Открытое письмо генералу Деникину, 1939
Оригинал взят у nngan в Открытое письмо генералу Деникину, 1939
"За какие грехи нам так угораздило, что в ответственный миг истории судьба послала на наш капитанский мостик вас, Антон Иванович?"..
Ниже публикуется письмо ветерана армии Колчака харбинского журналиста П. Н. Веселовского (псевдоним «Дэн») генералу Деникину. Высказанные Веселовским соображения актуальны и по сей день. Опытный журналист верно диагностировал патологию, до сих пор распространённую в кругу клинических «великодержавников», мимикрирующих под националистов.
В РФ фигура Деникина давно стала объектом поклонения, идолом, вокруг которого разворачивается «легальное», прилизанное большевицкой расчёской, «белогвардейство».
В РФ ошибочно считают, что Деникин прямо поддержал Сталина во второй мировой войне. Нет, к чести Антона Ивановича скажем, что официально деникинскую поддержку «кремлёвский горец» так и не получил. Но если прямой поддержки не зафиксировано, то не значит, что не было поддержки косвенной.
В этой связи советский патриотизм Деникина оказался гораздо опаснее и изощрённей открытого большевизанства в стиле «Сталин - русский вождь». Болезнь просоветского «оборончества» в деникинском случае была не наносной и фетишистской, она коренилась намного глубже, в феномене, имя которому «великодержавный кретинизм». Формально абстрагируясь от советского патриотизма, организм со встроенной схемой «великодержавного кретинизма» по рефлексу собаки Павлова сигнализирует всякий раз, когда к «неприкосновенным границам» прикасается антикоммунистическая рука. И как бы Деникин ни обличал Сталина с эмигрантской трибуны, в 1941 году он, вольно или невольно, оказался с ним по одну сторону баррикад. Проклятые границы.
Перед самой войной, чтобы хоть как-то дезавуировать обвинения в советчине, Деникин выдвинул довольно оригинальную концепцию «свержения советской власти и защиты России», якобы в пику как «оборонцам», так и «пораженцам». Ничего более странного и тёмного, чем эта, с позволения сказать, «концепция», эмигрантская общественная не видывала. Витиеватая деникинская мысль в случае внешней войны предписывала Красной Армии (как будто там только Деникина и слушали) сначала свергнуть Сталина, а потом разгромить агрессоров (или наоборот: сначала «защитить Родину», а потом свергнуть Сталина).
Какими телепатическими средствами хотел Деникин сподвигнуть красных командиров на свержение советской власти и дальнейшую защиту России - скромно умалчивалось.
Ещё более туманным оставался план действий русской эмиграции (коей и была адресована «концепция» Деникина) при внешней интервенции в СССР. Для всех было очевидным, что мобилизационные возможности русской эмиграции находились на минимуме. Как с такими «возможностями» одновременно противостоять интервентам и свергать коммунизм (и кто снабдит русских оружием, обмундирует и обучит их) осталось известным одному Деникину.
Зато все несогласные со «светочем» клеймились им «предателями» «пораженцами», германскими и японскими шпионами (французских и английских шпионов для антантофила Деникина, понятно дело, не существовало). Естественно, что Деникина встретили со словами «или крестик сними, или трусы одень», и, посмеявшись над старческими маразмом чудаковатого патриота, потихоньку забыли. Сам «клинический патриот» выбрать что-то одно так и не решился и затих на военное время, не преминув, однако, после войны, сидя на костях, пробормотать «как я был прав». Спустя десятилетия чекисты по достоинству оценили деникинскую «правоту» и перевезли генеральские кости в красную Москву для помпезных похорон.
Originally posted by dvs_rus at Открытое письмо генералу Деникину, 1939...
.
Открытое письмо генералу Деникину
Милостивый государь. Антон Иванович!
Только сейчас до нас дошел в выдержках ваш последний доклад, посвященный текущим политическим событиям. Говоря о положении на Дальнем Востоке, Вы несколько не очень лестных строк благоволили посвятить мне. Уже неоднократно вами выдавались сердитые, но, к сожалению, далекие от объективного понимания сути дела, аттестаты русским дальневосточникам. Повторность выпадов заставляет меня воспользоваться личным поводом, дабы еще раз поставить вопрос, затронутый слишком издалека и слишком с кондачка. Если не Вам лично, то все же некоторым вашим слушателям, может быть не безынтересно узнать, чем руководствуются харбинцы, безапелляционно Вами зачисленные в лагерь бесстыдников, пораженцев, изменников и т. д.
Сначала разрешите “pro domo sua”.
Во время сибирского Ледяного похода, отступая в рядах армии Колчака, я заболел возвратным тифом и был оставлен на станции Иннокентьевская (близ города Иркутска). Пять тяжелых лет прошли в советской России. Только в 1925 году удалось бежать в Маньчжурию.
Все, что видел, слышал и пережил (а видел, слышал и пережил я очень и очень много), привело, в конечном счете, к нескольким основным выводам. Вот, что там было проверено, продумано и выстрадано.
Родной мой город - Казань. В 1921 году я пробрался на Волгу, прячась как тать, под чужим именем. Культурная столица когда-то цветущего края, старинный российский университетский город стремительно терял свою русскость. Татарский язык и в учреждениях, и в школах. Татарские названия улиц. Все чужое и отчасти даже враждебное. Украинскими стали города Малороссии. Бурятским - Верхнеудинск, сартским - Ташкент.
Скрытые большевизаны утверждают, что теперь ситуация иная. Какая чушь! Могут процветать, или наоборот стреляться Скрыпники и Любченки. Может в ту, или иную сторону колебаться флюгер советской ориентации в «национальном вопросе», но бытовая его сущность остается совершенно неизменной, а ведь это и есть самое важное, а к тому же, ныне подкрепляемое двадцатилетней давностью.
Внутренний сепаратизм, внутренняя сталинская интервенция (куда более страшная, чем всякая заграничная) въедаются в жизнь год за годом. Год за годом разъедается цемент, скрепляющий отдельные кирпичи всероссийского здания. Для меня, Антон Иванович, это не теория, а реальность. Я ее видел и чувствовал. Исподтишка злые ненавистники нашей великодержавности подтачивают дело Петра и Екатерины. Саркома проникла еще глубже. Потревожены крепкие кости самых собирателей земля русской - царей Иванов.
Почему деятели, столь нежно чувствительные к каждому внешнему прикосновению драгоценных границ концлагерной социалистической родины, вовсе стыдливо обходят эту не придуманную, а, из плоти и крови в действительности сущую проблему? Она-то существует не в пылком воображении защитников сталинской неприкосновенности, а в трагической для нас реальности.
Другой процесс, который мы также обязаны отнести к разряду самых важных, самых главных, для нашего государственного бытия основных - процесс систематического устремления российского отбора. Страшная практика постепенно приводит к убеждению каждого представителя внутренней эмиграции, что рано, или поздно придет его черед. Ненависть подчеловека к любому мало-мальски образованному индивиду в крахмальном воротничке, или без оного, - неисчерпаема. Надо повариться в тамошнем соку, чтобы почувствовать Дамоклов меч победоносной, распоясанной лютой зависти. Для ее насыщения всегда находятся объекты.
Биологический отбор, создаваемый веками, подвергается истреблению одинаково интенсивно и в городах, и по всей деревенской периферии (кулаки). Какими-то сложными путями образовалась дьявольская обстановка, при которой пласт за пластом снимаются, на протяжении двадцати лет, сливки русской нации. Вот, где корень самой страшной опасности. Вот, от какой стенки надо танцевать при оценке сути русской катастрофы.
Уже находясь здесь я узнал, что в Поднебесной империи также когда-то тайфуном пронесся свой туземный большевизм и также уничтожил элиту нации. После нелепейшего самопожирания, Китай и пришел в свое нынешние сывороточное состояние. Вольное, или невольное стремление превратить «шестую часть суши» в сплошную сыворотку не только для меня, но, вероятно, для очень многих, дышавших советским воздухом, очевидно. Уничтожили интеллигенцию, уничтожили цвет крестьянства, а теперь уничтожают все, что сумело подняться, выбиться наверх за годы революции. Имею в виду беспартийных. (Самопожирание коммунистических скорпионов - маленькое утешение в нашем огромном горе).
Мои тамошние попытки конспиративной работы, несмотря на всю осторожность и некоторый прежний (по белым организациям) опыт - кончились плачевно. Когда каждый третий или, в лучшем случае, пятый - вольный или невольный сексот - любая, сколько-нибудь серьезная конспирация автоматически накалывается на шипы провокации. Менее счастливые погибли, остальные спаслись бегством.
Оказавшись в Харбине я поделился невольным опытом с читателями харбинской газеты «Русское Слово». Поделился, подчеркиваю в 1926 году. Суммирую все тогда сказанное.
1. Советская власть гораздо вредоноснее и страшнее для наших правильно понятых национальных интересов, чем это казалось в начале гражданской войны.
2. Россия уничтожается изнутри, сгорает на внутреннем огне, и каждый год промедления - величайшее бедствие.
3. Надо оставить убаюкивающие надежды на восстания и на возможность эволюции большевиков. И то, и другое исключается.
4. Мы обязаны искать не те способы освобождения, которые кажутся наименее рискованными, а те - за которыми реальность.
5. Единственный реальный шанс падения советской власти - внешняя война.
6. Что ждет русское государство после военного разгрома большевиков - неизвестно, но всякий этап по сравнению с этапом большевицкого выедания российской сердцевины - благо.
Все это я писал, повторяю, в 1926 году, когда еще эмигрантские попутчики большевиков не обзывали инакомыслящих «пораженцами» и когда дули совсем иные международные ветры. У харбинских обывательских сусликов, жонглирующих паспортами (советскими и прочими) с легкостью факиров-фокусников, а также и у некоторых высокомудрых публицистов мои горькие высказывания не встретили сочувствия.
На страницах другой газеты мне доказывали, что «установка на внешнюю войну» уже по одному тому порочна, что вообще «никто и ни при каких обстоятельствах никогда с советами воевать не будет, ибо свержение большевиков вообще иностранцам - не выгодно». Так рассуждали тогда. Думаю теперь так (столь категорически) рассуждать уже не станут. Годы, проведенные за рубежом, в еще большей степени укрепили правильность поставленных сразу после бегства диагнозов. Все новые свидетельства очередных беглецов «оттуда» углубили и уточнили все вынесенное за скобки в итоге личного соприкосновения с советской действительностью.
Перехожу к следующей теме - к определению вех, которые беру, как руководящие для наших дней.
1. Между 1932 и 1934 г.г. Харбин в быту своем пережил решающий катаклизм. Кончился соблазн и двусмысленность в связи с господством большевиков на дороге, где гуттаперчевый оппортунист «цвел, брел, приобрел». Позакрывались многие иностранные конторы. И, наконец, что может быть, самое существенное, стал внедряться новый японский жизненный стандарт гораздо более экономный по сравнению с колониальными размахами былого Дальнего Востока.
Харбинцы, пользуясь образным сравнением, «перешили на узкую колею». По собственному опыту знаю сколь чувствительно это отражается на личном бюджете. Бытие, если не всегда, то все же очень часто определяет сознание. Для части харбинских жителей органически чуждых всякой политике, подобное изменение бытия весьма драматически сказалось на сознании. Заклубилось обывательское раздражение. Стала создаваться соответствующая оппозиционная атмосфера.
Прежние хозяева положения - китайцы, нуждались в нас, как в «спецах», а вместе с тем свой шовинистический аппетит обуздывали неуверенной оглядкой на внешние силы. В тех случаях, когда отпадали сдержки, гоминдановская ксенофобия проявлялась в формах совершенно беспардонных, беззаконных и жестоко-брутальных.
Японцы имеют сколько хотите своих безработных специалистов. Не приходится им также на кого-то и как-то оглядываться. А вот, тем не менее, налицо совершенно очевидное стремление по возможности облегчить для нас переход на новые рельсы.
В качестве примера сошлюсь хотя бы на прежнюю Китайско-Восточную железную дорогу. Около этой теперь японской дороги, кормятся несколько тысяч эмигрантов в большинстве в момент приглашения на службу вовсе не знавших японского языка. Вообще же, почти как правило, каждый русский свободно владеющий японским - не остается без работы.
2. Противоположным во всех смыслах является отношение японцев к красным. До 1932 года советчики имели сколько хотите и тайных и явных командных позиций. Всякая борьба с ними носила до смешного паллиативный характер. После 1932 года картина стала совсем иной. Уже по настоящему все редуты Коминтерна взорваны. Та сила, скорпионов которой болезненно чувствовали на себе эмигранты (конечно из непримиримых) без всяких китайских церемоний вышвырнута за борт.
3. Сюда все больше приезжает новых людей на Японии. Маньчжурский климат оборачивается для них не матерью, а мачехой. Безжалостно косит приезжих южан воспаление легких. Почва края в той же мере неблагоприятно культуре типичной для островов Восходящего Солнца. Фиксируем это обстоятельство и от себя добавим, что климат Сибири еще более суров, а в почвенном отношении сибирские просторы еще дальше отходят от Ниппона.
4. Теперь немного исторических воспоминаний. Япония имела полную возможность стать в отношении России «агрессором» первый раз в 1914 году, а позже в годы войны гражданской. Разговоры о том, что островитяне прекратили интервенцию якобы под давлением Америки - совершенно очевидная несуразица. В какой мере Штаты беспомощны на Дальнем Востоке, сейчас красноречиво показали нынешние боевые грозы на юге.
В качестве обобщения для всех вышеперечисленных абзацев приведу выдержки из беседы с одним местным деятелем:
«… Империя Ниппон, - сказал мой собеседник, - по понятным причинам не имеет практической заинтересованности в экспансии на север. Северные холодные просторы не отвечают интересам нашей колонизации. Для нас естественна экспансия на юг - в те страны, где можно расселять колоссальный избыток вашего крестьянского населения. На севере мы желаем иметь дружественного соседа. Одно время думалось, что им, преобразуясь в конечном счете, сможет стать советский союз. Опыт, однако, показал обратное. Ужиться с красными невозможно. Мы медленно думаем, но зато решаем твердо. В эмигрантах наши вожди хотят видеть будущих граждан той новой русской власти, которая придет на смену большевизма, и с которой нам делить нечего. Зато в отношения коммунистов, мы теперь непримиримы. Непримиримостью определяется и наше отношение к подданным совнаркома.
Империя не может жить в кольце врагов. Империи, хотя бы со стороны Сибири, необходим друг. Я верю, что желанным для нас другом скоро станет национальная Россия…»
Объективное фиксирование фактов и логические выводы из них вытекающие, дают право отнестись с доверием в воспроизведенному. В Японии имеются деятели более дальновидные и менее дальновидные. Те, кто смотрит упрощенно, может быть, рассчитывают в качестве платы за помощь добыть пригодные «клочки территории». Те, кто привык думать глубже и шире, предпочитают не давать волю национальному эгоизму и не разрушать левой рукой то, что создается правой. Одно очевидно: если и приходится ставить вопрос о «плате» - здесь, во всяком случае, она внушает меньше опасений.
Решайте сами, Антон Иванович, чем должен руководствоваться политический корреспондент политической газеты. Обывательскими претензиями или решающими предпосылками нашей постоянной и основной эмигрантской генеральной линии.
Вероятно, все здесь сказанное отнюдь не совпадает с вашей, раз навсегда принятой программой.
Деникинская тактика общеизвестна. Общеизвестно также, что получалось в итоге осуществления на практике деникинской тактики.
Двадцать лет тому назад вы держали в руках синюю птицу. На ваши гордые плечи судьба возложила величайшую ответственность - драгоценнейшую ношу: возложила участь России. От главного лидера великой российской контрреволюции вправе была ждать, что каждый даже самый ничтожный шанс, в великом деле будет использован. Что ни один самый крошечный попутчик не пройдет мимо. Что для вас понятен и в вашем положении морально вполне оправдан принцип Макиавелли «цель оправдывает средства».
Но вот что получилось на деле. Вместо напряженнейшей осторожности - апломб, самомнение, никого нам не надо, сами с усами, всех шапками закидаем. Вместо испепеляющего сознания своей ответственности, когда человек горит ею, как свеча перед Господом, - твердокаменная узость и самовлюбленное легкомыслие.
Вы говорите о политике. Какой анекдот? Вся ваша, с позволения сказать, политика свелась к прошибанию стенки лбом. Прошибанию жизнями и кровью молодых энтузиастов, доставшихся вам от Корнилова.
Недавно некий польский генерал на весь мир хвастался по радио, как ловко покойный маршал Пилсудский провел и вывел генерала Деникина. В том, что поляк оказался гибче и не побоялся для своего отечества пойти на лукавство - еще полбеды. Беда в том, что в итоге этой лучшей гибкости, этой лучшей готовности во имя родины откинуть всякое чистоплюйство, Польша сейчас добилась чего и во сне не видела. Россия же так опустилась, как не мерещилось ее самым злейшим врагам.
Государства создавались не буйволами, а гениальными лисами. Собиратели земли русской, цари Иваны, шли на любое вероломство для своей земли-матери. А французский собиратель - Людовик XI? - К чистоплюям его также не причислишь. За какие грехи нам так угораздило, что в ответственный миг истории судьба послала на наш капитанский мостик вас, Антон Иванович.
Один из ваших немногочисленных сторонников усиленно внедрял в мое сознание, что в итоге всех итогов вы ничем не замарали вашу личную честь и в нерушимой белоснежности сохранили чистоту своих риз.
Позвольте вам заметить, что кроме риз чести и прочих приятных вещей, существует еще и долг, а долг, как мне кажется, выше чести. Долга перед отечеством во взятом на себя моральном обязательстве принять все меры для выигрыша гражданской войны, вы, извините, не выполнили.
Теперь представьте себе на минуту всю безграничную чашу российского горя. Волжских мужиков, поедающих собственных детей, несчастных затоптанных, заплеванных концлагерников, погибающих лютой смертью под чекистскими каблуками, наших оскверненных женщин, наших загаженных беспризорных детей и в качестве компенсации за все пережитое тряхните перед ними честью и ризами.
Неправда ли, какое для них утешение, для них, для всех потонувших в крови и слезах в итоге белого крушения и по вашей, Антон Иванович, главный образом, - вине.
Позор, разорение и бесконечно возросшая плата за освобождение, а также десятки миллионов, таких же, как мы с вами, русских людей, в той же мере имеющих право и на жизнь и на радость. - Неужели же все это не перевесит деникинской белоснежности?
Сейчас вы снова выступили с вашей стенобитной тактикой. С вашим заскорузлым примитивом, выдаваемым за истинный патриотизм. (Население, его гибель, страдания, вырождение - пустяки. Границы - вот это вещь). Так можно было ошибаться еще двадцать лет тому назад, но дикими кажутся повторные ошибки теперь.
Я - частица пушечного мяса белого движения. В потоке безрезультатно прошумевшем, есть и моя капля крови и моя доля горя. Не ошибусь, если от имени всех своих боевых товарищей замечу вам, что больше вашего медного гласа мы не послушаем. Считая свержение большевиков прямым и единственным русским кровным делом, задираться со всеми, кто встречается на пути по вашему приказу, не станем. Будем не врагов, как вы советуете, всюду подозрительно искать, а спутников до ближайшей исторической станции.
Говорят, что Колчака бросили, оставили и предали. Всё это верно лишь отчасти. Боюсь, что наряду с предательством имелось и стремление самого адмирала смертью искупить свою долю ответственности за неудачу.
Вы поступили иначе. Предпочли спокойно уехать заграницу. Предпочли вместо того, чтобы хотя бы сидеть смирно, снова выступать с тем же апломбом и с теми же провалившимися банкротными рецептами.
В вашем окаянном положении, Антон Иванович, надо не доклады читать, и не поучениями заниматься, а в кровавых слезах молить у Господа Бога милостивого - прощения за свои страшные ошибки; за свои неисчерпаемую вину перед мученицей Россией.
Харбин, Дэн.
«Новое Слово», 2 апреля 1939 г., № 14, стр. 3--4.
zarenreich.com
"За какие грехи нам так угораздило, что в ответственный миг истории судьба послала на наш капитанский мостик вас, Антон Иванович?"..
Ниже публикуется письмо ветерана армии Колчака харбинского журналиста П. Н. Веселовского (псевдоним «Дэн») генералу Деникину. Высказанные Веселовским соображения актуальны и по сей день. Опытный журналист верно диагностировал патологию, до сих пор распространённую в кругу клинических «великодержавников», мимикрирующих под националистов.
В РФ фигура Деникина давно стала объектом поклонения, идолом, вокруг которого разворачивается «легальное», прилизанное большевицкой расчёской, «белогвардейство».
В РФ ошибочно считают, что Деникин прямо поддержал Сталина во второй мировой войне. Нет, к чести Антона Ивановича скажем, что официально деникинскую поддержку «кремлёвский горец» так и не получил. Но если прямой поддержки не зафиксировано, то не значит, что не было поддержки косвенной.
В этой связи советский патриотизм Деникина оказался гораздо опаснее и изощрённей открытого большевизанства в стиле «Сталин - русский вождь». Болезнь просоветского «оборончества» в деникинском случае была не наносной и фетишистской, она коренилась намного глубже, в феномене, имя которому «великодержавный кретинизм». Формально абстрагируясь от советского патриотизма, организм со встроенной схемой «великодержавного кретинизма» по рефлексу собаки Павлова сигнализирует всякий раз, когда к «неприкосновенным границам» прикасается антикоммунистическая рука. И как бы Деникин ни обличал Сталина с эмигрантской трибуны, в 1941 году он, вольно или невольно, оказался с ним по одну сторону баррикад. Проклятые границы.
Перед самой войной, чтобы хоть как-то дезавуировать обвинения в советчине, Деникин выдвинул довольно оригинальную концепцию «свержения советской власти и защиты России», якобы в пику как «оборонцам», так и «пораженцам». Ничего более странного и тёмного, чем эта, с позволения сказать, «концепция», эмигрантская общественная не видывала. Витиеватая деникинская мысль в случае внешней войны предписывала Красной Армии (как будто там только Деникина и слушали) сначала свергнуть Сталина, а потом разгромить агрессоров (или наоборот: сначала «защитить Родину», а потом свергнуть Сталина).
Какими телепатическими средствами хотел Деникин сподвигнуть красных командиров на свержение советской власти и дальнейшую защиту России - скромно умалчивалось.
Ещё более туманным оставался план действий русской эмиграции (коей и была адресована «концепция» Деникина) при внешней интервенции в СССР. Для всех было очевидным, что мобилизационные возможности русской эмиграции находились на минимуме. Как с такими «возможностями» одновременно противостоять интервентам и свергать коммунизм (и кто снабдит русских оружием, обмундирует и обучит их) осталось известным одному Деникину.
Зато все несогласные со «светочем» клеймились им «предателями» «пораженцами», германскими и японскими шпионами (французских и английских шпионов для антантофила Деникина, понятно дело, не существовало). Естественно, что Деникина встретили со словами «или крестик сними, или трусы одень», и, посмеявшись над старческими маразмом чудаковатого патриота, потихоньку забыли. Сам «клинический патриот» выбрать что-то одно так и не решился и затих на военное время, не преминув, однако, после войны, сидя на костях, пробормотать «как я был прав». Спустя десятилетия чекисты по достоинству оценили деникинскую «правоту» и перевезли генеральские кости в красную Москву для помпезных похорон.
Originally posted by dvs_rus at Открытое письмо генералу Деникину, 1939...
.
Открытое письмо генералу Деникину
Милостивый государь. Антон Иванович!
Только сейчас до нас дошел в выдержках ваш последний доклад, посвященный текущим политическим событиям. Говоря о положении на Дальнем Востоке, Вы несколько не очень лестных строк благоволили посвятить мне. Уже неоднократно вами выдавались сердитые, но, к сожалению, далекие от объективного понимания сути дела, аттестаты русским дальневосточникам. Повторность выпадов заставляет меня воспользоваться личным поводом, дабы еще раз поставить вопрос, затронутый слишком издалека и слишком с кондачка. Если не Вам лично, то все же некоторым вашим слушателям, может быть не безынтересно узнать, чем руководствуются харбинцы, безапелляционно Вами зачисленные в лагерь бесстыдников, пораженцев, изменников и т. д.
Сначала разрешите “pro domo sua”.
Во время сибирского Ледяного похода, отступая в рядах армии Колчака, я заболел возвратным тифом и был оставлен на станции Иннокентьевская (близ города Иркутска). Пять тяжелых лет прошли в советской России. Только в 1925 году удалось бежать в Маньчжурию.
Все, что видел, слышал и пережил (а видел, слышал и пережил я очень и очень много), привело, в конечном счете, к нескольким основным выводам. Вот, что там было проверено, продумано и выстрадано.
Родной мой город - Казань. В 1921 году я пробрался на Волгу, прячась как тать, под чужим именем. Культурная столица когда-то цветущего края, старинный российский университетский город стремительно терял свою русскость. Татарский язык и в учреждениях, и в школах. Татарские названия улиц. Все чужое и отчасти даже враждебное. Украинскими стали города Малороссии. Бурятским - Верхнеудинск, сартским - Ташкент.
Скрытые большевизаны утверждают, что теперь ситуация иная. Какая чушь! Могут процветать, или наоборот стреляться Скрыпники и Любченки. Может в ту, или иную сторону колебаться флюгер советской ориентации в «национальном вопросе», но бытовая его сущность остается совершенно неизменной, а ведь это и есть самое важное, а к тому же, ныне подкрепляемое двадцатилетней давностью.
Внутренний сепаратизм, внутренняя сталинская интервенция (куда более страшная, чем всякая заграничная) въедаются в жизнь год за годом. Год за годом разъедается цемент, скрепляющий отдельные кирпичи всероссийского здания. Для меня, Антон Иванович, это не теория, а реальность. Я ее видел и чувствовал. Исподтишка злые ненавистники нашей великодержавности подтачивают дело Петра и Екатерины. Саркома проникла еще глубже. Потревожены крепкие кости самых собирателей земля русской - царей Иванов.
Почему деятели, столь нежно чувствительные к каждому внешнему прикосновению драгоценных границ концлагерной социалистической родины, вовсе стыдливо обходят эту не придуманную, а, из плоти и крови в действительности сущую проблему? Она-то существует не в пылком воображении защитников сталинской неприкосновенности, а в трагической для нас реальности.
Другой процесс, который мы также обязаны отнести к разряду самых важных, самых главных, для нашего государственного бытия основных - процесс систематического устремления российского отбора. Страшная практика постепенно приводит к убеждению каждого представителя внутренней эмиграции, что рано, или поздно придет его черед. Ненависть подчеловека к любому мало-мальски образованному индивиду в крахмальном воротничке, или без оного, - неисчерпаема. Надо повариться в тамошнем соку, чтобы почувствовать Дамоклов меч победоносной, распоясанной лютой зависти. Для ее насыщения всегда находятся объекты.
Биологический отбор, создаваемый веками, подвергается истреблению одинаково интенсивно и в городах, и по всей деревенской периферии (кулаки). Какими-то сложными путями образовалась дьявольская обстановка, при которой пласт за пластом снимаются, на протяжении двадцати лет, сливки русской нации. Вот, где корень самой страшной опасности. Вот, от какой стенки надо танцевать при оценке сути русской катастрофы.
Уже находясь здесь я узнал, что в Поднебесной империи также когда-то тайфуном пронесся свой туземный большевизм и также уничтожил элиту нации. После нелепейшего самопожирания, Китай и пришел в свое нынешние сывороточное состояние. Вольное, или невольное стремление превратить «шестую часть суши» в сплошную сыворотку не только для меня, но, вероятно, для очень многих, дышавших советским воздухом, очевидно. Уничтожили интеллигенцию, уничтожили цвет крестьянства, а теперь уничтожают все, что сумело подняться, выбиться наверх за годы революции. Имею в виду беспартийных. (Самопожирание коммунистических скорпионов - маленькое утешение в нашем огромном горе).
Мои тамошние попытки конспиративной работы, несмотря на всю осторожность и некоторый прежний (по белым организациям) опыт - кончились плачевно. Когда каждый третий или, в лучшем случае, пятый - вольный или невольный сексот - любая, сколько-нибудь серьезная конспирация автоматически накалывается на шипы провокации. Менее счастливые погибли, остальные спаслись бегством.
Оказавшись в Харбине я поделился невольным опытом с читателями харбинской газеты «Русское Слово». Поделился, подчеркиваю в 1926 году. Суммирую все тогда сказанное.
1. Советская власть гораздо вредоноснее и страшнее для наших правильно понятых национальных интересов, чем это казалось в начале гражданской войны.
2. Россия уничтожается изнутри, сгорает на внутреннем огне, и каждый год промедления - величайшее бедствие.
3. Надо оставить убаюкивающие надежды на восстания и на возможность эволюции большевиков. И то, и другое исключается.
4. Мы обязаны искать не те способы освобождения, которые кажутся наименее рискованными, а те - за которыми реальность.
5. Единственный реальный шанс падения советской власти - внешняя война.
6. Что ждет русское государство после военного разгрома большевиков - неизвестно, но всякий этап по сравнению с этапом большевицкого выедания российской сердцевины - благо.
Все это я писал, повторяю, в 1926 году, когда еще эмигрантские попутчики большевиков не обзывали инакомыслящих «пораженцами» и когда дули совсем иные международные ветры. У харбинских обывательских сусликов, жонглирующих паспортами (советскими и прочими) с легкостью факиров-фокусников, а также и у некоторых высокомудрых публицистов мои горькие высказывания не встретили сочувствия.
На страницах другой газеты мне доказывали, что «установка на внешнюю войну» уже по одному тому порочна, что вообще «никто и ни при каких обстоятельствах никогда с советами воевать не будет, ибо свержение большевиков вообще иностранцам - не выгодно». Так рассуждали тогда. Думаю теперь так (столь категорически) рассуждать уже не станут. Годы, проведенные за рубежом, в еще большей степени укрепили правильность поставленных сразу после бегства диагнозов. Все новые свидетельства очередных беглецов «оттуда» углубили и уточнили все вынесенное за скобки в итоге личного соприкосновения с советской действительностью.
Перехожу к следующей теме - к определению вех, которые беру, как руководящие для наших дней.
1. Между 1932 и 1934 г.г. Харбин в быту своем пережил решающий катаклизм. Кончился соблазн и двусмысленность в связи с господством большевиков на дороге, где гуттаперчевый оппортунист «цвел, брел, приобрел». Позакрывались многие иностранные конторы. И, наконец, что может быть, самое существенное, стал внедряться новый японский жизненный стандарт гораздо более экономный по сравнению с колониальными размахами былого Дальнего Востока.
Харбинцы, пользуясь образным сравнением, «перешили на узкую колею». По собственному опыту знаю сколь чувствительно это отражается на личном бюджете. Бытие, если не всегда, то все же очень часто определяет сознание. Для части харбинских жителей органически чуждых всякой политике, подобное изменение бытия весьма драматически сказалось на сознании. Заклубилось обывательское раздражение. Стала создаваться соответствующая оппозиционная атмосфера.
Прежние хозяева положения - китайцы, нуждались в нас, как в «спецах», а вместе с тем свой шовинистический аппетит обуздывали неуверенной оглядкой на внешние силы. В тех случаях, когда отпадали сдержки, гоминдановская ксенофобия проявлялась в формах совершенно беспардонных, беззаконных и жестоко-брутальных.
Японцы имеют сколько хотите своих безработных специалистов. Не приходится им также на кого-то и как-то оглядываться. А вот, тем не менее, налицо совершенно очевидное стремление по возможности облегчить для нас переход на новые рельсы.
В качестве примера сошлюсь хотя бы на прежнюю Китайско-Восточную железную дорогу. Около этой теперь японской дороги, кормятся несколько тысяч эмигрантов в большинстве в момент приглашения на службу вовсе не знавших японского языка. Вообще же, почти как правило, каждый русский свободно владеющий японским - не остается без работы.
2. Противоположным во всех смыслах является отношение японцев к красным. До 1932 года советчики имели сколько хотите и тайных и явных командных позиций. Всякая борьба с ними носила до смешного паллиативный характер. После 1932 года картина стала совсем иной. Уже по настоящему все редуты Коминтерна взорваны. Та сила, скорпионов которой болезненно чувствовали на себе эмигранты (конечно из непримиримых) без всяких китайских церемоний вышвырнута за борт.
3. Сюда все больше приезжает новых людей на Японии. Маньчжурский климат оборачивается для них не матерью, а мачехой. Безжалостно косит приезжих южан воспаление легких. Почва края в той же мере неблагоприятно культуре типичной для островов Восходящего Солнца. Фиксируем это обстоятельство и от себя добавим, что климат Сибири еще более суров, а в почвенном отношении сибирские просторы еще дальше отходят от Ниппона.
4. Теперь немного исторических воспоминаний. Япония имела полную возможность стать в отношении России «агрессором» первый раз в 1914 году, а позже в годы войны гражданской. Разговоры о том, что островитяне прекратили интервенцию якобы под давлением Америки - совершенно очевидная несуразица. В какой мере Штаты беспомощны на Дальнем Востоке, сейчас красноречиво показали нынешние боевые грозы на юге.
В качестве обобщения для всех вышеперечисленных абзацев приведу выдержки из беседы с одним местным деятелем:
«… Империя Ниппон, - сказал мой собеседник, - по понятным причинам не имеет практической заинтересованности в экспансии на север. Северные холодные просторы не отвечают интересам нашей колонизации. Для нас естественна экспансия на юг - в те страны, где можно расселять колоссальный избыток вашего крестьянского населения. На севере мы желаем иметь дружественного соседа. Одно время думалось, что им, преобразуясь в конечном счете, сможет стать советский союз. Опыт, однако, показал обратное. Ужиться с красными невозможно. Мы медленно думаем, но зато решаем твердо. В эмигрантах наши вожди хотят видеть будущих граждан той новой русской власти, которая придет на смену большевизма, и с которой нам делить нечего. Зато в отношения коммунистов, мы теперь непримиримы. Непримиримостью определяется и наше отношение к подданным совнаркома.
Империя не может жить в кольце врагов. Империи, хотя бы со стороны Сибири, необходим друг. Я верю, что желанным для нас другом скоро станет национальная Россия…»
Объективное фиксирование фактов и логические выводы из них вытекающие, дают право отнестись с доверием в воспроизведенному. В Японии имеются деятели более дальновидные и менее дальновидные. Те, кто смотрит упрощенно, может быть, рассчитывают в качестве платы за помощь добыть пригодные «клочки территории». Те, кто привык думать глубже и шире, предпочитают не давать волю национальному эгоизму и не разрушать левой рукой то, что создается правой. Одно очевидно: если и приходится ставить вопрос о «плате» - здесь, во всяком случае, она внушает меньше опасений.
Решайте сами, Антон Иванович, чем должен руководствоваться политический корреспондент политической газеты. Обывательскими претензиями или решающими предпосылками нашей постоянной и основной эмигрантской генеральной линии.
Вероятно, все здесь сказанное отнюдь не совпадает с вашей, раз навсегда принятой программой.
Деникинская тактика общеизвестна. Общеизвестно также, что получалось в итоге осуществления на практике деникинской тактики.
Двадцать лет тому назад вы держали в руках синюю птицу. На ваши гордые плечи судьба возложила величайшую ответственность - драгоценнейшую ношу: возложила участь России. От главного лидера великой российской контрреволюции вправе была ждать, что каждый даже самый ничтожный шанс, в великом деле будет использован. Что ни один самый крошечный попутчик не пройдет мимо. Что для вас понятен и в вашем положении морально вполне оправдан принцип Макиавелли «цель оправдывает средства».
Но вот что получилось на деле. Вместо напряженнейшей осторожности - апломб, самомнение, никого нам не надо, сами с усами, всех шапками закидаем. Вместо испепеляющего сознания своей ответственности, когда человек горит ею, как свеча перед Господом, - твердокаменная узость и самовлюбленное легкомыслие.
Вы говорите о политике. Какой анекдот? Вся ваша, с позволения сказать, политика свелась к прошибанию стенки лбом. Прошибанию жизнями и кровью молодых энтузиастов, доставшихся вам от Корнилова.
Недавно некий польский генерал на весь мир хвастался по радио, как ловко покойный маршал Пилсудский провел и вывел генерала Деникина. В том, что поляк оказался гибче и не побоялся для своего отечества пойти на лукавство - еще полбеды. Беда в том, что в итоге этой лучшей гибкости, этой лучшей готовности во имя родины откинуть всякое чистоплюйство, Польша сейчас добилась чего и во сне не видела. Россия же так опустилась, как не мерещилось ее самым злейшим врагам.
Государства создавались не буйволами, а гениальными лисами. Собиратели земли русской, цари Иваны, шли на любое вероломство для своей земли-матери. А французский собиратель - Людовик XI? - К чистоплюям его также не причислишь. За какие грехи нам так угораздило, что в ответственный миг истории судьба послала на наш капитанский мостик вас, Антон Иванович.
Один из ваших немногочисленных сторонников усиленно внедрял в мое сознание, что в итоге всех итогов вы ничем не замарали вашу личную честь и в нерушимой белоснежности сохранили чистоту своих риз.
Позвольте вам заметить, что кроме риз чести и прочих приятных вещей, существует еще и долг, а долг, как мне кажется, выше чести. Долга перед отечеством во взятом на себя моральном обязательстве принять все меры для выигрыша гражданской войны, вы, извините, не выполнили.
Теперь представьте себе на минуту всю безграничную чашу российского горя. Волжских мужиков, поедающих собственных детей, несчастных затоптанных, заплеванных концлагерников, погибающих лютой смертью под чекистскими каблуками, наших оскверненных женщин, наших загаженных беспризорных детей и в качестве компенсации за все пережитое тряхните перед ними честью и ризами.
Неправда ли, какое для них утешение, для них, для всех потонувших в крови и слезах в итоге белого крушения и по вашей, Антон Иванович, главный образом, - вине.
Позор, разорение и бесконечно возросшая плата за освобождение, а также десятки миллионов, таких же, как мы с вами, русских людей, в той же мере имеющих право и на жизнь и на радость. - Неужели же все это не перевесит деникинской белоснежности?
Сейчас вы снова выступили с вашей стенобитной тактикой. С вашим заскорузлым примитивом, выдаваемым за истинный патриотизм. (Население, его гибель, страдания, вырождение - пустяки. Границы - вот это вещь). Так можно было ошибаться еще двадцать лет тому назад, но дикими кажутся повторные ошибки теперь.
Я - частица пушечного мяса белого движения. В потоке безрезультатно прошумевшем, есть и моя капля крови и моя доля горя. Не ошибусь, если от имени всех своих боевых товарищей замечу вам, что больше вашего медного гласа мы не послушаем. Считая свержение большевиков прямым и единственным русским кровным делом, задираться со всеми, кто встречается на пути по вашему приказу, не станем. Будем не врагов, как вы советуете, всюду подозрительно искать, а спутников до ближайшей исторической станции.
Говорят, что Колчака бросили, оставили и предали. Всё это верно лишь отчасти. Боюсь, что наряду с предательством имелось и стремление самого адмирала смертью искупить свою долю ответственности за неудачу.
Вы поступили иначе. Предпочли спокойно уехать заграницу. Предпочли вместо того, чтобы хотя бы сидеть смирно, снова выступать с тем же апломбом и с теми же провалившимися банкротными рецептами.
В вашем окаянном положении, Антон Иванович, надо не доклады читать, и не поучениями заниматься, а в кровавых слезах молить у Господа Бога милостивого - прощения за свои страшные ошибки; за свои неисчерпаемую вину перед мученицей Россией.
Харбин, Дэн.
«Новое Слово», 2 апреля 1939 г., № 14, стр. 3--4.
zarenreich.com