Джон фон Нейман. Один из марсиан. 7
Предыдущий фрагмент см. http://traveller2.livejournal.com/479221.html
*****
Прошло уже две с половиной недели после возвращения из отпуска. Я вдруг понял, что ничего не успеваю. Раньше успевал, а теперь нет. Два проекта на руках, околонаучные и совсем ненаучные дела, комиссии, заседания, лекции, конференции. Сейчас сижу в аэропорту по дороге из Принстона домой. В былинные времена щедрых грантов я бы нанял помощника или помощницу. А сейчас приходится выкручиваться самому…
Но о всем по порядку. Как я и обещал, нужно закончить мое повествование о Джоне фон Неймане. Речь пойдет о послевоенном периоде его короткой жизни, в котором науки было немного. Сначала факты в кратком изложении. (В самом конце я приведу отрывок из книги его дочери, Марины фон Нейман-Уитман “Дочь марсианина” которая, кажется, еще не переведена на русский).
16 июля 1945 года фон Нейман был очевидцем первого взрыва атомного заряда на полигоне вблизи Аламогордо, Нью-Мексико. Энрико Ферми оценил взрыв, как эквивалентный 10 килотоннам тротила. Фактическая мощность взрыва была от 20 до 22 килотонн. В 1944 году именно в работах фон Неймана впервые появилось выражение “эквивалент Х килотоннам тротила”.
После войны фон Нейман продолжал невозмутимо работать в Лос Аламосе и стал, наряду с Эдвардом Теллером и Станиславом Уламом, одним из создателей водородной бомбы. Между прочим, в то время он сотрудничал с Клаусом Фуксом - идейным коммунистом и советским шпионом. В 1946 году фон Нейман и Фукс зарегистрировали совместный секретный патент на «совершенствование методов и средств для использования ядерной энергии", в котором описывается схема использования ядерной бомбы для сжатия термоядерного заряда с целью подрыва термоядерной бомбы. Эта работа была предшественницей радиационной имплозии Теллера-Улама.
В 1950 году фон Нейман стал консультантом Группы по оценке систем оружия (WSEG), функция которой состояла в постоянном информировании Объединенного комитета начальников штабов и министра обороны США о разработке и использовании новых военных технологий. Он также стал консультантом ЦРУ и советником отдела Комитета по атомной энергии (КАЭ), который отвечал за военные аспекты ядерной безопасности, консультантом только что созданной Ливерморской национальной лаборатории и членом Научного совета военно-воздушных сил США.
В 1955 году Джон фон Нейман был назначен членом КАЭ. На этом посту он работал над продвижением проекта компактных водородных бомб, пригодных для межконтинентальных баллистических ракет. Он решил проблему острой нехватки трития и лития-6, необходимого для этих компактных бомб. Фон Нейман настаивал, что именно такие водородные заряды будут созданы в Советском Союзе, и оказался совершенно прав.
Чуть позже фон Нейман возглавил сверхсекретный комитет правительства Соединенных Штатов по межконтинентальным баллистическим ракетам (МБП). Члены комитета иногда встречались в его доме. Цель комитета состояла в том, чтобы принять решение о целесообразности строительства достаточно большой МБР, которая могла бы нести термоядерное оружие. Ракета SM-65 Atlas прошла свой первый полностью функциональный тест в 1959 году, через два года после смерти фон Неймана.
Фон Нейману приписывают авторство военной стратегии “взаимного гарантированного уничтожения” (английская аббревиатура - MAD, что означает сумасшедший).
15 февраля 1956 г. (за год до смерти) фон Нейман был награжден Дуайтом Эйзенхауэром Президентской медалью Свободы, со следующим обоснованием: “Доктор фон Нейман, в ряде научных исследовательских проектов, имеющих важное национальное значение, внес ключевой вклад в прогресс этой страны в области вооружений. Благодаря своей работе в различных засекреченных проектах, в сочетании с критически важными международными программами, доктор фон Нейман решил некоторые из самых сложных технических проблем национальной обороны.”
В 1955 году фон Нейману был поставлен диагноз: рак костей или рак поджелудочной железы (??? непонятно, почему врачи не могли точнее определить первое или второе…). Перед смертью он принял католицизм. Моргенштерн сказал: “Джон был, конечно, совершенным агностиком всю свою жизнь, а потом вдруг стал католиком, что не согласуется ни с чем в его предыдущей жизни, когда он был здоров - ни в мировоззрении, ни в мышлении, ни в отношении к людям и событиям.
Фон Нейман умер 8 февраля 1957 года в возрасте 53 лет и был похоронен на принстонском кладбище, Принстон, штат Нью-Джерси.
*******
Из книги Марины фон Нейман-Уитман “Дочь марсианина”
В сентябре 1956 я сидела в приемной весьма элегантного VIP отделения госпиталя Walter Reed Army в Бетезде, штат Мэриленд, в крыле, зарезервированном для президента и других высокопоставленных лиц, как гражданских, так и военных. Я пыталась отвлечь себя, наблюдая за Элвисом Пресли на небольшом экране черно-белого телевизора. Но даже Элвис не мог отвлечь меня от моих опасений. Я ждала когда меня позовут в палату, где лежал мой умирающий отец, математик Джон фон Нейман. Он умирал от раковой опухоли, которая к тому времени распространилась по всему телу, включая мозг.
Отца положили в это крыло в эту палату частично из уважения к той центральной роли, которую он играл сначала в качестве движущей силы Лос-Аламоса, (а из него вышла атомная бомба), а затем в качестве члена Комиссии по атомной энергии и старшего советника в нескольких военных комитетах при президенте, занимавшихся поддержанием ядерного превосходства США в холодной войне.
Более важным фактором, однако, была национальная безопасность. Учитывая сверхсекретный характер работы моего отца, абсолютное уединение было необходимо, когда на ранних стадиях его госпитализации различные высокопоставленные члены военно-промышленного комплекса сидели у его постели, стараясь успеть перенять его знания и идеи, прежде чем станет слишком поздно. Винса Форда, полковника военно-воздушных сил, который (вместе с моим отцом и генералом Бернардом Шривером) принимал непосредственное участие в сверхсекретной разработке межконтинентальных баллистических ракет (МБР) назначили его специальным помощником. Он должен был находиться рядом с отцом 24 часа в сутки. У Винса в свою очередь было 8 ассистентов, офицеров военно-воздушных сил, с самой высшей степенью допуска. Их задача состояла в том, чтобы выполнять любые просьбы отца касательно его повседневных нужд, а на более поздних стадиях его болезни позаботиться о том, чтобы отец, опъяненный обезболивающими наркотиками, случайно не сболтнул бы военных секретов.
Я не видела отца с весенних каникул, т.е с апреля. Через неделю после выпускных экзаменов я вышла замуж. Свадебная церемония прошла в доме моей матери на Лонг-Айленде. Отец уже тогда был слишком слаб и не мог на ней присутствовать. Сразу же после того, как я вылезла из свадебного платья, мой муж и я отправились в дебри штата Мэн. Муж должен был начать работу в качестве директора летнего лагеря для мальчиков. Там мы и жили в “медовой хижине” в лесу и быстро стали мамой и папой для всех его подопечных, десятилетних мальчишек. Днем мы были погружены в их энергию, а ночью - в покой северного леса. Мир, который мы оставили позади, казался бесконечно далеким.
Теперь я возвращалась к мрачной реальности. Я провела последние месяцы на эмоциональном подъеме от моего успеха в Гарвардском университете (я оказалась лучшей студенткой на выпускном курсе), плюс блаженства новобрачной, в то время как в Вашингтоне мой отец и мачеха изо дня в день сражались со страшной болезнью, которая съедала не только его тело, но - что еще более невыносимо - его удивительный ум.
Усугубляла мою вину мысль, что мой отец был глубоко расстроен и разочарован моим браком в столь раннем, как он считал, возрасте. Он опасался, что столь ранний брак с бесперспективным молодым преподавателем английского в Принстоне похоронит мои возможности интеллектуального и профессионального развития в рутине семейной жизни, как она, эта рутина, понималась в 1950-е годы. В письме за письмом - отец часто выражал на бумаге чувства, о которых не мог заставить себя говорить словами - он просил меня не выходить замуж так рано. “Доченька, пожалуйста, не убивай свои таланты".
Когда я его в последний раз навещала, отец уже был госпитализирован и не мог ходить, но его ум был еще светлым и сильным, как всегда. Моя мачеха писала мне в течение всего лета о неумолимом ходе его болезни, так что я думала, что я была подготовлена. Но я не могла скрыть свой шок, когда я вошла в комнату и наклонилась, чтобы поцеловать его. Судорога свела горло, и я еле слышно прошептала: "Привет, папа”. Он выглядел маленьким и сморщенным в постели. И хотя он по-прежнему говорил в аналитической манере, которая всегда была для него характерна, его предложения были кратки и сосредоточены исключительно на его собственном состоянии. Ужас и страх смерти вытеснили все другие мысли.
Через несколько минут отец обратился ко мне с просьбой, которая испугала меня прежде всего потому что исходила от человека, который считался одним из сильнейших (если не самым сильным) математиком 20-го века. Он попросил меня назвать два числа по моему усмотрению, например 6 и 9, и спросить у него чему равна сумма этих чисел. Сколько я себя помню, я всегда знала, что невероятная умственные способности были для моего отца главным источником самоуважения. Это была сама суть его существа. На этой поздней стадии рака он понимал, что эти его способности быстро ухудшаются, и это вызывало в нем панику, гораздо более сильную, чем любой физическая боль. Проверяя себя на этих элементарных суммах, он хотел удостовериться, что от его мозга остались хоть какие-то фрагменты.
Я смогла выдавить из себя только пару таких пар чисел, а затем, даже не дослушав его ответов, выбежала из комнаты задыхаясь в слезах. Несколько месяцев назад мы говорили с отцом с откровенностью редкой для того времени, о том, что он умирает в очень молодом возрасте и в самой разгар чрезвычайно продуктивной жизни. Но это было еще равноправное обсуждение сложного вопроса между отцом и дочерью, причем он доминировал в этом разговоре. Внезапная, унизительно смена ролей усугубила как его боль так и мою. После этого, мой отец говорил очень мало или вообще не говорил, хотя врачи никак не могли найти физического объяснения его молчания. Для себя я нашла объяснение: он не мог перенести ужаса от того, что хотя ему было всего 53 года, его ум умирал быстрее его тела. Вдобавок, его мучило мое “предательство” по отношению к его мечте о моем будущем. Я была для него единственным мостиком в будущее, в котором ему было отказано.
Мой отец играл определяющую роль в поворотах мировой истории имевших место в первой половине двадцатого века. Его юность прошла на фоне европейских катаклизмов. Венгрия была на проигравшей стороне в Первой мировой войне и была наказана потерей двух третей своей территории. в 1920 году его семья вынужденно бежала из Венгрии спасаясь от революционного коммунистического правительства, захватившего власть в Будапеште. Коммунисты удерживали власть 133 дня в 1919 году. Следствием этих 133 дней был переезд моего отца через Атлантический океан. Молодой профессор математики, только что вышедший из Берлинского университета, без колебаний перебрался в Принстон. Он успел вовремя, обнищавшее демократическое правительство Германии развалилось под натиском оголодавший и озлобленной толпы, которая и проложила дорогу Гитлеру.
Перебравшись в США, отец стал ключевым игроком в Манхэттенском проекта, который привел к концу войны в Японии, и таким образом закончил Вторую мировую войну. Его роль была ключевой также в разработке водородной бомбы, тень которой висела над человечеством во время холодной войны. Его изобретение теории игр привело к инновационным подходам в военной стратегии и породило совершенно новые способы анализа и предсказаний для таких несопоставимых явлений, как бизнес-конкуренция, дипломатические переговоры, и развитие раковых клеток. Его описание логической архитектуры, лежащей в основе современных компьютеров стало основой для развития современной ИТ индустрии, включая Интернет, который изменил каждый аспект современной жизни и человеческого взаимодействия.
Джон фон Нейман часто упоминается как один из "марсиан" - один из пяти венгерских еврейских физиков родившихся на рубеже веков в Будапеште, проведших большую часть своей научной жизни в Соединенных Штатах и внесших фундаментальный вклад в победу Союзных войск во Второй мировой войне. Четыре из них - Силард, Юджин Вигнер, фон Нейман и Эдвард Теллер -- были на переднем крае разработки атомной бомбы; пятый и самый старый, Теодор фон Карман, был пионером в сверхзвуковой авиации…
Свидетельство умственного распада отца, ошеломившее меня в той его последней больничной палате, как это ни странно позволило мне наконец примириться с трагическим завершением его земной жизни. Отец, который построил “сцену” своими собственными руками, исчезал из игры в самом начале компьютерной эры - эры которая во многом и началась благодаря его усилиям. Именно этот момент катапультировал меня во взрослую жизнь, которая несмотря ни на что носила сильный отпечаток мыслей и надежд моего отца.
*****
Прошло уже две с половиной недели после возвращения из отпуска. Я вдруг понял, что ничего не успеваю. Раньше успевал, а теперь нет. Два проекта на руках, околонаучные и совсем ненаучные дела, комиссии, заседания, лекции, конференции. Сейчас сижу в аэропорту по дороге из Принстона домой. В былинные времена щедрых грантов я бы нанял помощника или помощницу. А сейчас приходится выкручиваться самому…
Но о всем по порядку. Как я и обещал, нужно закончить мое повествование о Джоне фон Неймане. Речь пойдет о послевоенном периоде его короткой жизни, в котором науки было немного. Сначала факты в кратком изложении. (В самом конце я приведу отрывок из книги его дочери, Марины фон Нейман-Уитман “Дочь марсианина” которая, кажется, еще не переведена на русский).
16 июля 1945 года фон Нейман был очевидцем первого взрыва атомного заряда на полигоне вблизи Аламогордо, Нью-Мексико. Энрико Ферми оценил взрыв, как эквивалентный 10 килотоннам тротила. Фактическая мощность взрыва была от 20 до 22 килотонн. В 1944 году именно в работах фон Неймана впервые появилось выражение “эквивалент Х килотоннам тротила”.
После войны фон Нейман продолжал невозмутимо работать в Лос Аламосе и стал, наряду с Эдвардом Теллером и Станиславом Уламом, одним из создателей водородной бомбы. Между прочим, в то время он сотрудничал с Клаусом Фуксом - идейным коммунистом и советским шпионом. В 1946 году фон Нейман и Фукс зарегистрировали совместный секретный патент на «совершенствование методов и средств для использования ядерной энергии", в котором описывается схема использования ядерной бомбы для сжатия термоядерного заряда с целью подрыва термоядерной бомбы. Эта работа была предшественницей радиационной имплозии Теллера-Улама.
В 1950 году фон Нейман стал консультантом Группы по оценке систем оружия (WSEG), функция которой состояла в постоянном информировании Объединенного комитета начальников штабов и министра обороны США о разработке и использовании новых военных технологий. Он также стал консультантом ЦРУ и советником отдела Комитета по атомной энергии (КАЭ), который отвечал за военные аспекты ядерной безопасности, консультантом только что созданной Ливерморской национальной лаборатории и членом Научного совета военно-воздушных сил США.
В 1955 году Джон фон Нейман был назначен членом КАЭ. На этом посту он работал над продвижением проекта компактных водородных бомб, пригодных для межконтинентальных баллистических ракет. Он решил проблему острой нехватки трития и лития-6, необходимого для этих компактных бомб. Фон Нейман настаивал, что именно такие водородные заряды будут созданы в Советском Союзе, и оказался совершенно прав.
Чуть позже фон Нейман возглавил сверхсекретный комитет правительства Соединенных Штатов по межконтинентальным баллистическим ракетам (МБП). Члены комитета иногда встречались в его доме. Цель комитета состояла в том, чтобы принять решение о целесообразности строительства достаточно большой МБР, которая могла бы нести термоядерное оружие. Ракета SM-65 Atlas прошла свой первый полностью функциональный тест в 1959 году, через два года после смерти фон Неймана.
Фон Нейману приписывают авторство военной стратегии “взаимного гарантированного уничтожения” (английская аббревиатура - MAD, что означает сумасшедший).
15 февраля 1956 г. (за год до смерти) фон Нейман был награжден Дуайтом Эйзенхауэром Президентской медалью Свободы, со следующим обоснованием: “Доктор фон Нейман, в ряде научных исследовательских проектов, имеющих важное национальное значение, внес ключевой вклад в прогресс этой страны в области вооружений. Благодаря своей работе в различных засекреченных проектах, в сочетании с критически важными международными программами, доктор фон Нейман решил некоторые из самых сложных технических проблем национальной обороны.”
В 1955 году фон Нейману был поставлен диагноз: рак костей или рак поджелудочной железы (??? непонятно, почему врачи не могли точнее определить первое или второе…). Перед смертью он принял католицизм. Моргенштерн сказал: “Джон был, конечно, совершенным агностиком всю свою жизнь, а потом вдруг стал католиком, что не согласуется ни с чем в его предыдущей жизни, когда он был здоров - ни в мировоззрении, ни в мышлении, ни в отношении к людям и событиям.
Фон Нейман умер 8 февраля 1957 года в возрасте 53 лет и был похоронен на принстонском кладбище, Принстон, штат Нью-Джерси.
*******
Из книги Марины фон Нейман-Уитман “Дочь марсианина”
В сентябре 1956 я сидела в приемной весьма элегантного VIP отделения госпиталя Walter Reed Army в Бетезде, штат Мэриленд, в крыле, зарезервированном для президента и других высокопоставленных лиц, как гражданских, так и военных. Я пыталась отвлечь себя, наблюдая за Элвисом Пресли на небольшом экране черно-белого телевизора. Но даже Элвис не мог отвлечь меня от моих опасений. Я ждала когда меня позовут в палату, где лежал мой умирающий отец, математик Джон фон Нейман. Он умирал от раковой опухоли, которая к тому времени распространилась по всему телу, включая мозг.
Отца положили в это крыло в эту палату частично из уважения к той центральной роли, которую он играл сначала в качестве движущей силы Лос-Аламоса, (а из него вышла атомная бомба), а затем в качестве члена Комиссии по атомной энергии и старшего советника в нескольких военных комитетах при президенте, занимавшихся поддержанием ядерного превосходства США в холодной войне.
Более важным фактором, однако, была национальная безопасность. Учитывая сверхсекретный характер работы моего отца, абсолютное уединение было необходимо, когда на ранних стадиях его госпитализации различные высокопоставленные члены военно-промышленного комплекса сидели у его постели, стараясь успеть перенять его знания и идеи, прежде чем станет слишком поздно. Винса Форда, полковника военно-воздушных сил, который (вместе с моим отцом и генералом Бернардом Шривером) принимал непосредственное участие в сверхсекретной разработке межконтинентальных баллистических ракет (МБР) назначили его специальным помощником. Он должен был находиться рядом с отцом 24 часа в сутки. У Винса в свою очередь было 8 ассистентов, офицеров военно-воздушных сил, с самой высшей степенью допуска. Их задача состояла в том, чтобы выполнять любые просьбы отца касательно его повседневных нужд, а на более поздних стадиях его болезни позаботиться о том, чтобы отец, опъяненный обезболивающими наркотиками, случайно не сболтнул бы военных секретов.
Я не видела отца с весенних каникул, т.е с апреля. Через неделю после выпускных экзаменов я вышла замуж. Свадебная церемония прошла в доме моей матери на Лонг-Айленде. Отец уже тогда был слишком слаб и не мог на ней присутствовать. Сразу же после того, как я вылезла из свадебного платья, мой муж и я отправились в дебри штата Мэн. Муж должен был начать работу в качестве директора летнего лагеря для мальчиков. Там мы и жили в “медовой хижине” в лесу и быстро стали мамой и папой для всех его подопечных, десятилетних мальчишек. Днем мы были погружены в их энергию, а ночью - в покой северного леса. Мир, который мы оставили позади, казался бесконечно далеким.
Теперь я возвращалась к мрачной реальности. Я провела последние месяцы на эмоциональном подъеме от моего успеха в Гарвардском университете (я оказалась лучшей студенткой на выпускном курсе), плюс блаженства новобрачной, в то время как в Вашингтоне мой отец и мачеха изо дня в день сражались со страшной болезнью, которая съедала не только его тело, но - что еще более невыносимо - его удивительный ум.
Усугубляла мою вину мысль, что мой отец был глубоко расстроен и разочарован моим браком в столь раннем, как он считал, возрасте. Он опасался, что столь ранний брак с бесперспективным молодым преподавателем английского в Принстоне похоронит мои возможности интеллектуального и профессионального развития в рутине семейной жизни, как она, эта рутина, понималась в 1950-е годы. В письме за письмом - отец часто выражал на бумаге чувства, о которых не мог заставить себя говорить словами - он просил меня не выходить замуж так рано. “Доченька, пожалуйста, не убивай свои таланты".
Когда я его в последний раз навещала, отец уже был госпитализирован и не мог ходить, но его ум был еще светлым и сильным, как всегда. Моя мачеха писала мне в течение всего лета о неумолимом ходе его болезни, так что я думала, что я была подготовлена. Но я не могла скрыть свой шок, когда я вошла в комнату и наклонилась, чтобы поцеловать его. Судорога свела горло, и я еле слышно прошептала: "Привет, папа”. Он выглядел маленьким и сморщенным в постели. И хотя он по-прежнему говорил в аналитической манере, которая всегда была для него характерна, его предложения были кратки и сосредоточены исключительно на его собственном состоянии. Ужас и страх смерти вытеснили все другие мысли.
Через несколько минут отец обратился ко мне с просьбой, которая испугала меня прежде всего потому что исходила от человека, который считался одним из сильнейших (если не самым сильным) математиком 20-го века. Он попросил меня назвать два числа по моему усмотрению, например 6 и 9, и спросить у него чему равна сумма этих чисел. Сколько я себя помню, я всегда знала, что невероятная умственные способности были для моего отца главным источником самоуважения. Это была сама суть его существа. На этой поздней стадии рака он понимал, что эти его способности быстро ухудшаются, и это вызывало в нем панику, гораздо более сильную, чем любой физическая боль. Проверяя себя на этих элементарных суммах, он хотел удостовериться, что от его мозга остались хоть какие-то фрагменты.
Я смогла выдавить из себя только пару таких пар чисел, а затем, даже не дослушав его ответов, выбежала из комнаты задыхаясь в слезах. Несколько месяцев назад мы говорили с отцом с откровенностью редкой для того времени, о том, что он умирает в очень молодом возрасте и в самой разгар чрезвычайно продуктивной жизни. Но это было еще равноправное обсуждение сложного вопроса между отцом и дочерью, причем он доминировал в этом разговоре. Внезапная, унизительно смена ролей усугубила как его боль так и мою. После этого, мой отец говорил очень мало или вообще не говорил, хотя врачи никак не могли найти физического объяснения его молчания. Для себя я нашла объяснение: он не мог перенести ужаса от того, что хотя ему было всего 53 года, его ум умирал быстрее его тела. Вдобавок, его мучило мое “предательство” по отношению к его мечте о моем будущем. Я была для него единственным мостиком в будущее, в котором ему было отказано.
Мой отец играл определяющую роль в поворотах мировой истории имевших место в первой половине двадцатого века. Его юность прошла на фоне европейских катаклизмов. Венгрия была на проигравшей стороне в Первой мировой войне и была наказана потерей двух третей своей территории. в 1920 году его семья вынужденно бежала из Венгрии спасаясь от революционного коммунистического правительства, захватившего власть в Будапеште. Коммунисты удерживали власть 133 дня в 1919 году. Следствием этих 133 дней был переезд моего отца через Атлантический океан. Молодой профессор математики, только что вышедший из Берлинского университета, без колебаний перебрался в Принстон. Он успел вовремя, обнищавшее демократическое правительство Германии развалилось под натиском оголодавший и озлобленной толпы, которая и проложила дорогу Гитлеру.
Перебравшись в США, отец стал ключевым игроком в Манхэттенском проекта, который привел к концу войны в Японии, и таким образом закончил Вторую мировую войну. Его роль была ключевой также в разработке водородной бомбы, тень которой висела над человечеством во время холодной войны. Его изобретение теории игр привело к инновационным подходам в военной стратегии и породило совершенно новые способы анализа и предсказаний для таких несопоставимых явлений, как бизнес-конкуренция, дипломатические переговоры, и развитие раковых клеток. Его описание логической архитектуры, лежащей в основе современных компьютеров стало основой для развития современной ИТ индустрии, включая Интернет, который изменил каждый аспект современной жизни и человеческого взаимодействия.
Джон фон Нейман часто упоминается как один из "марсиан" - один из пяти венгерских еврейских физиков родившихся на рубеже веков в Будапеште, проведших большую часть своей научной жизни в Соединенных Штатах и внесших фундаментальный вклад в победу Союзных войск во Второй мировой войне. Четыре из них - Силард, Юджин Вигнер, фон Нейман и Эдвард Теллер -- были на переднем крае разработки атомной бомбы; пятый и самый старый, Теодор фон Карман, был пионером в сверхзвуковой авиации…
Свидетельство умственного распада отца, ошеломившее меня в той его последней больничной палате, как это ни странно позволило мне наконец примириться с трагическим завершением его земной жизни. Отец, который построил “сцену” своими собственными руками, исчезал из игры в самом начале компьютерной эры - эры которая во многом и началась благодаря его усилиям. Именно этот момент катапультировал меня во взрослую жизнь, которая несмотря ни на что носила сильный отпечаток мыслей и надежд моего отца.