В ней была какая-то сухая печаль -- говорю "сухая", потому что бесконечно далекая от всякой слезливости или жалостливости, -- печаль, поднимавшаяся будто из самых глубин ее натуры. Если бы все-таки попытаться определить в двух словах то, что было в ней основным, самым существенным, я бы сказал, что была она человеком вполне земным, но с каким-то
(
Read more... )