Босиком по науке. Путешествие дилетантов. Часть II опуса о науке.
Продолжение выжимок из труда Стефана Робева "Цена открытия" . Начало - тут.
Что может быть предметом научного исследования?
Любовь к Советской власти - это не профессия. Надо еще работать.
И. Ильф и Е. Петров
Есть рядовые технические работники. Это звучит гордо и внушает уважение. Но нет и не может быть рядовых ученых! Было бы большой ошибкой считать учеными всех подряд: искателей неизвестных еще истин и вместе с ними специалистов, которые добросовестно следят за новостями в своей области. Суфлер лучше всех знает роли в пьесе, но это еще не искусство. Ученый должен проделывать путь там, где еще никто не проходил, справляться с новыми, неожиданными трудностями. Это - непременное условие при оценке его труда. Ученый, будь он со степенью или без, ценится единственно по творческой работе, которую выполнил, а не по административно узаконенному месту, которое занимает.
Поиск научных истин возможен в любой области - талант заметит их и там, где традиционно мыслящий не видит ничего нового. Типичен случай с чешским ученым Грегором Менделем, который в 1865 г, открыл законы наследственности, выбрав в качестве объекта наблюдения грядку, засеянную горохом. Кто знает , сколько миллионов людей выращивали горох до него, но он единственный смог заметить глазом ученого те до скуки простые явления, которые сопутствовали сельскохозяйственным работам в одном августинском монастыре.
В Болгарии одним из примеров смелой творческой мысли является строительство зданий с безопорными куполами - новое решение в области, считавшейся безнадежно исчерпанной.
Исключительная ценность научно-исследовательского труда вызывает необходимость ограждать его от злонамеренных вмешательств, а еще более - от помех, которые делаются с самыми добрыми намерениями. Разве не странно проводить собрания об экономии рабочего времени в рабочее время? Разве на пользу творчеству, когда научных работников в расцвете сил отвлекают от науки и назначают заведующими, ответственными, координирующими и т. д.? Сколько найдется научных работников, которые, став докторами наук, профессорами, доцентами, старшими научными сотрудниками, продолжают с прежней интенсивностью работать в своей области? К сожалению, таких немного. Зато многие сразу же начинают выступать на тему о том, как делать науку, начинают без устали заседать, а это начало конца. Ученый становится "ученым" в прошедшем времени.
Это тяжелая потеря. Но компенсируется ли она по крайней мере рождением большого администратора, крупного организатора науки? Увы, далеко не всегда. Академик Курчатов и Роберт Оппенгеймер - руководители, редкие даже в масштабе мировой науки. К сожалению, из знания этой истины практика извлекает мало пользы. Если провести статистические исследования бюрократического опустошения рядов науки, то цифры будут внушительными. Эти опустошения трудно предотвратить, потому что по отчетам все гладко: они неизменно подкрепляются раздутыми папками с доказательствами улучшения работы.
Голос, гласность и голосистость
Учитель говорит: "Небеса безмолвны".
Конфуций
Приходит миг, когда открыватель, пережив первое возбуждение от творческого озарения, внезапно начинает тосковать по общению с человеческими существами, которые разделят его восторги. Не имеет значения, будут это коллеги или совершенно случайные люди. Иногда техники в институте становятся свидетелями того, как научные работники, эти странные и обычно благонравные создания, начинают скакать от радости перед каким-нибудь невзрачным осадком, хлопать в ладоши, склонившись над несколькими кристалликами, громко смеяться и вообще вести себя самым неожиданным образом. Но... первая вспышка торжества может оказаться преждевременной. Наука, как и всякая другая область человеческого созидания, никогда не страдала от отсутствия хвастунов. В конце концов, ученые - не сверхчеловеки. Как хорошо Артур Конан Доил угадал это, когда создавал образ профессора Челленджера в книге "Затерянный мир"!
Не только в художественной литературе случается, что исследователь хвалит сам себя - даже такая система, как "Сайнтифик Ситейшн Индекс" ("Индекс научного цитирования"), которая показывает, насколько часто труды какого-либо ученого цитируются его коллегами, предусматривает исключение из статистики случаев, когда автор цитирует свои собственные произведения. Не из-за недоверия, но все-таки вот так, на всякий случай. Только некоторые журналисты составляют ту романтическую часть общества, которая полагает, что научный работник должен быть непременно скромным, не играть в карты, не хвалиться своими достижениями, ложиться трезвым и не разводиться, иначе он не годится в герои очерка.
Как бы то ни было, исследователь, достигнув результата, который он считает ценным, желает утвердить его, во-первых, перед своими коллегами, а во-вторых, в неограниченном общественном масштабе, для поколений. Мы живем в то время, когда это и легко, и трудно. Легко, потому что мир полон жypнaлaми и типографиями, а трудно потому, что научный результат, прежде чем он дойдет до широкого круга людей должен быть одобрен, завизирован, рекомендован, ему необходимо канцелярское оформление. Автор может петь и скакать от радости, когда он достиг успеха, но теперь он вынужден слышать вопросы вроде: "А точно ли заглавие вашего труда и если да, то почему?", или пожелания относительно прямо противоположного толкования своих материалов. Так от слова к слову творение теряет свою первоначальную индивидуальность. Под сакраментальным предлогом: "Весь отдел несет ответственность, раз нам нужно выпустить этот труд", в типографию может пройти нечто, с чем автор будет иметь самое далекое родство. И это нечто носит его имя...
Справедливо спросить: где проходит водораздел между творческой критикой и вмешательством в творческое видение, которое связано не только с почерком исследователя, но и с его личной ответственностью? Да разве научный труд не является частью биографии своего создателя? Бесспорно, является. Но здесь неожиданно возникает проблема коллективной научной разработки.
Коллективные научные труды - неизбежное, а часто и полезное явление. Но попытки ряда инстанций определить, что именно является принадлежностью отдельной личности в общей работе, безуспешны. Существует так называемая относительная доля каждого автора в свидетельстве на изобретение, которая выражается в процентном участии. Например, А участвует на 65%, Б - на 30%, В - на 5%. Эти проценты вычисляются внутри коллектива как в масонской ложе: кто снаружи тот ничего не знает, кто внутри, тот ничего не скажет. Научные советы стали требовать письменные уточнения какой автор какую долю внес в коллективный труд. Хорошо, что от этой практики вовремя отказались, так как подобное расследование часто связано не с открытием истины, а с выявлением результирующей множества сил, не имеющей ничего общего с творческим трудом. Причем самое важное слагаемое, разумеется обычно зависит от административного веса участников.
Несколько лет назад наша пресса сообщила о необыкновенном случае. Два человека, дабы предать гласности свои исследования, готовят научную публикацию. Так как они собираются стать старшими научными сотрудниками, то горят желанием сделать список публикаций как можно длиннее. В результате та же самая работа выходит в совершенно таком же виде еще в одном журнале, но теперь уже украшенная фамилиями не двух, а трех авторов. Первоначальное "па-де-де" превратилось в "па-де-труа" во главе с начальником этих авторов, которому также очень хочется стать старшим научным сотрудником. И вот что происходит дальше.
Контрольная комиссия института заключает, что нарушения порядка нет, раз первоначальные два автора не имеют ничего против, чтобы работа вышла еще раз при участии третьего руководящего товарища. Так возникает интересный трюк, особенно удобный для потомственных или хотя бы имеющих обширные семейные связи научных работников - одни и те же публикации издаются различными авторскими коллективами. В результате растут желанные списки трудов, открывающие дорогу к преуспеванию. И самое главное - никто не возражает! Бедный Чичиков! Как примитивно выглядит он со своими мертвыми душами перед этими примерами возвышенной хитрости!
И вопреки всему два автора, о которых идет речь, получают ученую степень, а присоединившийся к ним третий становится заместителем директора крупного института. Следовательно, народная поговорка "Повадился кувшин по воду ходить..." не относится к нашему случаю,когда кувшин - хороший современный сосуд из эластичной пластмассы...
Упомянутый выше "мультипликационный" подход к научному труду из-за самой своей сущности годится далеко не во всех случаях. Иногда примкнуть к чужому труду не только аморально, но и рискованно, потому что - как знать? - может, вся постановка исследования и выводы окажутся неверными. Так ведь и себя недолго подвести! Поэтому подлинные исследователи сторонятся подобных мутных историй. К ним прибегают главным образом спешащие, напористые, голосистые.
Особенно усилилось стремление заполучить как можно больше публикаций с тех пор, как возник этот страшный научный бум, названный конгрессным туризмом. Речь идет о тех, чье хобби - представлять бесконечные варианты одной и той же мелкой темы во всех географических точках планеты и которые считают , что попали в немилость, если хотя бы раз в месяц не запустили руку в валютный карман страны. Бессмертный образ, созданный И. Ильфом и Е. Петровым ("Страдал Гаврила от гангрены, Гаврила от гангрены слег...",- сущий ангел по сравнению с ними). В одном из институтов, например, оказалось, что около трети всех поездок за границу приходится на директора. Комиссия из трех человек добросовестно pаскрыла это, выявила все обстоятельства, подготовила докладную записку, подала ее научному совету. Но помилуйте, как можно представлять такое, ведь уроним престиж товарища директора! Не может быть и речи! И доклад выброшен в корзину. А вот то, что товарищ директор читает на конгрессе научные сообщения, приготовленные другими,- это, видите ли, не роняет его авторитета! За него думает тот, кто ставил и описал эксперименты. И он же виноват в том, что не предвидел, как один француз трудным вопросом поставит шефа в неудобное положение. На него, именно на него, шеф обрушится, когда вернется с очередного международного конгресса...
Эпидемия конгрессомании с туристической целью несет не только валютные опустошения. Более глубокий ее вред в том, что она заставляет оценивать труд исследователей в совершенно ошибочной плоскости. Люди начинают привыкать к констатациям типа:"Он столько-то раз участвовал в международных конгрессах", хотя эта информация ничего не говорит о реальных достижениях, а только свидетельствует о богатых возможностях административного характера. Явное и очень активное стремление говорить не о научных результатах, а о "выходах" в мировую науку, якобы порожденных ими, отрыв от непосредственной научной деятельности (для полноты впечатления приводятся в боевую готовность титулы, звания, медали) - все это ведет к опасной переоценке ценностей в науке. В некоторых газетах стало практикой вообще не упоминать о собственно научной деятельности ученого.После обычного - "окна светились допоздна" - начинают перечисляться титулы, число публикаций, затем идет описание, как его любят ученики и, наконец, под занавес: "Профессор (или академик) не имел больше времени для беседы, поскольку спешил на очередное заседание"! Неужели ни у кого не хватит мужества воскликнуть: "Хватит!" Это ли наука? Это ли ученые? Самое время опомниться и понять,что ученые - не "заседатели", а творцы.
Что может быть предметом научного исследования?
Любовь к Советской власти - это не профессия. Надо еще работать.
И. Ильф и Е. Петров
Есть рядовые технические работники. Это звучит гордо и внушает уважение. Но нет и не может быть рядовых ученых! Было бы большой ошибкой считать учеными всех подряд: искателей неизвестных еще истин и вместе с ними специалистов, которые добросовестно следят за новостями в своей области. Суфлер лучше всех знает роли в пьесе, но это еще не искусство. Ученый должен проделывать путь там, где еще никто не проходил, справляться с новыми, неожиданными трудностями. Это - непременное условие при оценке его труда. Ученый, будь он со степенью или без, ценится единственно по творческой работе, которую выполнил, а не по административно узаконенному месту, которое занимает.
Поиск научных истин возможен в любой области - талант заметит их и там, где традиционно мыслящий не видит ничего нового. Типичен случай с чешским ученым Грегором Менделем, который в 1865 г, открыл законы наследственности, выбрав в качестве объекта наблюдения грядку, засеянную горохом. Кто знает , сколько миллионов людей выращивали горох до него, но он единственный смог заметить глазом ученого те до скуки простые явления, которые сопутствовали сельскохозяйственным работам в одном августинском монастыре.
В Болгарии одним из примеров смелой творческой мысли является строительство зданий с безопорными куполами - новое решение в области, считавшейся безнадежно исчерпанной.
Исключительная ценность научно-исследовательского труда вызывает необходимость ограждать его от злонамеренных вмешательств, а еще более - от помех, которые делаются с самыми добрыми намерениями. Разве не странно проводить собрания об экономии рабочего времени в рабочее время? Разве на пользу творчеству, когда научных работников в расцвете сил отвлекают от науки и назначают заведующими, ответственными, координирующими и т. д.? Сколько найдется научных работников, которые, став докторами наук, профессорами, доцентами, старшими научными сотрудниками, продолжают с прежней интенсивностью работать в своей области? К сожалению, таких немного. Зато многие сразу же начинают выступать на тему о том, как делать науку, начинают без устали заседать, а это начало конца. Ученый становится "ученым" в прошедшем времени.
Это тяжелая потеря. Но компенсируется ли она по крайней мере рождением большого администратора, крупного организатора науки? Увы, далеко не всегда. Академик Курчатов и Роберт Оппенгеймер - руководители, редкие даже в масштабе мировой науки. К сожалению, из знания этой истины практика извлекает мало пользы. Если провести статистические исследования бюрократического опустошения рядов науки, то цифры будут внушительными. Эти опустошения трудно предотвратить, потому что по отчетам все гладко: они неизменно подкрепляются раздутыми папками с доказательствами улучшения работы.
Голос, гласность и голосистость
Учитель говорит: "Небеса безмолвны".
Конфуций
Приходит миг, когда открыватель, пережив первое возбуждение от творческого озарения, внезапно начинает тосковать по общению с человеческими существами, которые разделят его восторги. Не имеет значения, будут это коллеги или совершенно случайные люди. Иногда техники в институте становятся свидетелями того, как научные работники, эти странные и обычно благонравные создания, начинают скакать от радости перед каким-нибудь невзрачным осадком, хлопать в ладоши, склонившись над несколькими кристалликами, громко смеяться и вообще вести себя самым неожиданным образом. Но... первая вспышка торжества может оказаться преждевременной. Наука, как и всякая другая область человеческого созидания, никогда не страдала от отсутствия хвастунов. В конце концов, ученые - не сверхчеловеки. Как хорошо Артур Конан Доил угадал это, когда создавал образ профессора Челленджера в книге "Затерянный мир"!
Не только в художественной литературе случается, что исследователь хвалит сам себя - даже такая система, как "Сайнтифик Ситейшн Индекс" ("Индекс научного цитирования"), которая показывает, насколько часто труды какого-либо ученого цитируются его коллегами, предусматривает исключение из статистики случаев, когда автор цитирует свои собственные произведения. Не из-за недоверия, но все-таки вот так, на всякий случай. Только некоторые журналисты составляют ту романтическую часть общества, которая полагает, что научный работник должен быть непременно скромным, не играть в карты, не хвалиться своими достижениями, ложиться трезвым и не разводиться, иначе он не годится в герои очерка.
Как бы то ни было, исследователь, достигнув результата, который он считает ценным, желает утвердить его, во-первых, перед своими коллегами, а во-вторых, в неограниченном общественном масштабе, для поколений. Мы живем в то время, когда это и легко, и трудно. Легко, потому что мир полон жypнaлaми и типографиями, а трудно потому, что научный результат, прежде чем он дойдет до широкого круга людей должен быть одобрен, завизирован, рекомендован, ему необходимо канцелярское оформление. Автор может петь и скакать от радости, когда он достиг успеха, но теперь он вынужден слышать вопросы вроде: "А точно ли заглавие вашего труда и если да, то почему?", или пожелания относительно прямо противоположного толкования своих материалов. Так от слова к слову творение теряет свою первоначальную индивидуальность. Под сакраментальным предлогом: "Весь отдел несет ответственность, раз нам нужно выпустить этот труд", в типографию может пройти нечто, с чем автор будет иметь самое далекое родство. И это нечто носит его имя...
Справедливо спросить: где проходит водораздел между творческой критикой и вмешательством в творческое видение, которое связано не только с почерком исследователя, но и с его личной ответственностью? Да разве научный труд не является частью биографии своего создателя? Бесспорно, является. Но здесь неожиданно возникает проблема коллективной научной разработки.
Коллективные научные труды - неизбежное, а часто и полезное явление. Но попытки ряда инстанций определить, что именно является принадлежностью отдельной личности в общей работе, безуспешны. Существует так называемая относительная доля каждого автора в свидетельстве на изобретение, которая выражается в процентном участии. Например, А участвует на 65%, Б - на 30%, В - на 5%. Эти проценты вычисляются внутри коллектива как в масонской ложе: кто снаружи тот ничего не знает, кто внутри, тот ничего не скажет. Научные советы стали требовать письменные уточнения какой автор какую долю внес в коллективный труд. Хорошо, что от этой практики вовремя отказались, так как подобное расследование часто связано не с открытием истины, а с выявлением результирующей множества сил, не имеющей ничего общего с творческим трудом. Причем самое важное слагаемое, разумеется обычно зависит от административного веса участников.
Несколько лет назад наша пресса сообщила о необыкновенном случае. Два человека, дабы предать гласности свои исследования, готовят научную публикацию. Так как они собираются стать старшими научными сотрудниками, то горят желанием сделать список публикаций как можно длиннее. В результате та же самая работа выходит в совершенно таком же виде еще в одном журнале, но теперь уже украшенная фамилиями не двух, а трех авторов. Первоначальное "па-де-де" превратилось в "па-де-труа" во главе с начальником этих авторов, которому также очень хочется стать старшим научным сотрудником. И вот что происходит дальше.
Контрольная комиссия института заключает, что нарушения порядка нет, раз первоначальные два автора не имеют ничего против, чтобы работа вышла еще раз при участии третьего руководящего товарища. Так возникает интересный трюк, особенно удобный для потомственных или хотя бы имеющих обширные семейные связи научных работников - одни и те же публикации издаются различными авторскими коллективами. В результате растут желанные списки трудов, открывающие дорогу к преуспеванию. И самое главное - никто не возражает! Бедный Чичиков! Как примитивно выглядит он со своими мертвыми душами перед этими примерами возвышенной хитрости!
И вопреки всему два автора, о которых идет речь, получают ученую степень, а присоединившийся к ним третий становится заместителем директора крупного института. Следовательно, народная поговорка "Повадился кувшин по воду ходить..." не относится к нашему случаю,когда кувшин - хороший современный сосуд из эластичной пластмассы...
Упомянутый выше "мультипликационный" подход к научному труду из-за самой своей сущности годится далеко не во всех случаях. Иногда примкнуть к чужому труду не только аморально, но и рискованно, потому что - как знать? - может, вся постановка исследования и выводы окажутся неверными. Так ведь и себя недолго подвести! Поэтому подлинные исследователи сторонятся подобных мутных историй. К ним прибегают главным образом спешащие, напористые, голосистые.
Особенно усилилось стремление заполучить как можно больше публикаций с тех пор, как возник этот страшный научный бум, названный конгрессным туризмом. Речь идет о тех, чье хобби - представлять бесконечные варианты одной и той же мелкой темы во всех географических точках планеты и которые считают , что попали в немилость, если хотя бы раз в месяц не запустили руку в валютный карман страны. Бессмертный образ, созданный И. Ильфом и Е. Петровым ("Страдал Гаврила от гангрены, Гаврила от гангрены слег...",- сущий ангел по сравнению с ними). В одном из институтов, например, оказалось, что около трети всех поездок за границу приходится на директора. Комиссия из трех человек добросовестно pаскрыла это, выявила все обстоятельства, подготовила докладную записку, подала ее научному совету. Но помилуйте, как можно представлять такое, ведь уроним престиж товарища директора! Не может быть и речи! И доклад выброшен в корзину. А вот то, что товарищ директор читает на конгрессе научные сообщения, приготовленные другими,- это, видите ли, не роняет его авторитета! За него думает тот, кто ставил и описал эксперименты. И он же виноват в том, что не предвидел, как один француз трудным вопросом поставит шефа в неудобное положение. На него, именно на него, шеф обрушится, когда вернется с очередного международного конгресса...
Эпидемия конгрессомании с туристической целью несет не только валютные опустошения. Более глубокий ее вред в том, что она заставляет оценивать труд исследователей в совершенно ошибочной плоскости. Люди начинают привыкать к констатациям типа:"Он столько-то раз участвовал в международных конгрессах", хотя эта информация ничего не говорит о реальных достижениях, а только свидетельствует о богатых возможностях административного характера. Явное и очень активное стремление говорить не о научных результатах, а о "выходах" в мировую науку, якобы порожденных ими, отрыв от непосредственной научной деятельности (для полноты впечатления приводятся в боевую готовность титулы, звания, медали) - все это ведет к опасной переоценке ценностей в науке. В некоторых газетах стало практикой вообще не упоминать о собственно научной деятельности ученого.После обычного - "окна светились допоздна" - начинают перечисляться титулы, число публикаций, затем идет описание, как его любят ученики и, наконец, под занавес: "Профессор (или академик) не имел больше времени для беседы, поскольку спешил на очередное заседание"! Неужели ни у кого не хватит мужества воскликнуть: "Хватит!" Это ли наука? Это ли ученые? Самое время опомниться и понять,что ученые - не "заседатели", а творцы.