Фонарь
Давай пройдемся и поговорим.
Вечер, сумерки, снизу от воды тянет особенным, свежим запахом, весной даже река пахнет почти морем, в воздухе вода и йодистый привкус, как будто на пляже размочило приливом ворох сухих водорослей.
Смотри, фонари полетели с берега - красный, желтый, синий... и, кажется, еще синий. Никогда раньше таких не видел? Ну что ты, это настоящее волшебство. Бумажный шар с таблеткой сухого спирта внизу. Всего-навсего бумага, спирт и проволочное колечко, а получается - летящий свет. Представляешь, кто-то долго держал его в руках, грел таблетку, пока она не займется как следует, потом ждал, когда расправится и надуется фонарь, а потом медленно, очень медленно - отпустил его на волю всем ветрам, вот он теперь плывет над рекой, над городом, высоко в небе, яркий, как близкая звезда.
Никого нет на темном берегу, никто не видит фонарщика, никто не знает, для кого этот фонарь был запущен, но все видят звезду, задирают головы, показывают пальцами и кричат - летит!
Давай пройдемся до моста.
Ты мне что-нибудь расскажешь, я тебе что-нибудь расскажу.
Например, о двух девочках. Я их очень удачно придумал накануне - как раз тогда, когда мне захотелось поговорить.
Они сидели сегодня днем на берегу реки, сразу за яхт-клубом, там деревья близко подходят к воде, и можно присесть на белых, как кости, корнях, поболтать, поделиться с утками бутербродом.
Я смотрел на них от воды - одну я знал давно, а вторую будто впервые видел, а, может быть, и в самом деле впервые.
Одна - темноволосая, в замшевой куртке, по которой сразу видно, что это - авторская работа, и автор, скорее всего, сама девочка. Еще на ней имеются очень старые джинсы, а также ботинки, в которых можно перейти океан, пустыню и болото, и они разве что чуть утратят лоск. Мордашка у нее треугольная, с узким подбородком, светлые глаза она прячет под черной кудрявой челкой, а рот находится в той стадии задумчивости, которая всегда готова перейти в улыбку. Она умеет радоваться жизни и вообще поворачивать ее, жизнь, самой желанной стороной. А еще она любит, когда ее называют ведьмой и просят сделать что-нибудь эдакое.
Вторая девочка - рыжая, с короткой стрижкой, и тоже легко улыбается, но чаще кивает с серьезным лицом. Слушает она очень внимательно, но при этом одновременно думает о чем-то своем, и руки у нее постоянно заняты - теребят сухой прошлогодний лист, складывают из бумаги самолетик, на худой конец - крутят шнурок от куртки. Куртка у нее - самая обычная весенняя куртка. Немаркая, удобная, с большим количеством молний и внутренних карманов. Самое то на первые апрельские дни.
Я подошел поближе, потому что очень люблю подслушивать.
Моя знакомица увлеченно рассказывала: о городе, узких улицах, о маленьких лавках в центре, каждая полна всякой всячины, да что там лавки - достаточно выйти на улицу, чтобы набрести на что-нибудь необычное. Вот эту куртку, например, она перешила из двух, и обе нашла у художественной мастерской у старого пешеходного моста. Еще на всякий случай зашла в мастерскую - вдруг эти куртки не выкинули, а просто выложили проветриться на перила? Нет, выкинули, заверили ее, да еще и дали большой лоскут толстой свиной кожи, из лоскута получились отличные ремешки на застежки, а сами застежки она нашла в старой скобяной лавке, за гроши, и вот так - почти каждый день.
Я слушал и думал - ну конечно, я ее знаю. Сколько раз видел, как она подбирает мои приманки - деревяшки, кожу, медные трубки, колесики от старых часов, ключи. Особенно ключи. У нее все идет в дело.
- Я многие штуки просто так делаю. Ну, просто люди просят - "сделай мне эльфийский лес" или, скажем, "сделай что-нибудь про меня", - и я делаю, но вставляю, знаешь, особенную какую-нибудь штуку, золотую бусину среди зеленых, маленький ключ на цепочке. И получается вроде бы украшение, но немножко больше, чем украшение.
- Что-то вроде оберега? - спросила ее рыжая подружка.
Она смотрела на черноволосую мастерицу с восхищенным уважением: ей никогда не давались поделки, она даже шить не умела. А уж тем более делать такие украшения из стеклянных бусин, проволоки и старого ключа, чтобы любой, кто на них посмотрит, сразу бы понял, это - ключ к эльфийскому лесу, а может быть, и не только к нему. В четыре года, из-за слабых легких, ее "отдали на гимнастику", потом она подросла, отяжелела, и до конца школы было плаванье, а потом школа кончилась и начался институт, и было уже некогда учиться рукодельничать. К тому же рыжая была уверена: чтобы делать настоящие штуки, нужно быть хоть немного ведьмой. А настоящей ведьмой из них двоих была, конечно, не она.
- Ну, оберег. Оберег - это самое меньшее, - небрежно сказала настоящая ведьма. - Понимаешь, когда я вставляю в украшение старое колесико от часов или ключ или еще что-нибудь такое, я вставляю кусочек города. Это же он мне подбрасывает, я не просто так все это нахожу.
- Вот этот город тебе подбрасывает? Вот прямо берет и сует в руки?
- Ну да. Ух, у меня с ним роман. Я как сюда приехала, были же сразу вступительные, я ничего не видела вокруг себя. А потом объявили группы, я вышла из универа, посмотрела на него, от ступеней до самой обсерватории - и подумала: елки-палки, я же буду учиться в университете с астрономической башней! Хоть и на востоковеденье. И огляделась вокруг. И пошла. И еще месяц ходила тут как пьяная. Ух, Танька, хорошо, что ты наконец приехала! Я тебе теперь все тут распокажу.
Рыжая Танька улыбнулась одновременно застенчиво и понимающе. Конечно, это могло случиться только с Алисой, да что там, это должно было случиться именно с Алисой, зато, подумала Танька, в самом деле можно приезжать к ней в ее сумасшедший город. Конечно, маловероятно, что с ней здесь случится какое-нибудь чудо, но вот Алиска считает, что чудеса не случаются, а делаются, поэтому, если очень постараться, ухватить немного ведьмовства подруги, побродить в ее тени, то, может, город и ей покажет что-нибудь особенное? Хотя нет, конечно. С ней такие вещи не случаются. Она даже снов своих никогда не помнит.
- Тут люди в самой настоящей сказке ходят, - говорила между тем Алиса. - Многим везет так, как не везло больше нигде. Но они как будто не замечают, не обращают внимания. Не вкладывают сознания, понимаешь?
- А когда вкладываешь сознание, то все равно везет?
- Когда вкладываешь сознание, "везет" - самое неподходящее слово на свете. Везет - это когда тебя кто-то везет. А нужно ходить своими ногами, смотреть во все глаза. Смотреть, что тебе подбросят, что из этого можно сделать - и обязательно делаешь, не даешь ничему пропасть, ну и ворожишь немножко, конечно. И вот тогда магия проявляет себя. Понимаешь?
Танька помотала головой. Вид у нее был ошарашенный.
- Когда вкладываешь сознание, ты говоришь со всем миром, понимаешь? А он говорит с тобой. И вот тогда ты чувствуешь такой невероятный подъем, что слов нет. Ты понимаешь, что можешь все. И вот тогда надо вспомнить, кто ты есть, как следует вспомнить. И удержаться за то, кто ты есть. Что ты тут не просто так. Вот какая есть ты - со всеми своими заморочками, и ты здесь - не просто так.
- И тогда что? - почти шепотом спросила Танька. - За время разговора она успела вырвать из тетрадки лист и сложить из него "двутрубник", бумажный кораблик. И теперь держала его, как самый непрочный в мире спасательный круг.
- А никогда не знаешь заранее. Но появляется то, что тебе нужно. Бывает, что на месте какого-нибудь бестолкового магазина откроется правильная лавочка. Или в «Арт-хаусе» появится фимо нужного цвета. Или вообще появится - знаешь, пока я не занялась куклами, его ведь во всем городе не было. А теперь есть, всех цветов. И глаза, и волосы.
- Но ты не загадываешь заранее?
- Не-а. Просто появляется то, что нужно. Но не просто мне, а чтобы снова поговорить со всем миром. Чтобы сделать новую вещь. Обязательно должен быть результат, понимаешь? Еще вот когда я бусы плету или кукол делаю, бывает такое ощущение... как вот идешь по городу, никуда и в то же время куда-то. Процесс захватывает. Неужели у тебя никогда так не было?
- Не знаю, - задумчиво отозвалась Танька. - Иногда, на втором часу тренировки, мне уже бывало все равно, бегу я или нет, и сколько я пробежала. И вот тогда у меня появлялось... что-то вроде чувства, что меня нет. Вообще нет, нигде. В голове - ни одной мысли, только сердце бьется даже в ушах. И мир, он как будто смещается. Становится немного размытым, как в летнем мареве, знаешь?
Этих слов я не ожидал. Никак не ожидал от девочки, которая никогда не помнит своих снов. Я насторожился. Таким вещам здесь не учат, а там, где учат, учат всю жизнь. Откуда она знает?
- И мне иногда казалось, что если я закрою глаза и побегу еще быстрее, то окажусь в совершенно другом месте, вообще другом, по ту сторону кроличьей норы или в зазеркалье. Но не очень было понятно, кому бежать, если никого нет, - добавила она, повела плечом, улыбнулась и посмотрела на свои руки, в которых все еще был кораблик. Его белые бока в клеточку были густо исписаны. Я подошел еще ближе. Какая-то история, но я не мог прочитать. Что-то о встрече на мосту. Интересно, подумал я, она ее написала заранее и случайно сложила кораблик из первого попавшегося листа?
Танька привстала, наклонилась к воде и чуть подтолкнула "двутрубник" вперед. Я подул ему в бумажную спину, кораблик резво вышел из заводи и поплыл, подхваченный течением.
Скажи мне, прошептал я на ухо рыжей девочке, ты сейчас отпустила историю - или кораблик из листа исписанной бумаги? Или и то, и другое? Скажи мне. Поговори со мной.
Рыжая Танька слегка нахмурилась и обернулась на подругу.
- Прости, ты что-то сказала?
- Классный кораблик. Можно, я тоже возьму страничку?
- Ага. Бери, конечно.
Поговори со мной, повторял я настойчиво, поговори со мной. Придумай, как, я очень хочу поговорить. Дай мне знак. Дай мне знак, что ты слышишь меня. Вещи, обереги - это рукотворное, это о другом. Это весело и приятно, еще бы, я охотно играю в эти игры, но у меня есть не только вещи. У меня есть ветер. И река. И запах моря, которого здесь просто не может быть.
Танька снова нахмурилась и беспокойно заозиралась, а потом посмотрела на реку, на почти белую воду, на уток, на огромные ивы в клубках омелы, и тогда река каким-то образом оказалась не только у нее перед глазами, но и вокруг, и за глазами тоже, она даже почувствовала холод и чесотку в носу, как бывает на море, если вдохнешь неудачно. Река, омела и утки маячили за обратной стороной ее глаз, не в голове, а гораздо шире, как будто от нее ничего, кроме этих глаз, не осталось, как будто она вся превратилась в глаза, очень удивленные, без век и ресниц, умеющие только одно - смотреть во все стороны разом. Она сидела, даже немного раздавленная этим чувством, не понимая, что происходит, а потом Алиса взяла у нее с коленей тетрадь и с громким хрустом вырвала чистый лист, и все прошло. Она снова была собой, а река и небо снова были отдельно от нее, и глаза в любой момент можно было закрыть, положив границу между собой и внешним миром.
Но холод в носу остался. И даже пробирался куда-то выше, к вискам и затылку. И в ушах звучало что-то, очень похожее на урчание холодильника. Или радио у соседей.
- Слушай, - сказала она Алисе. - Ты не знаешь, в городе есть лавочка, где продают бумажные фонари? Такие, со свечкой внизу. Чтобы запускать.
- Есть, конечно, у меня в городе все есть, - отозвалась Алиса, увлеченно складывая бумажную лодочку. - Я ее наколдовала месяца два назад. Там всего полно, и свечей, и коробок, и фонарики тоже точно были. Я как раз думала, что нужно иметь лавочку, где были бы фонарики и свечки, а то у нас все такие вывелись в округе, ну я и сделала. Она как раз в феврале открылась. За две улицы от меня.
Рыжая Танька решительно поднялась.
- Пойдем, - сказала она. - Мне нужны фонари. Красный, желтый, синий... и еще синий. Да. Синих должно быть два. - Внутри нее поднимался смех, беспричинный и оттого совершенно неудержимый. - Это так здорово! - сказала она. - Так ужасно здорово, что ты наколдовала эту лавку. Как раз тогда, когда мне нужно поговорить!
я очень долго не мог дописать этот текст, а тут вдруг первой строчкой в темах - красный, желтый, синий и синий. они мне немедленно достроили недостающий кусок, оно дописалось, и я еще даже не перечитывал.
осаливаю kostik , он еще ни разу не писал.
на рецензию осаливаю benadamina и ananas_raz,
потому что очень хотелось взять "дом с двумя адресами" и "жили в шатрах, умывались бисером", но вышло, что вышло.
Вечер, сумерки, снизу от воды тянет особенным, свежим запахом, весной даже река пахнет почти морем, в воздухе вода и йодистый привкус, как будто на пляже размочило приливом ворох сухих водорослей.
Смотри, фонари полетели с берега - красный, желтый, синий... и, кажется, еще синий. Никогда раньше таких не видел? Ну что ты, это настоящее волшебство. Бумажный шар с таблеткой сухого спирта внизу. Всего-навсего бумага, спирт и проволочное колечко, а получается - летящий свет. Представляешь, кто-то долго держал его в руках, грел таблетку, пока она не займется как следует, потом ждал, когда расправится и надуется фонарь, а потом медленно, очень медленно - отпустил его на волю всем ветрам, вот он теперь плывет над рекой, над городом, высоко в небе, яркий, как близкая звезда.
Никого нет на темном берегу, никто не видит фонарщика, никто не знает, для кого этот фонарь был запущен, но все видят звезду, задирают головы, показывают пальцами и кричат - летит!
Давай пройдемся до моста.
Ты мне что-нибудь расскажешь, я тебе что-нибудь расскажу.
Например, о двух девочках. Я их очень удачно придумал накануне - как раз тогда, когда мне захотелось поговорить.
Они сидели сегодня днем на берегу реки, сразу за яхт-клубом, там деревья близко подходят к воде, и можно присесть на белых, как кости, корнях, поболтать, поделиться с утками бутербродом.
Я смотрел на них от воды - одну я знал давно, а вторую будто впервые видел, а, может быть, и в самом деле впервые.
Одна - темноволосая, в замшевой куртке, по которой сразу видно, что это - авторская работа, и автор, скорее всего, сама девочка. Еще на ней имеются очень старые джинсы, а также ботинки, в которых можно перейти океан, пустыню и болото, и они разве что чуть утратят лоск. Мордашка у нее треугольная, с узким подбородком, светлые глаза она прячет под черной кудрявой челкой, а рот находится в той стадии задумчивости, которая всегда готова перейти в улыбку. Она умеет радоваться жизни и вообще поворачивать ее, жизнь, самой желанной стороной. А еще она любит, когда ее называют ведьмой и просят сделать что-нибудь эдакое.
Вторая девочка - рыжая, с короткой стрижкой, и тоже легко улыбается, но чаще кивает с серьезным лицом. Слушает она очень внимательно, но при этом одновременно думает о чем-то своем, и руки у нее постоянно заняты - теребят сухой прошлогодний лист, складывают из бумаги самолетик, на худой конец - крутят шнурок от куртки. Куртка у нее - самая обычная весенняя куртка. Немаркая, удобная, с большим количеством молний и внутренних карманов. Самое то на первые апрельские дни.
Я подошел поближе, потому что очень люблю подслушивать.
Моя знакомица увлеченно рассказывала: о городе, узких улицах, о маленьких лавках в центре, каждая полна всякой всячины, да что там лавки - достаточно выйти на улицу, чтобы набрести на что-нибудь необычное. Вот эту куртку, например, она перешила из двух, и обе нашла у художественной мастерской у старого пешеходного моста. Еще на всякий случай зашла в мастерскую - вдруг эти куртки не выкинули, а просто выложили проветриться на перила? Нет, выкинули, заверили ее, да еще и дали большой лоскут толстой свиной кожи, из лоскута получились отличные ремешки на застежки, а сами застежки она нашла в старой скобяной лавке, за гроши, и вот так - почти каждый день.
Я слушал и думал - ну конечно, я ее знаю. Сколько раз видел, как она подбирает мои приманки - деревяшки, кожу, медные трубки, колесики от старых часов, ключи. Особенно ключи. У нее все идет в дело.
- Я многие штуки просто так делаю. Ну, просто люди просят - "сделай мне эльфийский лес" или, скажем, "сделай что-нибудь про меня", - и я делаю, но вставляю, знаешь, особенную какую-нибудь штуку, золотую бусину среди зеленых, маленький ключ на цепочке. И получается вроде бы украшение, но немножко больше, чем украшение.
- Что-то вроде оберега? - спросила ее рыжая подружка.
Она смотрела на черноволосую мастерицу с восхищенным уважением: ей никогда не давались поделки, она даже шить не умела. А уж тем более делать такие украшения из стеклянных бусин, проволоки и старого ключа, чтобы любой, кто на них посмотрит, сразу бы понял, это - ключ к эльфийскому лесу, а может быть, и не только к нему. В четыре года, из-за слабых легких, ее "отдали на гимнастику", потом она подросла, отяжелела, и до конца школы было плаванье, а потом школа кончилась и начался институт, и было уже некогда учиться рукодельничать. К тому же рыжая была уверена: чтобы делать настоящие штуки, нужно быть хоть немного ведьмой. А настоящей ведьмой из них двоих была, конечно, не она.
- Ну, оберег. Оберег - это самое меньшее, - небрежно сказала настоящая ведьма. - Понимаешь, когда я вставляю в украшение старое колесико от часов или ключ или еще что-нибудь такое, я вставляю кусочек города. Это же он мне подбрасывает, я не просто так все это нахожу.
- Вот этот город тебе подбрасывает? Вот прямо берет и сует в руки?
- Ну да. Ух, у меня с ним роман. Я как сюда приехала, были же сразу вступительные, я ничего не видела вокруг себя. А потом объявили группы, я вышла из универа, посмотрела на него, от ступеней до самой обсерватории - и подумала: елки-палки, я же буду учиться в университете с астрономической башней! Хоть и на востоковеденье. И огляделась вокруг. И пошла. И еще месяц ходила тут как пьяная. Ух, Танька, хорошо, что ты наконец приехала! Я тебе теперь все тут распокажу.
Рыжая Танька улыбнулась одновременно застенчиво и понимающе. Конечно, это могло случиться только с Алисой, да что там, это должно было случиться именно с Алисой, зато, подумала Танька, в самом деле можно приезжать к ней в ее сумасшедший город. Конечно, маловероятно, что с ней здесь случится какое-нибудь чудо, но вот Алиска считает, что чудеса не случаются, а делаются, поэтому, если очень постараться, ухватить немного ведьмовства подруги, побродить в ее тени, то, может, город и ей покажет что-нибудь особенное? Хотя нет, конечно. С ней такие вещи не случаются. Она даже снов своих никогда не помнит.
- Тут люди в самой настоящей сказке ходят, - говорила между тем Алиса. - Многим везет так, как не везло больше нигде. Но они как будто не замечают, не обращают внимания. Не вкладывают сознания, понимаешь?
- А когда вкладываешь сознание, то все равно везет?
- Когда вкладываешь сознание, "везет" - самое неподходящее слово на свете. Везет - это когда тебя кто-то везет. А нужно ходить своими ногами, смотреть во все глаза. Смотреть, что тебе подбросят, что из этого можно сделать - и обязательно делаешь, не даешь ничему пропасть, ну и ворожишь немножко, конечно. И вот тогда магия проявляет себя. Понимаешь?
Танька помотала головой. Вид у нее был ошарашенный.
- Когда вкладываешь сознание, ты говоришь со всем миром, понимаешь? А он говорит с тобой. И вот тогда ты чувствуешь такой невероятный подъем, что слов нет. Ты понимаешь, что можешь все. И вот тогда надо вспомнить, кто ты есть, как следует вспомнить. И удержаться за то, кто ты есть. Что ты тут не просто так. Вот какая есть ты - со всеми своими заморочками, и ты здесь - не просто так.
- И тогда что? - почти шепотом спросила Танька. - За время разговора она успела вырвать из тетрадки лист и сложить из него "двутрубник", бумажный кораблик. И теперь держала его, как самый непрочный в мире спасательный круг.
- А никогда не знаешь заранее. Но появляется то, что тебе нужно. Бывает, что на месте какого-нибудь бестолкового магазина откроется правильная лавочка. Или в «Арт-хаусе» появится фимо нужного цвета. Или вообще появится - знаешь, пока я не занялась куклами, его ведь во всем городе не было. А теперь есть, всех цветов. И глаза, и волосы.
- Но ты не загадываешь заранее?
- Не-а. Просто появляется то, что нужно. Но не просто мне, а чтобы снова поговорить со всем миром. Чтобы сделать новую вещь. Обязательно должен быть результат, понимаешь? Еще вот когда я бусы плету или кукол делаю, бывает такое ощущение... как вот идешь по городу, никуда и в то же время куда-то. Процесс захватывает. Неужели у тебя никогда так не было?
- Не знаю, - задумчиво отозвалась Танька. - Иногда, на втором часу тренировки, мне уже бывало все равно, бегу я или нет, и сколько я пробежала. И вот тогда у меня появлялось... что-то вроде чувства, что меня нет. Вообще нет, нигде. В голове - ни одной мысли, только сердце бьется даже в ушах. И мир, он как будто смещается. Становится немного размытым, как в летнем мареве, знаешь?
Этих слов я не ожидал. Никак не ожидал от девочки, которая никогда не помнит своих снов. Я насторожился. Таким вещам здесь не учат, а там, где учат, учат всю жизнь. Откуда она знает?
- И мне иногда казалось, что если я закрою глаза и побегу еще быстрее, то окажусь в совершенно другом месте, вообще другом, по ту сторону кроличьей норы или в зазеркалье. Но не очень было понятно, кому бежать, если никого нет, - добавила она, повела плечом, улыбнулась и посмотрела на свои руки, в которых все еще был кораблик. Его белые бока в клеточку были густо исписаны. Я подошел еще ближе. Какая-то история, но я не мог прочитать. Что-то о встрече на мосту. Интересно, подумал я, она ее написала заранее и случайно сложила кораблик из первого попавшегося листа?
Танька привстала, наклонилась к воде и чуть подтолкнула "двутрубник" вперед. Я подул ему в бумажную спину, кораблик резво вышел из заводи и поплыл, подхваченный течением.
Скажи мне, прошептал я на ухо рыжей девочке, ты сейчас отпустила историю - или кораблик из листа исписанной бумаги? Или и то, и другое? Скажи мне. Поговори со мной.
Рыжая Танька слегка нахмурилась и обернулась на подругу.
- Прости, ты что-то сказала?
- Классный кораблик. Можно, я тоже возьму страничку?
- Ага. Бери, конечно.
Поговори со мной, повторял я настойчиво, поговори со мной. Придумай, как, я очень хочу поговорить. Дай мне знак. Дай мне знак, что ты слышишь меня. Вещи, обереги - это рукотворное, это о другом. Это весело и приятно, еще бы, я охотно играю в эти игры, но у меня есть не только вещи. У меня есть ветер. И река. И запах моря, которого здесь просто не может быть.
Танька снова нахмурилась и беспокойно заозиралась, а потом посмотрела на реку, на почти белую воду, на уток, на огромные ивы в клубках омелы, и тогда река каким-то образом оказалась не только у нее перед глазами, но и вокруг, и за глазами тоже, она даже почувствовала холод и чесотку в носу, как бывает на море, если вдохнешь неудачно. Река, омела и утки маячили за обратной стороной ее глаз, не в голове, а гораздо шире, как будто от нее ничего, кроме этих глаз, не осталось, как будто она вся превратилась в глаза, очень удивленные, без век и ресниц, умеющие только одно - смотреть во все стороны разом. Она сидела, даже немного раздавленная этим чувством, не понимая, что происходит, а потом Алиса взяла у нее с коленей тетрадь и с громким хрустом вырвала чистый лист, и все прошло. Она снова была собой, а река и небо снова были отдельно от нее, и глаза в любой момент можно было закрыть, положив границу между собой и внешним миром.
Но холод в носу остался. И даже пробирался куда-то выше, к вискам и затылку. И в ушах звучало что-то, очень похожее на урчание холодильника. Или радио у соседей.
- Слушай, - сказала она Алисе. - Ты не знаешь, в городе есть лавочка, где продают бумажные фонари? Такие, со свечкой внизу. Чтобы запускать.
- Есть, конечно, у меня в городе все есть, - отозвалась Алиса, увлеченно складывая бумажную лодочку. - Я ее наколдовала месяца два назад. Там всего полно, и свечей, и коробок, и фонарики тоже точно были. Я как раз думала, что нужно иметь лавочку, где были бы фонарики и свечки, а то у нас все такие вывелись в округе, ну я и сделала. Она как раз в феврале открылась. За две улицы от меня.
Рыжая Танька решительно поднялась.
- Пойдем, - сказала она. - Мне нужны фонари. Красный, желтый, синий... и еще синий. Да. Синих должно быть два. - Внутри нее поднимался смех, беспричинный и оттого совершенно неудержимый. - Это так здорово! - сказала она. - Так ужасно здорово, что ты наколдовала эту лавку. Как раз тогда, когда мне нужно поговорить!
я очень долго не мог дописать этот текст, а тут вдруг первой строчкой в темах - красный, желтый, синий и синий. они мне немедленно достроили недостающий кусок, оно дописалось, и я еще даже не перечитывал.
осаливаю kostik , он еще ни разу не писал.
на рецензию осаливаю benadamina и ananas_raz,
потому что очень хотелось взять "дом с двумя адресами" и "жили в шатрах, умывались бисером", но вышло, что вышло.