ОБРАЗЕЦ МУЗЫКАЛЬНОЙ РЕЦЕНЗИИ (ОБРАЗЕЦ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ПУБЛИЦИСТИКИ)
Сижу, перелопачиваю старые свои тексты. Надобно приложить к резюме, которое тоже ещё ведь надо сочинить. Читаю и перечитываю одно и другое, и третье, и думаю: Боже, да я ли это написал? Да мои ли это строчки?
Я. Мои.
Этот текст я вряд ли отправлю работодателю. С помощью таких текстов на работу не устраиваются. С их помощью с работы уходят.
Почитать, однако, его стоит. Во-первых, практическая польза: он написан про одну из лучших отечественных пластинок последнего десятилетия. Во-вторых, это просто один из лучших моих текстов вообще. Без пизды.
(Писался текст в Восточном Берлине, поздно вечером и ночью в плохопротопленной мною квартире, в ноябре 2002-го. Было холодно и я был совершенно трезв. Я дышал на пальцы, чтобы как-то согреть их и мочь дальше прикасаться к клавиатуре.)
Обзор CD: АУКЦЫОН. Это мама
2002
Новой пластинки "Аукцыона" ждали, без преувеличения, почти все. И некоторые боялись её выхода - вдруг разочаруют? Пластинка вышла и страхи оправдались, но не эти, а страхи совсем другого рода, более глубинные, невысказанные страхи, болезненно-параноидальные и липкие.
Новая пластинка "Аукцыона" - лучший способ ещё больше расшатать потраченные осенью и осенними событиями нервы, лучший проводник на пути в депрессию, в конце концов - лучший помощник в деле схождения с ума.
Новая пластинка "Аукцыона", писанная ещё летом, - лучшая моментальная фотография времени после "Норд-Оста". Слушайте, дорогие друзья, как звучит наше время, как оно гавкает, как оно клацает волчьими зубами, затворами автоматов и замками камер в Лефортове, как оно блестит бесстыдными глазами гэбистов, как шуршит вентилями газовых баллонов, как шелестит страницами лживых правительственных газет...
На протяжении нескольких последних лет гуляя по берлинским улицам, я всё пытаюсь представить, как шли по ним, таким красивым, мощёным булыжником и аккуратно вытесанными кусками гранита, нацистские штурмовики, как устраивали тут облавы на евреев, коммунистов и цыган, как людей убивали за форму носа, цвет волоса и характер мыслей... Кто убивал? Лавочники, выросшие рядом со своими жертвами на этих красивых мощёных улицах, студенты, выпивавшие и горланившие песни вместе со своими жертвами в одних и тех же пивных, представители немецкого рабочего класса и немецкой интеллигенции, по выходным располагавшиеся на траве в Тиргартене или ездившие купаться на озёра на западной окраине города и загоравшие там, рядом со своими жертвами... Я хожу по берлинским мостовым 2002 года, прохожу мимо турецких и марокканских закусочных, мимо индийских ресторанов и русских магазинов со сгущёнкой и гречкой, иногда я останавливаюсь, чтобы съесть китайской лапши со свининой или прочитать заголовки сербских газет в киосках возле метро, всё вокруг меня дышит спокойствием, а по вечерам ещё и весельем (уютных и дешёвых кафе в одном Пренцлауэрберге (район в Восточном Берлине, на север-северо-восток от центра) больше, чем во всей Москве), я хожу и думаю, не могу не думать: "Чего же им не хватало, сукам, в 33-м? Казалось, что у евреев толще кошелёк, а у цыган хуже пахнут подмышки? Навряд ли это было действительно так, но даже если так и было, то через лет десять немцам пришлось хавать голодный военный паёк и лежать в завшивленных шинелях под огнём на дне окопа, где-то у чёрта на рогах, под городом с непроизносимым названием Malojaroslawets... Им казалось, что левые хотят обобществить жён и мелкие магазины? Что же, они призвали правых и через несколько лет пришлось закрыть из-за падения спроса мелкие магазины и отдать сыновей государству, сначала в трудовые бригады строить автобаны, а потом, по этим построенным автобанам - на фронт, на смерть..." Я обхожу межнациональные кучи собачьего говна, которых тут немало на красивых мощёных тротуарах и думаю, думаю, думаю: "Чего же им не хватало, сукам, в 94-м и 99-м? Зачем же они полезли в Чечню?"
Я не оракул и не занимаюсь предсказаниями - в каких шинелях, в каких окопах, под городами с какими именно труднопроизносимыми названиями мы будем лежать через N лет, если сейчас не остановим облечённых властью сволочей и подонков. Я просто слушаю музыку 2002 года, музыку "Аукцыона" и рассказываю о том, о чём она мне поёт.
Песни-то почти все знакомые, да только каким-то другим боком поются, те же люди и те же инструменты, а звук не тот, и голос не тот. Не хуже и не лучше, а просто всё по-другому. Там, где был повод попрыгать, теперь есть повод подумать, забившись в уголок, там где был рок (энд ролл местами) - теперь бог знает что, какой-то депрессивный джаз с элементами симфонического кошмара, где была вокальная истерика или ёрничество - теперь невнятное проборматывание и вой, как будто уже не с этого света.
Осень и зиму хорошо проводить в тепле, в окружении близких, с кружкой горячего питья в руке. В Москве, городе центрального отопления, я именно так и делаю. В Берлине, где надо топить печку углём и где топить каждый день - дорого, постоянный холод доканывает. Перестаёшь мыться каждый день, перестаёшь проявлять активность, в туалет стараешься ходить в кафе - там тепло (у нас туалет в принципе не отапливается, а у друзей он и вовсе на лестничной клетке), постепенно перестаёшь думать и анализировать... Хорошо, что ещё еды хватает! А если б без еды... Остаются только чувства, которые обнажаются и воспаляются всё больше.
Можете ли вы себе представить осень и зиму в разбомбленном селении под Грозным, с печкой-буржуйкой, которая больше светит, чем греет, со страхом зачисток и с самими зачистками, с гложущей тоской по любимым, которых увели русские и трупы которых через несколько дней пришлось выкупать у этих русских?
Я - не могу.
Но думаю всем нам надо очень постараться представить это, примерить эту ситуацию на себя, вжиться. Может быть тогда только мы больше не будем позволять этим правительственным сволочам и кремлёвским клятвопреступникам издеваться над нами.
Может быть мы тогда поймём, как человек решается на восстание.
Трек-лист:
1. Якоря
Это та самая новая песня, в которой "бьются губы о края". Долгое, больше чем двухминутное вступление, в котором неприятные железные звуки промышленности сплетаются с тревожной восточной линией духовых.
Рефрен "здравствуй, милая моя" звучит подозрительно. Очень подозрительно и очень нехорошо, будто бы лирический герой наконец-то попал на тот свет и здоровается с умершей ещё до него возлюбленной.
2. Зима
Звуки циркулярной пилы подмешиваются к казалось бы давно уже разученному, знакомому ещё с "Бодуна" вступлению, и делают его не просто холодным - жутким. В голосе уже не прежняя меланхолия, в голосе другое... Это голос человека, зимующего в доме, в задней, неотапливаемой комнате которого делит с ним долгие северные месяцы запертый в шкаф окоченевший покойник. Жилец ест, пьёт, курит, справляет иные естественные и противоестественные надобности, а покойник в задней комнате ничего этого не делает, он просто присутствует и давит. Давит своим присутствием.
3. Заведующий (Копорье)
Записанная на акустических "Четырёхсполовинойтоннах", фёдоровском "анплагте", песня рождала подозрения в мании величия исполнителя, в сравнении его себя с Вседержителем, но притом подозрения несерьёзные, немного с фигой в кармане. Теперь фига эта налилась свинцом и превратилась в уверенность. Это не бог и даже не божок в песне заведует, это сверхсущество с обратным знаком, мелкий бес, сторож периферийных складских помещений ада, жалующийся на свою судьбу, бормочущий... Инструменты сделали всё - настроение, героя, эпоху, географическое положение. Что же сделалось с теми, кто дует, кто трогает, щиплет и ударяет в эти инструменты? Что стало со всеми нами, как мы позволили?
4. Стало
"Стало" в версии-2002 рождает ассоциации со смутным и тревожным "Жильцом вершин", альбомом, записанным "Аукцыоном" попалам с Алексеем Хвостенко, парижским жильцом, году ещё этак в 96-м. Знал бы я тогда, что именно эта линия станет генеральной, - заранее бы запасся валокордином.
5. Фа-фа (Это мама)
Песня "Фа-фа" поначалу радует своим "бодуноподобием", подобием на версию себя самой с альбома "Бодун", тоже, надо сказать, не самого лёгкого музыкального сборника на русском языке. Разве что играют тяжелее и на слух чуть медленнее, разве что саксофон спасает от отчаяния, но в районе начала шестой минуты Фёдоров произносит безысходный текст песни "Профукал", в которой герой, "сокол", делает так, чтобы "никого не осталось около". Сумасшедший снайпер. Или холодный рассудочный президент с вентилем от газового баллона. "Накатила суть".
6. Голова-нога
Потусторонняя песня из страшных тяжёлых снов, я боялся её ещё на пластинке "Фёдоров-Волков-Курашов", а до того - на концертах в Культурном центре "Дом" в районе Новокузнецкой и Пятницкой. Здесь вокал жесточе, настойчивее и от того просыпаешься, а реальность-то, оказывается, такова же, как и сон - потусторонняя и страшная. И ещё страшнее от того, что это, похоже, не последние времена.
7. Зимы не будет
Здесь тебе дают передохнуть, приговорённый. Печальный вокал и тихие подвиги духовых. Это надежда, которая умирает последней, но пока ещё не умерла.
8. Осколки
сон, приснилось мне
что я воюю в чужой стране
Вы и до сих по думаете, что это ничего не значащая аллегория? Вы думаете, это была аллегория и тогда, в 86-м, когда "наши" воевали в Афганистане?
но вот, чувствую я - это конец
9. Самолёт
Слова "остановите самолёт, я слезу" (текст Гаркуши, грустного клоуна) год спустя после 11 сентября считываются как крик свежеусопшего, тщетно пытающегося свернуть с предначертанной небесной дороги. По дороге в Берлин наш "Боинг" сильно болтало. Песню "Самолёт" я тогда слушать не стал. И правильно сделал - не известно ведь, какие именно электрические сигналы передала бы в это время кора моего головного мозга на чувствительную приборную доску красивой американской машины. Только здесь, в тихом Пренцлауэрберге (наверху живут югославы, за углом итальянцы, за салатом мы ходим в турецкий магазин и всякий раз здороваемся с хозяиним и хозяйкой - они очень приятные люди) я расслышал во вступлении далёкие отзвуки "Дубинушки". Запеть, в память о Шаляпине, "Эй, ухнем" мне не захотелось.
10. О погоде
Десятый трек - окончательное выпадение "Аукцыона", бывшего ещё не так давно лучшей рок-группой страны, в корневые объятия классики и этники, в дымные завывания шаманизма (кто же ещё предсказывал нам погоду до появления Росгидрометцентра?). Заканчивается небезопасным трёпом, кухонным, по соседству с радиоточкой, которая сообщает прогноз погоды и сигналы точного времени. Градус разговора накаляется, собеседники вот-вот возьмутся за ножи, уже звучит роковое:
на хуя лишних ртов кормить?!
ты мыслишь не по-государственному!
а ты по-государственному?
Но тут вскорости фонограмма заканчивается, выясняется, что это и была, так сказать, "начинка радиоточки" (как будто у нас по радио не передают ещё худшего, настоящей порнографии типа недавних сводок "оперативного штаба" на 1-ой Дубровской улице). Сидишь в тишине и думаешь - надолго ли?
Влад Тупикин, специально для РокмЬюзик.Ру
Я. Мои.
Этот текст я вряд ли отправлю работодателю. С помощью таких текстов на работу не устраиваются. С их помощью с работы уходят.
Почитать, однако, его стоит. Во-первых, практическая польза: он написан про одну из лучших отечественных пластинок последнего десятилетия. Во-вторых, это просто один из лучших моих текстов вообще. Без пизды.
(Писался текст в Восточном Берлине, поздно вечером и ночью в плохопротопленной мною квартире, в ноябре 2002-го. Было холодно и я был совершенно трезв. Я дышал на пальцы, чтобы как-то согреть их и мочь дальше прикасаться к клавиатуре.)
Обзор CD: АУКЦЫОН. Это мама
2002
Новой пластинки "Аукцыона" ждали, без преувеличения, почти все. И некоторые боялись её выхода - вдруг разочаруют? Пластинка вышла и страхи оправдались, но не эти, а страхи совсем другого рода, более глубинные, невысказанные страхи, болезненно-параноидальные и липкие.
Новая пластинка "Аукцыона" - лучший способ ещё больше расшатать потраченные осенью и осенними событиями нервы, лучший проводник на пути в депрессию, в конце концов - лучший помощник в деле схождения с ума.
Новая пластинка "Аукцыона", писанная ещё летом, - лучшая моментальная фотография времени после "Норд-Оста". Слушайте, дорогие друзья, как звучит наше время, как оно гавкает, как оно клацает волчьими зубами, затворами автоматов и замками камер в Лефортове, как оно блестит бесстыдными глазами гэбистов, как шуршит вентилями газовых баллонов, как шелестит страницами лживых правительственных газет...
На протяжении нескольких последних лет гуляя по берлинским улицам, я всё пытаюсь представить, как шли по ним, таким красивым, мощёным булыжником и аккуратно вытесанными кусками гранита, нацистские штурмовики, как устраивали тут облавы на евреев, коммунистов и цыган, как людей убивали за форму носа, цвет волоса и характер мыслей... Кто убивал? Лавочники, выросшие рядом со своими жертвами на этих красивых мощёных улицах, студенты, выпивавшие и горланившие песни вместе со своими жертвами в одних и тех же пивных, представители немецкого рабочего класса и немецкой интеллигенции, по выходным располагавшиеся на траве в Тиргартене или ездившие купаться на озёра на западной окраине города и загоравшие там, рядом со своими жертвами... Я хожу по берлинским мостовым 2002 года, прохожу мимо турецких и марокканских закусочных, мимо индийских ресторанов и русских магазинов со сгущёнкой и гречкой, иногда я останавливаюсь, чтобы съесть китайской лапши со свининой или прочитать заголовки сербских газет в киосках возле метро, всё вокруг меня дышит спокойствием, а по вечерам ещё и весельем (уютных и дешёвых кафе в одном Пренцлауэрберге (район в Восточном Берлине, на север-северо-восток от центра) больше, чем во всей Москве), я хожу и думаю, не могу не думать: "Чего же им не хватало, сукам, в 33-м? Казалось, что у евреев толще кошелёк, а у цыган хуже пахнут подмышки? Навряд ли это было действительно так, но даже если так и было, то через лет десять немцам пришлось хавать голодный военный паёк и лежать в завшивленных шинелях под огнём на дне окопа, где-то у чёрта на рогах, под городом с непроизносимым названием Malojaroslawets... Им казалось, что левые хотят обобществить жён и мелкие магазины? Что же, они призвали правых и через несколько лет пришлось закрыть из-за падения спроса мелкие магазины и отдать сыновей государству, сначала в трудовые бригады строить автобаны, а потом, по этим построенным автобанам - на фронт, на смерть..." Я обхожу межнациональные кучи собачьего говна, которых тут немало на красивых мощёных тротуарах и думаю, думаю, думаю: "Чего же им не хватало, сукам, в 94-м и 99-м? Зачем же они полезли в Чечню?"
Я не оракул и не занимаюсь предсказаниями - в каких шинелях, в каких окопах, под городами с какими именно труднопроизносимыми названиями мы будем лежать через N лет, если сейчас не остановим облечённых властью сволочей и подонков. Я просто слушаю музыку 2002 года, музыку "Аукцыона" и рассказываю о том, о чём она мне поёт.
Песни-то почти все знакомые, да только каким-то другим боком поются, те же люди и те же инструменты, а звук не тот, и голос не тот. Не хуже и не лучше, а просто всё по-другому. Там, где был повод попрыгать, теперь есть повод подумать, забившись в уголок, там где был рок (энд ролл местами) - теперь бог знает что, какой-то депрессивный джаз с элементами симфонического кошмара, где была вокальная истерика или ёрничество - теперь невнятное проборматывание и вой, как будто уже не с этого света.
Осень и зиму хорошо проводить в тепле, в окружении близких, с кружкой горячего питья в руке. В Москве, городе центрального отопления, я именно так и делаю. В Берлине, где надо топить печку углём и где топить каждый день - дорого, постоянный холод доканывает. Перестаёшь мыться каждый день, перестаёшь проявлять активность, в туалет стараешься ходить в кафе - там тепло (у нас туалет в принципе не отапливается, а у друзей он и вовсе на лестничной клетке), постепенно перестаёшь думать и анализировать... Хорошо, что ещё еды хватает! А если б без еды... Остаются только чувства, которые обнажаются и воспаляются всё больше.
Можете ли вы себе представить осень и зиму в разбомбленном селении под Грозным, с печкой-буржуйкой, которая больше светит, чем греет, со страхом зачисток и с самими зачистками, с гложущей тоской по любимым, которых увели русские и трупы которых через несколько дней пришлось выкупать у этих русских?
Я - не могу.
Но думаю всем нам надо очень постараться представить это, примерить эту ситуацию на себя, вжиться. Может быть тогда только мы больше не будем позволять этим правительственным сволочам и кремлёвским клятвопреступникам издеваться над нами.
Может быть мы тогда поймём, как человек решается на восстание.
Трек-лист:
1. Якоря
Это та самая новая песня, в которой "бьются губы о края". Долгое, больше чем двухминутное вступление, в котором неприятные железные звуки промышленности сплетаются с тревожной восточной линией духовых.
Рефрен "здравствуй, милая моя" звучит подозрительно. Очень подозрительно и очень нехорошо, будто бы лирический герой наконец-то попал на тот свет и здоровается с умершей ещё до него возлюбленной.
2. Зима
Звуки циркулярной пилы подмешиваются к казалось бы давно уже разученному, знакомому ещё с "Бодуна" вступлению, и делают его не просто холодным - жутким. В голосе уже не прежняя меланхолия, в голосе другое... Это голос человека, зимующего в доме, в задней, неотапливаемой комнате которого делит с ним долгие северные месяцы запертый в шкаф окоченевший покойник. Жилец ест, пьёт, курит, справляет иные естественные и противоестественные надобности, а покойник в задней комнате ничего этого не делает, он просто присутствует и давит. Давит своим присутствием.
3. Заведующий (Копорье)
Записанная на акустических "Четырёхсполовинойтоннах", фёдоровском "анплагте", песня рождала подозрения в мании величия исполнителя, в сравнении его себя с Вседержителем, но притом подозрения несерьёзные, немного с фигой в кармане. Теперь фига эта налилась свинцом и превратилась в уверенность. Это не бог и даже не божок в песне заведует, это сверхсущество с обратным знаком, мелкий бес, сторож периферийных складских помещений ада, жалующийся на свою судьбу, бормочущий... Инструменты сделали всё - настроение, героя, эпоху, географическое положение. Что же сделалось с теми, кто дует, кто трогает, щиплет и ударяет в эти инструменты? Что стало со всеми нами, как мы позволили?
4. Стало
"Стало" в версии-2002 рождает ассоциации со смутным и тревожным "Жильцом вершин", альбомом, записанным "Аукцыоном" попалам с Алексеем Хвостенко, парижским жильцом, году ещё этак в 96-м. Знал бы я тогда, что именно эта линия станет генеральной, - заранее бы запасся валокордином.
5. Фа-фа (Это мама)
Песня "Фа-фа" поначалу радует своим "бодуноподобием", подобием на версию себя самой с альбома "Бодун", тоже, надо сказать, не самого лёгкого музыкального сборника на русском языке. Разве что играют тяжелее и на слух чуть медленнее, разве что саксофон спасает от отчаяния, но в районе начала шестой минуты Фёдоров произносит безысходный текст песни "Профукал", в которой герой, "сокол", делает так, чтобы "никого не осталось около". Сумасшедший снайпер. Или холодный рассудочный президент с вентилем от газового баллона. "Накатила суть".
6. Голова-нога
Потусторонняя песня из страшных тяжёлых снов, я боялся её ещё на пластинке "Фёдоров-Волков-Курашов", а до того - на концертах в Культурном центре "Дом" в районе Новокузнецкой и Пятницкой. Здесь вокал жесточе, настойчивее и от того просыпаешься, а реальность-то, оказывается, такова же, как и сон - потусторонняя и страшная. И ещё страшнее от того, что это, похоже, не последние времена.
7. Зимы не будет
Здесь тебе дают передохнуть, приговорённый. Печальный вокал и тихие подвиги духовых. Это надежда, которая умирает последней, но пока ещё не умерла.
8. Осколки
сон, приснилось мне
что я воюю в чужой стране
Вы и до сих по думаете, что это ничего не значащая аллегория? Вы думаете, это была аллегория и тогда, в 86-м, когда "наши" воевали в Афганистане?
но вот, чувствую я - это конец
9. Самолёт
Слова "остановите самолёт, я слезу" (текст Гаркуши, грустного клоуна) год спустя после 11 сентября считываются как крик свежеусопшего, тщетно пытающегося свернуть с предначертанной небесной дороги. По дороге в Берлин наш "Боинг" сильно болтало. Песню "Самолёт" я тогда слушать не стал. И правильно сделал - не известно ведь, какие именно электрические сигналы передала бы в это время кора моего головного мозга на чувствительную приборную доску красивой американской машины. Только здесь, в тихом Пренцлауэрберге (наверху живут югославы, за углом итальянцы, за салатом мы ходим в турецкий магазин и всякий раз здороваемся с хозяиним и хозяйкой - они очень приятные люди) я расслышал во вступлении далёкие отзвуки "Дубинушки". Запеть, в память о Шаляпине, "Эй, ухнем" мне не захотелось.
10. О погоде
Десятый трек - окончательное выпадение "Аукцыона", бывшего ещё не так давно лучшей рок-группой страны, в корневые объятия классики и этники, в дымные завывания шаманизма (кто же ещё предсказывал нам погоду до появления Росгидрометцентра?). Заканчивается небезопасным трёпом, кухонным, по соседству с радиоточкой, которая сообщает прогноз погоды и сигналы точного времени. Градус разговора накаляется, собеседники вот-вот возьмутся за ножи, уже звучит роковое:
на хуя лишних ртов кормить?!
ты мыслишь не по-государственному!
а ты по-государственному?
Но тут вскорости фонограмма заканчивается, выясняется, что это и была, так сказать, "начинка радиоточки" (как будто у нас по радио не передают ещё худшего, настоящей порнографии типа недавних сводок "оперативного штаба" на 1-ой Дубровской улице). Сидишь в тишине и думаешь - надолго ли?
Влад Тупикин, специально для РокмЬюзик.Ру