Из рассказов Облачной страны
Посмотреть - это правильная мысль. Если призраки всё же есть - будут ли они являться при столичном чиновнике? И при незамужних девицах. Так что мы тоже дома не остались. Сели с батюшкой в засаду на берегу. Мост как на ладони видно. Ночь лунная.
Сегодня после молений строители вернулись к работе. Успели настелить какие-то брёвна почти на целый пролет. Если они так усердно трудятся, мост и вправду был бы давно готов, кабы не чудеса. Или не вредительство.
Сидели мы так довольно долго. Тихо, только Рю что-то жуёт.
Чу, как говорится в песнях! На воде - даже не отражение, а просто быстрая тень. И - треск. Самое дальнее от нас бревно в настиле оторвалось. Одним концом висит над водой. И возле этого конца словно на воздухе стоит безногий. Воинская куртка на нем, штаны подвязаны, а там, где поножи должны быть, - пар клубится. Руками дёргает бревно. Оторвал, в реку бросил. Ушло под воду без всплеска, потом всплыло и тихо двинулось. Кстати, вовсе и не против течения.
Другую сторону моста разоряют еще двое. Если бы не дым вместо ног - обычные крестьяне, мужик и баба. Худые, но посильнее святилищного борца: мостовые брусья ломают, как планки веера. Еще один, очень молодой на вид, обломки внизу растаскивает, чтобы не сцеплялись в затор. Этот одет как братец мой: как школяр из Государева Училища. И пятый с ними есть, снаряжен опять по-военному и совсем седой. Раскачивает сваю, так что весь мост дрожит.
Брёвна трещат, доски скрипят, а сами духи беззвучно движутся. Не топают, не кряхтят, меж собой не переговариваются.
- Как не из одной своры, - шепчет Рю.
А черепахи нет. Разве что она из-под воды помогает.
И будто бы ни в селении, ни в управе, ни в стане дорожных рабочих никто не слышит ни треска, ни плеска. Даже собаки. Страшно, да. Такому безногому человека пополам разорвать - ничего не стоит. Понятно, почему их не разгоняли.
- А если огонь зажечь? Может, испугаются? - Урасака лезет за пазуху за кремнем и кресалом.
Увидели?! Пятеро остановились. Потом все сразу, одной волной, шатнулись к нашему берегу. Не прямо к нам, а пониже, под кручу. И почти сразу так же откатились к середине реки. Низко над водою понеслись вверх по течению.
Батюшка берегом - за ними. Мы - за батюшкой. Да куда там! Не видно даже, спрятались они в дом Бундзина или просто исчезли. Или у них где-то дальше логово.
- На сегодня хватит, - говорит господин Намма. Утром обсудим с местными, то ли мы видели, что и они.
Но поутру оказалось не до того. На берегу у самого моста, где когда-то певец утопился, нашли ссыльного жреца. Мертвого, лицом в воде.
* * * * *
У реки толпа, и даже не одна, а несколько. Начальник с уездной стражей, дорожный смотритель с рабочими - ворчат у него за спиной - и староста с поселянами: эти стоят и молча хмурятся. Тела из-за них не видно.
Опоздали мы, - господин Намма досадливо поддергивает рукава. Все улики, какие можно было убрать, тут уже убрали, пока люди разных господ топтались возле погибшего. Батюшка идет к нему, и шаг - такой, что расступаются даже те, кто спиною к нам стоял. Мы с моей девицей следом за ним не решились двинуться, только Урасака. Помогать при осмотре тел - его работа.
А начальники между собой бранятся. Нет, господин Канэда не станет потакать дурному обычаю: «очищают чужаки». Хотя покойник и найден близ места дорожных работ, очищение после смертной скверны пускай проводят местные. Сам же смотритель ручается за своих людей: ни строители, ни смотрительские челядинцы к этой кончине не причастны.
Мы - тем более ни при чём, - отвечает ему начальник уезда. Деревня и управа ночами спят. Если до сих пор, за два года работ, смотритель не спохватился выставить ночную охрану у моста, хотя известно, что странности на стройке случаются как раз по ночам, то это не может не наводить на определённые размышления…
- То есть свидетелей преступления нет, - мрачно заключает господин Намма. И выпрямляется над телом во весь рост.
- Преступления?! - голос родича нашего Канэды звучит удивленно. Только удивление, не больше. - Согласитесь, здешние прославленные края… Словом, разве не последовал этот несчастный примеру прошлого? Пересекает поток путь до Столицы, к тебе…
Староста взглядывает на господина следователя. С вопросом, но словно бы не к нему, а к себе самому: разглядел ли сыщик то же, что и деревенские видят? Раз говорит о преступлении - похоже, да.
- Редко кто, - молвит староста, - прежде чем топиться, этак себя изуродует.
Смотритель кивает на мостовые сваи:
- Течение быстрое… Тело могло… м-мм… пострадать уже в воде.
Господин следователь досадливо качает головою:
- Ножи, во всяком случае, тут едва ли из воды торчат. Это убийство.
После этого слова все загудели. Крестьяне подаются ближе к строителям. Строители кивают на вооруженных стражников. А начальник делает шаг навстречу батюшке. Достает из-за пояса должностную дощечку:
- Прошу внимания! Следствие по уголовным делам - в ведении уездной власти. Мы рады будем всякой помощи столичных представителей, однако…
Таким голосом он при нас ещё ни разу не говорил. Без крика, но очень резко, перекрывая весь ропот и даже шум реки.
- Однако. - утвердительно отвечает господин Намма. - Следствие ведётся уже несколько дней. Убит по меньшей мере важный свидетель. Уже начавший давать показания. Разумеется, Полотняный приказ также будет рад любой помощи местных властей.
То есть: отныне всё, что вы скажете и сделаете, будет считаться либо помощью Государеву сыску, либо наоборот.
Начальник и батюшка глядят друг на друга. Долго глядят. А жрицын брат говорит:
- Да что ж, поможем…
Господин Канэда переводит дух почти благостно. Но - рано. Староста продолжает:
- Только вот насчет покойника… Мы как теперь: сами скверниться должны? Или эти, - кивок на строителей, - пускай хоронят?
Эти, якобы, уже осквернены, раз убитого нашли на месте их работ. Или - хуже того…
Господина смотрителя дороги, как видно, посетила новая удачная мысль:
- Относительно похорон. Не обратиться ли нам за содействием…
И тут же мысль на лице его из светлой преображается в очень нехорошую. Медленно, чтобы все её рассмотрели:
- …к наставнику… Бундзину…?
- Духи!? - вскрикивает кто-то из поселян.
Конечно. Как раз к тому месту, где нашли мертвеца, безногие ночью и метнулись, а потом улетели.
Надо спросить: есть ли на мертвом кроме обычной смертной скверны еще следы зловредного чуда? Ссыльный жрец из Великого Святилища наверняка такое определяет…
Не спросишь. Вот он лежит, наш важный свидетель. Мёртвый и мокрый. Что-то я не сообразила…
Рю тоже собирается реветь. Батюшка обращается к нам:
- Если кто намерен рыдать над телом, пусть остаётся здесь. Я направляюсь осмотреть дом убитого.
Ну, тут уж у нас выбора нет.
* * * * *
Домик у рудознатца старый, но обустроенный. Пол выметен, циновки чистые, утварь расставлена в порядке. Жил он тут один, стряпал сам, и похоже, старался хозяйничать как следует. Хотя и в изгнании. И к делу Государеву подошел без лени: много навёз сюда всякой снасти для поисков золота. Мерные шесты, верёвки, весы, гирьки, какие-то лотки и сетки.
Батюшка наклоняется над столом. Там тушечница с засохшей тушью. И кисточка не вымыта.
- Кто-нибудь видит бумагу? Хотя бы чистую? Или дощечки, или на чем он мог писать?
А вот нет. Ни полотна, ни бумаги, ничего. Запас сухой туши ещё есть, кистей много. И только.
Господин Намма добавляет:
- На теле его донесения тоже не было. По крайней мере, когда я подошел.
- А что бы, батюшка, он там мог написать, как по-твоему?
- Этого мы сейчас выдумывать не станем. Досочинялись уже.
И впрямь - мы же вчера вечером и думать забыли, что он обещал: сегодня прийти с донесением. Значит, мы тоже виноваты. Кто-то тогда нашего свидетеля перехватил. И убил, а записи забрал.
Батюшка это сообразил ещё прежде нас. Потому и глядит так, будто глаза его где-то далеко-далеко. И ходит, словно пляшет перед Государем: медленно, от столика к очагу, от очага к горным снастям…
Берёт моток верёвки. Начинает разматывать.
Если это верёвка для разметки тех участков, где золото, то была бы она накручена на колышек с насечками, чтобы не соскальзывала. Здесь - нет. В середине мотка - плоская и узкая писчая доска.
Урасака подходит заглянуть. На дощечке выведены знаки. И оттиснута красная печать.
- Что написано, господин?
Батюшка, сощурившись, читает:
- «Расписка. Выдана казённому рудознатцу уездной управой в принятии от него на хранение мелкого золота общим весом восемь мер с четвертью для последующей отправки в Столицу.» Помечено вчерашним числом, печать здешней Управы.
- Аварэ!
Рю говорит:
- Во как! За золото, выходит, его и зарезали?
- Не получается, - говорю я ей. - Он эти восемь мер вчера сдал в управу. И получил взамен вот такую расписку. Значит, вечером у него уже золота не было.
- А воры - что, знали? - Рю разводит руками.
- Он, может, и подозревал, что его ограбить хотят, затем золото и унёс отсюда. Под охрану.
- Или ему, - говорит Урасака, - доску сюда подбросили. Те же, кто золото украл. Чтоб с начальника уезда спрос был, куда оно делось.
- Очень сложно, - отзывается батюшка. - Чтобы подделать такую грамоту, надобно иметь доступ к уездной печати. И владеть языком казённого делопроизводства. Кто-то из управы пытается таким образом погубить своего начальника? Иначе я не вижу смысла оставлять на месте грабежа эту расписку.
- Староста?
- Будем не гадать, а разбираться. Вот что мне странно. Позавчера я бы нипочём не догадался, что у него намыто уже столько золота. Восемь мер - это примерно вот такой горшок.
Господин Намма указывает на кухонный котел. И продолжает:
- Записи в этом доме наверняка были. Не думаю, что тушь тоже подброшена. Если бы так - подбросили бы и то, на чем писать. Хотел бы я знать: все свои грамоты уничтожил сам ссыльный? Или его убийца?
- А это что за бумажка? - кричит вдруг Рю.
На пороге листок. Только что его тут не было. Урасака под нос себе бранится. Кто-то подошёл к самому дому, а мы не видали и не слыхали. Куда это годится!
Господин сыщик читает и эту записку вслух:
- Воробей, утопившись в колодце, обращается в устрицу. Тушь, просочившись сквозь землю, становится киноварью. Смиренный отшельник ждет поборников закона для продолжения беседы. Мировые начала, сами видите, существенно сместились.
- Как это понимать?
- Учёнейший Бундзин торопится дать показания. Пока цел. Я иду к нему. Вы - ждите меня в управе.
- Но, батюшка…
- Господин! - говорит Урасака. - В этом доме следы заметали, да вот, недоглядели. Если в управе тоже начнут… А там-то покоев много, везде не приберёшь. Как бы не подожгли, я опасаюсь. Может, лучше вам всем - к отшельнику, а я в управе пригляжу?
- Да что мы, из пожара не выберемся? - возмущаюсь я.
- Ты, барышня, выберешься, и Рю тоже. А волов тоже вы выводить будете? Нет уж!
* * * * *
Сегодня в кои-то веки наставник Тёмного и Ясного не занят наукой. Встречает нас на ступеньках над оврагом.
Приглашает к себе. В доме у него всё еще не метено, но хотя бы проветрено. Чудище тут, а где духи, непонятно.
- Хотел бы я, - говорит наставник батюшке, - чтобы у господина следователя было время самому разобраться в здешних загадках. Но судя по тому, где тебя застало мое посыльное божество, тебе теперь не до моста.
- Не вижу причин разделять эти два дела: мост и убийство.
- В таком случае, раз речь идет уже и о кровопролитии, времени может не хватить мне. Хочу предложить тебе соглашение.
- Предлагай, - отвечает господин Намма с видом: дом Конопли порой всё же торгуется. Но с очень большим разбором.
- Тебе не миновать везти меня в Столицу. Скрываться я причин не вижу. Но не хочу, чтобы за мной последовали божества. В нынешнем их виде они не готовы к путешествию. Ко встрече со столичными истребителями скверны - тоже. Мне надобны два дня, чтобы собраться в дорогу. И уверенность в том, что ты понял, как обстоят дела с мостом.
Батюшка складывает руки. Прячет левую ладонь в правый рукав, правую - в левый.
- Кто ломает брёвна, я видел. Опознал среди них двух крестьян, двоих воинов и одного школяра. Трудно было не связать эти обличия с прежними должностями господина Канэды: орошение земель, порубежное воеводство, составление Изборника. Духи слывут твоими приспешниками, хотя привлечь их всех сюда из разных краёв, скорее, мог бы нынешний дорожный смотритель.
- Они боги молодые, им в одиночку трудно. Потребовалось проводить их. И ограничить их гнев. Направить.
- Направить на Государев мост, отведя - от чего?
- От кого. От человека, который их погубил. Не злою волей, но злостной глупостью по службе. Поселян смыло при прорыве дамбы, возведенной к сроку, но с изъянами. После чего господин Канэда получает повышение и знамя воеводы. Солдат у него не в бою убили, они с голоду померли. Затем, за бережение казенных харчей, господину следует очередной чин и назначение в Столицу. Некий неопытный певец предлагает для Изборника свою песню о солнечном восходе. Господин составитель, разбирая те строки, обнаруживает в них измену Государю и Облачной державе: слишком много о Солнце и мало об облаках. Следы ведут в Подгорный край? Мятеж? В тюрьму за такое, а не в Изборник! Мальчишка-сочинитель, спасая родню от позора, кончает с собою. Канэде - новый чин, новое назначение: строить дорогу в Троеречье… Ты не считаешь, что лучше недостроенный мост, чем сданный к сроку - и рухнувший под возами? Или под конём Государева гонца?
- Ты хочешь сказать, эти духи преследуют своего погубителя. Но чуждаются смертоубийства? Отчего бы им врага попросту не задушить? - господин Намма поводит бровью, - Силы их с избытком хватило бы…
- Хватило бы. Но есть две причины, по которым я счёл это неуместным. Во-первых, молодому божеству, убивши раз, трудно остановиться…
- Причина, достаточная сама по себе.
- Во-вторых, - невозмутимо продолжает Бундзин, - что пользы, если Канэда умрет, а за что и почему, так и не откроется? Я полагаю, урок важнее кары. А с проступками мёртвого разбираться всегда труднее, чем с преступлениями живого. Не правда ли, господин следователь?
- Соглашусь. Но в таком случае меня озадачивает появление убитого в этом деле.
- Появление, - подымает палец наставник. - Да, тела бы не нашли, если бы не мы. Поплыло бы вниз по течению, было бы выловлено там, где некому его опознать. Или вовсе бы не было найдено.
- Так это твои боги его вытащили на берег! - соображаю я. - А кто его в реку бросил, они видели?
Ученейший Бундзин горько усмехается:
- Если и видели, не запомнили. Это не был их супостат. Прочие для них все равны. Сомневаюсь, что даже столичные заклинатели сумеют от них добиться внятного свидетельства. Тут уж Полотняному приказу придётся справляться без божественной помощи.
Господин Намма долго молчит. Глядит то ли на наставника, то ли сквозь него. Прикидывает, врёт ли Бундзин? По-моему, не врёт. Или батюшка уже сопоставляет его показания с тем, что мы сами нашли? Говорит учёному:
- Хорошо. Два дня у тебя есть. Брать под стражу богов Полотняный приказ не собирается. Изволь позаботиться об их дальнейшем поведении.
Неучтиво разворачивается и молча спускается в овраг.
* * * * *
А в управе всё скверно. Пожара нет, а драка есть. И что самое неприятное - дерётся наш Урасака, с каким-то местным стражником. Оба уже на дворе, один с мечом, другой со стрекалом, оба в крови, но на ногах держатся. Начали, похоже, еще в доме - дверь вынесена. Впрочем, к тому времени, как мы подоспели, уже никто никого не бьёт - стоят друг напротив друга, каждый ворчит себе под нос что-то неподобающее для моего слуха, а вокруг кольцом - прочая челядь. Уездный начальник обоих ругает - поприличнее, но всё равно гневно.
Батюшка, раздвинув стражу, входит в круг, переводит холодный взор с одного вояки на другого. Негромко спрашивает:
- Кто зачинщик?
Те переглядываются и оба отвечают:
- Я!
- Полагаю, господин начальник уезда, - поводит плечом господин Намма, - сейчас каждому из нас стоит сделать выговор своему человеку. Потом сличим показания.
Берёт Урасаку под локоть и заводит в отведенную нам комнату. Мы с Рю - следом.
Рана, похоже, не тяжёлая - длинный порез и много крови, но неглубоко.
- Заживёт! - заявляет Рю, вытаскивая травки из своего запаса.
- Этому бедолаге больше досталось, - ворчит Урасака, но уже как-то беззлобно. - Я ему руку проткнул.
- А зачем? - любопытствует батюшка.
- Дело было так, господин. Я вернулся, сходил к волам, зашел в ваши покои, чтоб тут тоже чего не спёрли. А потом приходит этот парень - мы с ним еще давеча о призраках толковали. И говорит: «Оба мы - люди при господах, давай столкуемся. Ты своего следователя убедишь, чтобы он в наши дела не лез, ну, с рудознатцем мёртвым. А я своего начальника уговорю вам с мостом не мешать. А уж если поврозь у них получится, что во всем один учёный отшельник виноват, - так тому и быть». Я в ответ: скверная служба, когда господин у служилого на верёвочке! Ну, слово за слово - и получилась свара. Извините!
Разводит было руками, но Рю на него шипит, чтоб перевязывать не мешал.
- Я в гневе, - сообщает господин Намма. - А если бы вы друг друга убили?
Урасака делает виноватое лицо и собирается падать в ноги, но тут Рю уже наготове была.
- О верёвке и дощечке речь, стало быть, не заходила? - задумчиво спрашивает батюшка. Урасака таращит глаза:
- Обижаете, господин!
- Тогда я потолкую об этом с местным начальством. И заодно извинюсь за твою безобразную несдержанность.
Батюшка двинулся в личные покои уездного начальника. Мы - в соседний закуток, чтобы всё слышать. Урасака остался здесь: вещи-то и вправду надо сторожить.
* * * * *
Из-за перегородки ничего не видно, дырку вертеть я на этот раз не решилась. Но слышно хорошо.
Оба даже извинялись недолго. Перешли к делу.
- Грамоты из дома погибшего изъяты с ведома управы? - спрашивает батюшка.
- Разумеется, - спокойно молвит начальник. - Согласно указаниям о надзоре за ссыльным: в случае его кончины все записи должны быть доставлены в управу и опечатаны.
- И что, все доставили?
И мы слышим, как господин Намма шуршит чем-то в рукаве. Начальник тоже мог бы понять: не чем иным, как его распиской.
Но говорит он всё еще миролюбиво:
- Господин следователь! Полагаю, пора размежевать наш сыск и твой. Ты же понимаешь, что здесь в земле никаких жил нет и быть не может. Потому рудознатца сюда и выслали. Чтобы место своё знал.
- Откуда же взялись «восемь мер с четвертью»?
- А это золото не рудное, а литое и чеканное. Восемь слитков и еще мелочь: шпильки, бляшки. Не моё и не твоё золото, и тем паче не этого бывшего жреца.
- А чьё? - спрашивает батюшка будто бы участливо.
- Здешних запасливых людей. То, что накопили лодочники за годы перевоза. То, на что им жить при неурожае, при наводнении или пока будут привыкать к новой дороге и к новой работе при ней. У нас тут храма нет, чтобы монахам ценности оставить на сохранение. А в святилище Сосновом металла не держат. Нельзя!
- Значит, клад был зарыт где-то близ поселка, а золотоискатель его нашел?
- Нашел, выкопал, ему и на ум не пришло: тут чьё-то чужое добро, пусть лежит, как лежало. Решил, что это божий дар ему, опальному, во избавление. Принес горшок ко мне сюда, чтобы в Столицу под охраною переправить.
- Вчера утром он за этим сюда приходил? - спрашивает господин сыщик.
- Да, перед тем как вы в святилище отбыли. Я золото принял, расписку написал, как положено. Откажись я, он бы к тебе с этим кладом пошел.
Хорошо, что не пошел. А то бы…
- И что ты собирался делать дальше? - спрашивает батюшка.
- Золото закопать, где было, расписку так или иначе изъять. Я грабить своих людей не позволю.
- «Так или иначе», понятно.
- А ты не торопись. Не то ты понял. Я горшок назад снести не успел. Деревенские яму увидали…
- …вызвали старосту со святилищного двора, где он с нами сидел, - продолжает батюшка. Рю дергает меня за рукав: вот, я же, мол, говорила, это не козодой!
Начальник вздыхает:
- И со старостой явились ко мне. Я объяснил: пропажу их я найду, а их дело - не шуметь и только доставить мне мою дощечку из дома ссыльного.
- А тот сам оказался дома, - говорит батюшка уже жёстче.
- Всё еще глупее вышло. В доме у него ребята побывали. Они неграмотные, так что выгребли всё, что нашли исписанного, принесли мне. Расписки нет. Я послал их искать ещё, а рудознатец тем временем вернулся, увидал разгром и устроил засаду на вора.
- А твои поселяне его взяли и допросили. До смерти.
Управский начальник молчит.
- И кто его зарезал? - настаивает господин Намма.
Даже нам слышно, как начальник набирает воздуху:
- А вот этого, господин следователь, я тебе не скажу. Это мои люди, и разбираться с ними буду я. Мост тут, сам видишь, ни при чём.
- Хорошо бы, если бы так. Ты понимаешь, что они у меня свидетеля убили? Который уже дал показания изустно и обещал ещё письменные принести.
- Его донос на учёного? Да забирай. Это дело ваше с дорожным смотрителем. Ссыльный, кажется, перед смертью и впрямь дал исчерпывающие показания.
По голосу слышно: а докажите, мол, что это не вы избавились от свидетеля!
Кажется, теперь понятно, почему в Облачной стране все считают: ежели кого загадочно убили - это постарался Полотняный приказ…
К нам батюшка вернулся с доносом и без расписки.
Записи бывшего жреца о Бундзине и духах прочитал. Свернул, опечатал, приобщил к делу. Как дополнительное свидетельство не первой важности.
* * * * *
Красильни мы посмотрели, на лодке покатались. А на третий день двинулись в обратный путь. Уездный начальник настоял на том, чтобы дать нам охрану, и на этот раз батюшка отказываться не стал. Потому что с нами ехали для дачи объяснений в Полотняном приказе по делу о строительстве моста сразу трое. Господин дорожный смотритель всю дорогу занимал нас любезной беседой - он, похоже, ни о чем не тревожился. Наставник Бундзин молчал в усы и про потрошение младенцев не распространялся. И его благовещий зверь, на радость Рю: ничего не вещал, жевал травку. А призраки за нами не погнались. Наставник обещал, что и на разбирательство они лично не явятся. Хорошо бы так и получилось…