Із записів петрашевця Момбеллі
* * *
Этот Шевченко, говорят, написал на малороссийском языке, в стихах, воззвание к малороссиянам 1 и отдал его какому-то французу Лессажу для напечатания в Лейпциге в большом числе экземпляров. На границе таможня остановила Лессажа и при обыске нашли воззвание за подписью Шевченко. Лессажа остановили, но он взял на себя поручение, не зная содержания стихов. Однако же он был в сообщении с Шевченко и дал ему знать о происшедшем. Шевченко немедленно бежал в Галицию и там уже его схватили. Никто не знает плана малороссийских патриотов, какую они имеют цель, но говорят об этом различно. Одни говорят будто бы хотели возбудить Малороссию к восстанию, к провозглашению гетманщины и к совершенному отделению от России.
Другие говорят, будто бы они, хотя и составили проект о восстановлении гетманщины, но провести свой план хотели не иначе, как с разрешения императора, и ему-то на рассмотрение предполагали представить свой прожект управления Малороссией.
Третьи говорят, что ни замыслов, ни заговора решительно никаких не было, и что вся эта история не больше как сочинение киевского генерал-губернатора Бибикова. [...]
Самое открытие заговора рассказывается разными лицами различно. Говорят, будто бы Шевченко дал один экземпляр своего воззвания за своею подписью какому-то иностранцу Лесажу 2 с тем, чтобы тот напечатал его в большом числе экземпляров в Лейпциге для раздачи народу. На таможне, пересматривая вещи Лесажа, нашли воззвание за подписью Шевченки. Лесаж объявил, что он не знал о содержании бумаги, что ему поручено было по комиссии только напечатать в Лейпциге такое-то число экземпляров. Разумеется, сейчас же послали схватить Шевченку. [...]
Некоторые говорят, что посредством тайной полиции правительство и прежде знало о существовании заговора и что, останавливая Лессажа, знали, что он везет воззвание. Еще говорят, будто бы австрийское правительство прислало бумагу русскому, в которой говорит, что чиновники русские с видом от правительства разъезжают по австрийским землям и распространяют между австрийскими славянами мысли, неприязненные правительству. Приверженцы деспотизма, т. е. настоящего порядка в России, и все проникнутые страхом, так называемые осторожные или иначе благоразумные величают замысел этот глупым безрассудством, бессмысленным малодушием.
В России называют малодушными не действительно малодушных, а тех, которые по неопытности или по особому душевному расположению доверяются ближнему; еще тех, которые надеются на переворот в России, на лучший порядок вещей; еще тех, которые имеют дерзость отступать от глупых приличий света, не вполне подчиняются им, - вообще всех тех, которые имеют несчастие выходить из общего уровня в чем-либо, исключая рабской преданности и усердия к престолу. [...]
Некоторые называют поступок Шевченко безрассудством, признаком помешательства, потому собственно, что план его находят несбыточным, просто нелепым. Малороссияне же, более знакомые с условиями местности, даже сильно не одобряющие поступка Шевченко уж потому, что он не удался, признают его план совсем не так нелепым, как это может казаться с первого взгляда.
С восстанием же в Малороссии зашевелился бы и Дон, давно уже недовольный мерами правительства. Поляки тоже воспользовались бы случаем. Следовательно весь юг и запад России взялся бы за оружие!
Записки Н. А. Момбелли, Дело петрашевцев, т. I, стор. 310 - 312.
1 Момбеллі заніс у свій щоденник різні чутки, що передавалися в Петербурзі про товариство. Говорячи про відозви у віршах, Момбеллі, очевидно, мав на увазі революційні твори Шевченка, головним чином його «Заповіт». Щодо відозв у прямому розумінні слова, то в книзі Костомарова «Закон божий» були вміщені відозви до українського, російського та польського народів, в складанні яких, можливо, брав участь і Шевченко.
2 Оповідання Момбеллі про те, що Шевченко передав відозви через якогось іноземця Лесажа, вигадане. В народі були поширені оповідання і анекдоти про арешт Шевченка, які інколи не мали нічого спільного з дійсними фактами. Шевченко через члена Кирило-Мефодіївського товариства Савича у 1847 р. за кордон передав лише поему «Кавказ» для Адама Міцкевича, який жив тоді в Парижі.