Из Рассказов Облачной страны: Письмоводитель и зайцы (4)
(Продолжение. Начало: 1 , 2, 3)
Большой был ходок
- А большой, оказывается, был ходок этот господин Каратати!
Каков вождь, таковы и сподвижники, каков господин, таковы и слуги. Урасака, оказывается, не только монаха весь день стерёг, но и собственное расследование вёл. Созвал челядь, здешнюю и соседскую, послушать проповедь. О бедственном нашем житье в мире суеты. А ведь известно, что даже самых немногословных пробирает на разговоры, когда требуется сидеть и молча слушать! И Сайсин доволен, хотя и цыкал на болтунов, - и главное, Урасака собрал немало пересудов. Правда, большинство из них касается не последнего посещения господином Хранителем Западной столицы, а предыдущего, давнего.
- Он, говорят, хоть и тогда уже в немалых летах был, а ни одной местной красавицы не пропустил. Изо всех званий. Тут кое-кто болтает, что знал он особое слово по бабской части - оно-то и есть Государева Тайна!
Странно. В Срединной столице славы любимца женщин за господином Каратати вроде бы не водилось. Хотя письмоводитель, собственно, и не пытался что-то узнавать о любовных успехах почтенного сановника, тем более - тридцатилетней давности.
- Притянутый крюком желания движется вслепую, не ведая своего пути! - замечает Сайсин.
- И не говори, наставник! - кивает Урасака.
- Хорошо. А имена какие-нибудь называли?
Как выяснилось - ещё как называли. Женщины действительно разные - некоторые из древних, почтенных местных семей, другие - знаменитые красотки из весёлых домов, даже какая-то нищая солеварка затесалась - правда, говорят, тоже была несказанно хороша собой. Как и ожидал Намма, расспросить их, скорее всего, не удастся - одни уже давно умерли, другие в Исконной столице были в паломничестве и отбыли восвояси, третьи просто сгинули без вести. Здесь ещё вспоминают стихи одной дамы, обращённые к Хранителю - Урасака их, впрочем, не запомнил; о солеварке рассказывают трогательную историю - как, покидая её, господин Каратати оставил ей на память не красивые строки (ибо была она неграмотна), а свой халат и шапку, и бедняжка обливала их слезами, пока не зачахла с тоски.
- Другие, впрочем, говорят, что дело было не так, - добавляет Урасака. - Просто господин Хранитель у этой девки был не единственный, как-то в самый неподходящий час к ней явился дюжий рыбак, и пришлось господину спешно покинуть милую, бросив в её хижине всё. На память.
- Ну хорошо. Распространять далее подобные сплетни мы, конечно, не будем, - молвит Намма со всей убедительностью, - однако хотелось бы знать: неужели и в этот раз, будучи глубоким старцем, высокий гость снискал такую же славу?
- Тут дело плохо, - разводит руками Урасака. - Скрывают!
Письмоводитель хмурится: так и знал, что это никуда не приведёт! Но тут внезапно вновь вступает монах:
- Если об этом и ходят разговоры - правдивые ли, клеветнические ли, - то не иначе как в притонах разврата! Увы, изобилует ими Исконная столица, и если б вы знали, кто им оказывает непозволительное покровительство!
- Притоны разврата, говоришь? - оживляется Сюра. - А какой из них тут самый лучший?
Сайсин воздевает руки:
- Что есть «лучший притон»? Ужаснейший! - и деловито сообщает: - Восточное предместье, заведение, отмеченное столетним персиком в саду. По нему и прозывается.
На что только не приходится идти Полотняному чиновнику по долгу службы!
Персик Западного Царства
«Персик Западного Царства» - заведение чистое и, судя по всему, недешёвое. Если бы расследование было явным, можно было бы просто предъявить печать, но при нынешних обстоятельствах это неуместно. Как и во всём городе, здесь бросается в глаза смешение несовместимого: столбы и балки сияют чистой простотою, зато всюду - какие-то красно-зелёные циновки и заморские расписные кувшинчики. Девица, к которой направили Государева гонца, - кажется, ещё молода; искусно накрашена, платье в китайских узорах, на веере - зимородок, из замысловато уложенных волос торчат гнутые шпильки в пядь длиною - почти как на той кабацкой картинке. А поодаль, спиною к письмоводителю, расположился… другой посетитель? Или сводник?
Широкая спина, скромный халат, волосы небрежно перехвачены верёвочкой. Между ним и девушкой стоят несколько тыквенных бутылок, и он по ним что-то сосредоточенно раскладывает. Очередной лекарь? В харчевне - пилюли для пищеварения, в весёлом доме - понятно какие снадобья… Только этого не хватало!
Девица склоняется в приветствии, щебечет что-то любезное с чудовищным заморским выговором, половины не разобрать. Лекарь ловко поворачивается прямо на коленях, смотрит на Намму снизу вверх из-под густых бровей. Ба! Уж не Киноварный ли это Старец?
- Счастливая судьба ведёт тебя, юноша, - молвит он. - Ещё немного, и ты очутишься в подобающую пору в должном месте.
Делает знак: садись! Внимательно приглядывается.
- Вижу: благими приметами отмечен твой облик. Взор тигриный! Или почти тигриный, всяко неплохо. Не позднее тридцать шестого года жизни достигнешь высших отличий по службе. Уши…
Письмоводитель не просил гадать ему по чертам лица. Или тут принято с этого начинать?
- … Прекрасные уши, как у зверя Куя. Невредимым ты избежал уже шести великих опасностей, и в будущем… так-так… не меньше восьми ещё избегнешь. Щёки, подобные плодам персика. Сможешь наслаждаться отменным здоровьем, ежели не предашься излишествам. В правом рукаве держишь нечто, что спасёт тебя ещё до ближайшего полнолуния. В левом… Ээ… Нет, в левом - ничего.
Ну, вот. Великое Святилище ясновидцами не славится - не удивительно, что на этот случай свои услуги предлагает шарлатан. Между прочим, у Наммы в обоих рукавах полно полезных вещей. И должностная печать, и записи, и деньги…
Не особенно прислушиваясь к гаданию, Сюра подсел к девице. Она щебечет: «Осинь плиятно лисезлеть…»
- Искомое лицо ближе, чем ты думаешь, - продолжает Старец.
Вот как тут исполнять тайные поручения? Или это обычная уловка: каждый кого-нибудь ищет, любому рано или поздно предстоит дальняя дорога…
Раз уж он намекает - не спросить ли напрямую?
- В прошлый раз я видел тебя с неким примечательным свёртком. Где он?
Старец подмигивает:
- Не любая одежда всюду уместна. Здесь…
- Одежда, значит. А дальше?
Шарлатан усаживается поудобнее:
- Во младенчестве, - начинает он, - одевали меня в красное. В двенадцать лет надели взрослую шапку, примерили мне родовое облачение Лимонного дома. Потом, с каждым пятилетием, наделяли меня при дворе новым нарядом смотря по чину. В сорок лет отказался я от охотничьего кафтана. В преклонные лета удостоился пожалования, почётного платья. Затем оделся в траур, скорбя о Государе, милостивом своём господине. Ныне же вернулся к истокам и могу носить, что хочу. И куда хочу.
Эта наглость начинает надоедать. Письмоводитель опять краснеет под белилами. Неужто этот молодец и вправду надеется сойти за помолодевшего Хранителя Государевой Тайны? За бессмертного мудреца, или кого он изображает.
- А с которого года обратился ты к скупке краденого? Или - к воровству, грабежу? Или…?
Девица немедленно насторожилась. Поправляет причёску, осторожно вытягивает шпильку - длиной с хороший кинжал. Сюра начеку, коленом прижимает к полу её рукав: и руку не выдернешь, и кидаться не получится.
- Грубая скотина, - шипит она на отличном Облачном наречии. - Не умеешь себя вести, так не ходи в приличные лечебницы.
Вот, оказывается, мы где. А что? Снадобья в тыковках, целебные растирания, советы учёного предсказателя… Недаром говаривал главный сыщик Полотняного приказа: если здоровый лечится, значит, совесть у него больна.
Старец добродушно вскидывает брови:
- Да ладно, начальник!
Так-то лучше. Небожитель пересаживается по-простецки, на задницу, разворачивается к Намме нечистыми ногами. Учёная мина сменяется родной жуликоватой ухмылкой:
- Какая кража, какой грабёж? Это моё законное наследство.
И пригорюнился:
- От матушки…
- Твоя матушка хаживала в дворцовых нарядах?
- Ах, кабы так! Увы, матушка моя - простая женщина из бедной рыбацкой деревни. Воду морскую вёдрами таскала, соль выпаривала, воды не хватало - слезами доливала. А тут явился из вашей Столицы, на радость ей и на горе, важный господин, не то чтоб юн, но ласков и тароват. Часто ли такие люди снисходят к бедным девушкам? Песни пел, сластями кормил, на семью жаловался, ну и всё прочее… А как пришла ему пора возвращаться на восток - уехал, и вестей потом не подавал. Всё, что матушке моей осталось на память - это его наряд да шапка; в них она и пеленала меня, бедного байстрюка. Так я и вырос, обратился к учению, обрёл чистое знание - а всё равно горько, как вспомню матушкины слёзы! Так что всё чисто с этой одёжкой, господин хороший.
- Так. А что сталось с твоей матерью?
- Так увы же! На Заячьем острове она.
- Где-где?
- Он же - Остров брошенных старух. Тут, в заливе. Она, матушка, рано состарилась в горестях своих. Не желая быть в тягость, сказала, рыдая: «Отвези-ка ты меня, сынок, на Заячий остров - не хочу быть тебе обузой!» Нелегко было мне покориться материнской воле - да что делать? Свёз, и сердце моё с тех пор исполнено сугубой тоски!
Сюра, продолжая сидеть на рукаве красотки, уже тоже отирает слезу. Спрашивает:
- Там хоть пресная вода и дикие коренья есть, на острове этом?
- Не то чтоб совсем нет. Но, горе! Там ведь этих брошенных старух и стариков столько - всё подчистую подмели! Живут, подобно голодным духам. А кто и помирает, конечно.
- Так чем же они там живут? - спрашивает Намма.
- Милостью Великого Властителя, чем же ещё?
Письмоводитель начал выспрашивать подробности. По годам всё сходится - бессмертному как раз около тридцати получается. Имени и должности своего отца он или правда не знает, или упорно не желает говорить. Выбивать из него показания не выйдет - если он слывёт святым человеком, шум поднимется непозволительный, и вдвоём с Сюрой Намма может не справиться с почитателями Киноварного Старца. Но кое-что можно спросить по-хорошему:
- А не знаешь, в последнее время на этот ваш остров никаких новых старцев не отвозили?
- Да как же! Слава-то о том острове широко идёт, иные своих старичков сюда за сотни вёрст доставляют. Слезами умываясь, оплатят переправу, попрощаются - и всё!
Очень похоже, что кто-то морочит Намме голову, наводит на ложный след. Но этого не проверишь, не пройдя по тому следу. Лишь бы и он не оказался заячьим.
Сюре, похоже, то же приходит в голову:
- Ну что, господин, сплаваем?
- Ха! - говорит уже несколько успокоившаяся девица. - Да кто ж вас туда пустит! Молоды ещё!
- А кто знает, - качает головою Киноварный Старец. - Знаки-то благовещие налицо. Может, и выйдет у господина.
Подозрения раздражают
Подозрения раздражают порою даже сыщика из Полотняного приказа. Особенно когда он начинает подозревать, что рехнулся.
Полдня Намма расспрашивал всех о Заячьем острове, на который увозят стариков и старух - как бы туда добраться? Все, от господина Саймы до последнего гаванского пьяницы, заверяют его: нет такого острова! Проще всего было бы решить, что Киноварный Шарлатан соврал. Но ведь он на прощанье вывел Намму на холм, махнул рукой в сторону залива: «Вон тот!» И был там остров. И потом письмоводитель его видел, и кое-кому из вопрошаемых показывал, тыкая во влажную дымку сложенным веером: «Ну, вон тот?» - «Увы, господин письмоводитель, не разгляжу. И никогда в этом месте никакого острова не бывало».
Ничего удивительного, что на остров, которого не существует, и лодки не ходят. Ни за какие деньги. По крайней мере - не за те, какими располагает Намма.
Единственный, кто помог письмоводителю сохранить остатки разума, был монах Сайсин. Он о Заячьем острове слышал, и об обычае по части стариков - тоже, и обычай сей считает предосудительным. Где именно лежит тот остров и как туда добраться - он, однако, никогда не любопытствовал. Ибо жизнь наша подобна росинке, и верхом глупости было бы готовиться к долгой старости, когда скончаться можешь во всякий час. От внутренних причин или от гнева властей неправых.
В общем, многие часы потрачены без малейшего толку. Намме даже за обедом кусок в рот не идёт. В отличие от Сюры и Урасаки - те оба уписывают угощение и добавки просят. Вслух, настойчиво - даже неудобно перед родичем.
Впрочем, господина Сайму один гость с телохранителем да слугою не объедят. А вот каково приходится Кудзу? Он ведь с начала лета кормит всю ораву, прибывшую с Хранителем. Хорошо хоть, Каратати-младший прибыл тайно, без многочисленной свиты.
Прибыл и попробовал сдаться чиновнику Полотняного приказа. Не преуспел - и что будет делать дальше? Что там монах говорил о здешних властях: кто самый жестокий? Может, Каратати к ним в узилище навязался, чтобы деда выманить? Надо проверить.
И снова ничего не понятно. Из дома Кудзу средний советник ушёл утром и до сих пор не возвращался. Не появился и к вечеру. Что же, завтра опять идти к господину Усаги? Или во дворец Государева посланца? И скажут там опять, что знать ничего не знают. Удивительно, как они про старшего-то господина Каратати напрочь не забыли - какой, мол, старик? Не видали старика…
- А может, внук-то дома, просто к тебе не выходит? - предполагает Сюра.
И то сказать: отчего бы господин Кудзу стал говорить Намме всё как есть?
- Прячется в усадьбе?
- Там есть где спрятаться, - говорит Урасака. - Хоть в хлеву, хоть на поварне, хоть в нужнике, в конце концов.
- Можно проверить, - решает письмоводитель.
Сидеть в засаде ему и раньше доводилось, а вот самому устраивать засаду - пока ни разу. Но надо же когда-нибудь начинать.
Монаха оставили на попечение господину Сайме. А сами двинулись к дому Кудзу. Намма стучит у ворот, ещё раз осведомляется, не вернулся ли средний советник. А Урасака и Сюра тем временем забрались на внешнюю глинобитную стену и смотрят оттуда, не начнётся ли во дворе какая-нибудь суета. Нет, всё тихо. Намма заходит посмотреть на дорожный припас Каратати-внука: вдруг что-то подскажет подбор вещей, которые тот оставил? Кудзу с сонным видом ходит за письмоводителем, тени их хорошо видны за бумажными дверями. Остальной дом тёмный, никто тут по вечерам не читает, не работает, не выпивает, ничем таким не занимается, чего нельзя делать впотьмах.
И всю ночь тихо. Намма вышел, устроился тоже на ограде. Тепло, сыро, даже когда лежишь высоко от земли, всё равно одежда набирается влаги. Около полуночи письмоводитель чуть не задремал. Удачно, что тут почти никто не держит собак - чтобы зайцев не обижали.
Тихо в Исконной столице. Только время от времени с дерева в саду Кудзу что-то шлёпается в траву с противным звуком. Какие-то местные плоды, а может, древесные лягушки.
Перед рассветом явился рыбак с большой корзиной. Должно быть, с ночного лова, по заказу господина Кудзу - минуя рынок, сразу сюда. Повар к нему вышел, принял корзину - рыбак остался ждать.
Из той части дома, где ночуют носильщики господина Хранителя, кто-то выходит. Направляется к нужнику? Нет, к поварне. Чем-то обменялся с рыбаком и махнул ему рукою: ступай, мол. И - в дом.
Пока тот идёт, громко шаркая ногами, самое время: Намма скатывается вниз, во двор усадьбы, под крыльцо. Сквозь щели между досками видит слабый свет: зажгли фонарь. Зашептались. Голос старшего слуги Хранителя читает вслух по слогам.
- Хозяин пишет: «Пускай не-ме-для кто-нибудь из вас про-во-дит молодого барина на За-пад-ный причал. Лодка будет ждать. С собою ничего брать не сле-ду-ет». Вот незадача! А молодого господина-то и нету!
Иногда трудно решить, действуешь ты расторопно - или опрометчиво. Но уже действуешь. Письмоводитель вылезает из под крыльца. Отряхивается, приосанивается, достаёт из рукава печать, отодвигает створку двери и сообщает ошеломлённым чужим челядинцам:
- Я за него!
Так и отправились
Так и отправились на Остров покинутых старух.
Без возражений со стороны господина Кудзу, конечно, обойтись не удалось - но письмоводитель глядел грозно, вещал непререкаемо, за плечом у него уже объявился Сюра со своим неразлучным мечом. В общем, договорились. Хранителев скороход отправился провожать Намму и его спутников к причалу, а остальным было строго-настрого велено делать что угодно, но разыскать среднего советника и уведомить его о происходящем. Похоже, нигде его не прячут - правда пропал, и Намме это нравится не больше, чем Кудзу.
У причала и впрямь ждёт среди прочих длинная узкая лодка, в ней с веслом стоит долговязый малый без штанов. Внутри сидят ещё четверо гребцов. Скороходу старший кивает, по письмоводителю только взглядом скользнул, а при виде Сюры и Урасаки насторожился:
- Это ещё кто?
- Это со мной, - небрежно заявил Намма. - Так надо!
В Срединной столице и последний лодочник отличил бы служебное платье письмоводителя от среднего советника, но этот вроде ничего не заподозрил - видать, Каратати-младшего раньше не встречал. Получилось!
Моряк из Наммы плохой - всю дорогу он пытался понять, действительно ли лодка идёт к тому острову, на который показывал Киноварный Старец, да так и не разобрался. Ну, ещё и туман мешал - берег из него появился внезапно: белая полоса песка, зелёная - травы, бурая - тропы. А дальше - хижины, домишки, чуть ли не город с хоромами и улицами, только что без стен.
Высадившись, Намма сделал было шаг, но лодочник заступил ему дорогу.
- Расплатиться бы надо, молодой господин, - ехидно говорит скороход.
Письмоводитель достаёт связку монет. Перевозчик качает головой, молвит что-то непонятное. Скороход переводит:
- Нездешние деньги.
И кто тут беззаконно чеканит свою монету? Зайцы? Или старухи? Других денег у Наммы всё равно нет, и платья лишнего, чтобы расплатиться, с собою не захватил. Лук - и тот у Саймы остался.
- Господин! - шепчет Сюра. - А зайка-то при тебе?
- Какой ещё зайка?
- Тряпочный.
- А зачем…
Но не дожидается ответа, лезет в рукав. Достаёт дочкин подарок, развязывает узлы. Внутри и впрямь заморская денежка, сильно стёртая.
- Это тут откуда?
- Не знаю. Так и было, - разводит руками телохранитель.
Ладно, некогда. Письмоводитель потом будет разбираться, откуда у маленькой Садако иноземные монеты. И с какой стати - а главное, когда? - Сюра Гэнгоро так тщательно обыскал его вещи. Не заметил, сам дурак. Это же надо было развязать, осмотреть, завязать как было…
- Подойдёт? - показывает Намма монету. Перевозчик взял, поскрёб, сунул за щеку. Уступил дорогу.
Все вчетвером двинулись вглубь острова, скороход путь показывает. Бегают непуганые зайцы. Бродят с утра пораньше покинутые старухи. Не то чтоб все на одно лицо: вот эта, скажем, - саженного роста, в синей вышитой кофте, с длинным ножом у пояса, с висячими усами, зычно говорит что-то перевозчику на непонятном наречии. Но есть и подлинные старцы - седовласые, чистенькие, неучтивые - проходят мимо, не кланяясь и даже будто бы вовсе не замечая приезжих. Густо заселён Заячий остров, если это действительно он. И живут тут не бедно. Особенно по части заморских товаров.
Около нарядного, красно-зелёного домика Сюра остановился, с любопытством заглянул внутрь. Намма последовал его примеру. Светильник теплится, выхватывая из темноты узор на стене, полку с книгами. Посередине здоровенное расписное изваяние в древнем платье. На табличке надпись старинными знаками: «Самый совершенный человек и первоучитель наш, мудрец Коси». Но скороход торопит - не дал воину сложить песню!
Прошли почти через всё селение. Остановились возле ровной изгороди, провожатый поскрёбся в калитку - та и отворилась. За нею стоит статная, крепкая старуха лет пятидесяти, одета по-простому, а в ушах дырки, в дырках - жемчужные подвески. Но по лицу - не из южных дикарей, женщина как женщина. Смотрит с изумлением, говорит на Облачном наречии:
- Кого это ты притащил? Ну, барин тебе устроит!
Скороход бьёт поклоны, винится:
- Приневолили…
Намма, всё ещё сердитый, выступает вперёд, кланяется:
- Письмоводитель Полотняного приказа Намма из дома Конопли. Смею настоятельно просить о встрече с господином Хранителем Государевой Тайны!
- Ошибся ты, господин хороший, - решительно отвечает старуха и начинает закрывать калитку перед носом у Наммы. Сюра уже готов вмешаться, и вдруг откуда-то из-за изгороди доносится надтреснутый, но звучный голос:
- Ну уж заходи, раз пожаловал! Хоть объяснишь, что стряслось!
Точно - он!
- Точно - он! - шепчет из-за плеча Сюра. Урасака крякает.
Сам Намма, конечно, не опознал бы Хранителя Государевой Тайны среди других здешних старичков. Без почётного платья, вообще одетый по-домашнему, вместо шапки на голове косыночка повязана; лицо не набелённое, морщинистое, длинное - зато с бородкой; костлявые пальцы крутят какой-то лаковый ларчик. Блестящие глазки перебегают с гостей на старуху.
- А мы-то не вас ждали, - говорит она разочарованно.
Письмоводитель отвешивает земной поклон. Ну вот, нашёл. Стоило бы, право, перед тем подумать - а что он, Намма, скажет господину Хранителю при встрече? Подумать, а ещё лучше - спросить заранее ценных указаний на этот счёт.
- В Срединной Столице чрезвычайно обеспокоены безвестным отсутствием господина… - начинает Намма, но старец перебивает:
- Как это - безвестным? Я ж всем сообщил: уезжаю в паломничество! Уже забыли?
- Не забыли и справлялись; но по каким-то причинам господин Кудзу, принимавший вас здесь, объявил о вашем исчезновении. Были предприняты тщательные розыски.
- Кудзу - юноша почтительный, делал, что старшие велят; но чрезмерно усердный - потому делал и больше. А зря, - ворчит Хранитель.
А дальше - что? Пока письмоводитель соображает, старик сам приходит ему на помощь:
- Ну, очень хорошо. Тщательные розыски увенчались успехом, можете доложить, кому положено, что видели меня в добром здравии.
Хорошо бы, но такой доклад у письмоводителя не примут. При всей снисходительности к его молодым летам и скудному опыту.
- Покорнейше прошу уточнить: видели господина в добром здравии - где?
Старуха хихикает. Хранитель поводит плечом:
- Здесь, на Заячьем острове.
- Имеется одно затруднение, - Намма старается говорить казёнными словами, но таким голосом, как разговаривает дома с детьми. Потому что не понятно: старик издевается или всё-таки выжил из ума. - Знающие люди нам говорили, что такого острова не существует.
- Где? Во Дворце, в Срединной столице, по дороге?
- Даже в Великом святилище.
- Нашли кого слушать. Ни об одном из островов Облачной державы, я тебе скажу, нет общего мнения, существует он или выдуман.
- Но как же? Восемь больших островов: Пенный, Одиночный, Четверной, он же Южный за проливом, Девятерной, он же Цукуси, Верный, Главный, Помощный и Тайный. Все собраны Копьём и Вервием Великого властителя земель. Также восемьдесят средних островов и восемь тысяч малых…
- Сам считал? - любопытствует старец. - Тогда добавь ещё и Заячий.
На что они рассчитывают? На одну из Государевых тайн, которая в том и состоит, что некоторые земли ни в учебниках, ни где ещё не числятся? А если Намме и его спутникам поверят, а если сюда казённых землемеров пришлют? Или уверены, что доклада не будет, что письмоводитель отсюда просто не выберется?
- Расскажи юноше подробности, - велит Хранитель старухе.
Она начинает нараспев, с таким западным выговором, что половины слов не разберёшь:
- Как Великий Властитель Копьё забросил, за Вервие потянул, Главный остров-то тяжеленек оказался. Тянет-потянет, вытянул весь, только малый краешек и оторвался, у берега остался. Глянул Великий Властитель: «Мелок островок - на заячий скок!» А верный его Заяц и молвит: «Мне сгодится!» С той поры и зовётся эта земля Заячьим островом, и тут всё по-прежнему хорошо, как при Великом Властителе было. Не всякому сюда путь открыт, не всякому - и отсюда.
Старец подхватывает - на хорошей, столичной Облачной речи:
- Многие века назад правил Поднебесной страною государь Хата, Первый Император. Всё, что хотел, обрёл, и пожелал вечной жизни. Сказали ему: за морем на востоке есть острова бессмертных, и снарядил он на поиски тех островов два корабля, один с сотней чистых юношей, второй с сотней чистых же дев. Доплыв до Заячьего острова, высадились они… И решили тут остаться навсегда. Так и живут до сих пор. С востока и с запада гостей принимают. Сам посуди: такую тайну узнав, кто ж ею делиться-то будет?
Тихо, но внятно Урасака произносит за плечом у письмоводителя:
- Влипли.
Но Полотняные чиновники так легко не сдаются:
- Вынужден просить господина Хранителя проследовать со мною ко двору для личного доклада. Дело, по суждению моему, представляет чрезвычайную важность.
- А письменное предписание у тебя с собой? - ласково спрашивает старик.
Было бы с собой, ты бы его уже читал. Пока письмоводитель подбирает слова, вновь вмешивается старуха:
- Бумаги - ладно! Мальчиков, мальчиков-то вы куда дели?
- Каких мальчиков? - окончательно растерялся письмоводитель, а Сюра, скрипнув доспехом, небрежно спрашивает:
- Этих, что ли?
И отодвигается, освобождая проход. За порогом стоят двое: средний советник Каратати и Киноварный Старец.
- Опаздываете! - укоризненно качает головой Хранитель. - Чтоб это было в последний раз!
Оба кланяются, средний советник начинает длинно и путано извиняться за промедление, Старец его прерывает:
- Понимаешь, батюшка, племянник меня сам разыскал. Ну, выпили чарку-другую, засиделись, заболтались… проспали в общем!
- Винопийство тебе не пристало! - укоризненно говорит хозяйка. - Оно жизнь сокращает, тебе ли не знать, обормоту!
- Ну так гость же, матушка!
- Что - гость? У нас вон тоже гости - мы их, что ли, пьяными напоили?
И захлопотала, убежала за занавеску, загремела посудой. Только тут письмоводитель сообразил, что из задней части дома всё это время доносился мерный глухой стук - словно кто-то рис в ступе толок.
- Я-то думал сам вас познакомить… - вздохнул Хранитель. - Ну, садитесь. Перекусим, потолкуем… Серебро-то привёз?
- Да, дедушка! - Каратати-младший встряхивает тяжёлым рукавом. - Буду счастлив услышать твою волю.
Но пока бывшая солеварка не принесла чашки с едою, господин Хранитель медлил, прочёл стихи о сменяющихся поколениях, представил сыну и внуку письмоводителя. Те выразили радость по случаю приятного знакомства. Намма тоже не подал виду, что явился на Заячий остров незваным. Сюра со слезами на глазах умилённо смотрел на встречу родичей после разлуки.
За обедом старик, наконец, перешёл к делу:
- Вернёмся в Столицу все вместе. Пришла пора открыть Государю его Тайну.
Письмоводитель косится на среднего советника. Тому явно хочется спросить: а в какую столицу? Которому государю? Но - сдержался.
Старик продолжает:
- Потом представлю вас обоих ко двору. Тебя, - кивает он внуку, - там, конечно, и так уже знают. Но увидят в новом свете. Примчался за тысячу вёрст выручать деда… А ты, сынок, ради всех богов, не веди себя там, как в кабаке. Дитя, воспитанное матерью, но впитавшее почтительность к отцу… А что ты вёл простую жизнь и знаешь нужды народные, по твоей роже и так очевидно. Придумают вам подобающие должности, и я наконец буду за вас спокоен.
- А матушка? - спрашивает Киноварный.
- Я тут останусь, - говорит старушка. - У вас на востоке и ходят, и говорят не по-нашему. Позориться не хочу, а переучиваться поздно.
Да, представить её в роли столичной дамы… Пожалуй, она права.
- Надеюсь, Кудзу не подведёт, - пожевал губами Хранитель. - Отбыть мы должны втайне и путешествовать - незримо.
- Дело привычное! - откликнулся его сын.
(Продолжение будет)
Большой был ходок
- А большой, оказывается, был ходок этот господин Каратати!
Каков вождь, таковы и сподвижники, каков господин, таковы и слуги. Урасака, оказывается, не только монаха весь день стерёг, но и собственное расследование вёл. Созвал челядь, здешнюю и соседскую, послушать проповедь. О бедственном нашем житье в мире суеты. А ведь известно, что даже самых немногословных пробирает на разговоры, когда требуется сидеть и молча слушать! И Сайсин доволен, хотя и цыкал на болтунов, - и главное, Урасака собрал немало пересудов. Правда, большинство из них касается не последнего посещения господином Хранителем Западной столицы, а предыдущего, давнего.
- Он, говорят, хоть и тогда уже в немалых летах был, а ни одной местной красавицы не пропустил. Изо всех званий. Тут кое-кто болтает, что знал он особое слово по бабской части - оно-то и есть Государева Тайна!
Странно. В Срединной столице славы любимца женщин за господином Каратати вроде бы не водилось. Хотя письмоводитель, собственно, и не пытался что-то узнавать о любовных успехах почтенного сановника, тем более - тридцатилетней давности.
- Притянутый крюком желания движется вслепую, не ведая своего пути! - замечает Сайсин.
- И не говори, наставник! - кивает Урасака.
- Хорошо. А имена какие-нибудь называли?
Как выяснилось - ещё как называли. Женщины действительно разные - некоторые из древних, почтенных местных семей, другие - знаменитые красотки из весёлых домов, даже какая-то нищая солеварка затесалась - правда, говорят, тоже была несказанно хороша собой. Как и ожидал Намма, расспросить их, скорее всего, не удастся - одни уже давно умерли, другие в Исконной столице были в паломничестве и отбыли восвояси, третьи просто сгинули без вести. Здесь ещё вспоминают стихи одной дамы, обращённые к Хранителю - Урасака их, впрочем, не запомнил; о солеварке рассказывают трогательную историю - как, покидая её, господин Каратати оставил ей на память не красивые строки (ибо была она неграмотна), а свой халат и шапку, и бедняжка обливала их слезами, пока не зачахла с тоски.
- Другие, впрочем, говорят, что дело было не так, - добавляет Урасака. - Просто господин Хранитель у этой девки был не единственный, как-то в самый неподходящий час к ней явился дюжий рыбак, и пришлось господину спешно покинуть милую, бросив в её хижине всё. На память.
- Ну хорошо. Распространять далее подобные сплетни мы, конечно, не будем, - молвит Намма со всей убедительностью, - однако хотелось бы знать: неужели и в этот раз, будучи глубоким старцем, высокий гость снискал такую же славу?
- Тут дело плохо, - разводит руками Урасака. - Скрывают!
Письмоводитель хмурится: так и знал, что это никуда не приведёт! Но тут внезапно вновь вступает монах:
- Если об этом и ходят разговоры - правдивые ли, клеветнические ли, - то не иначе как в притонах разврата! Увы, изобилует ими Исконная столица, и если б вы знали, кто им оказывает непозволительное покровительство!
- Притоны разврата, говоришь? - оживляется Сюра. - А какой из них тут самый лучший?
Сайсин воздевает руки:
- Что есть «лучший притон»? Ужаснейший! - и деловито сообщает: - Восточное предместье, заведение, отмеченное столетним персиком в саду. По нему и прозывается.
На что только не приходится идти Полотняному чиновнику по долгу службы!
Персик Западного Царства
«Персик Западного Царства» - заведение чистое и, судя по всему, недешёвое. Если бы расследование было явным, можно было бы просто предъявить печать, но при нынешних обстоятельствах это неуместно. Как и во всём городе, здесь бросается в глаза смешение несовместимого: столбы и балки сияют чистой простотою, зато всюду - какие-то красно-зелёные циновки и заморские расписные кувшинчики. Девица, к которой направили Государева гонца, - кажется, ещё молода; искусно накрашена, платье в китайских узорах, на веере - зимородок, из замысловато уложенных волос торчат гнутые шпильки в пядь длиною - почти как на той кабацкой картинке. А поодаль, спиною к письмоводителю, расположился… другой посетитель? Или сводник?
Широкая спина, скромный халат, волосы небрежно перехвачены верёвочкой. Между ним и девушкой стоят несколько тыквенных бутылок, и он по ним что-то сосредоточенно раскладывает. Очередной лекарь? В харчевне - пилюли для пищеварения, в весёлом доме - понятно какие снадобья… Только этого не хватало!
Девица склоняется в приветствии, щебечет что-то любезное с чудовищным заморским выговором, половины не разобрать. Лекарь ловко поворачивается прямо на коленях, смотрит на Намму снизу вверх из-под густых бровей. Ба! Уж не Киноварный ли это Старец?
- Счастливая судьба ведёт тебя, юноша, - молвит он. - Ещё немного, и ты очутишься в подобающую пору в должном месте.
Делает знак: садись! Внимательно приглядывается.
- Вижу: благими приметами отмечен твой облик. Взор тигриный! Или почти тигриный, всяко неплохо. Не позднее тридцать шестого года жизни достигнешь высших отличий по службе. Уши…
Письмоводитель не просил гадать ему по чертам лица. Или тут принято с этого начинать?
- … Прекрасные уши, как у зверя Куя. Невредимым ты избежал уже шести великих опасностей, и в будущем… так-так… не меньше восьми ещё избегнешь. Щёки, подобные плодам персика. Сможешь наслаждаться отменным здоровьем, ежели не предашься излишествам. В правом рукаве держишь нечто, что спасёт тебя ещё до ближайшего полнолуния. В левом… Ээ… Нет, в левом - ничего.
Ну, вот. Великое Святилище ясновидцами не славится - не удивительно, что на этот случай свои услуги предлагает шарлатан. Между прочим, у Наммы в обоих рукавах полно полезных вещей. И должностная печать, и записи, и деньги…
Не особенно прислушиваясь к гаданию, Сюра подсел к девице. Она щебечет: «Осинь плиятно лисезлеть…»
- Искомое лицо ближе, чем ты думаешь, - продолжает Старец.
Вот как тут исполнять тайные поручения? Или это обычная уловка: каждый кого-нибудь ищет, любому рано или поздно предстоит дальняя дорога…
Раз уж он намекает - не спросить ли напрямую?
- В прошлый раз я видел тебя с неким примечательным свёртком. Где он?
Старец подмигивает:
- Не любая одежда всюду уместна. Здесь…
- Одежда, значит. А дальше?
Шарлатан усаживается поудобнее:
- Во младенчестве, - начинает он, - одевали меня в красное. В двенадцать лет надели взрослую шапку, примерили мне родовое облачение Лимонного дома. Потом, с каждым пятилетием, наделяли меня при дворе новым нарядом смотря по чину. В сорок лет отказался я от охотничьего кафтана. В преклонные лета удостоился пожалования, почётного платья. Затем оделся в траур, скорбя о Государе, милостивом своём господине. Ныне же вернулся к истокам и могу носить, что хочу. И куда хочу.
Эта наглость начинает надоедать. Письмоводитель опять краснеет под белилами. Неужто этот молодец и вправду надеется сойти за помолодевшего Хранителя Государевой Тайны? За бессмертного мудреца, или кого он изображает.
- А с которого года обратился ты к скупке краденого? Или - к воровству, грабежу? Или…?
Девица немедленно насторожилась. Поправляет причёску, осторожно вытягивает шпильку - длиной с хороший кинжал. Сюра начеку, коленом прижимает к полу её рукав: и руку не выдернешь, и кидаться не получится.
- Грубая скотина, - шипит она на отличном Облачном наречии. - Не умеешь себя вести, так не ходи в приличные лечебницы.
Вот, оказывается, мы где. А что? Снадобья в тыковках, целебные растирания, советы учёного предсказателя… Недаром говаривал главный сыщик Полотняного приказа: если здоровый лечится, значит, совесть у него больна.
Старец добродушно вскидывает брови:
- Да ладно, начальник!
Так-то лучше. Небожитель пересаживается по-простецки, на задницу, разворачивается к Намме нечистыми ногами. Учёная мина сменяется родной жуликоватой ухмылкой:
- Какая кража, какой грабёж? Это моё законное наследство.
И пригорюнился:
- От матушки…
- Твоя матушка хаживала в дворцовых нарядах?
- Ах, кабы так! Увы, матушка моя - простая женщина из бедной рыбацкой деревни. Воду морскую вёдрами таскала, соль выпаривала, воды не хватало - слезами доливала. А тут явился из вашей Столицы, на радость ей и на горе, важный господин, не то чтоб юн, но ласков и тароват. Часто ли такие люди снисходят к бедным девушкам? Песни пел, сластями кормил, на семью жаловался, ну и всё прочее… А как пришла ему пора возвращаться на восток - уехал, и вестей потом не подавал. Всё, что матушке моей осталось на память - это его наряд да шапка; в них она и пеленала меня, бедного байстрюка. Так я и вырос, обратился к учению, обрёл чистое знание - а всё равно горько, как вспомню матушкины слёзы! Так что всё чисто с этой одёжкой, господин хороший.
- Так. А что сталось с твоей матерью?
- Так увы же! На Заячьем острове она.
- Где-где?
- Он же - Остров брошенных старух. Тут, в заливе. Она, матушка, рано состарилась в горестях своих. Не желая быть в тягость, сказала, рыдая: «Отвези-ка ты меня, сынок, на Заячий остров - не хочу быть тебе обузой!» Нелегко было мне покориться материнской воле - да что делать? Свёз, и сердце моё с тех пор исполнено сугубой тоски!
Сюра, продолжая сидеть на рукаве красотки, уже тоже отирает слезу. Спрашивает:
- Там хоть пресная вода и дикие коренья есть, на острове этом?
- Не то чтоб совсем нет. Но, горе! Там ведь этих брошенных старух и стариков столько - всё подчистую подмели! Живут, подобно голодным духам. А кто и помирает, конечно.
- Так чем же они там живут? - спрашивает Намма.
- Милостью Великого Властителя, чем же ещё?
Письмоводитель начал выспрашивать подробности. По годам всё сходится - бессмертному как раз около тридцати получается. Имени и должности своего отца он или правда не знает, или упорно не желает говорить. Выбивать из него показания не выйдет - если он слывёт святым человеком, шум поднимется непозволительный, и вдвоём с Сюрой Намма может не справиться с почитателями Киноварного Старца. Но кое-что можно спросить по-хорошему:
- А не знаешь, в последнее время на этот ваш остров никаких новых старцев не отвозили?
- Да как же! Слава-то о том острове широко идёт, иные своих старичков сюда за сотни вёрст доставляют. Слезами умываясь, оплатят переправу, попрощаются - и всё!
Очень похоже, что кто-то морочит Намме голову, наводит на ложный след. Но этого не проверишь, не пройдя по тому следу. Лишь бы и он не оказался заячьим.
Сюре, похоже, то же приходит в голову:
- Ну что, господин, сплаваем?
- Ха! - говорит уже несколько успокоившаяся девица. - Да кто ж вас туда пустит! Молоды ещё!
- А кто знает, - качает головою Киноварный Старец. - Знаки-то благовещие налицо. Может, и выйдет у господина.
Подозрения раздражают
Подозрения раздражают порою даже сыщика из Полотняного приказа. Особенно когда он начинает подозревать, что рехнулся.
Полдня Намма расспрашивал всех о Заячьем острове, на который увозят стариков и старух - как бы туда добраться? Все, от господина Саймы до последнего гаванского пьяницы, заверяют его: нет такого острова! Проще всего было бы решить, что Киноварный Шарлатан соврал. Но ведь он на прощанье вывел Намму на холм, махнул рукой в сторону залива: «Вон тот!» И был там остров. И потом письмоводитель его видел, и кое-кому из вопрошаемых показывал, тыкая во влажную дымку сложенным веером: «Ну, вон тот?» - «Увы, господин письмоводитель, не разгляжу. И никогда в этом месте никакого острова не бывало».
Ничего удивительного, что на остров, которого не существует, и лодки не ходят. Ни за какие деньги. По крайней мере - не за те, какими располагает Намма.
Единственный, кто помог письмоводителю сохранить остатки разума, был монах Сайсин. Он о Заячьем острове слышал, и об обычае по части стариков - тоже, и обычай сей считает предосудительным. Где именно лежит тот остров и как туда добраться - он, однако, никогда не любопытствовал. Ибо жизнь наша подобна росинке, и верхом глупости было бы готовиться к долгой старости, когда скончаться можешь во всякий час. От внутренних причин или от гнева властей неправых.
В общем, многие часы потрачены без малейшего толку. Намме даже за обедом кусок в рот не идёт. В отличие от Сюры и Урасаки - те оба уписывают угощение и добавки просят. Вслух, настойчиво - даже неудобно перед родичем.
Впрочем, господина Сайму один гость с телохранителем да слугою не объедят. А вот каково приходится Кудзу? Он ведь с начала лета кормит всю ораву, прибывшую с Хранителем. Хорошо хоть, Каратати-младший прибыл тайно, без многочисленной свиты.
Прибыл и попробовал сдаться чиновнику Полотняного приказа. Не преуспел - и что будет делать дальше? Что там монах говорил о здешних властях: кто самый жестокий? Может, Каратати к ним в узилище навязался, чтобы деда выманить? Надо проверить.
И снова ничего не понятно. Из дома Кудзу средний советник ушёл утром и до сих пор не возвращался. Не появился и к вечеру. Что же, завтра опять идти к господину Усаги? Или во дворец Государева посланца? И скажут там опять, что знать ничего не знают. Удивительно, как они про старшего-то господина Каратати напрочь не забыли - какой, мол, старик? Не видали старика…
- А может, внук-то дома, просто к тебе не выходит? - предполагает Сюра.
И то сказать: отчего бы господин Кудзу стал говорить Намме всё как есть?
- Прячется в усадьбе?
- Там есть где спрятаться, - говорит Урасака. - Хоть в хлеву, хоть на поварне, хоть в нужнике, в конце концов.
- Можно проверить, - решает письмоводитель.
Сидеть в засаде ему и раньше доводилось, а вот самому устраивать засаду - пока ни разу. Но надо же когда-нибудь начинать.
Монаха оставили на попечение господину Сайме. А сами двинулись к дому Кудзу. Намма стучит у ворот, ещё раз осведомляется, не вернулся ли средний советник. А Урасака и Сюра тем временем забрались на внешнюю глинобитную стену и смотрят оттуда, не начнётся ли во дворе какая-нибудь суета. Нет, всё тихо. Намма заходит посмотреть на дорожный припас Каратати-внука: вдруг что-то подскажет подбор вещей, которые тот оставил? Кудзу с сонным видом ходит за письмоводителем, тени их хорошо видны за бумажными дверями. Остальной дом тёмный, никто тут по вечерам не читает, не работает, не выпивает, ничем таким не занимается, чего нельзя делать впотьмах.
И всю ночь тихо. Намма вышел, устроился тоже на ограде. Тепло, сыро, даже когда лежишь высоко от земли, всё равно одежда набирается влаги. Около полуночи письмоводитель чуть не задремал. Удачно, что тут почти никто не держит собак - чтобы зайцев не обижали.
Тихо в Исконной столице. Только время от времени с дерева в саду Кудзу что-то шлёпается в траву с противным звуком. Какие-то местные плоды, а может, древесные лягушки.
Перед рассветом явился рыбак с большой корзиной. Должно быть, с ночного лова, по заказу господина Кудзу - минуя рынок, сразу сюда. Повар к нему вышел, принял корзину - рыбак остался ждать.
Из той части дома, где ночуют носильщики господина Хранителя, кто-то выходит. Направляется к нужнику? Нет, к поварне. Чем-то обменялся с рыбаком и махнул ему рукою: ступай, мол. И - в дом.
Пока тот идёт, громко шаркая ногами, самое время: Намма скатывается вниз, во двор усадьбы, под крыльцо. Сквозь щели между досками видит слабый свет: зажгли фонарь. Зашептались. Голос старшего слуги Хранителя читает вслух по слогам.
- Хозяин пишет: «Пускай не-ме-для кто-нибудь из вас про-во-дит молодого барина на За-пад-ный причал. Лодка будет ждать. С собою ничего брать не сле-ду-ет». Вот незадача! А молодого господина-то и нету!
Иногда трудно решить, действуешь ты расторопно - или опрометчиво. Но уже действуешь. Письмоводитель вылезает из под крыльца. Отряхивается, приосанивается, достаёт из рукава печать, отодвигает створку двери и сообщает ошеломлённым чужим челядинцам:
- Я за него!
Так и отправились
Так и отправились на Остров покинутых старух.
Без возражений со стороны господина Кудзу, конечно, обойтись не удалось - но письмоводитель глядел грозно, вещал непререкаемо, за плечом у него уже объявился Сюра со своим неразлучным мечом. В общем, договорились. Хранителев скороход отправился провожать Намму и его спутников к причалу, а остальным было строго-настрого велено делать что угодно, но разыскать среднего советника и уведомить его о происходящем. Похоже, нигде его не прячут - правда пропал, и Намме это нравится не больше, чем Кудзу.
У причала и впрямь ждёт среди прочих длинная узкая лодка, в ней с веслом стоит долговязый малый без штанов. Внутри сидят ещё четверо гребцов. Скороходу старший кивает, по письмоводителю только взглядом скользнул, а при виде Сюры и Урасаки насторожился:
- Это ещё кто?
- Это со мной, - небрежно заявил Намма. - Так надо!
В Срединной столице и последний лодочник отличил бы служебное платье письмоводителя от среднего советника, но этот вроде ничего не заподозрил - видать, Каратати-младшего раньше не встречал. Получилось!
Моряк из Наммы плохой - всю дорогу он пытался понять, действительно ли лодка идёт к тому острову, на который показывал Киноварный Старец, да так и не разобрался. Ну, ещё и туман мешал - берег из него появился внезапно: белая полоса песка, зелёная - травы, бурая - тропы. А дальше - хижины, домишки, чуть ли не город с хоромами и улицами, только что без стен.
Высадившись, Намма сделал было шаг, но лодочник заступил ему дорогу.
- Расплатиться бы надо, молодой господин, - ехидно говорит скороход.
Письмоводитель достаёт связку монет. Перевозчик качает головой, молвит что-то непонятное. Скороход переводит:
- Нездешние деньги.
И кто тут беззаконно чеканит свою монету? Зайцы? Или старухи? Других денег у Наммы всё равно нет, и платья лишнего, чтобы расплатиться, с собою не захватил. Лук - и тот у Саймы остался.
- Господин! - шепчет Сюра. - А зайка-то при тебе?
- Какой ещё зайка?
- Тряпочный.
- А зачем…
Но не дожидается ответа, лезет в рукав. Достаёт дочкин подарок, развязывает узлы. Внутри и впрямь заморская денежка, сильно стёртая.
- Это тут откуда?
- Не знаю. Так и было, - разводит руками телохранитель.
Ладно, некогда. Письмоводитель потом будет разбираться, откуда у маленькой Садако иноземные монеты. И с какой стати - а главное, когда? - Сюра Гэнгоро так тщательно обыскал его вещи. Не заметил, сам дурак. Это же надо было развязать, осмотреть, завязать как было…
- Подойдёт? - показывает Намма монету. Перевозчик взял, поскрёб, сунул за щеку. Уступил дорогу.
Все вчетвером двинулись вглубь острова, скороход путь показывает. Бегают непуганые зайцы. Бродят с утра пораньше покинутые старухи. Не то чтоб все на одно лицо: вот эта, скажем, - саженного роста, в синей вышитой кофте, с длинным ножом у пояса, с висячими усами, зычно говорит что-то перевозчику на непонятном наречии. Но есть и подлинные старцы - седовласые, чистенькие, неучтивые - проходят мимо, не кланяясь и даже будто бы вовсе не замечая приезжих. Густо заселён Заячий остров, если это действительно он. И живут тут не бедно. Особенно по части заморских товаров.
Около нарядного, красно-зелёного домика Сюра остановился, с любопытством заглянул внутрь. Намма последовал его примеру. Светильник теплится, выхватывая из темноты узор на стене, полку с книгами. Посередине здоровенное расписное изваяние в древнем платье. На табличке надпись старинными знаками: «Самый совершенный человек и первоучитель наш, мудрец Коси». Но скороход торопит - не дал воину сложить песню!
Прошли почти через всё селение. Остановились возле ровной изгороди, провожатый поскрёбся в калитку - та и отворилась. За нею стоит статная, крепкая старуха лет пятидесяти, одета по-простому, а в ушах дырки, в дырках - жемчужные подвески. Но по лицу - не из южных дикарей, женщина как женщина. Смотрит с изумлением, говорит на Облачном наречии:
- Кого это ты притащил? Ну, барин тебе устроит!
Скороход бьёт поклоны, винится:
- Приневолили…
Намма, всё ещё сердитый, выступает вперёд, кланяется:
- Письмоводитель Полотняного приказа Намма из дома Конопли. Смею настоятельно просить о встрече с господином Хранителем Государевой Тайны!
- Ошибся ты, господин хороший, - решительно отвечает старуха и начинает закрывать калитку перед носом у Наммы. Сюра уже готов вмешаться, и вдруг откуда-то из-за изгороди доносится надтреснутый, но звучный голос:
- Ну уж заходи, раз пожаловал! Хоть объяснишь, что стряслось!
Точно - он!
- Точно - он! - шепчет из-за плеча Сюра. Урасака крякает.
Сам Намма, конечно, не опознал бы Хранителя Государевой Тайны среди других здешних старичков. Без почётного платья, вообще одетый по-домашнему, вместо шапки на голове косыночка повязана; лицо не набелённое, морщинистое, длинное - зато с бородкой; костлявые пальцы крутят какой-то лаковый ларчик. Блестящие глазки перебегают с гостей на старуху.
- А мы-то не вас ждали, - говорит она разочарованно.
Письмоводитель отвешивает земной поклон. Ну вот, нашёл. Стоило бы, право, перед тем подумать - а что он, Намма, скажет господину Хранителю при встрече? Подумать, а ещё лучше - спросить заранее ценных указаний на этот счёт.
- В Срединной Столице чрезвычайно обеспокоены безвестным отсутствием господина… - начинает Намма, но старец перебивает:
- Как это - безвестным? Я ж всем сообщил: уезжаю в паломничество! Уже забыли?
- Не забыли и справлялись; но по каким-то причинам господин Кудзу, принимавший вас здесь, объявил о вашем исчезновении. Были предприняты тщательные розыски.
- Кудзу - юноша почтительный, делал, что старшие велят; но чрезмерно усердный - потому делал и больше. А зря, - ворчит Хранитель.
А дальше - что? Пока письмоводитель соображает, старик сам приходит ему на помощь:
- Ну, очень хорошо. Тщательные розыски увенчались успехом, можете доложить, кому положено, что видели меня в добром здравии.
Хорошо бы, но такой доклад у письмоводителя не примут. При всей снисходительности к его молодым летам и скудному опыту.
- Покорнейше прошу уточнить: видели господина в добром здравии - где?
Старуха хихикает. Хранитель поводит плечом:
- Здесь, на Заячьем острове.
- Имеется одно затруднение, - Намма старается говорить казёнными словами, но таким голосом, как разговаривает дома с детьми. Потому что не понятно: старик издевается или всё-таки выжил из ума. - Знающие люди нам говорили, что такого острова не существует.
- Где? Во Дворце, в Срединной столице, по дороге?
- Даже в Великом святилище.
- Нашли кого слушать. Ни об одном из островов Облачной державы, я тебе скажу, нет общего мнения, существует он или выдуман.
- Но как же? Восемь больших островов: Пенный, Одиночный, Четверной, он же Южный за проливом, Девятерной, он же Цукуси, Верный, Главный, Помощный и Тайный. Все собраны Копьём и Вервием Великого властителя земель. Также восемьдесят средних островов и восемь тысяч малых…
- Сам считал? - любопытствует старец. - Тогда добавь ещё и Заячий.
На что они рассчитывают? На одну из Государевых тайн, которая в том и состоит, что некоторые земли ни в учебниках, ни где ещё не числятся? А если Намме и его спутникам поверят, а если сюда казённых землемеров пришлют? Или уверены, что доклада не будет, что письмоводитель отсюда просто не выберется?
- Расскажи юноше подробности, - велит Хранитель старухе.
Она начинает нараспев, с таким западным выговором, что половины слов не разберёшь:
- Как Великий Властитель Копьё забросил, за Вервие потянул, Главный остров-то тяжеленек оказался. Тянет-потянет, вытянул весь, только малый краешек и оторвался, у берега остался. Глянул Великий Властитель: «Мелок островок - на заячий скок!» А верный его Заяц и молвит: «Мне сгодится!» С той поры и зовётся эта земля Заячьим островом, и тут всё по-прежнему хорошо, как при Великом Властителе было. Не всякому сюда путь открыт, не всякому - и отсюда.
Старец подхватывает - на хорошей, столичной Облачной речи:
- Многие века назад правил Поднебесной страною государь Хата, Первый Император. Всё, что хотел, обрёл, и пожелал вечной жизни. Сказали ему: за морем на востоке есть острова бессмертных, и снарядил он на поиски тех островов два корабля, один с сотней чистых юношей, второй с сотней чистых же дев. Доплыв до Заячьего острова, высадились они… И решили тут остаться навсегда. Так и живут до сих пор. С востока и с запада гостей принимают. Сам посуди: такую тайну узнав, кто ж ею делиться-то будет?
Тихо, но внятно Урасака произносит за плечом у письмоводителя:
- Влипли.
Но Полотняные чиновники так легко не сдаются:
- Вынужден просить господина Хранителя проследовать со мною ко двору для личного доклада. Дело, по суждению моему, представляет чрезвычайную важность.
- А письменное предписание у тебя с собой? - ласково спрашивает старик.
Было бы с собой, ты бы его уже читал. Пока письмоводитель подбирает слова, вновь вмешивается старуха:
- Бумаги - ладно! Мальчиков, мальчиков-то вы куда дели?
- Каких мальчиков? - окончательно растерялся письмоводитель, а Сюра, скрипнув доспехом, небрежно спрашивает:
- Этих, что ли?
И отодвигается, освобождая проход. За порогом стоят двое: средний советник Каратати и Киноварный Старец.
- Опаздываете! - укоризненно качает головой Хранитель. - Чтоб это было в последний раз!
Оба кланяются, средний советник начинает длинно и путано извиняться за промедление, Старец его прерывает:
- Понимаешь, батюшка, племянник меня сам разыскал. Ну, выпили чарку-другую, засиделись, заболтались… проспали в общем!
- Винопийство тебе не пристало! - укоризненно говорит хозяйка. - Оно жизнь сокращает, тебе ли не знать, обормоту!
- Ну так гость же, матушка!
- Что - гость? У нас вон тоже гости - мы их, что ли, пьяными напоили?
И захлопотала, убежала за занавеску, загремела посудой. Только тут письмоводитель сообразил, что из задней части дома всё это время доносился мерный глухой стук - словно кто-то рис в ступе толок.
- Я-то думал сам вас познакомить… - вздохнул Хранитель. - Ну, садитесь. Перекусим, потолкуем… Серебро-то привёз?
- Да, дедушка! - Каратати-младший встряхивает тяжёлым рукавом. - Буду счастлив услышать твою волю.
Но пока бывшая солеварка не принесла чашки с едою, господин Хранитель медлил, прочёл стихи о сменяющихся поколениях, представил сыну и внуку письмоводителя. Те выразили радость по случаю приятного знакомства. Намма тоже не подал виду, что явился на Заячий остров незваным. Сюра со слезами на глазах умилённо смотрел на встречу родичей после разлуки.
За обедом старик, наконец, перешёл к делу:
- Вернёмся в Столицу все вместе. Пришла пора открыть Государю его Тайну.
Письмоводитель косится на среднего советника. Тому явно хочется спросить: а в какую столицу? Которому государю? Но - сдержался.
Старик продолжает:
- Потом представлю вас обоих ко двору. Тебя, - кивает он внуку, - там, конечно, и так уже знают. Но увидят в новом свете. Примчался за тысячу вёрст выручать деда… А ты, сынок, ради всех богов, не веди себя там, как в кабаке. Дитя, воспитанное матерью, но впитавшее почтительность к отцу… А что ты вёл простую жизнь и знаешь нужды народные, по твоей роже и так очевидно. Придумают вам подобающие должности, и я наконец буду за вас спокоен.
- А матушка? - спрашивает Киноварный.
- Я тут останусь, - говорит старушка. - У вас на востоке и ходят, и говорят не по-нашему. Позориться не хочу, а переучиваться поздно.
Да, представить её в роли столичной дамы… Пожалуй, она права.
- Надеюсь, Кудзу не подведёт, - пожевал губами Хранитель. - Отбыть мы должны втайне и путешествовать - незримо.
- Дело привычное! - откликнулся его сын.
(Продолжение будет)