Как открытие берестяных грамот изменило взгляд на язык Руси
У меня была не одна дискуссия со знатоками лингвистики из России. Они мне внятно толково и на примерах (всегда одних и тех же) и с убедительными доводами (и тоже у всех одни и те же) доказывали, что украинского языка никогда не было. Это изобретение врагов (австрийский генштаб польские националисты, тупые большевики - вот враги бывали разные), которые создали этот искусственный украинский язык, которого никогда не было. А был малороссийский диалект ВЕЛИКОГО РУССКОГО ЯЗЫКА.
Мои попытки их убедить, что в мире нет лингвистов, которые бы так думали, и что лучший в мире знаток восточнославянских языков академик РАН А.Зализняк на основе берестяных грамот еще во времена СССР убедительно доказал, что украинский язык не был да и не мог быть диалектом великорусского языка по той простой причине, что у этих языков различны предки, - большого успеха не имели.
Однако я не теряю надежды, и потому представляю вниманию своих читателей популярную статью из журнала Forbes; статья как раз и посвящена связи яязыка берестяных новгородских грамот с современными представлениями о происхождении великорусского языка.
Грамоты на дешевой бересте - это тексты невысокого статуса, сродни современным записным книжкам или SMS-кам.
Тексты, предназначенные «для вечности», на них не писали (даже записи молитв - это либо учебные упражнения, либо шпаргалки для себя). В них запечатлены обыденные дела и повседневные заботы (прежде всего хозяйственные) простых людей. В качестве исторического источника берестяные грамоты - нечто прямо противоположное летописям, повествующим преимущественно о деяниях князей и о различных необычайных явлениях. На бересте фиксировалось обыкновенное, заурядное, то, что не казалось достойным памяти потомков.
Письмо к Матфею, грaмота №5 (фотография и прорись). Перевод: «--дав- (От Е)сифа к Матфею,
Постои за нашего сироту, молви дворянину Павлу Петрову брату дать грамоте; не дасть на него
По берестяным грамотам можно изучать экономическую географию Древней Руси. Например, в грамоте № 724 (вторая половина XII века) некто Савва рассказывает «братьям и дружине» об экспедиции в Югру (нынешний Ханты-Мансийский автономный округ) за мехами и о том, как люди владимирского князя Андрея Боголюбского отняли у него добычу. Можно изучать земельные, торговые и кредитные отношения, семейные отношения, цены, денежную систему, динамику инфляции, даже кухню (например, в грамоте № 842, датируемой первой половиной XII века, содержится первое письменное упоминание о колбасе на Руси), разнообразные мелкие бытовые подробности.
В одной грамоте отправитель советует получателю сунуть палец в дырку в крышке присланной бочки вина: если палец до вина достанет - значит, посыльные к бочке не прикладывались (помимо прочего, становится понятно происхождение наречия «достаточно»).
В 1956 году на том же Неревском раскопе в Новгороде нашли целый ворох берест с детскими каракулями. Их автор - мальчик, предположительно, шести-семи лет, изучающий грамоту. Жил он в XIII веке. Помимо стандартных учебных упражнений - азбук, складов, формульных текстов, фрагментов Псалтыри, - от него остались рисунки, которые он, по-видимому, царапал на бересте, наскучив учебой. Сюжеты вполне характерные для мальчишки - войнушка: пешие и конные воины, рукопашные схватки, копья, стрелы. На одной картинке с изображением особенно бравого вояки на коне он надписал: «Онѳиме» - по всей вероятности, это изображен сам мальчишка, каким он себе видится в мечтах. Звали его Онфимом. На другой бересте он написал: «Поклон от Онфима к Даниле» (традиционная формула, с которой начинается послание; Данила, - вероятно, соученик Онфима), - нарисовал невиданное чудище и подписал: «Я звѣре».
Автопортрет Онфима в образе трехпалого всадника, поражающего такого же врага
Из низкого статуса берестяных грамот есть еще одно чрезвычайно важное следствие: язык, на котором они написаны, максимально приближен к разговорному. В нем гораздо слабее, чем в книжном древнерусском языке (которым написаны, в частности, летописи и «Слово о полку Игореве»), влияние церковнославянского. В новгородских берестяных грамотах предложения очень часто начинаются с А, например: «А ты продай коня, [возьми], сколько дадут; а что [на этом] потеряешь, запомни. А за Кузькой следи, чтобы не погубил денег: он дурной» (№ 163) - так и мы в SMS или чатах то и дело проявляем особенности своей устной речи (например, часто начинаем предложения с «ну»).
Многие имена в грамотах имеют характерные искажения: греческий Анфимий превратился в Онфима, Амвросия - в Омросию, Алевферий - в Олоферия, Александр - в Олександра. В той же загадке в оригинале читается: «Есть градъ межу нобомъ и землею, а к ному еде посолъ безъ пути...».
Короче говоря, новгородцы сильно окали.
Эта черта сохранилась в севернорусских говорах до сих пор (например, в Вологде, которая в древности была частью Новгородской земли, в слове «молоко» произносят три отчетливых О, тогда как литературная норма предполагает первые два, безударные, произносить ближе к А). В тех же новгородских летописях эта особенность произношения изредка проявляется характерными описками, но это именно единичные ошибки. На бересте же, когда нормы правописания не так довлели, новгородцы могли писать как говорили: «нобом» вместо «небом», «к ному» вместо «к нему» и т.д. Примерно так же и мы в дружеском SMS можем написать «щас» вместо «сейчас» или пренебречь знаками препинания, но не позволим себе таких вольностей в официальном письме.
Подобные наблюдения накапливались три с лишним десятилетия, и чем больше находилось берестяных грамот, тем более любопытными становились языковые закономерности, которые в них проявлялись. Поначалу исследователи считали, что новгородцы, писавшие на бересте, просто были полуграмотными. Но непонятно, почему, например, мальчик Онфим надписал свой рисунок «Я звѣре», а не «Я звѣрь», хотя букву Ь он знал и исправно выводил во всех своих азбуках. Он даже собственное имя в именительном падеже писал не «Онѳимъ», а «Онѳиме». Это явно не ошибка, а особенность древненовгородского произношения.
Обобщив множество таких наблюдений, доктор филологических наук (тогда еще не академик) Андрей Анатольевич Зализняк в начале 1980-х годов выдвинул тезис о существовании древненовгородского диалекта. Его исследования показали, что почти все «ошибки» и «описки» в берестяных грамотах складываются в стройную систему, то есть на самом деле не являются ни ошибками, ни описками. Просто древненовгородская грамматика несколько отличалась от наддиалектной древнерусской.
Чтобы разобраться во всех характеристиках древненовгородского диалекта, требуется некоторая лингвистическая подготовка. Так что остановимся лишь на некоторых самых ярких особенностях. Об оканье мы уже сказали. Кроме того, древние новгородцы цокали, то есть произносили «хоцу» вместо «хочу», «цто» или «цето» вместо «что». Они сохранили архаичный взрывной Г, тогда как на юге Руси утвердился фрикативный звук, доныне характерный для украинского языка и южнорусских говоров. Мы уже упоминали о форме именительного падежа «Онфиме» вместо наддиалектного «Онфим»; в родительном падеже в древние новгородцы говорили «нет жене», а не «нет жены». Но одна особенность древненовгородского диалекта привлекла особое внимание Зализняка.
В грамоте № 247 (найдена в 1956 году; датируется XI веком; речь в ней идет об обвинении в грабеже) читается: «...поклѣпаеть сего 40-ми [четырьмя десятьми] резанами. А замъке кѣле, а двьри кѣлѣ. А господарь въ нетяжъ недѣе. А продаи клеветьника того, а у сего смьръда възяти епископу [далее утрачено]». С первым предложением все понятно: «...обвиняет этого [человека] в ущербе на 40 резан [денежная единица]». Дважды повторенное «келе» Арциховский в 1956 году истолковал как «келья», а слова «въ нетяжъ недѣе» - как идиоматическое выражение, означающее бездельника. Получалось: «А замок кельи, а двери кельи, а хозяин [кельи] - бездельник». Какая-то бессмыслица.
Зализняк предложил другое чтение: «келе» значит «целый», а «въ не тяжъ не дѣе» (в древнерусской письменности пробелов между словами не оставляли, и Зализняк расставил их иначе, чем Арциховский) - «не собирается затевать тяжбу». Замок и двери целы, хозяин не имеет претензий - обвинение в грабеже ложное. Тогда понятно, почему далее следует инструкция «продать клеветника» (то есть взять с него штраф). Содержание грамоты проясняется, а вот лингвистика запутывается: слово «целый» по-древнерусски писалось, как и сейчас, с Ц. Откуда же взялась начальная К? И это едва ли ошибка или описка: К повторена дважды. По всей вероятности, это написание также следует за произношением. А раз так, замена К на Ц - это очень важный симптом.
По другим грамотам, которые не были известны Арциховскому, Зализняк установил, что по-древненовгородски звезда называлась «гвезда», церковь - «керковь» (точнее, «кьркы»), седой - «хедой» (точнее, «хеде»).
Было еще дивное слово «херь» (по-нашему была бы «серь») - серое, т.е. некрашеное сукно.
Таким образом, произношение «келе» вместо «целый» - это систематическая особенность, которая на научном языке называется «отсутствие эффекта второй палатализации». Вторая палатализация - это переход заднеязычных согласных (К, Г, Х) перед гласными переднего ряда (Е, И) в переднеязычные (Ц, З, С). То есть архаичные формы были «келый», «гвезда», «керковь», «хедой», а после второй палатализации стало более или менее так, как нам теперь привычно. Тот же эффект превратил латинское родовое имя Кесар в Сезара/Цезаря более поздних языков.
Вторая палатализация произошла во всех славянских языках. Значит, она имела место в ту эпоху, когда все они были еще единым языком - праславянским. То есть не позднее VI века. А раз древненовгородский диалект является исключением из этого правила, остается предположить, что он отделился от праславянского единства еще раньше и потому не был затронут общеславянским процессом. А из этого следует уже не лингвистический, а исторический вывод: новгородские славяне были не частью восточных славян, а отдельной ветвью славянства, которая прибыла в озерную область на северо-западе нынешней России независимо.
Эти выкладки Зализняк представил изумленной публике в книге «Древненовгородский диалект», первое издание которой вышло в 1995 году.
Он обнаружил, что некоторыми чертами диалект напоминает языки западных славян, некогда населявших южное побережье Балтийского моря (нынешняя немецкая Померания - древнее славянское Поморье). Ни один исторический источник не считает новгородских славян отдельной ветвью славянства. В «Повести временных лет» они прямо названы частью восточных славян, пришедших с Дуная, расселившихся по Днепру и его притокам и дальше по Оке и в озерной области. Но язык, как это часто бывает, запомнил что-то, чего не запомнили летописи. Да и не только язык. Новгород всегда был особенным образованием в составе Древней Руси: космополитичный торговый город, вечевая республика среди княжеств, тесные связи со Скандинавией и Западной Европой, самобытное летописание, самобытный фольклор, знаменитая своенравность. Специфическому политическому устройству Новгорода в XII-XV веках находятся параллели в истории западнославянских городов-государств по южному побережью Балтики (территория нынешних Германии и Польши). Помимо всего прочего, из Померании-Поморья добраться до Новгорода было гораздо проще, чем с Днепра: спокойное Балтийское море, реки и озера - это настоящая проезжая дорога. От Киева до Новгорода сухой путь был практически невозможен: леса да болота. Можно было по рекам, но приходилось таскать суда волоком - занятие очень тяжелое.
Самобытность новгородцев со временем сглаживалась: Зализняк отмечает, что в грамотах XI века характерные особенности древненовгородского диалекта проявляются ярче, чем в XV-м. Обычно различия между диалектами со временем накапливаются, так что в конце концов они становятся отдельными языками - именно так из праславянского языка получились древнерусский, староболгарский, древнечешский и т.д., а потом из древнерусского - современные русский, украинский и белорусский. Но тут получилось наоборот: древненовгородский диалект со временем слился со старорусским - языком Москвы, Владимира, Суздаля, Ростова Великого, Ярославля XIV-XVII веков. Но он не растворился без следа: о древненовгородском диалекте напоминает многое в современном русском литературном языке. Например, у нас нет чередования «рука - в руце», «нога - на нозе», которое существовало в древнерусском и сохранилось в украинском и белорусском - это отголосок отсутствия второй палатализации в древненовгородском. Мы говорим «в земле», «по душе» - это тоже древненовгородская норма, в отличие от древнерусской (и современных украинской и белорусской) «в земли», «по души». Наши «о нём», «нёс» вместо «о нем», «нес» - это следствие древненовгородского оканья, которое превратило «небо» в «нобо», а «к нему» - в «к ному».
Нынешний ареал распространения севернорусских (окающих) говоров в целом совпадает с древней территорией Новгородской земли. Наш нормативный взрывной Г - это тоже от Древнего Новгорода.
Короче говоря, нормы современного русского языка унаследованы от наддиалектного древнерусского и от древненовгородского диалекта примерно поровну. /выделено автором - В.Т./
Итак, что мы видим?
На территориях северного ареала восточного славянства сохранились языковые формы, которые нигде ни в одном славянском языке не уцелели, формы, бытовавшие до второй палатализации, через которую прошел еще общий славянский язык во времена незапамятные.
Т.е. в XI-XII веках на Севере говорили на очень древнем языке, который сохранил очень древние формы, нигде более не уцелевшие.
И из слияния этого древнего славянского языка Новгородской земли и Киевско-Суздальского языка, который в виде похожих диалектов бытовал на всей территории Руси от Галича и до Москвы, вот от этого симбиоза и произошел великорусский язык, каковой сегодня именуют русским. Причем в процессе слияния язык еще заимствовал массу слов и конструкций из староболгарского (церковнославянского) языка.
В то же время украинский и белорусский языки не испытали влияния Северного языка вовсе, да и влияние церковнославянского оказалось не в пример меньше, зато влияние польского гораздо заметнее. все-таки длительное пребывание в одной державе с поляками (т.н. Речь Посполитая, хотя точнее, пожалуй, "Жечь").
Т.е. в формировании русского языка существенно участвовали языковые элементы. которые на развитие украинского не влияли вовсе (северный язык), либо их влияние было крайне незначительным (староболгарский).
При таком различии генезиса двух языков говорить о том, что один из них есть диалект другого попросту нелепо. И на сегодня по словарному составу украинский дальше отстоит от Русского, чем, скажем сербский или болгарский.
Примерная схема происхождения восточнославянских языков
Лексические расстояния европейских языков
(схема проф.Тищенко по результатам А.Шайкевича и др.)
Т.е. и генетически с точки зрения схемы происхождения, и лексически украинский не был да и не мог быть диалектом русского. Начиная примерно с конца XIV - начала XV веков, когда солбственно и начинается процесс формирования современных востоячнославянских языков, пути развития предков украинского и русского языка совершенно различны.
И утверждения о "диалектах" принадлежат исключительно людям лингвистически не слишком грамотными, зато политически чрезвычайно ангажированными. И заканчиваются столь же политизированными , сколь и малограмотными утверждениями нацлидера о "едином народе". Который при этом следует грабить убивать, и отнимать у этого же своего народа территории.
Устройство психологии человека, который из факта единства народов выводит необходимость ограбления одной его части другой его же частью для меня навсегда останется загадкой.
Мои попытки их убедить, что в мире нет лингвистов, которые бы так думали, и что лучший в мире знаток восточнославянских языков академик РАН А.Зализняк на основе берестяных грамот еще во времена СССР убедительно доказал, что украинский язык не был да и не мог быть диалектом великорусского языка по той простой причине, что у этих языков различны предки, - большого успеха не имели.
Однако я не теряю надежды, и потому представляю вниманию своих читателей популярную статью из журнала Forbes; статья как раз и посвящена связи яязыка берестяных новгородских грамот с современными представлениями о происхождении великорусского языка.
Грамоты на дешевой бересте - это тексты невысокого статуса, сродни современным записным книжкам или SMS-кам.
Тексты, предназначенные «для вечности», на них не писали (даже записи молитв - это либо учебные упражнения, либо шпаргалки для себя). В них запечатлены обыденные дела и повседневные заботы (прежде всего хозяйственные) простых людей. В качестве исторического источника берестяные грамоты - нечто прямо противоположное летописям, повествующим преимущественно о деяниях князей и о различных необычайных явлениях. На бересте фиксировалось обыкновенное, заурядное, то, что не казалось достойным памяти потомков.
Письмо к Матфею, грaмота №5 (фотография и прорись). Перевод: «--дав- (От Е)сифа к Матфею,
Постои за нашего сироту, молви дворянину Павлу Петрову брату дать грамоте; не дасть на него
По берестяным грамотам можно изучать экономическую географию Древней Руси. Например, в грамоте № 724 (вторая половина XII века) некто Савва рассказывает «братьям и дружине» об экспедиции в Югру (нынешний Ханты-Мансийский автономный округ) за мехами и о том, как люди владимирского князя Андрея Боголюбского отняли у него добычу. Можно изучать земельные, торговые и кредитные отношения, семейные отношения, цены, денежную систему, динамику инфляции, даже кухню (например, в грамоте № 842, датируемой первой половиной XII века, содержится первое письменное упоминание о колбасе на Руси), разнообразные мелкие бытовые подробности.
В одной грамоте отправитель советует получателю сунуть палец в дырку в крышке присланной бочки вина: если палец до вина достанет - значит, посыльные к бочке не прикладывались (помимо прочего, становится понятно происхождение наречия «достаточно»).
В 1956 году на том же Неревском раскопе в Новгороде нашли целый ворох берест с детскими каракулями. Их автор - мальчик, предположительно, шести-семи лет, изучающий грамоту. Жил он в XIII веке. Помимо стандартных учебных упражнений - азбук, складов, формульных текстов, фрагментов Псалтыри, - от него остались рисунки, которые он, по-видимому, царапал на бересте, наскучив учебой. Сюжеты вполне характерные для мальчишки - войнушка: пешие и конные воины, рукопашные схватки, копья, стрелы. На одной картинке с изображением особенно бравого вояки на коне он надписал: «Онѳиме» - по всей вероятности, это изображен сам мальчишка, каким он себе видится в мечтах. Звали его Онфимом. На другой бересте он написал: «Поклон от Онфима к Даниле» (традиционная формула, с которой начинается послание; Данила, - вероятно, соученик Онфима), - нарисовал невиданное чудище и подписал: «Я звѣре».
Автопортрет Онфима в образе трехпалого всадника, поражающего такого же врага
Из низкого статуса берестяных грамот есть еще одно чрезвычайно важное следствие: язык, на котором они написаны, максимально приближен к разговорному. В нем гораздо слабее, чем в книжном древнерусском языке (которым написаны, в частности, летописи и «Слово о полку Игореве»), влияние церковнославянского. В новгородских берестяных грамотах предложения очень часто начинаются с А, например: «А ты продай коня, [возьми], сколько дадут; а что [на этом] потеряешь, запомни. А за Кузькой следи, чтобы не погубил денег: он дурной» (№ 163) - так и мы в SMS или чатах то и дело проявляем особенности своей устной речи (например, часто начинаем предложения с «ну»).
Многие имена в грамотах имеют характерные искажения: греческий Анфимий превратился в Онфима, Амвросия - в Омросию, Алевферий - в Олоферия, Александр - в Олександра. В той же загадке в оригинале читается: «Есть градъ межу нобомъ и землею, а к ному еде посолъ безъ пути...».
Короче говоря, новгородцы сильно окали.
Эта черта сохранилась в севернорусских говорах до сих пор (например, в Вологде, которая в древности была частью Новгородской земли, в слове «молоко» произносят три отчетливых О, тогда как литературная норма предполагает первые два, безударные, произносить ближе к А). В тех же новгородских летописях эта особенность произношения изредка проявляется характерными описками, но это именно единичные ошибки. На бересте же, когда нормы правописания не так довлели, новгородцы могли писать как говорили: «нобом» вместо «небом», «к ному» вместо «к нему» и т.д. Примерно так же и мы в дружеском SMS можем написать «щас» вместо «сейчас» или пренебречь знаками препинания, но не позволим себе таких вольностей в официальном письме.
Подобные наблюдения накапливались три с лишним десятилетия, и чем больше находилось берестяных грамот, тем более любопытными становились языковые закономерности, которые в них проявлялись. Поначалу исследователи считали, что новгородцы, писавшие на бересте, просто были полуграмотными. Но непонятно, почему, например, мальчик Онфим надписал свой рисунок «Я звѣре», а не «Я звѣрь», хотя букву Ь он знал и исправно выводил во всех своих азбуках. Он даже собственное имя в именительном падеже писал не «Онѳимъ», а «Онѳиме». Это явно не ошибка, а особенность древненовгородского произношения.
Обобщив множество таких наблюдений, доктор филологических наук (тогда еще не академик) Андрей Анатольевич Зализняк в начале 1980-х годов выдвинул тезис о существовании древненовгородского диалекта. Его исследования показали, что почти все «ошибки» и «описки» в берестяных грамотах складываются в стройную систему, то есть на самом деле не являются ни ошибками, ни описками. Просто древненовгородская грамматика несколько отличалась от наддиалектной древнерусской.
Чтобы разобраться во всех характеристиках древненовгородского диалекта, требуется некоторая лингвистическая подготовка. Так что остановимся лишь на некоторых самых ярких особенностях. Об оканье мы уже сказали. Кроме того, древние новгородцы цокали, то есть произносили «хоцу» вместо «хочу», «цто» или «цето» вместо «что». Они сохранили архаичный взрывной Г, тогда как на юге Руси утвердился фрикативный звук, доныне характерный для украинского языка и южнорусских говоров. Мы уже упоминали о форме именительного падежа «Онфиме» вместо наддиалектного «Онфим»; в родительном падеже в древние новгородцы говорили «нет жене», а не «нет жены». Но одна особенность древненовгородского диалекта привлекла особое внимание Зализняка.
В грамоте № 247 (найдена в 1956 году; датируется XI веком; речь в ней идет об обвинении в грабеже) читается: «...поклѣпаеть сего 40-ми [четырьмя десятьми] резанами. А замъке кѣле, а двьри кѣлѣ. А господарь въ нетяжъ недѣе. А продаи клеветьника того, а у сего смьръда възяти епископу [далее утрачено]». С первым предложением все понятно: «...обвиняет этого [человека] в ущербе на 40 резан [денежная единица]». Дважды повторенное «келе» Арциховский в 1956 году истолковал как «келья», а слова «въ нетяжъ недѣе» - как идиоматическое выражение, означающее бездельника. Получалось: «А замок кельи, а двери кельи, а хозяин [кельи] - бездельник». Какая-то бессмыслица.
Зализняк предложил другое чтение: «келе» значит «целый», а «въ не тяжъ не дѣе» (в древнерусской письменности пробелов между словами не оставляли, и Зализняк расставил их иначе, чем Арциховский) - «не собирается затевать тяжбу». Замок и двери целы, хозяин не имеет претензий - обвинение в грабеже ложное. Тогда понятно, почему далее следует инструкция «продать клеветника» (то есть взять с него штраф). Содержание грамоты проясняется, а вот лингвистика запутывается: слово «целый» по-древнерусски писалось, как и сейчас, с Ц. Откуда же взялась начальная К? И это едва ли ошибка или описка: К повторена дважды. По всей вероятности, это написание также следует за произношением. А раз так, замена К на Ц - это очень важный симптом.
По другим грамотам, которые не были известны Арциховскому, Зализняк установил, что по-древненовгородски звезда называлась «гвезда», церковь - «керковь» (точнее, «кьркы»), седой - «хедой» (точнее, «хеде»).
Было еще дивное слово «херь» (по-нашему была бы «серь») - серое, т.е. некрашеное сукно.
Таким образом, произношение «келе» вместо «целый» - это систематическая особенность, которая на научном языке называется «отсутствие эффекта второй палатализации». Вторая палатализация - это переход заднеязычных согласных (К, Г, Х) перед гласными переднего ряда (Е, И) в переднеязычные (Ц, З, С). То есть архаичные формы были «келый», «гвезда», «керковь», «хедой», а после второй палатализации стало более или менее так, как нам теперь привычно. Тот же эффект превратил латинское родовое имя Кесар в Сезара/Цезаря более поздних языков.
Вторая палатализация произошла во всех славянских языках. Значит, она имела место в ту эпоху, когда все они были еще единым языком - праславянским. То есть не позднее VI века. А раз древненовгородский диалект является исключением из этого правила, остается предположить, что он отделился от праславянского единства еще раньше и потому не был затронут общеславянским процессом. А из этого следует уже не лингвистический, а исторический вывод: новгородские славяне были не частью восточных славян, а отдельной ветвью славянства, которая прибыла в озерную область на северо-западе нынешней России независимо.
Эти выкладки Зализняк представил изумленной публике в книге «Древненовгородский диалект», первое издание которой вышло в 1995 году.
Он обнаружил, что некоторыми чертами диалект напоминает языки западных славян, некогда населявших южное побережье Балтийского моря (нынешняя немецкая Померания - древнее славянское Поморье). Ни один исторический источник не считает новгородских славян отдельной ветвью славянства. В «Повести временных лет» они прямо названы частью восточных славян, пришедших с Дуная, расселившихся по Днепру и его притокам и дальше по Оке и в озерной области. Но язык, как это часто бывает, запомнил что-то, чего не запомнили летописи. Да и не только язык. Новгород всегда был особенным образованием в составе Древней Руси: космополитичный торговый город, вечевая республика среди княжеств, тесные связи со Скандинавией и Западной Европой, самобытное летописание, самобытный фольклор, знаменитая своенравность. Специфическому политическому устройству Новгорода в XII-XV веках находятся параллели в истории западнославянских городов-государств по южному побережью Балтики (территория нынешних Германии и Польши). Помимо всего прочего, из Померании-Поморья добраться до Новгорода было гораздо проще, чем с Днепра: спокойное Балтийское море, реки и озера - это настоящая проезжая дорога. От Киева до Новгорода сухой путь был практически невозможен: леса да болота. Можно было по рекам, но приходилось таскать суда волоком - занятие очень тяжелое.
Самобытность новгородцев со временем сглаживалась: Зализняк отмечает, что в грамотах XI века характерные особенности древненовгородского диалекта проявляются ярче, чем в XV-м. Обычно различия между диалектами со временем накапливаются, так что в конце концов они становятся отдельными языками - именно так из праславянского языка получились древнерусский, староболгарский, древнечешский и т.д., а потом из древнерусского - современные русский, украинский и белорусский. Но тут получилось наоборот: древненовгородский диалект со временем слился со старорусским - языком Москвы, Владимира, Суздаля, Ростова Великого, Ярославля XIV-XVII веков. Но он не растворился без следа: о древненовгородском диалекте напоминает многое в современном русском литературном языке. Например, у нас нет чередования «рука - в руце», «нога - на нозе», которое существовало в древнерусском и сохранилось в украинском и белорусском - это отголосок отсутствия второй палатализации в древненовгородском. Мы говорим «в земле», «по душе» - это тоже древненовгородская норма, в отличие от древнерусской (и современных украинской и белорусской) «в земли», «по души». Наши «о нём», «нёс» вместо «о нем», «нес» - это следствие древненовгородского оканья, которое превратило «небо» в «нобо», а «к нему» - в «к ному».
Нынешний ареал распространения севернорусских (окающих) говоров в целом совпадает с древней территорией Новгородской земли. Наш нормативный взрывной Г - это тоже от Древнего Новгорода.
Короче говоря, нормы современного русского языка унаследованы от наддиалектного древнерусского и от древненовгородского диалекта примерно поровну. /выделено автором - В.Т./
Итак, что мы видим?
На территориях северного ареала восточного славянства сохранились языковые формы, которые нигде ни в одном славянском языке не уцелели, формы, бытовавшие до второй палатализации, через которую прошел еще общий славянский язык во времена незапамятные.
Т.е. в XI-XII веках на Севере говорили на очень древнем языке, который сохранил очень древние формы, нигде более не уцелевшие.
И из слияния этого древнего славянского языка Новгородской земли и Киевско-Суздальского языка, который в виде похожих диалектов бытовал на всей территории Руси от Галича и до Москвы, вот от этого симбиоза и произошел великорусский язык, каковой сегодня именуют русским. Причем в процессе слияния язык еще заимствовал массу слов и конструкций из староболгарского (церковнославянского) языка.
В то же время украинский и белорусский языки не испытали влияния Северного языка вовсе, да и влияние церковнославянского оказалось не в пример меньше, зато влияние польского гораздо заметнее. все-таки длительное пребывание в одной державе с поляками (т.н. Речь Посполитая, хотя точнее, пожалуй, "Жечь").
Т.е. в формировании русского языка существенно участвовали языковые элементы. которые на развитие украинского не влияли вовсе (северный язык), либо их влияние было крайне незначительным (староболгарский).
При таком различии генезиса двух языков говорить о том, что один из них есть диалект другого попросту нелепо. И на сегодня по словарному составу украинский дальше отстоит от Русского, чем, скажем сербский или болгарский.
Примерная схема происхождения восточнославянских языков
Лексические расстояния европейских языков
(схема проф.Тищенко по результатам А.Шайкевича и др.)
Т.е. и генетически с точки зрения схемы происхождения, и лексически украинский не был да и не мог быть диалектом русского. Начиная примерно с конца XIV - начала XV веков, когда солбственно и начинается процесс формирования современных востоячнославянских языков, пути развития предков украинского и русского языка совершенно различны.
И утверждения о "диалектах" принадлежат исключительно людям лингвистически не слишком грамотными, зато политически чрезвычайно ангажированными. И заканчиваются столь же политизированными , сколь и малограмотными утверждениями нацлидера о "едином народе". Который при этом следует грабить убивать, и отнимать у этого же своего народа территории.
Устройство психологии человека, который из факта единства народов выводит необходимость ограбления одной его части другой его же частью для меня навсегда останется загадкой.