Кафе Гудини // Фрида Фаркаш (продолжение)

[benadamina]

В сопроводительном письме значилось: «Общественный фонд помощи неизвестным жертвам». Письмо было на английском, мама читала его со словарем, чтобы понять всё в точности. Она сидела за нашим круглым обеденным столом, сосредоточившись, подперев рукой подбородок, смотрела на страницу. Я строила корабль из кубиков. Светила настольная лампа, мама была в световой башне только одна. В письме, отпечатанном на пишущей машинке, говорилось, что фонд ставит своей целью поддержку людей, которые подверглись нападениям, но преступления против них не были расследованы должным образом: злоумышленники не были установлены, а сами дела были сданы в архив, будто ничего и не произошло. В конверте, завернутые в письмо, лежали несколько купюр - английские фунты. В качестве обратного адреса: почтовый ящик в Лондоне. «Фонд осознает серьезность проблемы и считает необходимым оказать посильную поддержку жертвам преступлений, о которых ему стало известно». Папа вышагивал по комнате; у него изменилась осанка - он будто стал немного выше. Мне показалось, что его морщины стали чуть менее заметными, и что он плачет, но почти сразу же выражение его лица изменилось: глаза сощурились, губы сжались. Он сказал: «Они хотят меня купить». Мама подняла взгляд от страницы и смотрела на него внимательно. Я поставила рядом с кораблем два кубика - это плыл кит. Мама сказала: «Из письма этого не следует. Заметь, тебя в нем никто ни о чем не просит». Папа снова сутулился.
Письма продолжили приходить - раз в пару месяцев: тот же текст, авиапочта. Бывали более долгие перерывы, и тогда, на следующий раз, купюр в конверте оказывалось больше. Мама говорила, что деньги, конечно, небольшие, но они как нельзя кстати: ей все чаще приходилось звонить Эстер в последний момент и отпрашиваться с дежурств. Я знаю, что через знакомых в госпитале мама поначалу пыталась выяснить, что это за фонд, но никто из них о такой организации не слышал, во всяком случае - в Великобритании.
Мама складывала письма на полку буфета - стопка совершенно одинаковых листков. Правда, иногда в словах встречались исправленные опечатки. Мне нравилась бумага, на которой эти письма были напечатаны: плотная, желтоватая, немного шершавая. Из книг, которые я брала в библиотеке, я узнала, что такая бумага часто пахнет духами. Когда никого из родителей не было в комнате, я достала стопку писем, подносила к носу листки один за другим и принюхивалась. К моему разочарованию, запаха духов я не почувствовала. Но был другой запах, природу которого я тогда не могла определить - одновременно теплый и едкий, домашний и чужеродный человеку, обволакивающий и отстраняющий. Запах еле улавливался, большинство листков, казалось, вообще ничем не пахли, - но он был.
Однажды у нас сломался радиоприемник, и папа не мог слушать новости. Он взвалил деревянную коробку на плечо, взял меня за руку, и мы вышли из дому. Папа сказал, что мы идем к Авруму. Я не знала, кто такой Аврум, и думала, что идти придется очень долго, а папа ведь плохо себя чувствует. Оказалась, что Аврум живет с нами на одной улице. Мы прошли несколько минут, свернули в калитку у многоквартирного дома, но в подъезд не вошли, а обошли дом со стороны. Папа постучал в мталлическую дверь. Аврум жил в крошечной комнате, в которой зато было два окна. Потолок был в пятнах сырости. Стен не было видно, потому что все они были заслонены этажерками, на которых лежали отвертки, приборы со стрелками, полуразобранные радиоприемники, мотки проволоки разных цветов, странной формы колбы - «радиолампы», сказал мне потом папа, а также многие другие детали, крупные и мелкие, назначения которых я не знала. Над нашими головами комнату пересекала бечевка, на которой сушились носки. Перед одной из этажерок стояла раскладушка. В центре комнаты, склонившись над столом, сидел Аврум. Левую руку он держал за спиной, а в правой у него была металлическая палочка, от которой вверх шла тонкая струйка прозрачного дыма. Не повернув к нам головы, он сказал: «Минутку, я закончу паять». Мне показалось, что внутри меня все рухнуло и застыло. Я узнала запах в ту же секунду. Здесь он был очень силен. Казалось, что комната не может его вместить, и весь дом стоит, укутанный этим облаком, попробуй его не заметь. А я раньше не замечала! Я украдкой перевела взгляд на папу, боясь предположить, что с ним сейчас случится. Но папа, как ни странно, выглядел даже чуть лучше обычного. Видимо, на него подействовала смена обстановки. На обратном пути, стараясь ничем себя не выдать, я спросила: «Папа, а чем так сильно пахнет в комнате Аврума?». Он сказал: «Это канифоль. Не поверишь, я когда-то тоже хотел стать инженером, но подумал, что водить машину все-таки интереснее».
Спустя еще пару лет письма приходить перестали.
[…]

__________
Темы:
"И кому теперь всё это рассказывать?" от chudaaa
"Она никто, и звать ее нигде" от vinah

Спасибо!