрасту бы уволен в бессрочный отпуск на основании приказа Реввоенсовета Дальне-Восточной Республики.
На этом и закончилась […] служба, полная переживаний […] [34]
ЦДООСО.Ф.41.Оп.2.Д.186.Л.6-34.
НА СВОБОДУ
Во второй половине февраля обстановка в лазарете стала изменяться в сторону улучшения содержания больных. Пища стала подаваться хорошая, бельё и постельная принадлежность было всё выдано новое. Выдали всем без исключения верхнюю одежду и по 3000 рублей единовременного пособия. Больные начали поправляться. Лагерная администрация (офицерство) всё чаще и чаще стали появляться в лазарете с целью посещения больных и опроса претензий.
Однажды утром в лазарет заходит вся администрация и с ней толпа наших ребят с заметной переменой на лицах. Толпа была насторожена и вся смотрела на заведующего лагерем поручика Александрова, который был уже без погон и держал в руках какую-то бумажку. Это была телеграмма из Владивостока, которую зачитал поручик Александров в следующем содержании: "Во Владивостоке совершился бескровный переворот, власть перешла в руки земства. Все российские военно-пленные Красноармейцы освобождаются из-под стражи и могут ехать на родину. Пропуска даются только до Читы".
Телеграмма была подписана генералом Розановым. Сначала красноармейцы не поверили этой телеграмме, т.к. она была подписана представителем контрреволюции.
На другой день в подтверждение этой телеграммы поступили официальные сведения о бескровном перевороте не только во Владивостоке, но и в ряде других городов Восточной Сибири, расположенных по линии Амурской жел.дороги. По Китайской же Восточной ж/д линии продолжали оставаться белогвардейские отряды со штабом в г. Чите, во главе с атаманов Семёновым.
Получив официальные сведения, красноармейцы устраивают торжественные выступления с речами тут же в лазарете. Затем собираются все толпой и двигаются сначала в пределах лагеря, а затем и в город с красными флагами, провозглашая во время шествия революционные песни и отдельные выкрики: "Вся власть Советов". Но торжество продолжалось недолго, всего часа два. Японское военное [19] командование запретило красноармейцам устраивать демонстрации в городе и распорядилось загнать всех снова в казармы, поставив свою охрану. Через сутки и японская охрана была снята и мы уже были предоставлены сами себе.
Я уже в это время начинал тоже поправляться и находился в полном сознании. Но мысль об убийстве меня беспокоила сильно. Однажды я поинтересовался посмотреть таблицу, как двигалась температура во время сильных приступов по кривым линиям. Таблица висела у меня на кровати, как и у всех больных. Когда взял эту бумажку и вижу: "Г-н Панов Могилёвской Губернии, Гробовского уезда Носилкинской волости". В таком содержании адреса, написанного кем-то из санитар, я подлинно определил, что меня заживо обрекли похоронить. С этого момента я опять почувствовал ухудшение и снова лишился сознания. Между тем в контору лагеря поступили на всех красноармейцев, в том числе и на меня, из прежних мест заключения личные дела. Моё дело было кончено, рассмотрено. После чего только санитары прекратили надо мной издеваться.
О поступлении личного дела и его рассмотрении мне ничего не было известно, т.к. в это время я был в тяжёлом состоянии болезни. Через 2 дня после повторения приступа я опять пришёл в чувство. Попытался попросить есть, но язык у меня не владел. Пришлось действовать маяком. С этого момента уход за мной как за больным заметно улучшился. Аппетит у меня стал развиваться, и я быстро стал поправляться.
В последних числах февраля я первый раз встал на ноги. После чего уже начал понемногу ходить.
Хотя отношение санитар ко мне и изменилось в лучшую сторону, но я всё время думал, что они убьют меня.
В силу таких обстоятельств я боялся смотреть на человека, кто бы он не был - друг или враг. Болезнь моя превратилась в состояние мании преследования. В первых числах марта 1920 г. предполагалась эвакуация нашего лазарета и вообще всех военно-пленных красноармейцев на Русский остров. Узнав об этом, я решил убежать из лазарета к моменту эвакуации. 3 марта я никем не [20] замеченный вышел из лазарета во двор, а затем и в [город]. Одет был в лазаретный ситцевый серый костюм, сверху в чёрном мундире, а на ногах - старые сапоги.
В городе я никуда не зашёл, боясь того, что санитары бросятся искать меня. Вышел за город и скрылся в развалинах старого военного лагеря, где просидел с утра и до ночи. Сильный ветер выл и бушевал в развалинах крыш. Тоска не поддавалась описанию. А когда стемнело, я двинулся в дорогу. Решил итти на-прямую - куда-нибудь да выйду.
Шёл по снегу без всякой дороги. Верстах в пяти от города я дошёл до высокой горы (в западном направлении), забрался на гору, посмотрел во все стороны и определил, что местность пустынная с широкими необ"ятными равнинами: "Куда ни пойди, там и смерть". Через несколько минут где-то в стороне послышался собачий лай. Я переменил ранее намеченное направление и пошёл туда, откуда доносилось это собачьего лая. Вдруг у меня под ногами зашумело, и я моментально скрылся в высоком густом камыше. Я на мгновение остановился. Нарвал пучёк камыша и зажёг. Поднялся сильный треск, и огонь при помощи ветра быстро выкосил камыш, расчистив мне дорогу. Взятое направление я не менял и двигался к собачьему лаю. Дошёл до жилья. Это была Корейская деревушка, состоящая из 15-20 фанз, разбросанных у подошвы высокой горы. Расположена она верстах в 10-ти от города Н-Киевска. Замёрз. Ноги окоченели и распухли в сапогах. Время было 10 часов вечера. Жители все спят. Где-бы не пытался зайти и обогреться, везде встречался с большими злыми собаками, которые нападали на меня вплотную.
Бродя по деревушке, я заметил - чуть блестит огонёк в одной из фанз. Добрался до этой фанзы и постучал в окно: "Замерзаю, пустите обогреться". Меня впустили. На полу разослан разноцветный соломенный ковёр и шесть человек корейцев сидят и играют в карты, в спички. Начались опросы: "Кто такой? Откуда, куда и зачем?" Стараясь скрыть действительность от корейцев, я отвечал им: "Прибыл из Ново-Киевска с каким-то мужиком на лошади, но он уехал, а меня оставил". Корейцы мне не поверили. Они заключили, что я бывший офицер [21] и с совершением переворота сбежал из Ново-Киевска, боясь расправы. Живя под игом Японии, корейцы вообще сочувственно относятся к Советской власти и решили задержать у себя до утра для выяснения личности. Они строго приказали мне раздеться и разуться, при чём обсуждали между собой вопрос обо мне. Хотя для меня их разговор был не понятен, но некоторые слова можно было уловить, к которым сводился весь разговор, например: "Капитана есь кантроми".
Корейцы игру прекратили. Я лежал на ковре у стенки и следил за всеми их действиями. Стали расходиться по домам. При чём каждый из уходящих, низко наклонившись надо мною, долго смотрел мне в лицо. Четверо ушли, а двое остались. Это были хозяева. Когда гости ушли, делаю и я попытку уходить, заметно сложившееся подозрение со стороны корейцев обо мне, как об офицере. Один из хозяев-корейцев был лет 40, а второй лет 22. Заметив мою попытку к уходу, старший кореец грозно вскричал на меня: "Не ходи, ложись". В такой обстановке я вынужден был подчиниться и лёг. Рядом со мной лёг и молодой кореец, заслонив собою проход к дверям. А старший кореец ушёл к семье в другую комнату. Спустя полчаса, я попросился на двор, имея в виду предварительное ознакомление с запором дверей. Молодой кореец открыл мне дверь. Старший же в это время ещё не спал и, выскочив из своей комнаты, закричал: "Ты опять русской ходишь, заходи комната, то стреляй будем, потрон много есь".
Я спросил у него: "За что вы меня хотите стрелять?" Он ответил злобно: "Мы знам за што, которой ночью бегат, тот жулик есь". Мы зашли обратно в фанзу и легли. Мне не спится. Цель - убежать. На рассвете мой сосед захрапел. Чтобы убедиться, спит-ли он или притворился, я придавил к стене своими ногами ноги соседа и убедил в том, что он действительно крепко спал.
После чего я тихонько перелез через соседа, подошёл к двери, отворил её без скрипа и шума и вышел. Было уже светло, но нигде никого не было. Я пробрался к сопке, поросшей мелким кустарником. Забрался на неё, насбирал сухих листьев, подостлал их на землю и лёг. На этой сопке я [22] пролежал 2 дня и одну ночь. На другой день к вечеру с большим трудом я поднялся на ноги и пошёл обратно по направлению в город.
Почувствовал сильную боль в боку, на котором лежал, на руках и лице была большая опухоль, голова сделалась как пустая, уши и нос совершенно чем-то заслонило, ноги не разгибались в коленях, как палки, словом, я чувствовал себя в состоянии полуокоченевшего.
Километрах в 3-х от корейской деревушки в лощине по дороге в город я увидал барак с высокой железной трубой и направился прямо к нему. В бараке жили корейцы и занимались ремонтом обуви. Их было 12 человек. Под влиянием голода я зашёл в этот барак и попросил есть. Обитатели меня накормили и я пошёл дальше.
Не доходя до города, я видел в стороне на берегу морского залива стог сена, и у меня мелькнула мысль забраться в это сено и лежать до тех пор, пока не приедет за ним хозяин, или по крайней мере полежать сутки двои, а между тем лазарет эвакуируется и можно будет идти в город. Так и сделал. Забрался в сено и, пролежав в нём часов до 12 ночи, я сильно прозяб. Под влиянием холода я вылез из стога, натеребил сена, немного оттащил - метров 5 от стога и зажёг. Ветер разбрасывал огонь во все стороны, и вместо того, чтобы согреться, я опалил на себе всю одежду, обжёг руку и опалил усы, бороду и брови.
Утром 6 марта пришёл в город. Зашёл в первую же попавшуюся избу. Дома была одна хозяйка, которая, определив во мне военно-пленного красноармейца, повела со мной разговор о лагере, при чём сообщила, что лазарет со всем имуществом эвакуируется 7 марта. Узнала об этом она от своего мужа, который где-то служил в вооружённой охране. После чего хозяйка напоила меня чаем, и я ушёл на рынок.
На рынке я встретился с нашими санитарами лазарета, которые подхватили меня под руки и увели в лазарет. При входе в лазарет ко мне бросилась толпа ребят, бодро настроенных, которые старались рассказать о послезавтрашней эвакуации лазарета, а некоторые спрашивали меня о том, где я был и почему так избезображено моё лицо. После чего я лёг спать и проспал целые сутки.
8 марта, действительно, нам выдали тёплое обмундирование, подали лошадей, и мы выехали из [23] Ново-Киевска. На другой день мы прибыли на Русский остров, где поместились в солдатскую казарму выдерживать карантин.
10 марта я убежал с Русского острова в г. Владивосток, где сел на поезд и уехал в г. Никольско-Уссурийск.
11 марта я уже поступил в партизанский [отряд] тов. Шевченко, который стоял в 30 километрах от Н-Усс. на станции Раздольное (в сторону Владивостока). Когда взял в руки винтовку, тогда только и почувствовал себя на свободе. А товарищи, оставшиеся на Русском острове, плыли по течению льстивых обещаний полубуржуазной власти земства.
ЯПОНСКИЙ ПЕРЕВОРОТ
(с 4-го на 5-е апреля 1920 г.)
Наш партизанский отряд стоял на станции Раздольное. Тут же стояли и японские воинские части.
Наши товарищи партизаны после долгой и упорной борьбы, почувствовав некоторую независимость и свободу - склонны были к отдыху и развлечению. Возможности на ст. Раздольное к этому были достаточны. В клубе каждый вечер показывались кинокартины. А между тем враг не дремал.
Рядом с нашими казармами находился японский штаб, замаскированный красным крестом. Сосредоточив все наблюдения через шпионаж, подготовив удар в расплох, японское командование подняло свои войска разом во всех городах дальнего востока (от Владивостока до Хабаровска) против партизанских отрядов и других русских воинских частей.
В ночь с 4-го на 5-е апреля японцы сделали выступления. Наши казармы были окружены и взяты под обстрел. Главные япоснкие силы были сосредоточены у "красного креста". Залповой ружейной и пулемётной стрельбой по нашим казармам в расплох мы были обращены в беспорядочное бегство, взяв направление на гору (влево от ж/д). На горе мы рассыпались в цепь и стали отстреливаться. Командир нашей роты тов. Яковлено в то время уезжал на совещание в Н-Уссурийск, а оставшийся вместо него тов. Смирнов от командования отказался, растерявшись в боевой обстановке. Японцы напирали. Наша цепь не выдержала напора и стала отступать дальше. В это время я пытался взять на себя командование с целью [24] закрепления на позиции с хорошим обстрелом (в Камнях на горе), но попытка моя успеха не имела. В наших рядах появляются раненые.
Бежавший около меня тов. Касьянов упал и крикнул от боли: "Ой, товарищи, ранили". Никто не шёл к товарищу на помощь. Все бежали. Я остановился и с чувства товарищеского соболезнования подошёл к раненому. Было ещё темно. Тов. Касьянов был ранен в правую ногу - в берцевую кость пониже колена. С большим трудом я снял с него сапог, разорвав на нём верхнюю рубашку, и перевязал рану. Нога держалась только на коже. Кость была перебита напрочь. Сделав перевязку, я повёл раненого вслед за отступающими. Начинало рассветать.
Раненый истекал кровью, выбился из сил и стал просить меня о том, чтобы я его оставил, мотивируя тем, что он уже раненый и ему всё равно погибать. В ответ на его просьбу я твёрдо сказал: "Я решил тебя спасти, или мы погибнем оба вместе". Раненый заплакал. Мы друг друга не знали до этого момента, так как были из разных рот.
Сели под кустик берёзок и стали обмениваться мнениями о японцах: будут ли они продолжать преследовать наши части или, выбив нас из посёлка, будут закрепляться на месте. После чего я решил ползти в разведку. Сажен пять отполз и слышу, забормотали японцы совсем недалеко от нас (саженях в 20-ти). Я вернулся к раненому и сообщил ему об этом. Он дрожащим голосом сказал: "Заколют, чёрт возьми". Я подтвердил: "Пожалуй, не помилуют". После чего обратился к раненому о наличии у него партизанских документов. Документы оказались: партизанское удостоверение и несколько песен из партизанской жизни. Обнаружив документы, я вместе со своими документами спрятал их под камень. Только успел это сделать, как вдруг поднимается японская цепь и продвигается вперёд, держа строгий интервал, с винтовками наизготовку.
Чуть за нас не запнулись. И тогда только, сомкнувшись, 5 человек наставили на нас штыки. Один из них спросил нас: "Ваша пальтизана есь?" Оба в голос мы отвечали: "Наша колчака есь".
Нас обезоружили, поставили к нам 2-х часовых, а остальные, догоняя свою цепь, продолжавшую преследование [25] отступающих, побежали бегом.
Наш отряд отступил, взяв направление на деревню Алексеевку. Перестрелка кончилась. Японцы повели нас в посёлок. С трудом мы добрались до посёлка. Раненого пришлось тащить мне почти на себе. Привели нас к японскому штабу, где можно было заметить саму разнообразную обстановку: убитые и раненые таскались в грязи, никем не подбирались, лошади, запряжённые в повозки, в количестве пяти штук, срезанные из пулемёта - лежали на дороге, имущество наше из казарм было стаскано в кучу около штаба.
Русские офицеры целыми толпами выбегали из японского штаба в погонах, вооружались винтовками, садились на лошадей и рыскали по посёлку с целью расправы над оставшимися в посёлке людьми, преданными делу революции. Изредка раздавались залповые выстрела. Освободившаяся с гаубвахты свора белобандитов летела стремглав к японскому штабу и ликовала. На площади собиралась большая толпа народа, у которой проверялись документы.
Я разыскал японского санитара, попросил его сделать раненому тов. Касьянову перевязку. Когда перевязка была сделана, я пробрался в толпу народа, откуда был направлен рабочими в одну из ближайших квартир, где снял военное обмундирование, заменив его рваным пиджаком и шапкой, вышел снова в толпу.
К вечеру в сопровождении одного рабочего я убежал из посёлка.
Было уже темно. Бежать пришлось мелким кустарником. Изорвал на себе всю одежонку. На другой день к вечеру я догнал свой отряд в 35 километрах от станции Раздольное в деревне Кондратеевке. На завтра наш отряд двинулся в путь дальнейшего отступления в сторону Хабаровска.
Через неделю мы прибыли в деревню Красная речка на берег реки Уссури, километрах в 5-ти от г. Хабаровска. Дня через 2 под напором японских войск мы вынуждены были опять отступать. Сначал ехали на пароходе вверх по р. Уссури, а затем, выгрузившись, пошли через Китайскую территорию без всякой дороги, взяв направление на линию Амурской железной дороги.
Шли без продовольствия по лесам и болотам. Недели через 2 выбрались на линию Амурской ж/д, на станцию [26] Ин (километров 200 от Хабаровска).
Здесь были и другие партизанские отряды. В Мае месяце из партизанских отрядов стала формироваться регулярная народно-революционная армия. Наш отряд влился в 6-й Амурский стрелковый полк. Затем полк переименовался в 5-й Амурский, после во 2-й Советский и в последствии стал именоваться 32-м Спасским стрелковым.
НА АМУРЕ
В течении всего лета наши полки были расположены по Амурской железной дороге от Хабаровска к Чите, занимая все города и селения на этой территории. Командовал Амурскими войсками в то время товарищ СЕРЫШЕВ, а военный комиссар был тов. Постышев.
Осенью 1920 г. наши полки были переброшены на станцию Карымскую добивать контрреволюционные банды, выброшенные из Читы регулярными частями Красной Армии. Сам атаман Семёнов, как известно, улетел из Читы на аэроплане за границу. А его банды отступили по линии Китайской Восточной ж/д (Манчжурия, Харб.). По пути отступления белогвардейские банды старались оставить после себя трудно изгладимые следы на железно-дорожном транспорте.
Они сжигали целые эшелоны, как с грузом, так и порожние, взрывали бронепоезда и портили железнодорожные пути.
Наши полки успешно справились с боевой задачей и на этом фронте. Последний бой был принят с контррев. бандитами на станции Даурия КВЖД.
Торжествовать победу над контррев. бандами и праздновать ІІІ-ю годовщину Октябрьской революции часть наших войск из Амурских полков ездили в гор. Читу.
Отторжествовав победу, мы снова уехали на Амур. Наш полк был расположен в дер. Красная Речка, нёс сторожевую службу и занимался военной учёбой.
В ШКОЛЕ
В январе м-це 1921 г. была укомплектована совпартшкола в г. Чите, в которую я и был командирован яч. ВКП(б) на 1 годичные курсы. [27]
В июле м-це наша школа ходила в экспедицию для ликвидации банд барона Унгерна, оперирующих в Бурято-Монголии и выходящих на территорию нашего русского населения.
Банды были ликвидированы. Сам барон Унгерн со всей своей сворой был захвачен в плен и увезён в Иркутск и дальше. Эти боевые действия проделали регулярные войска 5-й Краснознамённой Армии. Закончив экспедицию, наша школа возвратилась к учёбе.
Из России поступили печальные сведения о голоде. Наша школа взяла на себя работу по организации комитетов помощи голодающим России. Вся школа была разбита на тройки, которые ходили по городу, собирали средства и сдавали их в главный комитет для отправки по назначению.
Учёба шла своим чередом, время двигалось. В г. Чите проходило учредительное собрание по оформлению буферного государства Д.В.Р. А там, на Дальнем Востоке готовились новые нападения на наши границы.
Остатки разбитых банд Меркуловщины и других, состоящие в большинстве из обманутых башкиро-татар, поднялись против наших амурских войск в Декабре месяце 1921 года.
К этому времени курс у нас в школе по программе был закончен, и школа была отправлена в распоряжение Амурского Военного командования.
ЕЩЁ НА АМУРЕ
Январь м-ц 1922 г. прошёл в массовой агитационной работе среди населения Амурской области по оказанию помощи фронту - сбор продуктов, белья и т.п. После чего в последних числах января часть наших курсантов принимали бой с белыми бандами на станции Волочаевка Амурской железной дороги. Бой был сильный, и много в нём пало людей с обоих сторон.
Японцы в это время держали нейтралитет и эвакуировались с русской территории.
Белогвардейцы были разбиты и захвачены в плен. Наступило внешнее занятие.
В феврале м-це 1922 г. я был откомандирован в распоряжение Амурского Областного Управления для работы в качестве представителя от Военного Ведомства в г. Хабаровск. В это время на Дальнем Востоке существовали и вновь оформлялись революционные [28] комитеты на местах. В марте м-це Амурским Областным Управлением я был направлен для работы в качестве члена ревкома в саму контр-революционную волость Князе-Волконскую, находящуюся в 30 километрах от г. Хабаровска (на Восток). Население Князе-Волконской волости разбросано в тайге по берегам рек: Амура, Ситы и Обора в радиусе 50 километров. Основные занятия большинства населения рыболовство и охота. Хлебопашеством очень немного, за исключением деревень: Чёрной Речки и Сергеевки.
Дезертирство из армии и бандитизм охватывал в то время всю территорию волости. Особенно с наступлением летнего периода бандитизм стал играть большую роль в жизни мирного населения, бродя по таёжным деревням.
Терялись у населения лошади, рогатый скот, продукты питания и другое имущество. А бандиты пьянствовали за счёт этих утрат. Вооружённой охраны внутреннего порядка и спокойствия был один исключительно надзиратель тов. Богаткин Н. на всю волость.
Ни одного общественного собрания нельзя было провести так, чтобы его не сорвали бандиты. По все волости не было ни одного коммуниста. Словом, почва для существования и развития дезертирства и бандитизма была самая благоприятная.
В такой обстановке трудно было работать и проводить какие-либо мероприятия Советской власти, партии.
В мае м-це 1922 г. правительством проводился в жизнь подоходно-поимущественный с/хоз. налог.
В Князе-Волконскую волость выехал инструктор из г. Хабаровска тов. ЛЫСЕНКО Пётр. Провели собрание, которое было всё-таки в конце сорвано.
Несмотря на срыв собрания, мы приступили к подворному обходу с целью выявления об"ектов д/обложения налогом.
Во время обхода по дворам на инструктора было сделано нападение одним местным бандитом (под кличкой "Долинка"). Бандит нанёс инструктору сначала несколько ударов железной лопаты, затем схватил нож и бросился за ним. Догнав инструктора, бандит нанёс ему два удара ножём.
Одним из ударов перерезал сухожилье правой руки, а другой дал промах, продолжая преследовать [29] инструктора почти до самого здания волостного управления. Будучи в управлении, я увидел в окно такое угрожающее положение инструктора, выскочил из окна, подбежал к бандиту и, наставив ему в грудь "наган", предотвратил дальнейшее нападение на инструктора.
Я сводил инструктора на перевязочный пункт и в своём же сопровождении отправил в г. Хабаровск.
В июле м-це я был переведён в распоряжение Хабаровского уездного Воинского Управления на должность начальника по учёту военно-обязанных и председателем комиссии по борьбе с дезертирством и бандитизмом. В помощь участковому надзирателю был выслан из уездной милиции 1 милиционер т. Соловьёв. Бандит "Долинка" нами был схвачен и с связанными руками назад доставлен в Волостное управление. Вдруг забегает шайка бандитов в количестве 13 человек в здание Вол.упр., отбросила милиционера Соловьёва от двери камеры и освободила бандита.
Вполне оформившаяся шайка бандитов во главе с местным жителем с. Князе-Волконского Ерофеенком Дмитрием Порфирьевичем открыто ходило с огнестрельным нарезным военным оружием в виде карабинов и обрезов.
В первой половине августа главарь шайки Ерофеенко Д. зашёл вечером в квартиру к надзирателю Богаткину и выстрелом из карабина убил его. После чего скрылся в тайгу вместе с своей шайкой. Дело становится всё хуже и хуже. Надзирателя похоронили, председатель Волисполкома т. Жёлтышев И. стал бояться ходить на занятие, секретарь т. Посек Мих. сошёл с ума и помер в больнице.
Выезжающие военные отряды по вызову не могли изловить ни одного бандита. Шайка бандитов во главе с Ерофеенком Д. именовала себя шайкой террористов и вся уже была об"явлена вне закона. Главными помощниками по работе у Ерофеенка были: Кухаренко Федот и Лавренко Степ.
Всё это были молодые ребята, которым бы следовало служить в армии. Бандиты угрожают и мне в работе и жизни на каждом шагу, несмотря на то, что я был хорошо вооружён. [30]
В Сентябре м-це угроза со стороны бандитов для меня всё больше и больше начинает нарастать. Посыпались анонимные записки на моё имя, ночами участились вызовы для каких-то переговоров. Но я записок не боялся, ночью на переговоры ни с кем не выходил и продолжал работать, не покладая рук, по изучению всех бандитских уловок, их движущих силы, их связи и укрывательства.
Находясь в полной оторванности от руководства со стороны вышестоящих организаций, но снабжённый широкими правами по борьбе с бандитизмом и дезертирством, я стал придумывать методы борьбы, направленные к разложению шаек бандитизма, по своей собственной инициативе. Во второй половине сентября я написал воззвание к крестьянской молодёжи следующего содержания:
"Товарищи крестьянская молодёжь, откликнитесь на зов трудового населения, настрадавшегося в кабале интервенции за годы гражданской войны. Давно ли прошло то время, когда на Амурских берегах и в водах Амура таскались изуродованные трупы Ваших отцов и братьев, а японская интервенция не имела никаких пределов насилия над мирным населением.
Только ещё 8 месяцев мы живём в мирной обстановке, и то уже чувствуется огромное изменение в сторону улучшения жизни трудящихся. Никакой нагайки у нас в народно-революционной армии не имеется, а вся дисциплина основана на самосознании и добровольном подчинении старшим товарищам в борьбе и работе.
В рядах Нар-Рев. Армии имеется много уставших борцов, сражающихся на кровавых фронтах против врагов с первых дней революции. Им этим борцам необходимо нужна смена. А заменить их можете только Вы: молодая, живая, сильная, надёжная смена.
Некоторые товарищи из среды бедняцкой крестьянской молодёжи уже успели впасть в грубые ошибки вплоть до совершения преступлений, но всё это исправимо. Первомайская амнистия прикрывает все преступления при добровольной явке в армию (если преступление предусмотр. наказанием не свыше 1-го года тюремного заключения)".
В конце этого воззвания об"явил явку для записи в ряды армии.
Воззвание было размножено и разослано по всем [31] деревням.
Зашевелилась молодёжь. Началась добровольная явка для отправки в Уездное Воинское Управление, усиливаясь с каждым днём. Устраивались вечера с моим присутствием. А бандитам такое дело не нравилось. На один из вечеров в дер. Чёрная Речка явился бандит Василенко Павел и открыл во дворе стрельбу из обреза трёхлинейной винтовки. Молодёжь всполошилась, обезоружила бандита и передала мне оружие.
Будучи подкреплённый инициативной молодёжью и сдвигом её в желательную сторону, у меня зародилась единственная мысль и забота о том, как бы разложить шайку бандитов во главе с Ерофеенком.
Второй помощник главаря шайки бандитов был молодой парень Кухаренко Федот. Родственники его жили по соседству с моей квартирой (домов через 5 в той же улице). Хотя Кухаренко был и активный бандит, но новый человек в шайке, он недавно ушёл из дому. Родители его жалели и были против того, что он ушёл не в армию, а в шайку бандитов.
Учитывая всё это, я через родителей Кухаренка вызвал его на 1-е Октября вечером в свою квартиру для переговоров о добровольной явке в армию.
Кухаренко действительно явился и после переговоров был склонен к тому, чтобы бросить бандитизм и явиться в армию. Но зная о том, что их шайка об"явлена вне закона после убийства надзирателя Богаткина Ерофеенком, я не верил в возможность с последующей расправой над ними за совершённые ими преступления. Я не поверил Кухаренку о добровольной явке в армию.
Я верил только в единственную возможность и необходимость разложения и уничтожения шайки на месте, начиная с ей главаря Ерофеенка. Поэтому я предложил Кухаренку послать на 2-е число Октября 1922 г., т.е. на другой день ко мне на квартиру для личных переговоров Ерофеенка Д., при чём предупредил, чтобы явка была без оружия.
И вот 2 октября часов в 10 вечера в мою квартиру явился главарь шайки бандитов. Я навёл на него "наган", скомандовал: "Руки вверх", и произвёл личный обыск. Он был без оружия и трезвый. После чего посадил его за стол, и начались между нами переговоры. [32]
Вопросы у меня для переговоров с ним были приготовлены заранее.
Прежде всего я начал задавать вопросы Ерофеенку о том, как он мыслит о добровольной явке в армию с тем, чтобы искупить часть своей вины за совершённые преступления.
В ответ на заданные вопросы, касающиеся явки в армию, со стороны Ерофеенка последовали самые отрицательные выводы, заключающиеся в том, что явку в армию Ерофеенко расценивал одинаково с петлёй ему на шею или - пулей в лоб.
Переходя к другим вопросам, я прямо перед ним поставил вопрос - за что он убил участкового надзирателя Богаткина Николая, оставив 6 человек сирот без куска хлеба на произвол судьбы.
На этот вопрос Ерофеенко ответил: "Богаткин мне был должен 90 руб. золотом и долг платить отказался. За этот долг я и убил его".
Во всё время наших переговоров вокруг моей квартиры был шорох и шопот. Двор был глухой. В нём не было никого. Бандиты, ожидая худшего исхода переговоров, были насторожены.
Время было около 12 часов ночи. Говорить с Ерофеенком больше было не о чем, и я предложил ему выйти из квартиры в моём сопровождении. В коридоре было темно. Сопровождая бандита, я захватил с собой стоящий в углу обрез трёхлинейной винтовки, отнятой у Василенко, заряженный пятью патронами, и взял в запас 3 обоймы патрон, засунув их наскоро в карман пиджака, после чего вышел вслед за бандитом. Бандит, выйдя из дверей квартиры и ничего не подозревая, пробрался возле стенки к калитке. И когда стал отворять ворота с задвижки, я в это время сзади произвёл выстрел в упор - прямо в голову бандита. Бандит упал и даже не крикнул. Делать и ждать мне тут было нечего. Задача выполнена. Бандит убит. Шайка разложена.
Задним ходом я быстро пробрался на берег реки Ситы и скрылся в кустах орешника. В улице около моей квартиры поднялся шум, рёв, площадная брань, суетня. Бандиты бросились искать меня в заднем дворе квартиры, по ближайшим баням и конюшням.
[…] через полчаса я уже был на другом берегу реки Ситы - далеко в стороне от дороги. Во [33] избежании погони, могущей быть со стороны бандитов, дорогой я не пошёл, а стал пробираться стороной по направлению г. Хабаровск. Утром 3 октября я уже был в Хабаровской уездной милиции с докладом о случившемся.
Получив благодарность от начальника Хабаровской уездной милиции за столь смелый и резкий поступок (в тогдашних условиях), я пошёл доложить об этом же и своему непосредственному начальнику Хабаровского Воинского управления - Максимову. После чего мне был предоставлен 2-х недельный отдых, и я определён был в резерв командного состава.
Поселился жить на квартиру к товарищу Лысенку Петру (б.инструктор, которого я спас от нападения бандита в с. Н-Волк.).
Тут же в городе жила в то время семья убитого уч.надзирателя Богаткина, которая, узнав о мести за своего отца, не раз благодарила меня. Из с. Князе-Волконки неоднократно поступали письма от мужиков в мой адрес с благодарностью за разложение шайки бандитов. В одном из писем подробно было описано, как повлияло убийство Ерофеенка на остальных бандитов.
Живя около м-ца в г. Хабаровске, я узнал через знакомых товарищей, что партизан Касьянов, которого я спас во время Японского переворота на ст. Раздольное, проехал домой в Вятскую губернию.
По окончании предоставленного мне отпуска я был назначен начальником по учёту военнообязанных на станцию Раздольное. Но Хабаровской врачебной комиссией был освобождён от работы и уволен в двухмесячный отпуск.
В декабре м-це 1922 г. в г. Чите при штабе 5-й Краснознамённой армии прошёл через аттестационную комиссию и переведён из комсостава в бойцы. После чего по возрасту бы уволен в бессрочный отпуск на основании приказа Реввоенсовета Дальне-Восточной Республики.
На этом и закончилась […] служба, полная переживаний […] [34]
ЦДООСО.Ф.41.Оп.2.Д.186.Л.6-34.
