Рукопись, которой не было. 14
Рукопись, которой не было. 14.
(Предыдущий фрагмент см.https://traveller2.livejournal.com/518672.html)
Фрагмент третьей главы: Снова Кембридж
М. Шифман
✷ 1968. Советские танки в Праге.
*****
Господи, как же давно я не брала в руки перо. Столько всего произошло и в семье и в мире. Господи, советские танки на улицах Праги. Как я надеялась, что у Дубчека все получится, что социализм с человеческим лицом - это не миф, не легенда. Что такое бывает. Как я ждала этого. Глупо, конечно. Господи, и вот, танки. В телевизоре без перерыва - хроника БиБиСи с танковыми колоннами, идущими по Праге. Сейчас, 23 года спустя после войны. Эта кадры врезались мне в сердце и не отпускали меня.
Но прошло два месяца, боль утихла. Как-то надо жить дальше. Я возвращаюсь в прошлое…
*****
В самом начале 1935 года я поняла что снова беременна. Первый месяц-полтора прошли тяжело, я не могла уделять Габи столько времени, сколько хотелось бы, и мы решили нанять помощницу. Оливия - так ее звали - была смешливая, очаровательно-рыжая ирландская девушка. Она была умна и сообразительна. Правда, иногда с ней приключались страстные вспышки влюбленности, но это быстро проходило. Она прожила с нами до лета 1938-ого. В марте 1935 года из Ленинграда пришла новость об аресте и высылке в Уфу Исая, мамы и Нины. Постепенно, не сразу, до меня дошел ужас ситуации. “Я их больше не увижу”, - крутилось у меня в голове. “Никогда…”
Думаю, что в то время я действовала иррационально. Беременность, ссылка родителей, заканчивающийся контракт Руди в Манчестере - все это перемешалось, переплелось и упало на меня, мозг перешел в странный режим. Провалы перемежались бурной активностью. В один из таких моментов, я решила, что нам нужно переехать в другой дом. “Как же я привезу ребенка в такой холод?”
Почему-то, Руди согласился со мной, не думая о том, что через полгода нас уже в Манчестере не будет. А может быть, он и думал, но не хотел со мной спорить. Мы нашли подходящий дом с садом в хорошем районе, месячная плата была разумной. Дом нуждался в покраске.
Я сама покрасила комнаты и кухню. Помню, что кухня получилась оранжевой и радовала глаз.
Тем временем, прошел почти год с того момента, как Капица покинул Мондовскую лабораторию, оставив ее на попечение Резерфорда.
Как он тогда считал, ненадолго. Когда Резерфорд понял, что Капица из Москвы не вернется, он принял тяжелое решение. Формально, он взял на себя руководство лабораторией магнетизма ин низких температур, назначив Кокрофта своим заместителем. Кокрофт занимался всеми практическими вопросами. В то время Мордовская лаборатория, построенная Резерфордом специально для Капицы, была лучшей в мире по этой тематике. Резерфорд же добился разрешения разделить зарплату Капицы на две части, и на эти деньги нанять в лабораторию двух молодых физиков: одного теоретика и одного экспериментатора.
Так случилось чудо - Руди пригласили в Кембридж. Когда Руди сказал мне об этом вечером, лицо его сияло. Я обняла его, поцеловала и прошептала: “никогда в тебе не сомневалась, Руди”. Кембридж был центром физического мира Англии, местом куда стекались сильнейшие. Хотя контракт был двухлетним, зарплата была настоящая, вдвое больше чем в Манчестере. В конце июня назначение было одобрено Королевским обществом, и мы начали потихоньку собираться. На семейное совете было решено, что рожать я буду в Манчестере, но дом в Кембридже нужно подобрать заранее. С этим заданием Руди туда и отправился. Ему удалось снять небольшой одноэтажный дом на окраине, по адресу 2 Long Road, но поскольку Кембридж - небольшой город, удаленность от центра не вызывала никаких проблем. Мы прожили в этом доме два счастливых года, а потом его снял Давид Шенберг, ученик Капицы. Позднее он купил его. Посколько Давид стал нашим другом на долгие годы, после войны, когда он уже возглавил Мондовскую лабораторию, мы часто бывали у него в гостях, и глядя на знакомые стены всегда вспоминали: “А помнишь, Руди, вот тут Габи чуть не вывалилась из окна…”
Восьмого сентября 1935 года родился наш малыш Рони, (вообще-то, Рональд, но и мы, и все остальные, всегда звали его Рони). В середине октября мы переехали в Кембридж.
*****
Сегодня мне хочется отдохнуть от моего жизнеописания. Просто нет настроения. Но у меня выдался свободный час, я уже села за письменный стол, поэтому расскажу-ка я о Давиде Шенберге подробнее. Родом Давид был из русско-еврейской семьи. Он был четвертым из пяти детей Исаака и Эстер Шенбергов. Исаак с семьей приехал в Лондон из Петербурга в июле 1914 года для работы над диссертацией по математике. Исходно он предполагал, что будет содержать семью и платить за обучение из своих сбережений в России. Однако 28 июля 1914 началась Первая мировая война, и сбережения в России оказались недоступными. Ему пришлось оставить учебу и искать работу. Так он оказался в лондонской компании Маркони. Английское телевещание, которое вышло в эфир примерно в то время, котороя я сейчас описываю, было его детищем. За это, 30 лет спустя, в 1962 году, Исаак был возведен в рыцарское достоинство королевой Елизаветой. Его следовало называть Сэр Исаак, так же как и Ньютона.
Исаак и Эстер были религиозными (в отличие от нас) и ходили в Лондонскую синагогу. На Rosh Hashanah и пасху вся большая семья собиралась у них за столом. В семье Исаака Шенберга говорили по-русски. Давид тоже говорил по-русски, но постепенно стал его забывать. Когда мы познакомились, он попросил меня, чтобы я с ним говорила только по-русски.
Девид был типичным еврейским вундеркиндом. Когда он окончил Кембриджский университет в 1932 году, ему только исполнилось 21. Капица, у которого был нюх на талантливых людей, сразу же взял его в аспиранты.
Сейчас не помню, встречал ли Руди Шенберга в 1933 году. Думаю, что если и встречал, то вряд ли обратил на него внимание. Но когда мы приехали в Кембридж во второй раз, теперь уже на два года, знакомство было неизбежно. После того, как Капицу не выпустили из Москвы, Давид остался без научного руководителя. Для научных обсуждений он заглядывал по очереди ко всем профессорам Мондовской лаборатории. В один прекрасный день заглянул он и в кабинет Руди. Выяснилось, что у них много общих научных интересов.
Давид был последним западным физиком, вернувшимся из СССР после начала Большого террора. Именно он привез горькую весть об аресте Ландау. У меня на столе лежит небольшая заметка, написанная Давидом “для памяти”. Думаю, что будет лучше если я просто процитирую несколько абзацев.
“Я интересовался Советской Россией - будучи русским мне хотелось найти там свои корни, Когда я приехал в Москву в 1936 году Капица предложил мне поработать у него. В это время Институт физпроблем только строился. Оборудование устанавливали его (Капицы) бывшие техники из Мондовской лаборатории. Кембриджский университет получил большую сумму за это оборудование. Оно все равно было им не нужно, поскольку сильные магнитные поля в то время мало кого интересовали. Эксперименты Капицы в Москве на этом оборудовании в итоге привели всего к одной-единственной публикации. Оборудование показывали начальству, но на нем не работали.
В сентябре 1937 года я поехал в Москву. Я говорил по-русски, поскольку родился в России и вырос в русскоязычной семье. Мне это сильно помогло. Мне повезло еще и в том, что для своего проекта я выбрал эксперимент, осуществить который было довольно просто за относительно короткое время. И при этом он был интересен, причем не только мне. Лаборатория Капицы была прекрасно оборудована. У него было все самое лучшее, что можно было найти в России. Поэтому мне удалось довести измерения до конца всего за семь недель. После того, как данные были получены мне пришла в голову идея обсудить их с Ландау.
Я был знаком с ним по моему предыдущему визиту. Я показал ему результаты измерений, и тут он - примерно как фокусник вынимает кролика из шляпы - на клочке бумаги написал формулу и сказал: “А ну-ка проверьте, как она описывает ваши данные!” До этого существовала только довольно сложная и неявная формула Рудольфа Пайерлса. Формула Ландау была аналитической, допускала прямое сравнение с экспериментом и показывала какие из параметров наиболее важны для измерений.
В течение следующих шести месяцев мне удалось провести полное исследование того, что позднее стали называть электронной структурой висмута. Это был своего рода прорывный эксперимент. Таким образом благодаря Ландау эта поездка в Москву оказалась очень плодотворной и существенно повлияла на мою дальнейшую работу.
Я думал, что осталось завершить пустяковое дело - написать отчет об этой работе и отправить его в печать - и можно переходить к другой задаче из области сверхпроводимости. И тут возникла непредвиденная проблема. В апреле 1938 года арестовали Ландау. Это произошло в пике сталинских чисток, когда всех людей с острым языком, таких как Ландау, косили подчистую. Он наделал себе много врагов, обзывая всех дураками.
Я написал статью. Написал ее по-английски, но мне пришлось перевести ее на русский, поскольку в то время существовало правило, что публикации на западе должна была предшествовать публикация в советском журнале. Я хотел попросить Капицу представить мою статью в Труды Королевского общества, поскольку он был его членом, и одновременно послать ее в русский журнал. Беда была в том, что в своей статье я горячо благодарил Ландау за сообщение о его теоретических выводах, которые сделали мою экспериментальную работу столь ценной. Заместитель Капицы позвонил мне и потребовал выкинуть все упоминания о Ландау. “Как вы смеете благодарить врага народа?!”
Я пошел к Капице. Он что-то мямлил. Не говоря ничего напрямую, дал мне понять, скорее жестами, чем словами, что когда я вернусь в Англию, я могу вставлять в свою статью все, что угодно, но в Москве…
Тут в дверь постучал заместитель, и Капица громким твердым голосом закончил разговор: “Ну, вы поняли, Шенберг! Всю эту часть о Ландау вы вычеркиваете, немедленно.”
Формула, полученная Ландау, очень часто цитируется. Но дать ссылку на соответствующую статью Ландау невозможно, поскольку ее просто не существует! Поэтому цитируют меня - мою заметку в Трудах Королевского общества на английском языке, в которой я добавил приложение, описывающее теорию Ландау. Когда я вернулся домой в сентябре 1938 года, сразу же связался с Пайерлсом. Рассказал все, что произошло в Москве и чему был свидетелем - об аресте Дау и еще двух физиков вместе с ним. Эта новость плохо подействовала на Рудольфа хотя, как мне показалось, оне не был особенно удивлен. Его жена Женя совсем расстроилась. Я пересказал Рудольфу наши беседы с Ландау, и попросил его помочь мне восстановить вывод формулы, написанной Ландау. Это заняло какое-то время. Еще больше ушло на обсуждения деликатного вопроса, как опубликовать формулу Ландау, чтобы не повредить ему. Мне хотелось, чтобы его авторство было видно совершенно четко. Рудольф настоял на том, чтобы из текста невозможно было понять, по какой именно причине Ландау не смог сам опубликовать свою работу. Приложение в конце статьи казалось самым разумным вариантом.
Статья вышла в журнале в начале 1939-го. ”
*****
В Кембридже все ездили на велосипеде. Автобусы ходили редко и не везде. Но я не умела. У нас в семье велосипеда не было ни когда я была девочкой в Петербурге, ни позже в Ленинграде, и никто меня не научил. Теперь за меня взялся Руди. Он уже однажды пытался научить меня этому в Манчестере, но тогда ничего не вышло. Руди казалось, что в Кембридже, где все - велосипедисты, обучение пойдет легче. Дирак заявил, что любого человека можно научить ездить на велосипеде и предложил свою помощь. В один прекрасный день велосипед был куплен, он посадил меня в свою новую машину у мы поехали на пустынное ровное место. Руди ехал за нами на велосипеде, держась одной рукой за руль своего, а другой рукой толкая мой. Им удалось научить меня начинать движение и останавливаться. Но как только в поле моего зрения попадала машина, на меня находил ступор - меня неудержимо тащило в эту сторону. Урок закончился тем, что проезжая по дороге мимо новенького с иголочки автомобиля Дирака, я сама того не желая вывернула руль, съехала с дороги и на полной скорости направилась к авто. К счастью, я упала за полметра не доезжая до автомобиля. Дирак признал свое поражение, и Руди оставил свои попытки. Я чувствовала себя неловко, но ничего не могла сделать.
Руди много работал, но это не мешало нам заводить новых друзей. Один из них, Марк Олифант, родился в Австралии. Резерфорд, который сам приехал из Новой Зеландии, явно выделял его. Эта дружба в каком-то смысле сыграла определяющую роль в нашей жизни. Но об этом чуть позднее. Сблизились мы и с Джоном Кокрофтом, который не только практически управлял Мондовской лабораторией, но и одновременно руководил строительством высоковольтной лаборатории с одним из первых циклотронов в мире. Кроме того, он был казначеем колледжа святого Иоанна. Колледж был в стадии ремонта, Старые кирпичи в некоторых стенах требовали замены Заплатки из новой заводской кладки выглядели ужасно. Кокрофт ездил по деревням и скупал старые стена на фермах. Их разбирали по кирпичику и перевозили в Кембридж. Кокрофт был знаменит своими лаконичными письмами, которые зачастую состояли из одного предложения. Иногда нас приглашали на ужин в колледж святого Иоанна. Только там и можно было увидеть Джона в расслабленном состоянии. Именно он как-то сказал Руди, что ему (Руди) следует взят пару аспирантов. Он попробовал, и процесс обучения и взаимодействия с совсем молодыми людьми ему очень понравился. После войны это стало его страстью. В конце войны или сразу после ее окончание Джон Кокрофт был возведен в рыцарское достоинство за заслуги в атомном проекте. Мы были ужасно рады за него.
*****
Подошел к концу 1936 год. Контракт Руди истекал в октябре 1937-го. Однако за несколько месяцев до октября, ему предложили новую работу, причем на этот раз постоянную. Произошло это так. В 1936 году Марка Олифанта назначили заведующем кафедрой физики в университете Бирмингема. Он должен был закончить дела в Кембридже и поэтому договорился, что переедет в Бирмингем в октябре 1937-го. Весной Марк подошел к Руди и спросил: “Что бы вы сказали, если бы я попробовал организовать для вас кафедру теоретической физике в Бирмингеме?”
Почти во всех английских университетах теоретическая физика не считалась за отдельную науку. Теоретической физикой занимались некоторые энтузиасты на факультетах прикладной математики, но по сути дела это была математическая физика, лишь косвенно связанная с экспериментами по квантовым явлениям, которые собственно и определили лицо тогдашней “новой” физики. Теоретическая физика связанная с экспериментом - это была мечта Руди. Разумеется, он согласился.
Марк предложить Руди съездить в Бирмингем, чтобы убедить начальство университета в необходимости такой кафедры. Я пришла в ужас поскольку у Руди не было ни одного приличного костюма. Он как раз слег с простудой, и не мог пойти в магазин. Я пошла сама. Прикинула размер на глазок. К счастью мой глаз оказался верным, костюм сидел на нем как влитой. Не знаю, респектабельный ли Руди, или что-то другое, сказалось на решении - оно оказалось положительным.
Конкурс был объявлен в газете, помимо Руди было еще два кандидата, и в объявленный день всех пригласили на интервью. Господи, как я волновалась. Он был последним по списку (список был в алфавитном порядке). Когда он вернулся домой, я обняла его.
- Женечка, не все в интервью прошло гладко… - и после паузы - но они выбрали меня!
Я закричала ура, прибежала Габи, я подхватила ее на руки, и мы стали танцевать.
Итак, мой муж стал профессором, одним из самых молодых в Англии, ему только что исполнилось 30. Профессору университета Бирмингема полагалась неслыханная для нас зарплата вдвое превышавшая его кембриджскую зарплату. На радостях, на следующий день мы отправились покупать автомобиль. Пусть подержанный, но наш. Мы купили его за 25 фунтов.
Руди выучился водить первым, а потом стал учить меня. Говорят, что самая серьезная проверка брачных уз происходит во время процесса обучения вождению (если муж учит жену или наоборот). Так вот, эту проверку мы прошли блестяще.
Потом мы поехали в Бирмингем вдвоем, чтобы присмотреть жилье. Подходящий для нас дом нашелся в хорошем районе и недалеко от университета. Мы сняли его сразу на 5 лет. До начала учебного года оставалось еще два месяца. В планах у нас было немного отдохнуть у море, а потом съездить В Ленинград и Москву. Родители были в ссылке в Уфе, нас бы туда не пустили, но Нина в это время жила в Ленинграде. Как я по ней соскучилась… Весной Руди получил приглашение на конференцию по ядерной физике в Москве, и ему обещали оформить визу.
Однажды вечером Руди пришел мрачный и показал мне записку. Она была без даты и без подписи, и гласила.
До меня дошли слухи, что Евгения Николаевна собирается с вами на конференцию в Москву. Пожалуйста, не надо этого делать - ее приезд навредит ее родственникам и друзьям, да и ей самой небезопасен.
Руди не сказал, как эта записка попала к нему и кто ее написал. Мне показалось, что я узнаю почерк Якова Ильича Френкеля, но не уверена. Я села, на несколько минут в комнате повисла тягучая тишина.
- Женя, тебе лучше не ехать. А я решил, что поеду ни смотря ни на что.
Мы с Руди обсудили, что с ним может случиться. И решили рискнуть. Руди отправился в Копенгаген, где провел неделю с Бором, затем на пароме в Стокгольм, оттуда в Хельсинки и на поезде в Ленинград. Мы специально выбрали путь через Ленинград, надеясь, что Нина сможет прийти на вокзал. Действительно, Руди с ней встретился на платформе, и Нина успела немного рассказать ему о себе и родителях. Все новости были неутешительны.
Когда Руди вернулся в Кембридж, он рассказал мне об увиденном.
- Хорошо, что ты не поехала, Женя. Атмосфера в Москве напряженная. Людей забирают по ночам без видимых причин. Ходят слухи, что берут по алфавиту. Ландау перебрался из Харькова в Москву. Когда мы с ним остались вдвоем в парке, он, оглянувшись по сторонам и убедившись, что поблизости никого нет, сказал, что очень обеспокоен событиями. Участники конференции были видимо напряжены, и вне стен конференц-зала не общались с нами. Вообще. Впрочем, доклады прошли по расписанию, хотя такого возбуждения как раньше новости физики на этот раз не возбуждали.
Через несколько дней мы загрузили машину и отправились в Бирмингем. Дети остались еще на несколько дней в Кембридже. По дороге наша старушка сломалась. Поэтому въезд в Бирмингем вовсе не выглядел триумфальным.
(Предыдущий фрагмент см.https://traveller2.livejournal.com/518672.html)
Фрагмент третьей главы: Снова Кембридж
М. Шифман
✷ 1968. Советские танки в Праге.
*****
Господи, как же давно я не брала в руки перо. Столько всего произошло и в семье и в мире. Господи, советские танки на улицах Праги. Как я надеялась, что у Дубчека все получится, что социализм с человеческим лицом - это не миф, не легенда. Что такое бывает. Как я ждала этого. Глупо, конечно. Господи, и вот, танки. В телевизоре без перерыва - хроника БиБиСи с танковыми колоннами, идущими по Праге. Сейчас, 23 года спустя после войны. Эта кадры врезались мне в сердце и не отпускали меня.
Но прошло два месяца, боль утихла. Как-то надо жить дальше. Я возвращаюсь в прошлое…
*****
В самом начале 1935 года я поняла что снова беременна. Первый месяц-полтора прошли тяжело, я не могла уделять Габи столько времени, сколько хотелось бы, и мы решили нанять помощницу. Оливия - так ее звали - была смешливая, очаровательно-рыжая ирландская девушка. Она была умна и сообразительна. Правда, иногда с ней приключались страстные вспышки влюбленности, но это быстро проходило. Она прожила с нами до лета 1938-ого. В марте 1935 года из Ленинграда пришла новость об аресте и высылке в Уфу Исая, мамы и Нины. Постепенно, не сразу, до меня дошел ужас ситуации. “Я их больше не увижу”, - крутилось у меня в голове. “Никогда…”
Думаю, что в то время я действовала иррационально. Беременность, ссылка родителей, заканчивающийся контракт Руди в Манчестере - все это перемешалось, переплелось и упало на меня, мозг перешел в странный режим. Провалы перемежались бурной активностью. В один из таких моментов, я решила, что нам нужно переехать в другой дом. “Как же я привезу ребенка в такой холод?”
Почему-то, Руди согласился со мной, не думая о том, что через полгода нас уже в Манчестере не будет. А может быть, он и думал, но не хотел со мной спорить. Мы нашли подходящий дом с садом в хорошем районе, месячная плата была разумной. Дом нуждался в покраске.
Я сама покрасила комнаты и кухню. Помню, что кухня получилась оранжевой и радовала глаз.
Тем временем, прошел почти год с того момента, как Капица покинул Мондовскую лабораторию, оставив ее на попечение Резерфорда.
Как он тогда считал, ненадолго. Когда Резерфорд понял, что Капица из Москвы не вернется, он принял тяжелое решение. Формально, он взял на себя руководство лабораторией магнетизма ин низких температур, назначив Кокрофта своим заместителем. Кокрофт занимался всеми практическими вопросами. В то время Мордовская лаборатория, построенная Резерфордом специально для Капицы, была лучшей в мире по этой тематике. Резерфорд же добился разрешения разделить зарплату Капицы на две части, и на эти деньги нанять в лабораторию двух молодых физиков: одного теоретика и одного экспериментатора.
Так случилось чудо - Руди пригласили в Кембридж. Когда Руди сказал мне об этом вечером, лицо его сияло. Я обняла его, поцеловала и прошептала: “никогда в тебе не сомневалась, Руди”. Кембридж был центром физического мира Англии, местом куда стекались сильнейшие. Хотя контракт был двухлетним, зарплата была настоящая, вдвое больше чем в Манчестере. В конце июня назначение было одобрено Королевским обществом, и мы начали потихоньку собираться. На семейное совете было решено, что рожать я буду в Манчестере, но дом в Кембридже нужно подобрать заранее. С этим заданием Руди туда и отправился. Ему удалось снять небольшой одноэтажный дом на окраине, по адресу 2 Long Road, но поскольку Кембридж - небольшой город, удаленность от центра не вызывала никаких проблем. Мы прожили в этом доме два счастливых года, а потом его снял Давид Шенберг, ученик Капицы. Позднее он купил его. Посколько Давид стал нашим другом на долгие годы, после войны, когда он уже возглавил Мондовскую лабораторию, мы часто бывали у него в гостях, и глядя на знакомые стены всегда вспоминали: “А помнишь, Руди, вот тут Габи чуть не вывалилась из окна…”
Восьмого сентября 1935 года родился наш малыш Рони, (вообще-то, Рональд, но и мы, и все остальные, всегда звали его Рони). В середине октября мы переехали в Кембридж.
*****
Сегодня мне хочется отдохнуть от моего жизнеописания. Просто нет настроения. Но у меня выдался свободный час, я уже села за письменный стол, поэтому расскажу-ка я о Давиде Шенберге подробнее. Родом Давид был из русско-еврейской семьи. Он был четвертым из пяти детей Исаака и Эстер Шенбергов. Исаак с семьей приехал в Лондон из Петербурга в июле 1914 года для работы над диссертацией по математике. Исходно он предполагал, что будет содержать семью и платить за обучение из своих сбережений в России. Однако 28 июля 1914 началась Первая мировая война, и сбережения в России оказались недоступными. Ему пришлось оставить учебу и искать работу. Так он оказался в лондонской компании Маркони. Английское телевещание, которое вышло в эфир примерно в то время, котороя я сейчас описываю, было его детищем. За это, 30 лет спустя, в 1962 году, Исаак был возведен в рыцарское достоинство королевой Елизаветой. Его следовало называть Сэр Исаак, так же как и Ньютона.
Исаак и Эстер были религиозными (в отличие от нас) и ходили в Лондонскую синагогу. На Rosh Hashanah и пасху вся большая семья собиралась у них за столом. В семье Исаака Шенберга говорили по-русски. Давид тоже говорил по-русски, но постепенно стал его забывать. Когда мы познакомились, он попросил меня, чтобы я с ним говорила только по-русски.
Девид был типичным еврейским вундеркиндом. Когда он окончил Кембриджский университет в 1932 году, ему только исполнилось 21. Капица, у которого был нюх на талантливых людей, сразу же взял его в аспиранты.
Сейчас не помню, встречал ли Руди Шенберга в 1933 году. Думаю, что если и встречал, то вряд ли обратил на него внимание. Но когда мы приехали в Кембридж во второй раз, теперь уже на два года, знакомство было неизбежно. После того, как Капицу не выпустили из Москвы, Давид остался без научного руководителя. Для научных обсуждений он заглядывал по очереди ко всем профессорам Мондовской лаборатории. В один прекрасный день заглянул он и в кабинет Руди. Выяснилось, что у них много общих научных интересов.
Давид был последним западным физиком, вернувшимся из СССР после начала Большого террора. Именно он привез горькую весть об аресте Ландау. У меня на столе лежит небольшая заметка, написанная Давидом “для памяти”. Думаю, что будет лучше если я просто процитирую несколько абзацев.
“Я интересовался Советской Россией - будучи русским мне хотелось найти там свои корни, Когда я приехал в Москву в 1936 году Капица предложил мне поработать у него. В это время Институт физпроблем только строился. Оборудование устанавливали его (Капицы) бывшие техники из Мондовской лаборатории. Кембриджский университет получил большую сумму за это оборудование. Оно все равно было им не нужно, поскольку сильные магнитные поля в то время мало кого интересовали. Эксперименты Капицы в Москве на этом оборудовании в итоге привели всего к одной-единственной публикации. Оборудование показывали начальству, но на нем не работали.
В сентябре 1937 года я поехал в Москву. Я говорил по-русски, поскольку родился в России и вырос в русскоязычной семье. Мне это сильно помогло. Мне повезло еще и в том, что для своего проекта я выбрал эксперимент, осуществить который было довольно просто за относительно короткое время. И при этом он был интересен, причем не только мне. Лаборатория Капицы была прекрасно оборудована. У него было все самое лучшее, что можно было найти в России. Поэтому мне удалось довести измерения до конца всего за семь недель. После того, как данные были получены мне пришла в голову идея обсудить их с Ландау.
Я был знаком с ним по моему предыдущему визиту. Я показал ему результаты измерений, и тут он - примерно как фокусник вынимает кролика из шляпы - на клочке бумаги написал формулу и сказал: “А ну-ка проверьте, как она описывает ваши данные!” До этого существовала только довольно сложная и неявная формула Рудольфа Пайерлса. Формула Ландау была аналитической, допускала прямое сравнение с экспериментом и показывала какие из параметров наиболее важны для измерений.
В течение следующих шести месяцев мне удалось провести полное исследование того, что позднее стали называть электронной структурой висмута. Это был своего рода прорывный эксперимент. Таким образом благодаря Ландау эта поездка в Москву оказалась очень плодотворной и существенно повлияла на мою дальнейшую работу.
Я думал, что осталось завершить пустяковое дело - написать отчет об этой работе и отправить его в печать - и можно переходить к другой задаче из области сверхпроводимости. И тут возникла непредвиденная проблема. В апреле 1938 года арестовали Ландау. Это произошло в пике сталинских чисток, когда всех людей с острым языком, таких как Ландау, косили подчистую. Он наделал себе много врагов, обзывая всех дураками.
Я написал статью. Написал ее по-английски, но мне пришлось перевести ее на русский, поскольку в то время существовало правило, что публикации на западе должна была предшествовать публикация в советском журнале. Я хотел попросить Капицу представить мою статью в Труды Королевского общества, поскольку он был его членом, и одновременно послать ее в русский журнал. Беда была в том, что в своей статье я горячо благодарил Ландау за сообщение о его теоретических выводах, которые сделали мою экспериментальную работу столь ценной. Заместитель Капицы позвонил мне и потребовал выкинуть все упоминания о Ландау. “Как вы смеете благодарить врага народа?!”
Я пошел к Капице. Он что-то мямлил. Не говоря ничего напрямую, дал мне понять, скорее жестами, чем словами, что когда я вернусь в Англию, я могу вставлять в свою статью все, что угодно, но в Москве…
Тут в дверь постучал заместитель, и Капица громким твердым голосом закончил разговор: “Ну, вы поняли, Шенберг! Всю эту часть о Ландау вы вычеркиваете, немедленно.”
Формула, полученная Ландау, очень часто цитируется. Но дать ссылку на соответствующую статью Ландау невозможно, поскольку ее просто не существует! Поэтому цитируют меня - мою заметку в Трудах Королевского общества на английском языке, в которой я добавил приложение, описывающее теорию Ландау. Когда я вернулся домой в сентябре 1938 года, сразу же связался с Пайерлсом. Рассказал все, что произошло в Москве и чему был свидетелем - об аресте Дау и еще двух физиков вместе с ним. Эта новость плохо подействовала на Рудольфа хотя, как мне показалось, оне не был особенно удивлен. Его жена Женя совсем расстроилась. Я пересказал Рудольфу наши беседы с Ландау, и попросил его помочь мне восстановить вывод формулы, написанной Ландау. Это заняло какое-то время. Еще больше ушло на обсуждения деликатного вопроса, как опубликовать формулу Ландау, чтобы не повредить ему. Мне хотелось, чтобы его авторство было видно совершенно четко. Рудольф настоял на том, чтобы из текста невозможно было понять, по какой именно причине Ландау не смог сам опубликовать свою работу. Приложение в конце статьи казалось самым разумным вариантом.
Статья вышла в журнале в начале 1939-го. ”
*****
В Кембридже все ездили на велосипеде. Автобусы ходили редко и не везде. Но я не умела. У нас в семье велосипеда не было ни когда я была девочкой в Петербурге, ни позже в Ленинграде, и никто меня не научил. Теперь за меня взялся Руди. Он уже однажды пытался научить меня этому в Манчестере, но тогда ничего не вышло. Руди казалось, что в Кембридже, где все - велосипедисты, обучение пойдет легче. Дирак заявил, что любого человека можно научить ездить на велосипеде и предложил свою помощь. В один прекрасный день велосипед был куплен, он посадил меня в свою новую машину у мы поехали на пустынное ровное место. Руди ехал за нами на велосипеде, держась одной рукой за руль своего, а другой рукой толкая мой. Им удалось научить меня начинать движение и останавливаться. Но как только в поле моего зрения попадала машина, на меня находил ступор - меня неудержимо тащило в эту сторону. Урок закончился тем, что проезжая по дороге мимо новенького с иголочки автомобиля Дирака, я сама того не желая вывернула руль, съехала с дороги и на полной скорости направилась к авто. К счастью, я упала за полметра не доезжая до автомобиля. Дирак признал свое поражение, и Руди оставил свои попытки. Я чувствовала себя неловко, но ничего не могла сделать.
Руди много работал, но это не мешало нам заводить новых друзей. Один из них, Марк Олифант, родился в Австралии. Резерфорд, который сам приехал из Новой Зеландии, явно выделял его. Эта дружба в каком-то смысле сыграла определяющую роль в нашей жизни. Но об этом чуть позднее. Сблизились мы и с Джоном Кокрофтом, который не только практически управлял Мондовской лабораторией, но и одновременно руководил строительством высоковольтной лаборатории с одним из первых циклотронов в мире. Кроме того, он был казначеем колледжа святого Иоанна. Колледж был в стадии ремонта, Старые кирпичи в некоторых стенах требовали замены Заплатки из новой заводской кладки выглядели ужасно. Кокрофт ездил по деревням и скупал старые стена на фермах. Их разбирали по кирпичику и перевозили в Кембридж. Кокрофт был знаменит своими лаконичными письмами, которые зачастую состояли из одного предложения. Иногда нас приглашали на ужин в колледж святого Иоанна. Только там и можно было увидеть Джона в расслабленном состоянии. Именно он как-то сказал Руди, что ему (Руди) следует взят пару аспирантов. Он попробовал, и процесс обучения и взаимодействия с совсем молодыми людьми ему очень понравился. После войны это стало его страстью. В конце войны или сразу после ее окончание Джон Кокрофт был возведен в рыцарское достоинство за заслуги в атомном проекте. Мы были ужасно рады за него.
*****
Подошел к концу 1936 год. Контракт Руди истекал в октябре 1937-го. Однако за несколько месяцев до октября, ему предложили новую работу, причем на этот раз постоянную. Произошло это так. В 1936 году Марка Олифанта назначили заведующем кафедрой физики в университете Бирмингема. Он должен был закончить дела в Кембридже и поэтому договорился, что переедет в Бирмингем в октябре 1937-го. Весной Марк подошел к Руди и спросил: “Что бы вы сказали, если бы я попробовал организовать для вас кафедру теоретической физике в Бирмингеме?”
Почти во всех английских университетах теоретическая физика не считалась за отдельную науку. Теоретической физикой занимались некоторые энтузиасты на факультетах прикладной математики, но по сути дела это была математическая физика, лишь косвенно связанная с экспериментами по квантовым явлениям, которые собственно и определили лицо тогдашней “новой” физики. Теоретическая физика связанная с экспериментом - это была мечта Руди. Разумеется, он согласился.
Марк предложить Руди съездить в Бирмингем, чтобы убедить начальство университета в необходимости такой кафедры. Я пришла в ужас поскольку у Руди не было ни одного приличного костюма. Он как раз слег с простудой, и не мог пойти в магазин. Я пошла сама. Прикинула размер на глазок. К счастью мой глаз оказался верным, костюм сидел на нем как влитой. Не знаю, респектабельный ли Руди, или что-то другое, сказалось на решении - оно оказалось положительным.
Конкурс был объявлен в газете, помимо Руди было еще два кандидата, и в объявленный день всех пригласили на интервью. Господи, как я волновалась. Он был последним по списку (список был в алфавитном порядке). Когда он вернулся домой, я обняла его.
- Женечка, не все в интервью прошло гладко… - и после паузы - но они выбрали меня!
Я закричала ура, прибежала Габи, я подхватила ее на руки, и мы стали танцевать.
Итак, мой муж стал профессором, одним из самых молодых в Англии, ему только что исполнилось 30. Профессору университета Бирмингема полагалась неслыханная для нас зарплата вдвое превышавшая его кембриджскую зарплату. На радостях, на следующий день мы отправились покупать автомобиль. Пусть подержанный, но наш. Мы купили его за 25 фунтов.
Руди выучился водить первым, а потом стал учить меня. Говорят, что самая серьезная проверка брачных уз происходит во время процесса обучения вождению (если муж учит жену или наоборот). Так вот, эту проверку мы прошли блестяще.
Потом мы поехали в Бирмингем вдвоем, чтобы присмотреть жилье. Подходящий для нас дом нашелся в хорошем районе и недалеко от университета. Мы сняли его сразу на 5 лет. До начала учебного года оставалось еще два месяца. В планах у нас было немного отдохнуть у море, а потом съездить В Ленинград и Москву. Родители были в ссылке в Уфе, нас бы туда не пустили, но Нина в это время жила в Ленинграде. Как я по ней соскучилась… Весной Руди получил приглашение на конференцию по ядерной физике в Москве, и ему обещали оформить визу.
Однажды вечером Руди пришел мрачный и показал мне записку. Она была без даты и без подписи, и гласила.
До меня дошли слухи, что Евгения Николаевна собирается с вами на конференцию в Москву. Пожалуйста, не надо этого делать - ее приезд навредит ее родственникам и друзьям, да и ей самой небезопасен.
Руди не сказал, как эта записка попала к нему и кто ее написал. Мне показалось, что я узнаю почерк Якова Ильича Френкеля, но не уверена. Я села, на несколько минут в комнате повисла тягучая тишина.
- Женя, тебе лучше не ехать. А я решил, что поеду ни смотря ни на что.
Мы с Руди обсудили, что с ним может случиться. И решили рискнуть. Руди отправился в Копенгаген, где провел неделю с Бором, затем на пароме в Стокгольм, оттуда в Хельсинки и на поезде в Ленинград. Мы специально выбрали путь через Ленинград, надеясь, что Нина сможет прийти на вокзал. Действительно, Руди с ней встретился на платформе, и Нина успела немного рассказать ему о себе и родителях. Все новости были неутешительны.
Когда Руди вернулся в Кембридж, он рассказал мне об увиденном.
- Хорошо, что ты не поехала, Женя. Атмосфера в Москве напряженная. Людей забирают по ночам без видимых причин. Ходят слухи, что берут по алфавиту. Ландау перебрался из Харькова в Москву. Когда мы с ним остались вдвоем в парке, он, оглянувшись по сторонам и убедившись, что поблизости никого нет, сказал, что очень обеспокоен событиями. Участники конференции были видимо напряжены, и вне стен конференц-зала не общались с нами. Вообще. Впрочем, доклады прошли по расписанию, хотя такого возбуждения как раньше новости физики на этот раз не возбуждали.
Через несколько дней мы загрузили машину и отправились в Бирмингем. Дети остались еще на несколько дней в Кембридже. По дороге наша старушка сломалась. Поэтому въезд в Бирмингем вовсе не выглядел триумфальным.