История, которой мы не знали-1

[mareicheva]

Когда он налетел, Лена опаздывала в школу и как раз выдумывала, как бы половчее соврать и оправдаться.
Им не раз говорили - три опоздания в месяц и будете у директора объясняться. Пугали, конечно, да и директор был понимающим, все так думали. Но у нее опозданий было уже давно не три. Так что, когда потемнело и в небе пронеслось что-то огромное и горячее, а потом уши чуть не разорвало от шума и рева, это, наверное, было даже кстати.
Она не удержалась и упала, больно рассадив коленку. Другие вокруг тоже падали, или прислонялись к стенам домов - Лена услышала, как кто-то кричит: «Отойди, отойди, дом рухнет!». Дом не рухнул, а вот стекла посыпались. Кто-то закричал - кажется, порезался.
Шум, рев и жар прекратились. Орали сигнализации машин. Люди ругались, лаяла собака.
Рядом на асфальте сидела старая женщина в темном пальто и шляпке с вуалеткой. Женщина беспомощно шарила вокруг, пытаясь найти сумочку. Та валялась рядом, но хозяйка все не отрывала глаз от неба.
- Давайте помогу, - предложила Лена.
Она подобрала сумку. Женщина оперлась на предложенную Леной руку, но тут же покачала головой.
- Таблетку… - прошептала она, - деточка, я сейчас.
Лена достала телефон. Связи не было.
- Ничего, - отозвалась старушка. Дышала она уже ровнее, - сейчас соберусь…
- Я могу в аптеку сбегать, - предложила Лена, - может, они что-то сделают?
Еще можно было половить за рукав тех, кто с машинами. До ближайшей больницы квартала три - вдруг да подвезут? Но не пришлось: на площадку перед магазином вывернула карета «неотложки».
- Сюда! - заорала Лена, размахивая руками.
Полминуты спустя, женщину уже устраивали в машине. Фельдшер-великан успокаивал ее, как маленькую.
Женщина повернулась к Лене, посмотрела ей прямо в глаза.
- Вот так они прилетели, - сказала она, - мы думали, учебная тревога, а оказалось, что настоящая. На Диджой бомба упала…
- Это не война, - заверила Лена.
- Конечно нет, - поддержал ее фельдшер. Он держался спокойно, слишком спокойно. И ни черта не знал: война, не война.
- Viskas bus gerai, - ласково сказал он то ли пациенке, то ли себе. Потом повернулся к Лене:
- Ты с бабушкой едешь?
- Не, - замотала она головой, - я в школу… Я просто прохожая. Не с ней.
- Сама цела? - запоздало спросил он. Лена поспешила уверить, что да, все в порядке. Тут же поморщилась, вспомнив о разбитой коленке, но решила не морочить никому голову. Все равно снимать джинсы на улице она не станет.
„Viskas bus gerai, - повторила она про себя, когда машина уже унеслась прочь, - Все будет хорошо“.
Во всяком случае, это действительно не война. Лена знала точно.

Когда она дохромала до школы, то, еще не заходя внутрь, поняла, что занятий не будет. У крыльца стояли полицейские, завуч и несколько учителей. Лене и другим опоздавшим велели идти во двор.
Все уже столпились там. Полагалось разбиться на классы и держаться всем вместе, на деле же школьники сновали туда-сюда. Первоклашки ревели и держались за руки.
- Слава Богу! - обрадовалась классная, завидев Лену, - мы тебя ищем.
На самом деле, кроме классной, никто ее не искал. Разве что Карина - соседка по парте, - побеспокоилась. Остальные едва кивнули. Не до новенькой им было.
Школа выглядела плачевно. Половину физкультурного зала просто снесло, стекла везде побиты. Свет нигде не горел. Часть учеников была без курток - на учениях одежду брали с собой заранее, а сейчас до раздевалки дошли не все. Старшеклассники хорохорились, но больше мерзли и злились. Кое-кто пытался острить: всю жизнь мечтал чтоб школа развалилась, но таких затыкали: не смешно. Убить, вроде бы, никого не убило, а раненые были.
- Бомба взорвалась! - со знанием дела вещал рыжий мальчишка, кажется, второклассник, - Атомная!
Ему велели не болтать ерунды, но про бомбу не он один говорил. Впрочем, вскоре кто-то крикнул: „Метеорит!“ - и все немного расслабились. Это уже было не так страшно. Вон, на Челябинск тоже падал.
Сильно замерзнуть не пришлось - во дворе показался директор и толпа зашевелилась. Вскоре их уже заводили внутрь. В коридорах зажглись лампы, было тепло, несмотря на выбитые стекла. Вскоре заработали телефоны.
Занятий не было: учителя бегали взад-вперед, перезванивались, перебрасывались вопросами. Малышей, за которыми не могли прийти родители, собрали в актовом зале - там все стекла оказались целы. Тех, кто постарше, отпустили. День вышел не таким уж плохим.
Если, конечно, не считать того, что нельзя было после уроков зайти в кафе, или просто погулять. „Сразу домой!“ - гремели голоса родителей в телефонах.
И того, что на улицах было полно военных.
И запаха дыма - не привычного, дровяного, даже не противного угольного. Несильный, но ощутимый привкус гари во рту был незнакомым, и все же никто не сомневался в том, что это именно гарь. Впрочем, любые сомнения быстро исчезали, стоило взглянуть в сторону аэропорта: где-то там, за ним, в небо поднимался черный столб, подсвеченный у основания алым. И туда, к этим черным клубам, неслись военные и полиция.
Уходя из школы, Лена вновь услышала рыжего второклассника. Того забирала бабушка: она устало уговаривала внука одеваться поскорее, а он самозабвенно вещал о том, что на город сел инопланетный корабль. Возле автобусной остановки о том же говорили и взрослые.

Домой шли пешком: автобусы не ходили из-за пробок, а троллейбусы из-за того, что где-то провода оборвались.
Часть дороги Лена прошла с Кариной, им было по пути, но они почти не разговаривали. Повторять глупости про инопланетян не хотелось, говорить о войне - тем более.
Когда пути оставалось всего ничего, Карина все же не выдержала:
- Как ты думаешь, - сказала она, - фейсбук заблокирован?
- Что?
- А Вконтактик? - не унималась Карина, - давай проверим!
Ей было страшно, хотя она виду не подавала. Лене очень хотелось сказать, что войны не будет. Это не бомба и не ракета, и не террористы. Но приходилось молчать и делать вид, что тоже боится войны. Хотя боялась она совсем другого.
Карина остановилась возле кафе.
- Тут вайфай есть, - сказала она, - Посмотрим?
Как ни странно, кафе работало. Даже посетители за столиком в уголке сидели, тыкали пальцами в экраны смартфонов и что-то обсуждали.
- Я угощу! - запротестовала Карина, - когда Лена полезла за кошельком, - я же тебя сюда затащила.
Перед ними поставили картонные стаканы, в которых кофе был разве что для виду - зато по целой горе взбитого молока, сливок и маршмеллоу. Карина вытащила телефон и вздохнула с облегчением:
- Все в порядке. Не блокируют!
Она сунула Лене под нос экран.
- Вот… Перекличку устроили. Сейчас напишу, что жива.
Судя по всему, споров в сети было не меньше, чем в школьном дворе. Обвиняли всех подряд. Про инопланетян тоже говорили.
Появились и фотожабы - как же без них?
Карина рассматривала фотографии. Их было очень много, но разглядеть удавалось разве что вспышку, испуганных людей, битые стекла и дым. На некоторых было небо над городом - внезапно потемневшее, закрытое плотной огромной тучей, в которой мелькали багровые проблески.
- Гляди! - нахмурилась Карина, показывая на одну из картинок, - не на небо, вот сюда.
Туча проносилась над небоскребами, что на другом берегу реки. В небе она была косматой и расплывчатой, но в отражении куска уцелевшей стеклянной стены…
- Вот, - повторила Карина, - блестит что-то.
- Может, просто отражение такое, - предположила Лена. То, что отражалось в стекле, очень походило на серебристый бок самолета. Или еще какой-то металлической туши.
- Ну… может.
Кофе стыл, Лена задумчиво ковырялась в нем ложкой, глядя, как тают облака сливок. Карина про свой, кажется, вообще забыла.
- Но если б это было оружие, - бормотала она… Уже бы мобилизацию объявили.
- У тебя фейсбук есть? - спросила она через минуту.
Лена покачала головой.
- Нет. Мне не разрешают соцсети.
- Ну? - удивилась Карина, - и Вконтактик?
- Тем более.
- А… Папа тоже говорит, что это сплошные дыры. Но где-то ты бываешь?
- Только уроки смотрю и делаю… Телефон у меня кнопочный! - опередила Лена следующий вопрос, и даже вытащила телефон на стол.
...В прошлой школе из-за этого с подругами отношения разладились в хлам. „С тобой неинтересно!“ - припечатала год назад Марина, с которой они когда-то собирались дружить до старости. Другие девчонки тоже отдалились. К апрелю над ней посмеивался весь класс - не очень зло, а все равно обидно.
Ленка - прошлый век. Она как маленькая, ей ничего нельзя! И поговорить с ней не о чем.
Карина подругой не была. Вообще, переходя в новую школу, Лена твердо решила больше ни с кем не дружить. Не ругаться, не ссориться, но и близко не сходиться. Стараться не приходилось: класс давно сложился, у всех были свои друзья и недруги, на тихую, вечно опаздывавшую, новенькую внимания почти не обращали.
Ну разве что Карина. Они вместе сидели, потому и разговаривали. Иногда из школы вместе шли. В школу - никогда, Карина не опаздывала. Наверное, она - жаворонок.
Но поговорить, посидеть где-то, одноклассница предложила ей впервые. И не то чтоб без этого было очень плохо - Лена давно привыкла, что дружить можно только со своими, дома, - какая уж дружба, если приходится врать, или отмалчиваться, да и в гости звать нельзя?
И все равно было досадно. И кофе остыл.
Карина тоже морщилась - холодный напиток и ей не нравился.
- Хоть почту дай, - сказала она, - и телефона твоего у меня, оказывается, нет.

Праматерь пекла хлеб.

Лена помнила еще, как та вздыхала и ворчала: нормальной печки нет, в духовке не то получается. Потом вдруг освоила хлебопечку - и понеслось. Вот и сейчас, стоило переступить порог, в нос ударил дивный запах горячей буханки.
Она ходила по кухне, словно плыла над полом. Праматерь - по-домашнему просто Пра, - всегда носила юбки в пол. Давно, еще задолго до школы, Лена думала, что у нее и ног-то нет и она просто скользит над землей, словно привидение. Как-то решилась рассказать родителям - те хихикали: „нет, на колесиках ездит“. Больше папа хихикал - мама Пра побаивалась, даже когда той не было рядом.
„Хорошо погуляла?“
Зеленые, как трава, глаза впились в Ленкино лицо, словно захватили в ловушку. Голосом Праматерь разговаривала редко, и никогда с домочадцами. Телефоном она тоже не пользовалась. Потеряется еще, да и отключить можно. Голос впивался в мозг без промаха.
Хорошо, хоть Каришки рядом не было, когда Праматерь ее звала.
- Прекрасно! - пробормотала Лена, отпихивая в угол рюкзак, - сегодня у всех прогулка на славу.
„Не шуми! - поморщилась Праматерь, - я тебе еще когда сказала: немедленно домой“.
- Я и шла домой. С подругой. Зашли кофе выпить.
„Кофе… - Праматерь поморщилась, она его терпеть не могла, - не очень подходящий день. Я надеялась, что ты вернешься сразу. Но ты предпочла не услышать“.
- Пра!
Лена сглотнула, сделала шаг вперед, потом отступила на полшажка, обхватила руками плечи.
Сколько можно! Она уже не первоклассница.
- Пра, - она старалась говорить уверенно и по-взрослому, но голос предательски срывался, - ты прекрасно знаешь, что это… Боже, да ты мне это и сказала! Мы же знаем, что творится…
„Но они - слово „они“ пра сумела даже мысленно, без голоса, подчеркнуть двойной чертой, - они ничего не знают. Если, конечно, ты не проболталась“.
- Да ничего я ей не говорила… Она просто живет недалеко… ну, нам по дороге. И напугана была.
- Я тоже напугана.
Лена растерялась. Праматерь сказала это вслух.
- Ты?…
„Вдруг ты меня уже не слышишь? Или не хочешь слышать“.
Праматерь отставила в сторону миску, которую вытирала полотенцем. В ее глазах плавала такая тоска, что Лена вдруг тоже замолчала и лишь через полминуты рискнула заговорить, и то мысленно.
„Так… что? - спросила она, - это ж… это ж он, да? Он прилетел?“
„Прошла тысяча лет, - ответила пра, - конечно, прилетел“.
„Но ведь мы… вы ведь всегда говорили, что все обойдется“.
„Должно было обойтись“
- Ну так и что? Что случилось? - вскрикнула Лена так, что кукушка в часах выскочила не в срок и хрипло издала что-то среднее между „ку-ку“ и „кх-х“.
„Это еще что?!“ - нахмурилась Праматерь.
- Извини.
Лена поняла, что сейчас разревется.
Ей редко доводилось оставаться с Праматерью наедине. Обычно хоть кто-то был рядом - папа, мама, бабушки… Очень хотелось сесть, вытянуть ноги, еще больше - отломить горбушку, запах свежего хлеба был нестерпимо дразнящим. А больше всего - исчезнуть, растаять, как кусок сахара в стакане.
Она всегда чувствовала себя виноватой. За что - неясно.
„Просто он вернулся, - пожала плечами Пра. Она укладывала хлеб в красивую корзинку, выстеленную белой салфеткой. Салфетку вышивала гладью мама. Лена тоже так умела - лучшими подарками для Пра было какое-то рукоделие, все женщины в семье это знали.
- И что?..
Праматерь молчала. Она ходила по кухне туда-сюда, расставляя тарелки по полкам, поправляя полотенца и занавески, наводя вокруг себя особый, подчиненный только ей ведомым законам, порядок.
- Мы же всегда знали, что он вернется, - Лена хотела сказать эти слова сурово и спокойно, а голос опять подвел. Получилось жалко.
„Знали, - кивнула Пра, - мы знали“.

Он прилетал раз в тысячу лет.
Так говорили, но даже Пра не была уверена, что он - один и тот же. Где-то в недрах нездешнего, темного мира могут ждать своего часа тысячи спящих существ. А может это мерзкие личинки, или яйца, похожие на здоровенные чаны?
Тех, кто был раньше, давно забыли. Не будь Пра, некому было бы помнить и последнего. Хотя тогда уже и летописи вели, чуть восточнее войны бушевали, было о чем писать. И западнее много всего творилось.
Бывают такие места, куда не долетает дыхание ветра. Вот и здесь, на поросших лесом холмах и в долинах время застыло, стало плотным и вязким. Год шел за годом, умирали и рождались люди, боги вели свои размеренные, скучноватые дела: зима за летом, лето за зимой, ночь за днем, рассветы за ночами. Жили здесь и другие твари: и безвредные, и не очень.
И в тот год, когда земля содрогнулась, а в небе пронеслась черно-алая туча, и холмы содрогнулись от грохота и рева, летописцы Запада и Востока ничего об этом не написали.

Добиваться от Пра ответов было бесполезно. Лена поднялась к себе, на второй этаж и, не переодеваясь в домашнее, бросилась на кровать.
Хлеба она так и не попробовала, утром позавтракать не успела. Сливкам и маршмеллоу, которыми был сдобрен кофе, в желудке было просторно и скучно.
А запах гари в комнату пробивался, даже сквозь плотно закрытое окно. Здесь кухонные ароматы его не забивали. И если подойти к окну вплотную, можно было бы увидеть черный хвост дыма над домами.
С полчаса Лена лежала на покрывале, ни о чем не думая и просто глядя в потолок. Потом встала и отправилась к выходу.
Стоит избушка в четыре окошка. Открываешь первое окно - за ним весна. За вторым лето, за третьим - осень. Открываешь четвертое - за ним зима. А в избушке тепло.
Когда в детском саду им читали эту сказку, Лена только одному удивилась: почему окна, а не двери? Можно было бы уходить зимой в лето, а когда очень жарко - в прохладную осень. Дома они так и делают. Воспитательница засмеялась и потом хвалила ее родителям за богатую фантазию.
- Говорит: ее прабабушка научила, - рассказывала она, пока Лена пыхтела, застегивая воротник куртки, а мама кивала, разглядывая стенд „времена года“. „Праматерь!“ - поправила Лена. Воспитательницу это рассмешило еще больше, а мама улыбнулась и подтвердила: „Да, в семье ее именно так называют“.
После этого случая Лену забрали из садика. Пра настояла. Она и в школу ее не хотела отдавать, но тут уже родители уперлись.
Лена приоткрыла входную дверь и поморщилась. Запах гари стал сильнее. С улицы доносились сирены. Ветер гонял остатки листьев, с неба сыпалась какая-то мокрая дрянь: дождь, снег или пепел.
- Ты куда! - раздалось с кухни.
- К прабабушкам! - огрызнулась Лена. Прикрыла дверь, вздохнула и распахнула настежь.
В лицо ударил солнечный луч и береза, на той, привычной, стороне давно облетевшая, ласково зашелестела густой золотой шевелюрой.

Здесь, на другой стороне, дом был больше и светлее, сад - просторнее. Яблоки здесь созревали больше, ярче и ароматнее. Зимы не бывали суровыми, а лето - слишком жарким.
В детстве Лена жалела, что они здесь не живут, а только гостят. Потом оказалось, что тут телефон не ловит, а телевизор не работает.
Телевизор Пра ценила. При виде компьютеров морщилась, а перед „ящиком“, как папа говорил, сидела вечерами. Еще мультфильмы смотрела, вместе с Леной.
А прабабушки телевизор не любили. Обе.
Анна перебралась на ту сторону лет пять тому назад, а Соня - в прошлом году, когда вернулась из больницы и проговорила с семьей почти весь вечер.
Лене диагноз не сказали, но она и сама догадалась, не маленькая уже была.
- Пойду к Анне, - сказала она вечером. Лена должна была спать, а вместо этого подслушивала. Вслух говорила только бабушка Соня, значит, рядом не было никого, кроме Пра.
Слушать ее Соня за долгие годы выучилась. Отвечать - нет.
- Может быть, - говорила она в ответ на неслышные реплики, - но лучшего друга у меня не было… Не боюсь, я и так восьмой десяток лет в долг живу. Но хочу знать, что будет с Леночкой.
Что сказала на это Пра, Лена, конечно, слышать не могла. Бабушка Анна, или мама, наверное, сжались бы в комочек. Но Соня Пра никогда не боялась: у нее этого в крови не было.
- Мне еще раз извиниться за то, что я жива? - криво усмехнулась она, - или за сына?
- А… значит, за то, что ваша… пра-пра-пра-пра… я не знаю, сколько раз надо это „пра“ сказать… что Анна оказалась в свои восемь лет честнее и порядочнее большинства взрослых?
- Я не упрекаю, - вздохнула Соня через минуту, - я благодарю. Это вы их так воспитали. Всех.
Прощаться не пришлось - уже в субботу Лена сидела на веранде дома с другой стороны, пила чай и ела пончики, которые так любила жарить прабабушка Соня. Прабабушка Анна устроилась в саду с мольбертом и красками. Солнце - а на той, нашей, стороне моросил холодный дождь, - грело щеку. Было радостно от того, что тепло, пахнет ванилью и жареным тестом, и от того, что все свои - рядом, здесь. Красивые и помолодевшие, как на той старой фотографии дома, где они сняты после занятий в институте: в новых платьях, одна с короткими кудрями, а вторая с косами-баранками.
И никто не уйдет. Никогда.
Пра только хмурилась. „Ничто не бывает навсегда, - говорила она, - осталось совсем недолго“.
Лена пугалась таких разговоров, а потом перестала. Оказалось - напрасно. То, чего Пра ждала и боялась тысячу лет, случилось.
Дракон вернулся.

Прабушка Соня пекла торт. „По маминому рецепту“, - так она говорила. То есть, прапрабабушкиному. Ее мамы.

Когда Соне было семнадцать, она встретила кого-то из бывших соседей. Те поахали, порадовались, что Сонечка жива. Пригласили на чай. Вспомнили Тойбеле - хорошая женщина была, пекла замечательно. Да, и нашу маму научила - вот, записано где-то было…
Соня сидела у них еще полвечера, переписывая рецепты из толстой тетради на последние страницы конспектов по педагогике. Писала карандашом - боялась, что чернила от слез расплывутся.
Знала, что ни в чем не виновата, а все равно было стыдно.

Капитан Сильвер ее спас. Или Джим Хокинс - она не знала, кого больше любила. Книгу папа купил, перед самой войной. Они еще фильм успели посмотреть - с теткой вместо Джима, но зато с хорошими песнями. Ей понравилось, а папа нос морщил. И вскоре принес книгу. Вечерами он читал ее вслух, иногда и Соне давал прочитать абзац-другой.
Чем все кончилось, дочитать не успели. Страниц двадцать оставалось, а без папы Соня читать не хотела.
Брать книгу с собой мама отказалась. Документы взяла, теплые вещи, что-то, что надеялась на хлеб выменять. А кому книги нужны?
Соня не соглашалась. Ей казалось, если книга сохранится - то и папа вернется. Должны же они ее дочитать когда-нибудь.
И поэтому, когда всех уже выгоняли во двор, она развернулась и проскользнула обратно, в квартиру.
Ждать ее не стали. Мама кричала: „Соня, Сонечка, где ты?“, - но ее, вместе с другими уже гнали прочь со двора. На лестнице грохотали сапоги, кто-то выстрелил, кого-то, тоже не вышедшего вовремя, волокли по ступеням. Дверь в подвал, к счастью, была открыта, а там у Сони было укрытие. Тайное, об этом знали только они втроем: Соня, Анна, соседка и одноклассница, и Яцек, сын дворника.
Яцек погиб еще до того, как русские ушли - когда бомбили. Анна тоже куда-то делась. А Соня пряталась в щели за выступом, надеясь, что люди с белыми повязками будут не слишком внимательны.
Она даже молилась, хотя папа и говорил, что некому. Но помогло, хапуны ушли.
Из щели Соня выбралась, в подвале сидела еще долго. А когда решилась выбраться, хотя бы на лестницу, столкнулась с Анной.
Та тоже за книжкой вернулась. Только другой.

- Леночка, - обрадовались обе бабушки.
Ей хотелось уткнуться, как когда-то, им в колени, и ничего не видеть, не слышать. Только чувствовать, как добрая ладонь гладит волосы: „Ты справишься, милая… не бойся, не бойся ничего“.
Им и нечего было бояться. Никогда.

Стоит открыть дверь - и можно шагнуть прочь от всех бедствий. Город сожгут враги, чума выкосит всех, казни ли, голод, от всего можно убежать. Переждать бедствие, пока молод, а когда годы возьмут свое, уже и совсем уйти. Жить среди лесов и холмов, в мире с землей и небом.
Когда-то им не надо было таиться - одни деревья вокруг. Путник, которого тропа выведет к жилью, ничего не поймет. Разве что потом, когда захочет вновь найти хутор, на котором заночевал, и где зеленоглазая хозяйка поила его медом. Те же, кому предназначено мешать человечью кровь с кровью древних, придут в свой час - и двери перед ними сами откроются.
Потом все изменилось. Сначала над рекой выросла крепость, потом - целый город. Пришлось учиться жить с людьми.
Спасало то, что люди были разными. Одни поклонялись ужам и огню, другие - кресту. Говорили на разных языках, служили разным вождям. Всегда можно было притвориться чужаком, от которого лучше держаться подальше. Иногда чужаков убивали - тогда они просто уходили на другую сторону. Пережидали.
И древняя кровь еще оставалась на этой земле. Праматерь сразу их узнавала. Знала она наперед и тех, кто придет через годы и века, вступит в семью, кого породит и когда уйдет. Когда и где встретят свою судьбу его дети и внуки.
Она знала все, вплоть до того дня, когда вернется древний ужас и воин - новый, зеленоглазый и златоволосый, - сразит его и прогонит еще на тысячу лет. Ради этого воина они и жили в этих землях, не закрывая за собой двери туда, в мир покоя.
Людские и древние судьбы сплетались в узор, подобный тому, какой вывязывает искусная мастерица. Но стоит спустить одну петлю, как все нарушится, полотно расползется, а нить перепутается.
Так и вышло. Воин не родился.

- Никто не виноват, детка. Никто.
Прабабушка Анна заварила чай. Соня отрезала кусочек торта и уложила его на любимое блюдечко Лены - с мелкими цветочками .
- Может, сначала суп? - вмешалась бабушка. Они с дедом жили на соседнем холме. С тех пор, как Лена их видела в последний раз, оба сильно похудели и носили теперь джинсы. Сел за стол и второй дедушка - тоже молодой и сильный. Вторая бабушка осталась на крыльце и курила трубку, глядя в небо.
Пара за парой, родня собиралась в доме. Кого-то Лена не знала, с кем-то приходилось общаться мысленно: их язык она понимала с трудом, за века он сильно изменился.
Последней появилась Пра с караваем. Только тогда решились заговорить о деле.
Пра не зря задержалась, она успела посмотреть новости и была теперь мрачнее тучи.
„Ничего хорошего нет и быть не может“, - сообщила она потомкам, ставя на стол каравай.
Кто виноват, люди так и не решили. Кто говорил, что Россия идет войной, кто, напротив, что это НАТО провокации устраивает . Или террористы. В открытую никто никого обвинять пока не решился, но Пра слишком хорошо умела читать то, чего не произносят вслух.
„Метеорит. Пока они твердят, что это что-то свалилось из космоса, - фыркнула она, - сами, кажется, не верят“.
Кто-то из предков спросил: „Праматерь, но что же мы будем делать?“. Тут все загудели: похоже, ждали, кто первым решится задать этот вопрос.
„Ничего“.
Все разом замолчали. Такого ответа никто не ожидал.
- Но… ты же всегда знала, - беспомощно протянула женщина в платье с пышными рукавами и кружевным воротником. Пра грустно усмехнулась.
- Я перестала знать… почти восемьдесят лет тому назад.
Все уставились на Соню, потом на Анну.
- Я могу еще раз извиниться, что жива, - вскинулась Соня.
- Тише! - вмешалась мама, - никто тебя не винит.
- Винят меня, - ехидно отозвалась Анна, - дорогие дети, внуки и прадеды, я бы и сейчас это сделала.
- И я, - тихо отозвался кто-то из предков, Лена совсем запуталась в этих „пра-пра-пра“, поняла только, что он жил веке в девятнадцатом.
- Ты, вроде, и прятал, - нахмурилась вторая бабушка, - я по тебе реферат в школе писала. Повстанца-поляка, да?
- Но не здесь же! - всплеснула руками все та же прапра в неизвестной степени, - на той стороне!
- У меня на той стороне убежища не было, - сказала Анна.
- Ты и сам сюда не пошел… чуть в ссылку не угодил. „Товарищи, товарищи… не брошу“, - продолжала кипятиться тетка в кружевах, - а если бы…
- А если бы тебя поймали, когда ты ведьме помогла оправдаться? - ввернул кто-то из ее современников. Тетка смешалась и пробормотала…
- Какая она ведьма? Просто дуреха… приворожить пыталась красавчика одного. Бабы через одну так делают - всех жечь, что ли?
- А ты, - раздался еще один голос, - когда все от холеры ушли, что сказал?
- Ну, я врач… - виновато протянул мужчина в черном, - и в прямые предки героя все равно не попадал. А там больные.
- Я же говорю, - повернулась Соня к Пра, - вы их слишком хорошо воспитали. Победитель дракона не мог родиться в семье трусов, верно же?
Тут все замолкли и снова повернулись к Соне.
- Если вздумаете на нее наброситься, - вмешался прадед, - ругайте лучше меня.
Он был из древних - златовласый и зеленоглазый. Жил здесь, в холмах, лишь изредка приходя к домам и поселениям. А однажды увидел черноглазую девушку с короткими непослушными кудряшками, ту, которая не должна была здесь быть - ей не была предназначен этот путь.
И сын, который у них родился, рождаться был не должен.
И его сын, женившийся на внучке лучшей подруги своей бабушки - тоже.
Не должна была родиться и Лена. А она появилась. Вместо того самого героя, которого все ждали.
- Мы все трусы, - тихо сказала Анна.
„Что?“
Зеленые глаза Пра так в нее и впились.
- Мы все трусы, - повторила она тихо, но твердо, - люди вокруг нас гибли, болели, дрались… А мы всегда сбегали.
„Ты представляешь, что было бы, если б мы все эти годы...“
- Нет, - перебила Анна, - не представляю. Ты - тоже. Но может, если бы мы спасли их… Еще тогда начали спасать, не дожидаясь…
„Мы и так спасали их от беды, - возразила Пра, - издавна“.
Она устало прикрыла глаза. Пра тоже помолодела, сейчас она выглядела почти как тысячу лет тому назад, когда была еще никакой не Праматерью, а обычной девчонкой, разве что глаза слишком яркие.
„Я помню того, кто был при мне, - продолжала она, - моя Праматерь рассказывала, что дракон, прилетавший за тысячу лет до меня, был еще свирепее. А они терпели… Приносили ему жертвы. Обожествляли. В их сказках говорится, что принц спасает красавицу… сказки и есть. В те времена любого, кто посмел бы покуситься на добычу дракона, разорвали бы на части“.
Пра закусила губу и крепко сжала кулаки.
„Мы первыми поняли, что дракона можно победить. А они - нет. До сих пор“.
Потом было молчание, длившееся, казалось, целую вечность.
- Ну так давайте победим, - предложила Анна. Пра только вздохнула.
„Мы ничего уже не сможем поделать, - горько отозвалась она, - вы думаете, ради нас была оставлена эта дверь? Ты винишь нас за трусость, но будь мы трусами, разве жили бы там, среди всего… Мы просто не стали бы туда возвращаться“.
- Что с драконом? - повторила Анна, - как его прогнать?
„Это мог бы сделать он… но его нет“.
- Поняли уже. Ну так и что?
„Родилась девочка“.
Все, как по команде, посмотрели на Лену.
„Он не ждет боя, - выдавила, наконец, из себя Пра, - девочка - не воин. Девочка может быть только жертвой“.

Когда они вернулись домой, телефон тут же заорал.
- Привет! - сказала Карина, - я тут звоню, звоню…
- Разрядился, - привычно соврала Лена. В трубке послышался смешок.
- Ага, у меня так тоже все время. Слушай, ты в сети была? Я на всякий случай звоню: завтра уроков опять нет.
Надо было обрадоваться, Лена и обрадовалась.
- Хоть выспимся, - продолжала весело болтать Карина, - тебя как, из дома выпускают?
- Вроде, да, - ответила Лена и тут же подумала, что вряд ли отпустят.
- Меня заперли, - жаловалась Карина, - как маленькую. Ма, прекрати! Она же слышит! Троллят тут… Слушай, а если тебе разрешают, может в гости зайдешь? Ма, ну пусть ее родители сами решат! Вдруг они нормальные, а не как вы!
- Попробую! - отозвалась Лена. Она уже решила, что и спрашивать не станет. Можно хотя бы напоследок с людьми пообщаться…

Когда Пра сказала про жертву, поднялся страшный гул и шум, все твердили, что это чушь, что так нельзя и никогда они Леночку в жертвы не отдадут.
„И я не отдам, - ответила Пра, - и что мне делать, я не знаю“.
Потом еще спорили, строили планы, как можно выкрутиться, но ни к чему так и не пришли.
„Утро вечера мудренее“, - говорили предки на разных языках, расходясь по своим домам. То же говорили и родители, когда уже вернулись на свою сторону, и даже Пра что-то похожее подумала.
Им это всегда помогало: выждать, потерпеть, посмотреть, что будет дальше. Веками их род так и поступал. Если же ждать было нечего, они уходили.
А теперь и идти было некуда. На той стороне за холмами тоже поднимался столб багрово-черного дыма. И привкус гари чувствовался во всем - в воде из хрустальных родников, в молоке, в сонином тортике и в хлебе, который принесла Пра.

Война ночью так и не началась, но и спокойствие не настало. Над крышами стрекотали вертолеты. К логову дракона неслись все новые колонны.
- Вроде бы не жрет никого, - тихо сказала мама, глядя в экран. Папа был не так оптимистичен.
- Просто паники не хотят… да и кто поймет, если он сожрет, например, бомжа какого?
К утру закрыли аэропорт - его совсем заволокло черным дымом. Люди уезжали из города автобусами и поездами. Часть дорог перекрыли, чтоб военным было сподручнее. Остальные шоссе забили беженцы.
„И куда они едут? - вздыхала Пра, - он и до Минска долетит в два счета, если захочет. И до Варшавы.“
Назло всему, Лена решила отправиться к Карине. И спрашивать никого не стала.
День выдался на удивление хорошим, для дня, когда ждешь конца света и знаешь, что его не избежать. Разве что родня решит, что правильнее скормить тебя чудовищу.
Каринины родители работали дома. Они немного поворчали: опасно по улицам в такое время ходить. А Карина радовалась.
С ней оказалось легко и интересно. И книги ей нравились те же, и фильмы. И музыку слушала такую, какая Лене пришлась по душе. А Каринина мама умела варить вкусный горячий сок с пряностями - в доме было прохладно.
Пра настигла ее в ванной, когда Лена мыла руки. Голова взорвалась возмущенным воплем:
„Куда ты пропала?“
Она чуть не упала от неожиданности. Весь день молчала - и на тебе.
„Я в гостях“, - Лена решила не вдаваться в подробности.
„Почему ты молчишь? - бушевала Пра, - я тебя часа три пытаюсь дозваться!“
Лена удивилась. Она ничего не слышала.
„Какие гости… какие могут быть гости?“
- Ты чего это?
Карина стояла на пороге в ванную.
- У тебя голова болит?
- Немножко, - соврала Лена и поморщилась, приняв очередное послание.
Карина подошла ближе, нахмурилась и вдруг прикоснулась кончиками пальцев к ее вискам.
- Сейчас пройдет… я умею.
Лена не поверила, но голос Пра вдруг захлебнулся и стих, словно приемник выключили.
- Лучше? - участливо спросила Карина.
- Угу… спасибо. Как ты это делаешь? - спохватилась Лена. Дома подобное было не в новинку, но следовало удивиться.
- Тайна! - важно сказала Карина, - идем поиграем, что ли.
- Слушай, - предложила Карина, когда выяснилось, что зарегистрировать без соцсети Лену в игрушке сложно, - а давай тебе профиль на фейсбуке сделаем?
- Я же говорила… - начала было Лена, но Карина ее перебила.
- Никто не узнает. Пишем: Геннадий Кораблев. Или Януш Твардовский. Сорок лет… нет, это слишком, тут меня взгреют - что чужой дядька в друзьях делает. Семнадцать пусть будет. Так… телефон есть, жди сообщения.
Лена посопротивлялась, но только для вида. Идея ей понравилась.
- Ну вот, - довольно кивнула Карина, - можем теперь общаться. Я тебя уже френжу. Пароль только поменяй, когда домой придешь.
- Спасибо…
Лена действительно была ей благодарна. Хотя фейсбук ей был, в общем, ни к чему.
Домой ее проводил каринкин папа. Одну не отпустили.
Пра уже торчала на крыльце. Глаза у нее сверкали, как у кошки.
- Вы извините, - заговорил папа Карины, - она просто была у подруги.
Пра перевела взгляд на него.
- Свою вы на улицу не отпустили, - тихо сказала она очень скрипучим голосом.
- Пра! Все нормально! - осмелилась возразить Лена.
„И поэтому ты меня не слышала весь день?“ - ввинтился в мозг голос Праматери. Вслух раздалось только сухое „иди домой“.
Каринкиного отца Пра все же поблагодарила, и довольно тепло. Наверное, с голосом ошиблась.