Демократия начинает - и проигрывает? (начало)
Малайзия и Индонезия: как кризис 1997 года стал точкой расхождения двух очень похожих стран
Почему Малайзия и Индонезия, две относительно похожие страны из Южной Азии, начавшие самостоятельное развитие примерно в равных условиях, вскоре пришли к таким разным результатам в области экономики и политического устройства? Правда ли, что следование демократическим рецептам привело Индонезию в тупик, а Малайзия от усиления автократического режима только выиграла?
Разбираемся в этих вопросах вместе с Фондом Егора Гайдара - партнером N + 1 по проекту «Великое расхождение»
Случай Малайзии и Индонезии в политологии сегодня едва ли не один из самых популярных. «Великое расхождение» тут происходит буквально на наших глазах - сопоставимые в своем постколониальном развитии страны, приняв разные решения по выходу из финансового кризиса 1997-1998 годов, вот уже двадцать лет идут разными путями. Эти же решения стали камнем преткновения сразу в нескольких знаковых дискуссиях, посвященных взаимосвязи авторитаризма и экономического роста. Ведь согласно большинству теоретических выкладок, диктаторы обеих стран не должны были пережить кризис и уж точно экономический рост не должен начинаться после двадцати лет правления авторитарного лидера.
Однако случай Малайзии и Индонезии ставит все эти существовавшие несколько десятилетий теории под сомнение. Индонезийский диктатор Сухарто, сделав ставку на бóльшую открытость и запустив процесс частичной демократизации, в итоге не смог удержаться у власти и был свергнут. А малайзийский диктатор Махатхир, сохранив верность старому доброму авторитаризму и отвергнув финансовую помощь других государств, мало того что сохранил власть, так еще и перезапустил экономический рост.
Страны-близнецы
До недавнего времени Малайзия и Индонезия не представляли особого интереса для политологов. Обе страны с разницей в десятилетие в середине ХХ века обрели независимость, и обе довольно быстро оказались под властью авторитарного лидера: президентом Индонезии в 1967 году стал Хаджи Мухаммед Сухарто, остававшийся во главе государства тридцать лет, а Малайзия в 1981 году оказалась в руках премьер-министра Махатхира Мохамада, сохранявшего свой пост вплоть до 2003 года. С помощью иностранных инвестиций преимущественно сельскохозяйственные Малайзия и Индонезия с начала 1980-х годов начали ускоренную промышленную модернизацию, постепенно развивая прежде чуждые им области, в том числе электронику и автомобилестроение. Экономический рост обеих стран шел довольно активными темпами, иногда достигая 9-10 процентов в год, хотя и был подвержен существенным колебаниям. А потом настал азиатский финансовый кризис 1997-1998 годов, из которого Индонезия и Малайзия вышли совсем другими.
Тем не менее, долгое время для политологов и экономистов эти страны были скорее характерными примерами в разговоре об авторитаризме и экономическом росте. Особенно учитывая дебаты последних лет о том, как экономический рост зависит от режима - авторитарного или демократического. В ходе этих дебатов, проходивших на фоне глобальных эмпирических исследований, стало понятно, что авторитаризм вовсе не исключает возможность экономического роста, более того, есть очень быстро растущие авторитарные экономики - Китай после Мао и особенно после Сяопина, Сингапур, Южная Корея. Однако в случае, когда ситуация сильно завязана на личность и на действия лидера, этот экономический рост может испытывать сильные колебания.
И это не единственный теоретический подход, в свете которого довольно долго рассматривали Малайзию и Индонезию. Одно из базовых объяснений причин экономического роста в авторитарных режимах - сформулированная еще в середине 1960-х годов экономистом Мансуром Олсоном теория «стационарного бандита». Теория гласит, что если диктатор планирует задержаться у власти хотя бы на пять-десять лет, то ему нет никакого смысла «выжимать» экономику с целью собственной наживы за первые год или два. Для обеспечения постоянного рентного потока лучше поддерживать хотя бы минимальный уровень рентабельности у подконтрольных предприятий, а еще лучше стимулировать на территории экономический рост, который в перспективе пяти-шести лет даст дополнительный источник дохода и диктатору, и его окружению. Такой диктатор, конечно, остается бандитом, поскольку из создаваемых в государстве благ он значимую долю забирает себе, но «стационарность», то есть закрепленность этого бандита на территории и невозможность после ее разграбления «перекочевать» на соседнюю, стимулирует его к самоограничению ради получения дополнительной выгоды в будущем.
Это базовое предположение недавно получило развитие у голландских экономистов под руководством Яна Ван Зандена, доказавших, что даже у таких просвещенных, «стационарных» диктаторов-бандитов есть переломный момент. Первые 15-20 лет диктатуры действительно способны генерировать экономический рост на уровне демократических стран, но примерно к третьему десятку темпы резко замедляются. Причина - слишком большое число рентополучателей в окружении диктатора, которых он продолжает одаривать в ущерб общественному благу, и чем дольше он остается у власти, тем больше у него заводится таких «друзей». Напротив, смена диктатора - пусть даже на другого - в условиях госпереворота, революции или по естественным причинам позволяет хотя бы ненадолго перезапустить экономический рост. Вместе с автократом меняется и часть его окружения, а также частично ослабляются сдерживавшие рост ограничения в конкретных секторах. На примере 57 послевоенных режимов этот тезис доказали также гарвардские экономисты Бен Джонс и Бен Олкен.
Хаджи Мухаммед Сухарто, второй президент Индонезии,
занимал пост с 1967 по 1998 год
Возвращаясь к примеру Малайзии и Индонезии, можно увидеть, что оба государства, находясь в руках авторитарных правителей - Сухарто и Махатхира, а до того их предшественников, - развивались примерно одинаково на протяжении всего периода после обретения независимости. Амплитуда колебаний роста Малайзии была несколько больше, чем у Индонезии, но вместе с тем у нее был и восьмилетний период устойчивого доминирования - с 1988 по 1996 год. А в 1997 году Индонезию и Малайзию настиг так называемый «близнецовый» азиатский кризис - одновременный крах банковской и валютной систем. После десятилетий быстрого экономического роста произошло схлопывание экономик на 7-12 процентов ВВП. В обоих государствах это вызвало резкий всплеск протестной активности, а перед диктаторами встал классический вопрос: что делать?
О том, что может предпринять диктатор, когда его многолетняя власть оказалась под угрозой, тоже написано множество работ. Прежде всего, есть ретроспективный совет политолога Милана Сволика: находясь у власти, следует предвидеть ситуации, в которых твоя власть может оказаться под угрозой, и не делать так называемые «нетрасферабельные инвестиции». То есть не осуществлять широкую репрессивную политику по отношению к оппозиции, не складывать свое окружение только из лично преданных и связанных приятельскими отношениями людей, а главное, не делать лишь это источником упрочения своей власти. В противном случае велика вероятность, что после отстранения от власти бывший диктатор подвергнется преследованию вплоть до смертной казни. Иными словами, чем больше «нетрасферабельных инвестиций» делает диктатор, тем выше становится цена его поражения.
Более того, как утверждают знаменитые экономисты Дарон Асемоглу и Джеймс Робингсон, у авторитарного лидера на пути, описанном Своликом, всегда есть отчетливый момент выбора - пойти по пути демократизации или же усилить репрессии. А как считают Сергей Гуриев из Sciences Po и Дэниэл Трейзман из Калифорнийского университета, сегодня у диктатора гораздо больше инструментов для удержания власти, чем прежде, и совсем не обязательно применять именно репрессии. Они, конечно, помогают оставаться у власти довольно долго, но в глазах подкованных в истории людей такой режим теряет легитимность, а в обществе нарастают ожесточение и сопротивление. Диктатору достаточно умело манипулировать информацией и столь же умело подавать ее по разным каналам, в том числе якобы не подконтрольным государству, чтобы доказать собственную компетентность и сохранить власть.
И все же, пусть даже диктатору удастся предотвратить протест внутри страны, не исключены глобальные кризисы - и тогда наступает время настоящей проверки. Как гласит большинство описывающих авторитаризм теорий, диктатору пережить кризис крайне сложно, особенно если к тому моменту он находится у власти около двадцати лет - в это время экономический рост в авторитарной экономике и так начинает замедляться, а тут еще и внешний шок. В такой ситуации и оказались лидеры Малайзии и Индонезии - с теоретически предрешенным исходом.
Диктатура в кризисе
Действовать, однако, Махатхир и Сухарто решили по-разному. Первый ключевой вопрос, в отношении которого им предстояло определиться, касался возможности получить помощь от МВФ в обмен на большее открытие экономик и некоторые политические послабления. Второй - выбора между переговорами с оппозицией и поддерживающим ее населением или же усилением репрессий.
Малайзийский премьер-министр Махатхир помощь МВФ отверг, поддержал национальную валюту, закрыл по возможности пути вывода капитала из страны и попытался выборочно договориться с оппозицией. Правящая партия в Малайзии, которая была одним из ключевых авторитарных инструментов контроля, до этого концентрировалась на интересах этнических малайцев, ограничивая участие в политике других групп. Осознав необходимость расширения электоральной базы и обнаружив среди большинства протестующих родственных ему малайцев, Махатхир попытался привлечь немалайский электорат - китайцев и индийцев. Параллельно Махатхир нейтрализовал своего соратника, выступавшего за принятие финансовой помощи со стороны МВФ, - Анвара Ибрагима, а также довольно круто расширил наступление на еще одну мощную в политическом отношении группу - мусульман. Среди них Махатхир сумел реализовать принцип «разделяй и властвуй», одновременно поддерживая более умеренное крыло мусульман, в политике представленное Панисламской Малайзийской партией, и преследуя группы тех приверженцев ислама, - далеко не всегда более радикальных, но представляемых в медиа таковыми, - переговоры с которыми прошли безуспешно.
Параллельно Махатхир решил провести своего рода «патриотизацию» малайского бизнеса. В спокойные времена в поддерживающую его коалицию входили как представители китайского, глобального бизнеса, так и местные, малайские, аффилированные с государством нацчемпионы. Отказавшись от иностранной помощи и введения жесткой бюджетной дисциплины, малайзийский лидер нарастил госсубсидии в пользу малайского бизнеса и установил фиксированный курс местной валюты к доллару, что било по интересам бизнес-групп из Китая. Несмотря на мощное сопротивление китайцев и оказанную ими поддержку альтернативному кандидату Анвару Ибрагиму (в 1998 году арестованному и осужденному на 15 лет тюрьмы), Махатхир сумел не только удержать власть в своих руках, но и выиграть следующие выборы в парламент.
Махатхир Мохамад, четвертый премьер-министр Малайзии,
остававшийся у власти с 1981 по 2003 год
Самое удивительное, что, отвергнув международный рецепт оздоровления экономики, но сумев добиться быстрой политической стабилизации, Малайзия пережила этот разрушительный экономический кризис спокойней и смогла вернуть высокие темпы экономического роста быстрее, чем ее индонезийские соседи.
Индонезийский диктатор Сухарто, стоя на пороге тех же двух ключевых решений, под натиском протестов тоже попытался пойти на частичные уступки оппозиции, расширить свою электоральную базу и соответствующим образом переформатировать элитную коалицию. Но, поколебавшись, он все же принял помощь МВФ, сохранил рынки открытыми и, таким образом, сделал ставку на крупные промышленные бизнес-группы в традиционных секторах, преимущественно контролируемых выходцами из Китая и во время кризиса занятых в основном выводом капитала из страны. В то же время, свернув программы господдержки и девальвировав валюту, Сухарто лишил как экономической, так и рентной подпитки местные индонезийские бизнесы, подтолкнув их к финансированию оппозиционной демократической партии и ее лидера - дочери предшественника Сухарто - Мегавати Сукарнопутри.
Несмотря на то, что самому Сухарто в марте 1998 года удалось переизбраться на очередной срок, стихийные митинги и демонстрации преимущественно индонезийской молодежи не утихали. Жесткий разгон демонстрантов с жертвами лишь вывел на улицы Джакарты еще больше людей. Уже в мае Сухарто и выстроенная им элитная коалиция не устояли - диктатор ушел в отставку, правящая партия проиграла следующие выборы, произошла существенная либерализация и демократизация законодательства, и на фоне всего происходящего о независимости от Индонезии заявил Восточный Тимор.
Однако успех демократической трансформации, привлечение международного финансирования, достаточно короткий период политической нестабильности и установление новых демократических правил не смогли обеспечить Индонезии такой же быстрый выход из экономического кризиса, какой смогла продемонстрировать Малайзия. Перестроенная Махатхиром коалиция оказалась не только более успешной политически, но и сумела почти вплоть до 2008 года удерживать темпы экономического роста в среднем выше, чем у соседей. И даже относительно безболезненно пережить новый пришедший со стороны шок - так называемый «кризис доткомов» 2001 года, когда темпы экономического роста Малайзии упали до 0,5 процента в год.
Мнение эксперта
Экономический рост - это сложный результат совместного действия большого числа ингредиентов, включая человеческий капитал (в том числе отражающий ноу-хау - что страна умеет создавать и какими технологиями она владеет для изготовления и экспорта товаров и услуг), институты, защиту прав собственности, развитость финансовых рынков, индустриальную политику (способность государства помогать экспортерам, осваивающим новые для страны технологи, а не лоббистам, осваивающим государственные субсидии) и так далее.
Если мы, к примеру, обратим внимание на ноу-хау, которыми обладали две эти страны более двадцати лет назад, в 1995 году, то заметим, что по уровню экономической сложности (economic complexity index) - способности экспортировать технологичные товары - Малайзия заметно опережала Индонезию и занимала 36 строчку рейтинга, находясь среди стран бывшего соцлагеря, в то время как Индонезия находилась на 40 строчек ниже, на 76 месте, среди нефтедобывающих стран, чьи экономики в те годы были очень просты и плохо диверсифицированы. Индекс экономической сложности не обладает высокой точностью, однако он способен отделять технологически развитые страны от явно отстающих. В 2015 году Малайзия достигла 23 места по уровню сложности своего экспорта, в то время как Индонезия переместилась на 62 позицию. Таким образом, технологический разрыв между странами остался прежним. Из ответа на вопрос о том, почему Малайзии удалось накопить ноу-хау для экспорта технологичных товаров, а Индонезии - нет, в значительной мере и будет состоять ответ на вопрос о причинах дивергенции между странами.
Похожим образом нужно рассматривать и другие важные ингредиенты роста, например, качество экономических институтов. Один из наиболее популярных способов измерения институтов - рейтинг Doing business, и в соответствии с ним сегодня Индонезия и Малайзия - это два мира, разница между которыми составляет около 70 пунктов в пользу Малайзии. Судя по историческим данным, не лучше дела с точки зрения различий обстояли и в 2004 году: в Малайзии по многим показателям начать бизнес было намного проще, чем в Индонезии.
Разумеется, в ингредиентах экономического роста заключены и причины дивергенции, однако их поиск - отдельная тщательная задача для каждой из двух стран.
Иван Любимов
Михаил Комин, Татьяна Трофимова
для сайта N+1
Почему Малайзия и Индонезия, две относительно похожие страны из Южной Азии, начавшие самостоятельное развитие примерно в равных условиях, вскоре пришли к таким разным результатам в области экономики и политического устройства? Правда ли, что следование демократическим рецептам привело Индонезию в тупик, а Малайзия от усиления автократического режима только выиграла?
Разбираемся в этих вопросах вместе с Фондом Егора Гайдара - партнером N + 1 по проекту «Великое расхождение»
Случай Малайзии и Индонезии в политологии сегодня едва ли не один из самых популярных. «Великое расхождение» тут происходит буквально на наших глазах - сопоставимые в своем постколониальном развитии страны, приняв разные решения по выходу из финансового кризиса 1997-1998 годов, вот уже двадцать лет идут разными путями. Эти же решения стали камнем преткновения сразу в нескольких знаковых дискуссиях, посвященных взаимосвязи авторитаризма и экономического роста. Ведь согласно большинству теоретических выкладок, диктаторы обеих стран не должны были пережить кризис и уж точно экономический рост не должен начинаться после двадцати лет правления авторитарного лидера.
Однако случай Малайзии и Индонезии ставит все эти существовавшие несколько десятилетий теории под сомнение. Индонезийский диктатор Сухарто, сделав ставку на бóльшую открытость и запустив процесс частичной демократизации, в итоге не смог удержаться у власти и был свергнут. А малайзийский диктатор Махатхир, сохранив верность старому доброму авторитаризму и отвергнув финансовую помощь других государств, мало того что сохранил власть, так еще и перезапустил экономический рост.
Страны-близнецы
До недавнего времени Малайзия и Индонезия не представляли особого интереса для политологов. Обе страны с разницей в десятилетие в середине ХХ века обрели независимость, и обе довольно быстро оказались под властью авторитарного лидера: президентом Индонезии в 1967 году стал Хаджи Мухаммед Сухарто, остававшийся во главе государства тридцать лет, а Малайзия в 1981 году оказалась в руках премьер-министра Махатхира Мохамада, сохранявшего свой пост вплоть до 2003 года. С помощью иностранных инвестиций преимущественно сельскохозяйственные Малайзия и Индонезия с начала 1980-х годов начали ускоренную промышленную модернизацию, постепенно развивая прежде чуждые им области, в том числе электронику и автомобилестроение. Экономический рост обеих стран шел довольно активными темпами, иногда достигая 9-10 процентов в год, хотя и был подвержен существенным колебаниям. А потом настал азиатский финансовый кризис 1997-1998 годов, из которого Индонезия и Малайзия вышли совсем другими.
Тем не менее, долгое время для политологов и экономистов эти страны были скорее характерными примерами в разговоре об авторитаризме и экономическом росте. Особенно учитывая дебаты последних лет о том, как экономический рост зависит от режима - авторитарного или демократического. В ходе этих дебатов, проходивших на фоне глобальных эмпирических исследований, стало понятно, что авторитаризм вовсе не исключает возможность экономического роста, более того, есть очень быстро растущие авторитарные экономики - Китай после Мао и особенно после Сяопина, Сингапур, Южная Корея. Однако в случае, когда ситуация сильно завязана на личность и на действия лидера, этот экономический рост может испытывать сильные колебания.
И это не единственный теоретический подход, в свете которого довольно долго рассматривали Малайзию и Индонезию. Одно из базовых объяснений причин экономического роста в авторитарных режимах - сформулированная еще в середине 1960-х годов экономистом Мансуром Олсоном теория «стационарного бандита». Теория гласит, что если диктатор планирует задержаться у власти хотя бы на пять-десять лет, то ему нет никакого смысла «выжимать» экономику с целью собственной наживы за первые год или два. Для обеспечения постоянного рентного потока лучше поддерживать хотя бы минимальный уровень рентабельности у подконтрольных предприятий, а еще лучше стимулировать на территории экономический рост, который в перспективе пяти-шести лет даст дополнительный источник дохода и диктатору, и его окружению. Такой диктатор, конечно, остается бандитом, поскольку из создаваемых в государстве благ он значимую долю забирает себе, но «стационарность», то есть закрепленность этого бандита на территории и невозможность после ее разграбления «перекочевать» на соседнюю, стимулирует его к самоограничению ради получения дополнительной выгоды в будущем.
Это базовое предположение недавно получило развитие у голландских экономистов под руководством Яна Ван Зандена, доказавших, что даже у таких просвещенных, «стационарных» диктаторов-бандитов есть переломный момент. Первые 15-20 лет диктатуры действительно способны генерировать экономический рост на уровне демократических стран, но примерно к третьему десятку темпы резко замедляются. Причина - слишком большое число рентополучателей в окружении диктатора, которых он продолжает одаривать в ущерб общественному благу, и чем дольше он остается у власти, тем больше у него заводится таких «друзей». Напротив, смена диктатора - пусть даже на другого - в условиях госпереворота, революции или по естественным причинам позволяет хотя бы ненадолго перезапустить экономический рост. Вместе с автократом меняется и часть его окружения, а также частично ослабляются сдерживавшие рост ограничения в конкретных секторах. На примере 57 послевоенных режимов этот тезис доказали также гарвардские экономисты Бен Джонс и Бен Олкен.
Хаджи Мухаммед Сухарто, второй президент Индонезии,
занимал пост с 1967 по 1998 год
Возвращаясь к примеру Малайзии и Индонезии, можно увидеть, что оба государства, находясь в руках авторитарных правителей - Сухарто и Махатхира, а до того их предшественников, - развивались примерно одинаково на протяжении всего периода после обретения независимости. Амплитуда колебаний роста Малайзии была несколько больше, чем у Индонезии, но вместе с тем у нее был и восьмилетний период устойчивого доминирования - с 1988 по 1996 год. А в 1997 году Индонезию и Малайзию настиг так называемый «близнецовый» азиатский кризис - одновременный крах банковской и валютной систем. После десятилетий быстрого экономического роста произошло схлопывание экономик на 7-12 процентов ВВП. В обоих государствах это вызвало резкий всплеск протестной активности, а перед диктаторами встал классический вопрос: что делать?
О том, что может предпринять диктатор, когда его многолетняя власть оказалась под угрозой, тоже написано множество работ. Прежде всего, есть ретроспективный совет политолога Милана Сволика: находясь у власти, следует предвидеть ситуации, в которых твоя власть может оказаться под угрозой, и не делать так называемые «нетрасферабельные инвестиции». То есть не осуществлять широкую репрессивную политику по отношению к оппозиции, не складывать свое окружение только из лично преданных и связанных приятельскими отношениями людей, а главное, не делать лишь это источником упрочения своей власти. В противном случае велика вероятность, что после отстранения от власти бывший диктатор подвергнется преследованию вплоть до смертной казни. Иными словами, чем больше «нетрасферабельных инвестиций» делает диктатор, тем выше становится цена его поражения.
Более того, как утверждают знаменитые экономисты Дарон Асемоглу и Джеймс Робингсон, у авторитарного лидера на пути, описанном Своликом, всегда есть отчетливый момент выбора - пойти по пути демократизации или же усилить репрессии. А как считают Сергей Гуриев из Sciences Po и Дэниэл Трейзман из Калифорнийского университета, сегодня у диктатора гораздо больше инструментов для удержания власти, чем прежде, и совсем не обязательно применять именно репрессии. Они, конечно, помогают оставаться у власти довольно долго, но в глазах подкованных в истории людей такой режим теряет легитимность, а в обществе нарастают ожесточение и сопротивление. Диктатору достаточно умело манипулировать информацией и столь же умело подавать ее по разным каналам, в том числе якобы не подконтрольным государству, чтобы доказать собственную компетентность и сохранить власть.
И все же, пусть даже диктатору удастся предотвратить протест внутри страны, не исключены глобальные кризисы - и тогда наступает время настоящей проверки. Как гласит большинство описывающих авторитаризм теорий, диктатору пережить кризис крайне сложно, особенно если к тому моменту он находится у власти около двадцати лет - в это время экономический рост в авторитарной экономике и так начинает замедляться, а тут еще и внешний шок. В такой ситуации и оказались лидеры Малайзии и Индонезии - с теоретически предрешенным исходом.
Диктатура в кризисе
Действовать, однако, Махатхир и Сухарто решили по-разному. Первый ключевой вопрос, в отношении которого им предстояло определиться, касался возможности получить помощь от МВФ в обмен на большее открытие экономик и некоторые политические послабления. Второй - выбора между переговорами с оппозицией и поддерживающим ее населением или же усилением репрессий.
Малайзийский премьер-министр Махатхир помощь МВФ отверг, поддержал национальную валюту, закрыл по возможности пути вывода капитала из страны и попытался выборочно договориться с оппозицией. Правящая партия в Малайзии, которая была одним из ключевых авторитарных инструментов контроля, до этого концентрировалась на интересах этнических малайцев, ограничивая участие в политике других групп. Осознав необходимость расширения электоральной базы и обнаружив среди большинства протестующих родственных ему малайцев, Махатхир попытался привлечь немалайский электорат - китайцев и индийцев. Параллельно Махатхир нейтрализовал своего соратника, выступавшего за принятие финансовой помощи со стороны МВФ, - Анвара Ибрагима, а также довольно круто расширил наступление на еще одну мощную в политическом отношении группу - мусульман. Среди них Махатхир сумел реализовать принцип «разделяй и властвуй», одновременно поддерживая более умеренное крыло мусульман, в политике представленное Панисламской Малайзийской партией, и преследуя группы тех приверженцев ислама, - далеко не всегда более радикальных, но представляемых в медиа таковыми, - переговоры с которыми прошли безуспешно.
Параллельно Махатхир решил провести своего рода «патриотизацию» малайского бизнеса. В спокойные времена в поддерживающую его коалицию входили как представители китайского, глобального бизнеса, так и местные, малайские, аффилированные с государством нацчемпионы. Отказавшись от иностранной помощи и введения жесткой бюджетной дисциплины, малайзийский лидер нарастил госсубсидии в пользу малайского бизнеса и установил фиксированный курс местной валюты к доллару, что било по интересам бизнес-групп из Китая. Несмотря на мощное сопротивление китайцев и оказанную ими поддержку альтернативному кандидату Анвару Ибрагиму (в 1998 году арестованному и осужденному на 15 лет тюрьмы), Махатхир сумел не только удержать власть в своих руках, но и выиграть следующие выборы в парламент.
Махатхир Мохамад, четвертый премьер-министр Малайзии,
остававшийся у власти с 1981 по 2003 год
Самое удивительное, что, отвергнув международный рецепт оздоровления экономики, но сумев добиться быстрой политической стабилизации, Малайзия пережила этот разрушительный экономический кризис спокойней и смогла вернуть высокие темпы экономического роста быстрее, чем ее индонезийские соседи.
Индонезийский диктатор Сухарто, стоя на пороге тех же двух ключевых решений, под натиском протестов тоже попытался пойти на частичные уступки оппозиции, расширить свою электоральную базу и соответствующим образом переформатировать элитную коалицию. Но, поколебавшись, он все же принял помощь МВФ, сохранил рынки открытыми и, таким образом, сделал ставку на крупные промышленные бизнес-группы в традиционных секторах, преимущественно контролируемых выходцами из Китая и во время кризиса занятых в основном выводом капитала из страны. В то же время, свернув программы господдержки и девальвировав валюту, Сухарто лишил как экономической, так и рентной подпитки местные индонезийские бизнесы, подтолкнув их к финансированию оппозиционной демократической партии и ее лидера - дочери предшественника Сухарто - Мегавати Сукарнопутри.
Несмотря на то, что самому Сухарто в марте 1998 года удалось переизбраться на очередной срок, стихийные митинги и демонстрации преимущественно индонезийской молодежи не утихали. Жесткий разгон демонстрантов с жертвами лишь вывел на улицы Джакарты еще больше людей. Уже в мае Сухарто и выстроенная им элитная коалиция не устояли - диктатор ушел в отставку, правящая партия проиграла следующие выборы, произошла существенная либерализация и демократизация законодательства, и на фоне всего происходящего о независимости от Индонезии заявил Восточный Тимор.
Однако успех демократической трансформации, привлечение международного финансирования, достаточно короткий период политической нестабильности и установление новых демократических правил не смогли обеспечить Индонезии такой же быстрый выход из экономического кризиса, какой смогла продемонстрировать Малайзия. Перестроенная Махатхиром коалиция оказалась не только более успешной политически, но и сумела почти вплоть до 2008 года удерживать темпы экономического роста в среднем выше, чем у соседей. И даже относительно безболезненно пережить новый пришедший со стороны шок - так называемый «кризис доткомов» 2001 года, когда темпы экономического роста Малайзии упали до 0,5 процента в год.
Мнение эксперта
Экономический рост - это сложный результат совместного действия большого числа ингредиентов, включая человеческий капитал (в том числе отражающий ноу-хау - что страна умеет создавать и какими технологиями она владеет для изготовления и экспорта товаров и услуг), институты, защиту прав собственности, развитость финансовых рынков, индустриальную политику (способность государства помогать экспортерам, осваивающим новые для страны технологи, а не лоббистам, осваивающим государственные субсидии) и так далее.
Если мы, к примеру, обратим внимание на ноу-хау, которыми обладали две эти страны более двадцати лет назад, в 1995 году, то заметим, что по уровню экономической сложности (economic complexity index) - способности экспортировать технологичные товары - Малайзия заметно опережала Индонезию и занимала 36 строчку рейтинга, находясь среди стран бывшего соцлагеря, в то время как Индонезия находилась на 40 строчек ниже, на 76 месте, среди нефтедобывающих стран, чьи экономики в те годы были очень просты и плохо диверсифицированы. Индекс экономической сложности не обладает высокой точностью, однако он способен отделять технологически развитые страны от явно отстающих. В 2015 году Малайзия достигла 23 места по уровню сложности своего экспорта, в то время как Индонезия переместилась на 62 позицию. Таким образом, технологический разрыв между странами остался прежним. Из ответа на вопрос о том, почему Малайзии удалось накопить ноу-хау для экспорта технологичных товаров, а Индонезии - нет, в значительной мере и будет состоять ответ на вопрос о причинах дивергенции между странами.
Похожим образом нужно рассматривать и другие важные ингредиенты роста, например, качество экономических институтов. Один из наиболее популярных способов измерения институтов - рейтинг Doing business, и в соответствии с ним сегодня Индонезия и Малайзия - это два мира, разница между которыми составляет около 70 пунктов в пользу Малайзии. Судя по историческим данным, не лучше дела с точки зрения различий обстояли и в 2004 году: в Малайзии по многим показателям начать бизнес было намного проще, чем в Индонезии.
Разумеется, в ингредиентах экономического роста заключены и причины дивергенции, однако их поиск - отдельная тщательная задача для каждой из двух стран.
Иван Любимов
Михаил Комин, Татьяна Трофимова
для сайта N+1