Энтазис
Я не люблю вина и не разбираюсь в нем. Но говорят, что важнее всего в вине послевкусие, что эта мелкая деталь решает все - хорошее ли это вино или плохое. Я заметила, что для меня такое «впечатление задним числом», когда по прошествии времени впечатления становятся только лучше и ярче, важно, например, в книгах, в кино. В театре.
Сначала долго едешь по городу, который давно уже стал казаться декорацией. Потом оказываешься не то в копях, не то в катакомбе. Зальчик чуть ли не под открытым небом. Десяток рядов стульев. Маленький скрипучий помост, черный. На нем стол, стул и занавеска. Черная. И свет - хороший, правильный, с пультом. Пульт тоже прямо на помосте, за пультом человек.
А когда начинается - ты забываешь, что это всего лишь стол и стул и занавеска, что помост, паскуда, скрипит, когда должна быть полная тишина. Что вокруг корявый камень и холод. Что хороший правильный свет висит всеми своими фонарями в метре над твоей головой. Потому что - начинается. Настоящее. Именно это - настоящее, - когда человек приходит на сцену, вынимает из внутреннего кармана рюмочку и в напряженный момент разговора - тяп! - и опять в карман, и уходит. Когда поющие, сидящие сзади за прозрачной занавеской, вдруг совсем чуть-чуть поворачиваются друг к другу, петь не перестают, но еще и разговаривают - и ты ВИДИШЬ ресторан, столики, посетителей. Когда женщина говорит быстро и даже как-то радостно, а тебе кричать хочется. Когда умершая мама произносит: «Господь!» - и человек за пультом встает, прокашливается и спрашивает - что? Когда люди на сцене поют колыбельную младенцу, а ты давишься слезами.
Я, болевшая когда-то театром, дневавшая в нем и ночевавшая, дышать-не надышаться, в свое время радостно поддакивала, когда режиссер, учитель, Учитель, говорил весьма красиво и складно о том, что в любительском театре, в отличие от профессионального, нет склок, свар и закулисных интриг, потому что нет соперничества. А потом оказалось, что соперничество есть, и человек, хотевший получить одну роль, а игравший другую неожиданно и пугающе менялся прямо на твоих глазах. Что начинаешь завидовать друзьям мерзкой завистью, потому что с ними репетируют, а с тобой - нет. И самое страшное - что Учитель способен травить своего ученика за правду, сказанную в глаза. Всем театром со свету сживать. И понимаешь, что не можешь здесь остаться. Вырывать пришлось с мясом, кровью и плачем, и еще долго я приходила постоять под окнами и посмотреть на них со стороны, но уже никогда больше не вошла внутрь.
И вот я смотрела - и видела, как ЭТИ люди любят друг друга. Как они преклоняются перед театром. Обожают свое дело. Смотрела и даже не завидовала - просто радовалась.
А когда театральный свет гаснет и зажигается простой, катакомба снова становится катакомбой. И стремишься не задерживаться и поскорее уйти. Чтобы подумать в одиночестве. Чтобы почувствовать и прочувствовать происходящее в твоей душе. Потому что театральный свет никуда не делся. Он остался, и чем дальше уходишь, тем ярче горит. С каждым шагом. Все ярче. И с каждым шагом повторяешь: Театр. Микро. Исаак. Башевис. Зингер. Враги. История. Любви.
Сначала долго едешь по городу, который давно уже стал казаться декорацией. Потом оказываешься не то в копях, не то в катакомбе. Зальчик чуть ли не под открытым небом. Десяток рядов стульев. Маленький скрипучий помост, черный. На нем стол, стул и занавеска. Черная. И свет - хороший, правильный, с пультом. Пульт тоже прямо на помосте, за пультом человек.
А когда начинается - ты забываешь, что это всего лишь стол и стул и занавеска, что помост, паскуда, скрипит, когда должна быть полная тишина. Что вокруг корявый камень и холод. Что хороший правильный свет висит всеми своими фонарями в метре над твоей головой. Потому что - начинается. Настоящее. Именно это - настоящее, - когда человек приходит на сцену, вынимает из внутреннего кармана рюмочку и в напряженный момент разговора - тяп! - и опять в карман, и уходит. Когда поющие, сидящие сзади за прозрачной занавеской, вдруг совсем чуть-чуть поворачиваются друг к другу, петь не перестают, но еще и разговаривают - и ты ВИДИШЬ ресторан, столики, посетителей. Когда женщина говорит быстро и даже как-то радостно, а тебе кричать хочется. Когда умершая мама произносит: «Господь!» - и человек за пультом встает, прокашливается и спрашивает - что? Когда люди на сцене поют колыбельную младенцу, а ты давишься слезами.
Я, болевшая когда-то театром, дневавшая в нем и ночевавшая, дышать-не надышаться, в свое время радостно поддакивала, когда режиссер, учитель, Учитель, говорил весьма красиво и складно о том, что в любительском театре, в отличие от профессионального, нет склок, свар и закулисных интриг, потому что нет соперничества. А потом оказалось, что соперничество есть, и человек, хотевший получить одну роль, а игравший другую неожиданно и пугающе менялся прямо на твоих глазах. Что начинаешь завидовать друзьям мерзкой завистью, потому что с ними репетируют, а с тобой - нет. И самое страшное - что Учитель способен травить своего ученика за правду, сказанную в глаза. Всем театром со свету сживать. И понимаешь, что не можешь здесь остаться. Вырывать пришлось с мясом, кровью и плачем, и еще долго я приходила постоять под окнами и посмотреть на них со стороны, но уже никогда больше не вошла внутрь.
И вот я смотрела - и видела, как ЭТИ люди любят друг друга. Как они преклоняются перед театром. Обожают свое дело. Смотрела и даже не завидовала - просто радовалась.
А когда театральный свет гаснет и зажигается простой, катакомба снова становится катакомбой. И стремишься не задерживаться и поскорее уйти. Чтобы подумать в одиночестве. Чтобы почувствовать и прочувствовать происходящее в твоей душе. Потому что театральный свет никуда не делся. Он остался, и чем дальше уходишь, тем ярче горит. С каждым шагом. Все ярче. И с каждым шагом повторяешь: Театр. Микро. Исаак. Башевис. Зингер. Враги. История. Любви.