(no subject)
Норвежская пейсательница во время Второй Мировой побывала в Москве и обосрала столицу и всю Россию плохо отозвалась о нашей Родине. Когда немцы оккупировали Норвегию, писателка сдристнула убежала в Америку через Россию.
После прочтения опуса сей неуважаемой представительницы народа дегенератов остались смешанные чувства. С одной стороны, печаль, что в совке русские были доведены до такой нищеты, что даже убогие нищеброды норвеги, которые до нахождения американцами в их дикой стране нефти хрен без масла ели, остались в шоке. С другой стороны, в тексте бумагомарательницы налицо явная, я бы сказала, даже пещерная русофобия. Впрочем, после терактов Брейвика вроде ни для кого уже не секрет, что норвеги - самые ярые ксенофобы Европы.
Но меня, главным образом, интересуют два вопроса. Во-первых, каким образом, кто и за что дал этой неумной бабе Нобелевскую премию. А во-вторых, кто это вообще такая. Я в Норвегии жила, норвежских писателей разных изучала, как детских, так и взрослых, даже лично некоторых видела, а о такой никогда не слышала. Что странно, так как своих соотечественников, отметившихся чем-то хоть сколько-нибудь значительным, норвеги всячески выпячивают и прославляют. Оно и понятно, когда поводов для гордости мало, дорог каждый.
Короче говоря, читайте и приобщайтесь к норвежской литературе.
В 1940 году норвежская писательница, нобелевский лауреат Сигрид Унсет провела две недели в Москве, следуя по пути в США. В столице СССР её поразила невообразимая нищета и грязь, а также однообразие русских лиц. Единственное, что показалось ей привлекательным - страсть москвичей к комнатным цветам.
Книга норвежской писательницы, лауреата нобелевской премии Сигрид Унсет (1882-1949) «Возвращение в будущее» (Slgrid Undset, «Tilbake til fremtiden», ASCHENOUG, Oslo 1949) повествует о драматических событиях, связанных с её бегством из оккупированной в 1940 году Норвегии в нейтральную Швецию, а оттуда через СССР и Японию в США. Ниже - описание Унсет её пребывания в Москве летом 1940 года.
+++
Мы знали, что перед Первой мировой войной в Москве проживало 2 миллиона человек. Теперь же в ней было 4 миллиона. А количество жилья, как мне рассказывали, увеличилось незначительно. На фабриках и заводах здесь работают в три смены, и это еще полбеды - есть люди, которые живут и спят в три смены в одной и той же комнате.
Впечатление было такое, что по крайней мере два миллиона жителей Москвы так и ходят круглые сутки по улицам. Нигде и никогда еще мне не приходилось видеть такого огромного, неустанно движущегося потока людей. Вероятно, этот поток можно сравнить с тем, что движется по Бродвею вечером или в часы пик в торговых центрах Нью-Йорка. Но дело в том, что в Москве людские массы перемещаются в любое время суток и по всему городу; я прожила в Москве четыре дня, и мое представление о времени разбилось вдребезги. Мне было трудно понять, зачем, собственно говоря, всё идут и идут эти люди, ведь кругом не было видно открытых магазинов.
+++
В воскресенье, во второй половине дня мы обнаружили на окраине города очередь, которая стояла у входа в крохотный магазин при мануфактурной фабрике. Нам удалось узнать, что в этот магазин поступило с фабрики несколько рулонов хлопчатобумажной ткани. Стоящим в конце очереди не досталось материала, и они были вынуждены уйти домой с пустыми руками, а магазин вновь погрузился в сон. Таким образом, вероятно, нанимаемые государством продавцы получают на неопределенное время бессрочный отпуск.
Все остальные магазины в Москве, как мне показалось, были закрыты. На стеклах так называемых витрин лежал толстый слой пыли, он покрывал, так сказать, образцы товаров. В основном это были сделанные из папье-маше муляжи свиных окороков и тортов, в одном месте я видела детские шляпки, настолько вылинявшие на солнце, что они казались все одинакового серо-коричневого цвета, видела я также какую-то неуклюжую детскую обувь из фетра. Трудно было представить себе, что эти магазины когда-либо работали.
+++
Наши знакомые провезли нас вокруг Кремля, мы объехали на машине вокруг всех его стен. Вид на Кремль с широкого моста через реку показался нам красивым. Заходящее солнце освещало древние сторожевые башни, которые составляли часть стены, а также позолоченные купола в форме луковиц на старинных церквах. При ближайшем рассмотрении кремлевские здания показались мне скорее причудливыми и необычными, нежели красивыми. Честно говоря, мне кажется, что Москва и времен царского правления также не привела бы меня в восторг. Собор Василия Блаженного, расположенный на Красной площади, от самого фундамента до куполов-луковиц выложенный фаянсовыми плитками каких-то ярких цветов, производит впечатление строения восточного стиля, вместе с тем он лишен той красоты и изысканности, которая присуща зданиям на Востоке.
Многие большие, монументальные здания в Москве, построенные в классическом стиле начала XIX века, например Московский университет, очень напоминают здания того же периода, сооруженные повсюду в Европе (и в Америке), но здесь они выглядят более тяжеловесными и неуклюжими, с какими-то ненужными лестницами, колоннадами и фронтонами. Москва с точки зрения архитектурного стиля представляет собой конгломерат Востока и Запада. Но в каком бы стиле ни творили русские архитекторы - в восточном, или в стиле неоклассицизма, или в стиле барона Османа, в котором построены некоторые административные здания, расположенные на Красной площади, в стиле русских деревенских изб с их широкими резными наличниками, выполненными из материала, похожего на кирпич, а также и в стиле любых скопированных с Запада образцов, нашедших воплощение в советских административных зданиях, в общем, во всех случаях - неизменно, - русские варианты всегда производят впечатление более тяжеловесных, менее красивых или еще более уродливых, чем их прообразы.
+++
Мне довелось видеть Красную площадь, когда она была пустынной, подобно степи, когда мавзолей был уже закрыт, и окрестные улицы вобрали в себя стремящийся с Красной площади поток людей: люди струились по улицам, словно муравьи, они все шли, шли и шли. Несколько раз я пыталась войти в битком набитый трамвай, обвешанный людьми, которые ехали, вися на подножках. Вагоны тряслись и подпрыгивали, так как улицы в Москве полны рытвин и колдобин, кажется, что каждую зиму асфальт промерзает насквозь и разрушается, но его не ремонтируют. Mind your step - ступайте осторожно - это предостережение актуально в Москве, как нигде. Ничего не стоит сломать себе лодыжку, наткнувшись на груду растрескавшегося от мороза асфальта, сложенного на обочине тротуара.
Все четыре дня нашего пребывания в Москве мы с Хансом бродили по улицам, исключая то время, которое провели в разных учреждениях, сдавая туда наши бумаги и забирая их обратно, пока наконец наши ваучеры не были обменены на билеты на транссибирский экспресс. Не думаю, что в России больше формальностей, чем в какой-либо другой стране, только здесь все процедуры занимают в шесть-семь раз больше времени, чем в других местах. Русские очень долго смотрят бумаги, перерывают целые груды своих циркуляров и папок, в который раз сверяются с расписанием поездов, как будто видят все это в первый раз в жизни, и так повторяется с каждым новым пассажиром. Когда нужно вычислить, сколько будет два плюс два, то они обязательно делают это на счетах.
+++
Все люди в Москве выглядят такими несчастными (я не видела ни единого улыбающегося человека, исключая сотрудников ресторана транссибирского экспресса). Хотя последние от своих улыбок казались еще более несчастными. Английское слово «stolid», - апатичный, - вероятно, наилучшим образом выражает то, что можно прочесть на лицах русских людей. Но мне следует признаться, что я просто не смогла уловить индивидуальные различия между людьми в России. В Японии, например, людская толпа показалась мне не более однообразной, чем толпа в любом западноевропейском или американском городе. В такой толпе можно увидеть людей красивых и уродливых, умных и глупых, приятные лица и противные рожи. Можно увидеть пожилых женщин, с которыми ты бы с радостью познакомилась, а также таких, с которыми не хотелось бы иметь ничего общего. Несмотря на то что все молодые женщины в Японии одеты в кимоно и все кажутся очаровательными, тем не менее каждая из них очаровательна по-своему. У некоторых из них правильные, изумительно красивые черты лица, другие кажутся вульгарными, но при этом все они не перестают быть симпатичными.
Русские же, как никакой другой народ, поразили меня своим единообразием. В городах ни у кого из мужчин я не видела бороды, при этом все они были небритые, а на лицах у многих из них синяки или ссадины. Одни были в бриджах, другие в шортах, третьи в длинных брюках. Некоторые носили светлые рубашки, распахнутые на груди, кто-то ходил в казачьей блузе, иногда украшенной вышивкой крестиком у воротника: такие надевались поверх брюк и перепоясывались ремнями. Некоторые шли по улице обнаженные до пояса, демонстрируя свое голое загорелое тело. В своем большинстве русские мужчины производили впечатление крепко сбитых, с широкой костью людей, у них были низкие и широкие лбы, большие скулы и большие треугольные носы, далеко выдающиеся вперед.
Эти большие выдающиеся носы красовались и на многих здешних женских лицах, широких и скуластых. У женщин были светлые, темные или рыжие волосы, но все они казались мне на одно лицо. Они были одеты главным образом в тонкие хлопчатобумажные платья, эти платья на многих из них на первый взгляд выглядели совсем неплохо. Но материал, из которого они были сшиты, был на редкость мнущийся, если бы я когда-нибудь осмелилась подарить такой материал на платье кому-либо из своих горничных, то любая из них наверняка почувствовала бы себя смертельно оскорбленной, потому что мы считаем, что невозможно тратить усилия на то, чтобы кроить и шить из подобного материала, который не стоит доброго слова.
Эти несчастные русские женщины наверняка потратили много времени, чтобы сшить платье из такого дешевого убогого материала, при этом трогательным было то, что многие образцы фасонов были взяты из каких-то третьеразрядных европейских журналов мод. Поэтому некоторые из этих ситцевых платьев были скроены так, как кроят вечерние платья, например с целиком голой спиной (вероятно, из соображений экономии материала). Другие были сшиты с рукавами фонариком или из отдельных полос материала так, что через них просвечивает тело. Но почти ни на одной из женщин я не видела чулок (как ни странно, я увидела их только на двух нищенках, при этом непонятно, почему же они не обменяли их на еду). В основном, все женщины, которых я встречала, были обуты на босу ногу либо в хлопчатобумажных носках, что же касается обуви, то в основном я видела лишь парусиновые туфли, галоши да домашние тапочки.
Многие дети ходили босиком, на малышах были лишь какие-то застиранные рубашонки и больше ничего. Правда, в основном они выглядели здоровыми, загорелыми и не такими уж худыми. Кругом было полно детей, и многие женщины явно были в ожидании потомства, которым, вероятно, собирались осчастливить свое государство. Кажется, русские очень любят маленьких детей, и дети производили впечатление хорошо ухоженных. Слава богу, хоть они были ухоженными в этой стране. Очень часто мне приходилось видеть идущего с младенцем на руках мужчину, в то время как позади него шла женщина, нагруженная бумажными свертками. Детские коляски в Москве мне довелось видеть лишь пять или шесть раз за все время пребывания.
+++
До приезда в Страну Советов мне, естественно, довелось слышать и читать очень много противоречивых рассказов о блеске и нищете в этой стране, и я думала, что после этого уже ничто не сможет удивить меня. Но все же что удивило меня, так это впечатление однообразия. Здесь не было никакой разницы между людьми в том смысле, что люди и в центре города, и на окраине были одинаково плохо одетыми, небритыми, одинаково непричесанными, неухоженными. Я наблюдала за людьми, которые жили в старинном здании царских времен, бывшей царской конюшне, они сидели на балконах и пили чай из самовара прямо напротив кремлевских стен, этот район наверняка когда-то принадлежал к числу привилегированных. Теперь же это здание и все здания и дворы вокруг выглядели такими же обветшавшими и запущенными, как и остальные дома, а мужчины и женщины на балконах были также плохо одеты, как и все остальные.
Чего я уж точно никак не ожидала и что поразило меня больше всего - так это вонь. Запах хлопчатобумажного застиранного белья, которое стирают почти без мыла, запах грязных женских волос, запах спален, где ночует одновременно множество людей, которые спят на несвежем белье, я ощущала, проходя летними вечерами мимо открытых окон. В городских дворах пахло мочой и экскрементами; дело в том, что здесь в каждом из них можно было видеть ряд сараев-развалюх, которые служили туалетом. Над городом носился запах гнили, пыльных развалин, трухлявого, заплесневевшего дерева, старой штукатурки и битого кирпича, а также запах сырости, который исходил из трещин домов и выбоин в асфальте.
Одной из составляющих московского запаха был запах какого-то жира, удивительно резкий и неприятный, напоминающий запах горелого растительного масла, которое уже начало разлагаться на ядовитые кислоты. Один из наших знакомых объяснил мне, что так пахнет специальная смазка, которой русские смазывают свои сапоги. Вероятно, это должно быть невыносимо для тех, кто не носит сапог - все время нюхать сапожную смазку. Но все встреченные нами солдаты, естественно, были в сапогах.
+++
Единственное, что примиряет меня с русскими, так это их любовь к цветам. Нельзя сказать, что у них есть парки в нашем понимании, ведь не назовешь же парками жалкие клочки земли, на которых кое-где виднеется травка да ряды чахлых деревьев, или широкие бульвары, пересекающие город, по которым движется нескончаемый людской поток. Русские парки напоминают мне незастроенные пустыри, которые можно встретить повсюду посреди городских кварталов в Бруклине. Мне не приходилось видеть садов рядом с домами. На окраинах Москвы все еще существуют целые улицы, застроенные старыми одноэтажными домами, это индивидуальные жилища, рассчитанные на одну семью, перед каждым из них можно увидеть достаточно большое свободное пространство, где растут старые больные деревья и чахлая трава да бурьян, а также высятся груды бумажного мусора. Вероятно, у живущих здесь нет времени, средств или просто желания привести в порядок эти пустыри перед своим домом.
При этом почти на каждом окне по всей Москве стоят горшки с цветами, их - неисчислимое множество, и некоторые из них такие большие, что вполне способны закрыть перспективу комнаты от посторонних взглядов; возможно, на это и рассчитывают хозяева. Многочисленные герани, а также фикусы также напомнили мне 1880-е годы у нас, в Норвегии, когда эти растения были в моде. Хотя надо признать, что я видела и множество других растений в цветочных горшках, которые успешно росли здесь. Когда я была ребенком, то мне приходилось слышать от некоторых старушек, что цветы в горшках любят спертый воздух и заботливые руки. Вероятно, здесь, в Москве, это им и было обеспечено.
Ханс (сын Сигрид Унсет - БТ) приехал в Советскую Россию очень воодушевленный предстоящей встречей с этой страной. Как и большинство молодых норвежцев, он с большим интересом относился к коммунистическому эксперименту и был готов многое принять. Его возмущение увиденной им реальной действительностью производило, можно сказать, комическое впечатление. Его возмущение было безгранично, когда он узнал, что в России нельзя пить некипяченую воду; подумать только, Москва, город, в котором живет четыре миллиона людей, не имеет хорошей питьевой воды.
Но еще больше его поразили нищие. Среди повсеместной однообразной бедности, среди всех этих неопрятных людей выделяются и вовсе опустившиеся люди, которых государственная система выбросила на самое дно общества и у которых нет иного способа существования, как жить на милостыню. Эти люди здесь, как нигде, являются воплощением нищеты и заброшенности. Они стоят, прижавшись к стенам домов, мимо них движется людской поток, стоят они в грязных лохмотьях, в основном это старые женщины с лицами, задубевшими от грязи и бесприютной жизни, со спутанными, грязными волосами; среди них мы видели и детей. Когда мы раздали наши последние рубли и копейки, то мой сын предложил вернуться домой. Он сказал, что не в силах проходить мимо таких нищих, не имея возможности дать им что-нибудь.
Собственно говоря, ни на что другое мы и не смогли бы потратить наши рубли. Ведь покупать в Москве практически нечего.
+++
Мы возвращались из Коломенского домой через деревню. Квадратные деревянные домики были ветхими, серебристо-серыми. На одном из поворотов, там, где мы выезжали на шоссе, я заметила маленькое красивое окошко мансарды, обрамленное изящной резьбой. Порой такие окошки встречаются в русских деревнях и бывают выкрашены в яркие, радостные тона: небесно-голубой, ярко-зеленый, а то и ярко-красный или белый. В атмосфере этой старинной деревни было ощущение праздника, кое-где я увидела какие-то декоративные хвойные деревья, возле отдельных домов кусты, мальвы, турецкую гвоздику, жимолость, заметили мы и пару увядших роз.
Изнутри эти старые русские избушки отнюдь не идеальные жилища. Повсюду они казались слишком тесными, густонаселенными и слишком близко расположенными одна к другой, чтобы жизнь в них можно было считать вполне здоровой. И все же этот старый тип домов стоило бы каким-то образом сохранить и усовершенствовать. Повсюду в мире уже давно поняли, что жилье на одну семью дает наилучшие условия для сохранения здоровья народа, как физического, так и психического, и особенно это важно для детей. Если государство проводит эксперименты, связанные с коллективизацией сельского хозяйства, то почему бы при этом не сохранить старые деревни, в которых могли бы жить сельскохозяйственные рабочие? И здесь я вновь вспомнила тот период, когда многие на Западе считали, что это экономично и даже прогрессивно - заставлять людей жить многочисленными семьями в наемных квартирах, в больших домах, в тесных кварталах. И вот теперь в России пытаются построить новое общество на фундаменте тех идей, которые европейские демократии уже отвергли как нецелесообразные в свете научного опыта последних 50 лет.
+++
И вот наконец настал час отъезда. В Москве мы пробыли всего четыре дня. Но для меня эти четыре дня показались вечностью.
На железнодорожном вокзале нам пришлось в течение трех часов сидеть на наших чемоданах и ждать. Здесь было полно людей, которых можно назвать отбросами общества, они выглядели еще более ужасно, чем те, кого мы видели ранее. Эти люди сновали туда-сюда вокруг нас и то и дело просили милостыню. Молодые женщины работали носильщиками, но мы уже привыкли видеть, как русские женщины выполняют тяжелую работу, которую у себя дома мы считали исключительно мужской.
(Продолжение следует)
http://ttolk.ru/?p=24856
После прочтения опуса сей неуважаемой представительницы народа дегенератов остались смешанные чувства. С одной стороны, печаль, что в совке русские были доведены до такой нищеты, что даже убогие нищеброды норвеги, которые до нахождения американцами в их дикой стране нефти хрен без масла ели, остались в шоке. С другой стороны, в тексте бумагомарательницы налицо явная, я бы сказала, даже пещерная русофобия. Впрочем, после терактов Брейвика вроде ни для кого уже не секрет, что норвеги - самые ярые ксенофобы Европы.
Но меня, главным образом, интересуют два вопроса. Во-первых, каким образом, кто и за что дал этой неумной бабе Нобелевскую премию. А во-вторых, кто это вообще такая. Я в Норвегии жила, норвежских писателей разных изучала, как детских, так и взрослых, даже лично некоторых видела, а о такой никогда не слышала. Что странно, так как своих соотечественников, отметившихся чем-то хоть сколько-нибудь значительным, норвеги всячески выпячивают и прославляют. Оно и понятно, когда поводов для гордости мало, дорог каждый.
Короче говоря, читайте и приобщайтесь к норвежской литературе.
В 1940 году норвежская писательница, нобелевский лауреат Сигрид Унсет провела две недели в Москве, следуя по пути в США. В столице СССР её поразила невообразимая нищета и грязь, а также однообразие русских лиц. Единственное, что показалось ей привлекательным - страсть москвичей к комнатным цветам.
Книга норвежской писательницы, лауреата нобелевской премии Сигрид Унсет (1882-1949) «Возвращение в будущее» (Slgrid Undset, «Tilbake til fremtiden», ASCHENOUG, Oslo 1949) повествует о драматических событиях, связанных с её бегством из оккупированной в 1940 году Норвегии в нейтральную Швецию, а оттуда через СССР и Японию в США. Ниже - описание Унсет её пребывания в Москве летом 1940 года.
+++
Мы знали, что перед Первой мировой войной в Москве проживало 2 миллиона человек. Теперь же в ней было 4 миллиона. А количество жилья, как мне рассказывали, увеличилось незначительно. На фабриках и заводах здесь работают в три смены, и это еще полбеды - есть люди, которые живут и спят в три смены в одной и той же комнате.
Впечатление было такое, что по крайней мере два миллиона жителей Москвы так и ходят круглые сутки по улицам. Нигде и никогда еще мне не приходилось видеть такого огромного, неустанно движущегося потока людей. Вероятно, этот поток можно сравнить с тем, что движется по Бродвею вечером или в часы пик в торговых центрах Нью-Йорка. Но дело в том, что в Москве людские массы перемещаются в любое время суток и по всему городу; я прожила в Москве четыре дня, и мое представление о времени разбилось вдребезги. Мне было трудно понять, зачем, собственно говоря, всё идут и идут эти люди, ведь кругом не было видно открытых магазинов.
+++
В воскресенье, во второй половине дня мы обнаружили на окраине города очередь, которая стояла у входа в крохотный магазин при мануфактурной фабрике. Нам удалось узнать, что в этот магазин поступило с фабрики несколько рулонов хлопчатобумажной ткани. Стоящим в конце очереди не досталось материала, и они были вынуждены уйти домой с пустыми руками, а магазин вновь погрузился в сон. Таким образом, вероятно, нанимаемые государством продавцы получают на неопределенное время бессрочный отпуск.
Все остальные магазины в Москве, как мне показалось, были закрыты. На стеклах так называемых витрин лежал толстый слой пыли, он покрывал, так сказать, образцы товаров. В основном это были сделанные из папье-маше муляжи свиных окороков и тортов, в одном месте я видела детские шляпки, настолько вылинявшие на солнце, что они казались все одинакового серо-коричневого цвета, видела я также какую-то неуклюжую детскую обувь из фетра. Трудно было представить себе, что эти магазины когда-либо работали.
+++
Наши знакомые провезли нас вокруг Кремля, мы объехали на машине вокруг всех его стен. Вид на Кремль с широкого моста через реку показался нам красивым. Заходящее солнце освещало древние сторожевые башни, которые составляли часть стены, а также позолоченные купола в форме луковиц на старинных церквах. При ближайшем рассмотрении кремлевские здания показались мне скорее причудливыми и необычными, нежели красивыми. Честно говоря, мне кажется, что Москва и времен царского правления также не привела бы меня в восторг. Собор Василия Блаженного, расположенный на Красной площади, от самого фундамента до куполов-луковиц выложенный фаянсовыми плитками каких-то ярких цветов, производит впечатление строения восточного стиля, вместе с тем он лишен той красоты и изысканности, которая присуща зданиям на Востоке.
Многие большие, монументальные здания в Москве, построенные в классическом стиле начала XIX века, например Московский университет, очень напоминают здания того же периода, сооруженные повсюду в Европе (и в Америке), но здесь они выглядят более тяжеловесными и неуклюжими, с какими-то ненужными лестницами, колоннадами и фронтонами. Москва с точки зрения архитектурного стиля представляет собой конгломерат Востока и Запада. Но в каком бы стиле ни творили русские архитекторы - в восточном, или в стиле неоклассицизма, или в стиле барона Османа, в котором построены некоторые административные здания, расположенные на Красной площади, в стиле русских деревенских изб с их широкими резными наличниками, выполненными из материала, похожего на кирпич, а также и в стиле любых скопированных с Запада образцов, нашедших воплощение в советских административных зданиях, в общем, во всех случаях - неизменно, - русские варианты всегда производят впечатление более тяжеловесных, менее красивых или еще более уродливых, чем их прообразы.
+++
Мне довелось видеть Красную площадь, когда она была пустынной, подобно степи, когда мавзолей был уже закрыт, и окрестные улицы вобрали в себя стремящийся с Красной площади поток людей: люди струились по улицам, словно муравьи, они все шли, шли и шли. Несколько раз я пыталась войти в битком набитый трамвай, обвешанный людьми, которые ехали, вися на подножках. Вагоны тряслись и подпрыгивали, так как улицы в Москве полны рытвин и колдобин, кажется, что каждую зиму асфальт промерзает насквозь и разрушается, но его не ремонтируют. Mind your step - ступайте осторожно - это предостережение актуально в Москве, как нигде. Ничего не стоит сломать себе лодыжку, наткнувшись на груду растрескавшегося от мороза асфальта, сложенного на обочине тротуара.
Все четыре дня нашего пребывания в Москве мы с Хансом бродили по улицам, исключая то время, которое провели в разных учреждениях, сдавая туда наши бумаги и забирая их обратно, пока наконец наши ваучеры не были обменены на билеты на транссибирский экспресс. Не думаю, что в России больше формальностей, чем в какой-либо другой стране, только здесь все процедуры занимают в шесть-семь раз больше времени, чем в других местах. Русские очень долго смотрят бумаги, перерывают целые груды своих циркуляров и папок, в который раз сверяются с расписанием поездов, как будто видят все это в первый раз в жизни, и так повторяется с каждым новым пассажиром. Когда нужно вычислить, сколько будет два плюс два, то они обязательно делают это на счетах.
+++
Все люди в Москве выглядят такими несчастными (я не видела ни единого улыбающегося человека, исключая сотрудников ресторана транссибирского экспресса). Хотя последние от своих улыбок казались еще более несчастными. Английское слово «stolid», - апатичный, - вероятно, наилучшим образом выражает то, что можно прочесть на лицах русских людей. Но мне следует признаться, что я просто не смогла уловить индивидуальные различия между людьми в России. В Японии, например, людская толпа показалась мне не более однообразной, чем толпа в любом западноевропейском или американском городе. В такой толпе можно увидеть людей красивых и уродливых, умных и глупых, приятные лица и противные рожи. Можно увидеть пожилых женщин, с которыми ты бы с радостью познакомилась, а также таких, с которыми не хотелось бы иметь ничего общего. Несмотря на то что все молодые женщины в Японии одеты в кимоно и все кажутся очаровательными, тем не менее каждая из них очаровательна по-своему. У некоторых из них правильные, изумительно красивые черты лица, другие кажутся вульгарными, но при этом все они не перестают быть симпатичными.
Русские же, как никакой другой народ, поразили меня своим единообразием. В городах ни у кого из мужчин я не видела бороды, при этом все они были небритые, а на лицах у многих из них синяки или ссадины. Одни были в бриджах, другие в шортах, третьи в длинных брюках. Некоторые носили светлые рубашки, распахнутые на груди, кто-то ходил в казачьей блузе, иногда украшенной вышивкой крестиком у воротника: такие надевались поверх брюк и перепоясывались ремнями. Некоторые шли по улице обнаженные до пояса, демонстрируя свое голое загорелое тело. В своем большинстве русские мужчины производили впечатление крепко сбитых, с широкой костью людей, у них были низкие и широкие лбы, большие скулы и большие треугольные носы, далеко выдающиеся вперед.
Эти большие выдающиеся носы красовались и на многих здешних женских лицах, широких и скуластых. У женщин были светлые, темные или рыжие волосы, но все они казались мне на одно лицо. Они были одеты главным образом в тонкие хлопчатобумажные платья, эти платья на многих из них на первый взгляд выглядели совсем неплохо. Но материал, из которого они были сшиты, был на редкость мнущийся, если бы я когда-нибудь осмелилась подарить такой материал на платье кому-либо из своих горничных, то любая из них наверняка почувствовала бы себя смертельно оскорбленной, потому что мы считаем, что невозможно тратить усилия на то, чтобы кроить и шить из подобного материала, который не стоит доброго слова.
Эти несчастные русские женщины наверняка потратили много времени, чтобы сшить платье из такого дешевого убогого материала, при этом трогательным было то, что многие образцы фасонов были взяты из каких-то третьеразрядных европейских журналов мод. Поэтому некоторые из этих ситцевых платьев были скроены так, как кроят вечерние платья, например с целиком голой спиной (вероятно, из соображений экономии материала). Другие были сшиты с рукавами фонариком или из отдельных полос материала так, что через них просвечивает тело. Но почти ни на одной из женщин я не видела чулок (как ни странно, я увидела их только на двух нищенках, при этом непонятно, почему же они не обменяли их на еду). В основном, все женщины, которых я встречала, были обуты на босу ногу либо в хлопчатобумажных носках, что же касается обуви, то в основном я видела лишь парусиновые туфли, галоши да домашние тапочки.
Многие дети ходили босиком, на малышах были лишь какие-то застиранные рубашонки и больше ничего. Правда, в основном они выглядели здоровыми, загорелыми и не такими уж худыми. Кругом было полно детей, и многие женщины явно были в ожидании потомства, которым, вероятно, собирались осчастливить свое государство. Кажется, русские очень любят маленьких детей, и дети производили впечатление хорошо ухоженных. Слава богу, хоть они были ухоженными в этой стране. Очень часто мне приходилось видеть идущего с младенцем на руках мужчину, в то время как позади него шла женщина, нагруженная бумажными свертками. Детские коляски в Москве мне довелось видеть лишь пять или шесть раз за все время пребывания.
+++
До приезда в Страну Советов мне, естественно, довелось слышать и читать очень много противоречивых рассказов о блеске и нищете в этой стране, и я думала, что после этого уже ничто не сможет удивить меня. Но все же что удивило меня, так это впечатление однообразия. Здесь не было никакой разницы между людьми в том смысле, что люди и в центре города, и на окраине были одинаково плохо одетыми, небритыми, одинаково непричесанными, неухоженными. Я наблюдала за людьми, которые жили в старинном здании царских времен, бывшей царской конюшне, они сидели на балконах и пили чай из самовара прямо напротив кремлевских стен, этот район наверняка когда-то принадлежал к числу привилегированных. Теперь же это здание и все здания и дворы вокруг выглядели такими же обветшавшими и запущенными, как и остальные дома, а мужчины и женщины на балконах были также плохо одеты, как и все остальные.
Чего я уж точно никак не ожидала и что поразило меня больше всего - так это вонь. Запах хлопчатобумажного застиранного белья, которое стирают почти без мыла, запах грязных женских волос, запах спален, где ночует одновременно множество людей, которые спят на несвежем белье, я ощущала, проходя летними вечерами мимо открытых окон. В городских дворах пахло мочой и экскрементами; дело в том, что здесь в каждом из них можно было видеть ряд сараев-развалюх, которые служили туалетом. Над городом носился запах гнили, пыльных развалин, трухлявого, заплесневевшего дерева, старой штукатурки и битого кирпича, а также запах сырости, который исходил из трещин домов и выбоин в асфальте.
Одной из составляющих московского запаха был запах какого-то жира, удивительно резкий и неприятный, напоминающий запах горелого растительного масла, которое уже начало разлагаться на ядовитые кислоты. Один из наших знакомых объяснил мне, что так пахнет специальная смазка, которой русские смазывают свои сапоги. Вероятно, это должно быть невыносимо для тех, кто не носит сапог - все время нюхать сапожную смазку. Но все встреченные нами солдаты, естественно, были в сапогах.
+++
Единственное, что примиряет меня с русскими, так это их любовь к цветам. Нельзя сказать, что у них есть парки в нашем понимании, ведь не назовешь же парками жалкие клочки земли, на которых кое-где виднеется травка да ряды чахлых деревьев, или широкие бульвары, пересекающие город, по которым движется нескончаемый людской поток. Русские парки напоминают мне незастроенные пустыри, которые можно встретить повсюду посреди городских кварталов в Бруклине. Мне не приходилось видеть садов рядом с домами. На окраинах Москвы все еще существуют целые улицы, застроенные старыми одноэтажными домами, это индивидуальные жилища, рассчитанные на одну семью, перед каждым из них можно увидеть достаточно большое свободное пространство, где растут старые больные деревья и чахлая трава да бурьян, а также высятся груды бумажного мусора. Вероятно, у живущих здесь нет времени, средств или просто желания привести в порядок эти пустыри перед своим домом.
При этом почти на каждом окне по всей Москве стоят горшки с цветами, их - неисчислимое множество, и некоторые из них такие большие, что вполне способны закрыть перспективу комнаты от посторонних взглядов; возможно, на это и рассчитывают хозяева. Многочисленные герани, а также фикусы также напомнили мне 1880-е годы у нас, в Норвегии, когда эти растения были в моде. Хотя надо признать, что я видела и множество других растений в цветочных горшках, которые успешно росли здесь. Когда я была ребенком, то мне приходилось слышать от некоторых старушек, что цветы в горшках любят спертый воздух и заботливые руки. Вероятно, здесь, в Москве, это им и было обеспечено.
Ханс (сын Сигрид Унсет - БТ) приехал в Советскую Россию очень воодушевленный предстоящей встречей с этой страной. Как и большинство молодых норвежцев, он с большим интересом относился к коммунистическому эксперименту и был готов многое принять. Его возмущение увиденной им реальной действительностью производило, можно сказать, комическое впечатление. Его возмущение было безгранично, когда он узнал, что в России нельзя пить некипяченую воду; подумать только, Москва, город, в котором живет четыре миллиона людей, не имеет хорошей питьевой воды.
Но еще больше его поразили нищие. Среди повсеместной однообразной бедности, среди всех этих неопрятных людей выделяются и вовсе опустившиеся люди, которых государственная система выбросила на самое дно общества и у которых нет иного способа существования, как жить на милостыню. Эти люди здесь, как нигде, являются воплощением нищеты и заброшенности. Они стоят, прижавшись к стенам домов, мимо них движется людской поток, стоят они в грязных лохмотьях, в основном это старые женщины с лицами, задубевшими от грязи и бесприютной жизни, со спутанными, грязными волосами; среди них мы видели и детей. Когда мы раздали наши последние рубли и копейки, то мой сын предложил вернуться домой. Он сказал, что не в силах проходить мимо таких нищих, не имея возможности дать им что-нибудь.
Собственно говоря, ни на что другое мы и не смогли бы потратить наши рубли. Ведь покупать в Москве практически нечего.
+++
Мы возвращались из Коломенского домой через деревню. Квадратные деревянные домики были ветхими, серебристо-серыми. На одном из поворотов, там, где мы выезжали на шоссе, я заметила маленькое красивое окошко мансарды, обрамленное изящной резьбой. Порой такие окошки встречаются в русских деревнях и бывают выкрашены в яркие, радостные тона: небесно-голубой, ярко-зеленый, а то и ярко-красный или белый. В атмосфере этой старинной деревни было ощущение праздника, кое-где я увидела какие-то декоративные хвойные деревья, возле отдельных домов кусты, мальвы, турецкую гвоздику, жимолость, заметили мы и пару увядших роз.
Изнутри эти старые русские избушки отнюдь не идеальные жилища. Повсюду они казались слишком тесными, густонаселенными и слишком близко расположенными одна к другой, чтобы жизнь в них можно было считать вполне здоровой. И все же этот старый тип домов стоило бы каким-то образом сохранить и усовершенствовать. Повсюду в мире уже давно поняли, что жилье на одну семью дает наилучшие условия для сохранения здоровья народа, как физического, так и психического, и особенно это важно для детей. Если государство проводит эксперименты, связанные с коллективизацией сельского хозяйства, то почему бы при этом не сохранить старые деревни, в которых могли бы жить сельскохозяйственные рабочие? И здесь я вновь вспомнила тот период, когда многие на Западе считали, что это экономично и даже прогрессивно - заставлять людей жить многочисленными семьями в наемных квартирах, в больших домах, в тесных кварталах. И вот теперь в России пытаются построить новое общество на фундаменте тех идей, которые европейские демократии уже отвергли как нецелесообразные в свете научного опыта последних 50 лет.
+++
И вот наконец настал час отъезда. В Москве мы пробыли всего четыре дня. Но для меня эти четыре дня показались вечностью.
На железнодорожном вокзале нам пришлось в течение трех часов сидеть на наших чемоданах и ждать. Здесь было полно людей, которых можно назвать отбросами общества, они выглядели еще более ужасно, чем те, кого мы видели ранее. Эти люди сновали туда-сюда вокруг нас и то и дело просили милостыню. Молодые женщины работали носильщиками, но мы уже привыкли видеть, как русские женщины выполняют тяжелую работу, которую у себя дома мы считали исключительно мужской.
(Продолжение следует)
http://ttolk.ru/?p=24856