У Юры
Юра - Сашин школьный друг.
Как говорит Сашка, Юра всегда был
самый сильный (подтягивался на пальцах на шкафу, отжимался, в горах шёл
первый, прокладывая тропу по глубокому снегу),
самый умный (решал лучше всех любые задачки),
самый смелый (схватить руками и выбросить из палатки вспыхнувший примус),
самый добрый (когда у Сашиной мамы заболели глаза, приволок им из колхоза
целый мешок морковки для сока).
Юриных подвигов множество, и они хранятся в наших семейных преданиях, а любовь к нему передана нашим детям по наследству.
Пару недель назад Юра переехал в Чикаго, в эти выходные мы ездили его навещать.
Вот он!
Нам пришлось завозить знакомых в центр города. Скоростная дорога идет вдоль берега озера. С одной стороны тянется идиллический пляж с белым песочком, где бегут, плывут, едут на велосипедах, выгуливают собак, а с другой стороны теснятся чикагские небоскрёбы.
Юра поселился в пригороде Чикаго, в доме у безумного Эрика. Дом большой, двухэтажный, когда-то красивый, но заваленный хламом так, что Юра с трудом разгрёб и отмыл себе комнату, несказанно удивив этим хозяина, ибо никому видимо раньше такое и в голову не приходило. Теперь Юрина горница сияет чистотой и уютом, а всё остальное пространство наполнено покрытыми толстым слоем пыли разнообразными "сокровищами", которые Эрик счёл полезными и понатащил откуда-то в дом. Во дворе и в гараже стоят старые полуразобранные машины, в том числе огромный ржавый трак и два мерседеса. Мерседесы Эрик мечтает когда-нибудь починить и продать. Ещё он мечтает починить и продать аппаратуру и навести порядок в доме. Эрик бывший физик, когда-то работавший на фирме, куда устроился Юра, но видимо выгнанный за странности. Ещё он говорит, что возил на своём траке музыкальную труппу, служил где-то в армии. В доме есть пианино, и на мой вопрос, Эрик ответил, - да, он играет Шопена.
Около птичьей поилки во дворе привешено автомобильное зеркало. Эрик объяснил, что это для красной птички кардинала, который любит в него смотреться. Мы не очень поверили, но первое, что увидели, проснувшись утром, был безумный кардинал, летающий вокруг машин и пытающийся заглянуть в зеркальце.
Как ребёнок, польщённый нашим вниманием, Эрик повёл нас посмотреть, где можно поблизости прогуляться с собакой. Нам пришлось бежать за ним минут двадцать вдоль ревущей автострады, пока он не вывел нас к разлившейся по низине речке, где гордо с нами раскланялся.
Мы гуляли по залитому водой лесу но о том, что мы всё-таки в Чикаго, напоминали прибитые к берегу горы мусора и такие вот штуки в пейзаже.
Лирическое отступление
Я отмыла Эрику кухню и два туалета и вот что грустно думала -
был ведь он когда-то любимый, воспитанный, хороший мальчик (вон фотография его на пианино валяется, в матроске), учили его музыке, водили в музеи, потом он в институт поступил, но что-то в нём уже тогда было не так, и девушки это чувствовали, ведь ни одна не вышла за него замуж. А потом он старел, дичал, стаскивал свой хлам, странностей становилось всё больше, папа с мамой умерли, и остался он один, гигантский, замызганный, так и не научившийся жить ребёнок.
Единственное, что он быстро собрал при нашем появлении, чтобы Плюша не погрызла, было несколько плюшевых игрушек, которые он унёс, прижимая к груди, и спрятал. Сашка сказал, что он, наверное, с ними спит.
Как говорит Сашка, Юра всегда был
самый сильный (подтягивался на пальцах на шкафу, отжимался, в горах шёл
первый, прокладывая тропу по глубокому снегу),
самый умный (решал лучше всех любые задачки),
самый смелый (схватить руками и выбросить из палатки вспыхнувший примус),
самый добрый (когда у Сашиной мамы заболели глаза, приволок им из колхоза
целый мешок морковки для сока).
Юриных подвигов множество, и они хранятся в наших семейных преданиях, а любовь к нему передана нашим детям по наследству.
Пару недель назад Юра переехал в Чикаго, в эти выходные мы ездили его навещать.
Вот он!
Нам пришлось завозить знакомых в центр города. Скоростная дорога идет вдоль берега озера. С одной стороны тянется идиллический пляж с белым песочком, где бегут, плывут, едут на велосипедах, выгуливают собак, а с другой стороны теснятся чикагские небоскрёбы.
Юра поселился в пригороде Чикаго, в доме у безумного Эрика. Дом большой, двухэтажный, когда-то красивый, но заваленный хламом так, что Юра с трудом разгрёб и отмыл себе комнату, несказанно удивив этим хозяина, ибо никому видимо раньше такое и в голову не приходило. Теперь Юрина горница сияет чистотой и уютом, а всё остальное пространство наполнено покрытыми толстым слоем пыли разнообразными "сокровищами", которые Эрик счёл полезными и понатащил откуда-то в дом. Во дворе и в гараже стоят старые полуразобранные машины, в том числе огромный ржавый трак и два мерседеса. Мерседесы Эрик мечтает когда-нибудь починить и продать. Ещё он мечтает починить и продать аппаратуру и навести порядок в доме. Эрик бывший физик, когда-то работавший на фирме, куда устроился Юра, но видимо выгнанный за странности. Ещё он говорит, что возил на своём траке музыкальную труппу, служил где-то в армии. В доме есть пианино, и на мой вопрос, Эрик ответил, - да, он играет Шопена.
Около птичьей поилки во дворе привешено автомобильное зеркало. Эрик объяснил, что это для красной птички кардинала, который любит в него смотреться. Мы не очень поверили, но первое, что увидели, проснувшись утром, был безумный кардинал, летающий вокруг машин и пытающийся заглянуть в зеркальце.
Как ребёнок, польщённый нашим вниманием, Эрик повёл нас посмотреть, где можно поблизости прогуляться с собакой. Нам пришлось бежать за ним минут двадцать вдоль ревущей автострады, пока он не вывел нас к разлившейся по низине речке, где гордо с нами раскланялся.
Мы гуляли по залитому водой лесу но о том, что мы всё-таки в Чикаго, напоминали прибитые к берегу горы мусора и такие вот штуки в пейзаже.
Лирическое отступление
Я отмыла Эрику кухню и два туалета и вот что грустно думала -
был ведь он когда-то любимый, воспитанный, хороший мальчик (вон фотография его на пианино валяется, в матроске), учили его музыке, водили в музеи, потом он в институт поступил, но что-то в нём уже тогда было не так, и девушки это чувствовали, ведь ни одна не вышла за него замуж. А потом он старел, дичал, стаскивал свой хлам, странностей становилось всё больше, папа с мамой умерли, и остался он один, гигантский, замызганный, так и не научившийся жить ребёнок.
Единственное, что он быстро собрал при нашем появлении, чтобы Плюша не погрызла, было несколько плюшевых игрушек, которые он унёс, прижимая к груди, и спрятал. Сашка сказал, что он, наверное, с ними спит.