Девятнадцать лет уж статье испонилось... Ну и доколе?...
Позаимствовал у Павловского ))
Ксения Мяло
Изгнанная нация
Русские как иноземцы
1
В жизни государств, образовавшихся на территории бывшей Российской империи - СССР, и даже в сложившемся вокруг них "протоколе" (в дипломатическом языке, в приемах) резко заявляет о себе особенность, которую вряд ли не замечает любой внимательный и честный наблюдатель и которая, тем не менее, становится предметом все более упорного умолчания. Умолчания столь красноречивого, что оно уже само по себе оглашает то, что хотели бы оставить незамеченным, - как в апофатическом богословии повторяющееся отрицание все более явственно обозначает грандиозность обозначаемого через "не то" и "не это"... Она, эта особенность, такова: практически все республики бывшего СССР - а ныне уже и бывшие автономии внутри РСФСР-РФ - определяют себя и определяются внешними партнерами как национальные государства титульной (т.е. той, чье имя вынесено в название) народности.
Такое определение происходит независимо ни от исторической легитимности самой этой государственности (за немногими исключениями корни ее не уходят глубже советского периода, а, стало быть, все юридические акты производны от идеологем и властных структур ВКП(б) - КПСС), ни от доли самой этой народности в общем составе населения новообразованных государств. Один их самых выразительных примеров - Казахстан, при 39% казахов объявленный, по Конституции, государством самоопределившейся казахской нации. Еще выразительнее процессы, развивающиеся в РФ, где, по данным 1979 года, доля русских превосходила долю "титульной нации" в 9 из 16 республик и во всех 5 АО и где, однако, совершенно очевидна тенденция к монопольному овладению властью автохтонными этнополитическими элитами.
Напротив, Россия как таковая (и, по сути дела, она одна) определяется не просто как многонациональная страна, но как такая многонациональная страна, где практически недопустимым считается едва ли не простое упоминание о народе, составляющем более 80% населения, создавшем ее и давшем ей свое имя. Наиболее красноречиво это иллюстрирует ситуация вокруг Чечни. Чечня, однако, лишь лидер процесса, формирующий модель, черты которой внятно прорисовываются и в ряде других внутрироссийских государств, в частности, в Адыгее и Якутии, где уже возникают русские общины, подобные общинам русского зарубежья, т.е. русские переходят в состояние диаспоры.
Замечательным выражением этого юридического каламбура можно считать выступление Г.Бурбулиса. Не без некой угрозы в адрес подразумеваемых и легко расшифровываемых оппонентов президент фонда "Стратегия" заявил: "Мы не позволим" эксплуатировать тот факт, что русские, составляющие около 85% населения, "сегодня" (замечательно это "сегодня") не имеют "выраженной государственности". Но государство, в котором абсолютное большинство населения не имеет государственности, можно считать построенным на ложных основаниях.
Иными словами, не только унаследованная нынешним руководством РФ, но и карикатурно усиленная тенденция к приоритету идеологии над правом привела к тому, что естественный факт многонациональности России стал основанием для разгосударствления, разрушения идентичности и правовой дискриминации ее государствообразующего этноса.
Менее всего я склонна "устрашить" этой картиной Запад, как то предполагает г. Павловский: отношение Запада к России давно сложилось и представляет собою время от времени поновляемый, но по сути неизменный и очень древний миф, в котором "цивилизация" (Запад) борется с "варварством" (Востоком - Россией). (Генезис и история этого мифа подробно рассмотрены мною в статье "Хождение к варварам, или вечное путешествие маркиза де Кюстина" - "Россия ХХI", 1994, N 3-4). В неспособности выйти за пределы этого мифа - болезненная ограниченность самой западной цивилизации. Вот почему смешны любые попытки России Западу понравиться (за это он ее презирает, и поделом), разжалобить (опыт одного лишь ХХ века достаточно убедил нас, что русская кровь и русские жертвы интересуют Запад лишь тогда, когда могут принести ему политические дивиденды). А что до "устрашить..." Из вышесказанного следует, что Запад был бы счастлив, если бы Россия могла исчезнуть, не сотрясая мир; и он интенсивно работает над поиском методов подобной эвтаназии. В его глазах Россия давно приговорена как не имеющая права быть; но, разумеется, имманентный западной цивилизационной парадигме прагматизм на десятилетия и даже на века позволял ему считаться с фактом существования России и наличия у нее собственных интересов - когда она бывала достаточно сильна, чтобы эти интересы заявлять и отстаивать. Вот и все о Западе, фундаментальные позиции которого в отношении России столь же просты, сколь и жестоковыйны.
Нет, я не обращаюсь к Западу. Но еще питаю иллюзии, что нас, живущих здесь, наши жизнь и смерть могут интересовать несколько больше... и под другим углом зрения.
2
История неопровержимо свидетельствует, что с ослаблением основного государственного этноса неизбежно рушится и само государство, а затем происходит ассимиляция или исчезновение самого народа. А потому сочетание лозунгов "возрождения России" с прогрессирующим разгосударствлением русских и даже вытеснением самого понятия "русские", смехотворно заменяемого словом "россияне" (как еcли бы и здесь корневым не был "росс", т.е. все тот же "русский"), можно считать проявлением либо гомерического невежества, либо следствием вполне сознательно выбранной стратегии, где штамп "возрождение России" лишь камуфлирует истинные цели.
Несомненно, все граждане России, независимо от национальности, являются россиянами; но именно в этом (а не этническом смысле) не столь давно их всех называли русскими - в чем смысл замены? При этом, однако, народ РФ определяется как многонациональный; никаких запретов не существует на употребление этнонимов "татары", "чуваши", "башкиры" и т.д. - и даже существуют обозначенные ими субъекты Федерации, чем дальше, тем больше утверждающие себя именно как национальные государства в государстве. В этом контексте запрет, пока еще неформальный, этнонима "русские" с правовой точки зрения, разумеется, являет собою акт дискриминации. Если же добавить, что, будучи отнятым от заслуживающих признания явлений (литературы, искусства, неких исторических достижений), определение "русский" -"ое", "ие" и т.д. самым щедрым образом прилагается ко всем качествам и явлениям отрицательного ряда ("русское хамство", "русское пьянство" и, уж само собой, "русское рабство", не говоря об имманентном "русском империализме"), то смысл этих игр с "русскими" и "россиянами" оказывается более чем прозрачным.
Своеобразно выглядят и все более входящие в употребление (в рамках обсуждения вопроса: "А есть ли русские вообще?") антропологические изыскания, наиболее популярные как раз на страницах либеральной печати. Начинается исследование обычно с оригинального, как и тезис о лошадях и овсе, утверждения о неприоритетности крови для национального самоопределения, продолжается, однако, углубленными копаниями в генеалогии наиболее выдающихся русских, в итоге чего с торжеством демонстрируются следы арабской, немецкой, татарской и т.д. крови - так, стало быть, и кровь имеет значение? Иначе каков смысл этих генеалогических расследований? Впрочем, вопрос риторический, так как именно цель ясна: "научно" доказать, что русских нет - "все со всеми перемешались".
Эвристическая ценность этого трюизма на свой лад неисчерпаема, конечно, ибо практически любая нация есть полиэтнос, и с равными основаниями можно утверждать, что нет французов, немцев, испанцев... но тогда и татар, мордвы, якутов, а стало быть, окончательно лишены внятного обоснования государственные образования внутри РФ. Но, разумеется, так далеко никто не заходит, ибо и сам не вполне прилично пахнущий тезис о "смешении" нужен исключительно для того, чтобы:
- прокламировать несуществование русских, по сути, сдвинуть их в небытие как этнос-фантом, не имеющий ни прошлого, ни настоящего, ни, разумеется, будущего;
- как следствие, разорвать историческую связь между русскими и Россией; на страницах "Независимой газеты" уже звучало предложение международным организациям изменить написание самого имени "Россия" таким образом, чтобы в нем не звучал корень "Русь" - например, не "Russia", а "Rossija";
- эту политическую "экспроприацию" русских, т.е. отнятие у них даже на лингвистическом уровне их исторической государственности, сопроводить культурной, настойчиво заменяя везде слово "русский" на "российский" в вышеуказанном смысле их нетождественности; все настойчивее - в том числе и в СМИ - говорится не о "русской", а о "российской" литературе (и даже "русскоязычной"!), мотивируя это все тем же легендарным шотландским предком Лермонтова (правда, теперь явилась конкуренция в виде чуваша-шумера Лармантея) или матерью-турчанкой Жуковского. Кое-где на уровне детского сада уже зафиксирован чудовищный оборот "российский язык" (!).
Нация же, которая позволила отнять у себя язык и имя, прекращает существование, и, коль скоро щепетильный вопрос о "смешении" так усиленно навязывается русским, то придется и здесь расставить точки над "i". Они, эти точки, эскизно таковы: хотя русские, как и всякая нация - и даже всякий крупный этнос - есть полиэтнос, сама по себе их пресловутая "смешанность" вполне сознательно и безбожно мифологизируется, дабы подкрепить ad hoc, заранее и независимо от результатов каких-либо исследований сформулированный тезис.
Между тем убедительных научных оснований говорить о том, что смешанность русских на порядки превышает смешанность современных русскому этногенезу европейских народов - а именно последними и создано само понятие "нация" - нет, во всяком случае мнение это вполне оспоримо. Покойный А.Гливаковский, например, утверждает, что среди русских (даже вместе с украинцами и белорусами) насчитывается всего три-четыре антропологических типа, тогда как в Германии - около семи, что явно указывает на более интенсивное смешение в процессе этногенеза немецкого народа. Кроме того, русские - как этно-масса, значительно превосходящая угро-финские и тюркские народы (а именно с ними в основном и шло смешение), - никак не могли раствориться в них, а скорее должны были бы растворить их в себе. Однако хорошая, в целом, сохранность этих народов позволяет с основанием говорить, что, по крайней мере, столь же сохранны русские.
И это неудивительно, коль скоро хоть на шаг отойти от мифа и приблизиться к реальным фактам истории: традиционный уклад жизни, а именно его вплоть до начала ХХ века сохраняло большинство народов России, в том числе и основное русское сословие, крестьянство, исключает интенсивное смешение. Уже потому хотя бы, что и мальчики, и девочки с детства воспитываются для ведения своего, национального типа хозяйства, домоводства и т.д. Наконец, брак оформлялся конфессионально, что воздвигало суровые барьеры на пути смешения, и прежде всего в народной среде, основной носительнице национального стереотипа поведения, где непонятны были уже и двойные православно-католические венчания, случавшиеся в высшем свете. О браках же с некрещеными не было и речи.
Там же, где (с приходом русских казаков в Сибирь) браки с местными женщинами получили достаточно широкое распространение, последние принимали православие. И это, с учетом определяющей роли для русских "верхних", т.е. культурных уровней самоидентификации вообще и вероисповедания особенно, естественно и для окружающих, и для самих молодых жен, а уж тем более - детей, делало их частью русского сообщества.
Все это самоочевидные и давно известные факты русской истории, так же, как и то, что именно русские раньше других народов продвинулись по пути к надэтническому определению нации, положив его в основу и собственной идентичности. Сегодня, однако, их собственная широта грозит им роковыми последствиями. Цель же указанных изысканий двояка. Настаивая на метисации русских, они в самой грубой форме возвращают в русское сознание давно снятую (т.е. освоенную в высшем синтезе) ими этническую компоненту и взрывают всю структуру русской самоидентификации.
Следом же идет метекизация русских, ибо их некая будто бы вавилонская смешанность позволяет объявлять их иностранцами, чужеземцами ("не коренными", на современном политическом жаргоне) с вытекающими отсюда правовыми последствиями практически на любой части территории бывшей исторической России. Понятие "метеки" возникло в Древней Греции для обозначения чужеземцев, которые, оставаясь, в отличие от рабов, свободными, были политически бесправны и не смели владеть недвижимостью. (Как видим, вполне узнаваемо в нынешней политической практике стран Балтии, несмотря на эту экстравагантную практику, уже входящих в Европейское Сообщество.)
По сути дела, метекизация русских, осуществляемая под лозунгами демократизации России, не только при безразличии "мирового сообщества", но и при активном поощрении им подобной практики (патронаж над Балтией, Молдавией, теперь и Казахстаном говорит сам за себя) как средства борьбы с неискоренимыми "имперскими рефлексами" России знаменует начало сворачивания самой идеи демократии и прав к ее исходному древнегреческому пониманию как блага не для всех.
Сегодня такое утверждение еще может показаться парадоксальным, но лишь при "коротком зрении"; реально же то, что происходит ныне на постсоветском пространстве, с большой вероятностью моделирует черты процессов, которые в недалеком будущем в связи с угрозой перенаселенности земного шара, невозможностью обеспечить для всех жизненные блага без заметного понижения жизненного уровня в странах "семерки" и обострением проблем Север - Юг примут всепланетный характер.
3.
Россия же - не в первый раз в истории - в силу своей сейсмочувствительности и уязвимости оказалась зоной, где такие процессы развернулись с опережением. Разумеется, заявление В.Новодворской - публичное, в прессе - о том, что "апартеид, в сущности, нормальная вещь", также не может рассматриваться как проявление лишь личной эксцентричности: говорит один из спикеров демократического движения и говорит об апартеиде именно для русских. Но если сама Россия (я говорю о пространстве Российской империи - СССР) уже сегодня есть зона катастрофы, то в эпицентре этой зоны находятся русские, само положение которых в конце ХХ века заставляет говорить о вероятном и близком конце целой цивилизации, сравнимом с падением Рима и Византии.
Разумеется, в такой аналогии нет ничего оригинального, и она уже звучала в начале века. Достаточно вспомнить хотя бы предсказание О.Шпенглера о том, что для русских революция станет тем же, чем для Рима было нашествие варваров, и к началу ХХI века они уйдут из мировой истории, или "Душу Востока" В.Шубарта, не говоря уже о русских авторах. И звучала она не без оснований, т.к., строго говоря, крушение именно русской многонародной исторической государственности - Русского царства - произошло тогда, в 1917 году. Исторический шанс сохранить преемственность к нему нового, советского государства, предложенный сталинским планом автономизации, был уничтожен ленинским письмом в Политбюро от 26 сентября 1922 года. Согласно этому письму и был организован СССР как заново создаваемое (что обычно имеет место лишь при безоговорочной капитуляции) государство - союз государств, не только не правопреемственное по отношению к Российской империи, но утверждавшееся в радикальном противостоянии ей. Условно сохранявшийся остаток русской государственности в виде РСФСР был также изрыт национально-государственными автономиями, площадь которых в несколько раз превзошла численность нерусского населения России.
Но главное ущемление прав русских произошло в сфере политической власти, где отсутствие матрицы для российской компартии внутри монопольной властной структуры ВКП(б)-КПСС возымело самые роковые последствия для формирования русской политической элиты, даже вопрос о которой стал "табу" (что и подтвердило "ленинградское дело"). Собственно уже тогда, в зародыше, и появилась фигура умолчания, значение которой нисколько не умаляется преобладающей долей этнических русских в партийном и советском аппарате управления. Важна ведь не столько этничность сама по себе, сколько самоидентификация, а она в общесоюзной партийно-советской элите осуществлялась исключительно в мегаструктуре СССР - КПСС.
Отсюда - преобладание идеологической компоненты над национально-исторической и уж тем более этнической, неизбежно транслировавшееся в русские массы; отсюда же и преимущественная сосредоточенность нынешней патриотической оппозиции на восстановлении СССР.
Наконец, отсюда же и легкость, с какой была оседлана национальная тема бывшими секретарями республиканских компартий: для них даже в тесных рамках официальной идеологии существовала ниша "национального самоопределения вплоть до отделения", тогда как для русских предназначался III Интернационал, в огромной мере и принятый ими как своя судьба.
Однако запаздывание, а затем и крах мировой революции, наконец - и особенно - надвигающаяся война вновь сделали актуальной историческую Россию как глубинную основу самоидентификации главной массы русского населения страны. Война 1941-1945 гг. окончательно вернула русский "эгрегор", т.е. совокупность духовно-исторических символов, на его центральное место в жизни всего целого, так как советской, красной идеи оказалось явно недостаточно для того, чтобы мобилизовать необходимую для победы народную энергию.
После войны, с 1945 года, при отсутствии формального юридического правопреемства СССР к дореволюционной России (которое не допускалось идеологией) реальность его никем - ни внутри, ни вне страны - не ставилась под сомнение.
1985 год знаменовал начало нового этапа, так как декларированное возвращение к т.н. "ленинским принципам национальной политики" выпустило на волю с такими жертвами обузданных демонов суверенизации и разорвало стыки СССР с исторической Россией. Новое же, по сравнению с 1917-1922 гг., здесь состояло в том, что число субъектов такой суверенизации резко возросло, а сами они определялись теперь не столько как народы, сколько именно как созданные декретами и решениями партийно-советской власти национально-государственные образования. Такая самолегитимация, непринужденно сочетаясь с программным антикоммунизмом национально-демократических движений союзных республик СССР, могла считаться одним из первых шедевров того жанра политического сюрреализма, которому предстояло столь блестящее будущее. Достижениями жанра можно считать уход Литвы и Молдавии, в порядке "ликвидации последствий пакта Молотова - Риббентропа", с территориями, полученными исключительно и только в ряду этих самых "последствий", - что разрушало внутреннюю логику послевоенного мира и самые принципы Хельсинкского процесса, абсурдизируя его. Разумеется, это не должно было допускаться, для чего имелись безупречные правовые основания; но тем более не следовало допускать выборочной реализации права на самоопределение.
Строго говоря, войны в Приднестровье, Абхазии, Южной Осетии, реальная тенденция к превращению большей части вновь созданных государств в двухобщинные (в Латвии и Эстонии - с тенденцией закрепления двухобщинности в системе апартеида), массовый исход русских и русскоязычных из Средней Азии говорят о том, что наций, то есть самосознающих себя как целое исторических общностей, на этих территориях и не было. Таковой была общесоюзная нация - наследница дореволюционной общероссийской. С ее распадом произошло самоопределение не наций, а отдельных этнических групп (кое-где, однако, как в Чечне, Таджикистане и Казахстане, уже также тяготеющих к распаду по классической трайбалистской схеме) - причем за счет нарушения того же права для других. Нарушались и права народов, когда-то самостоятельно, без опосредования нынешним титульным этносом вошедших в Россию (таковы абхазы, осетины), имеющих с ней свои собственные договоры и теперь подтверждающих свое стремление к союзу с ней.
Отказывая им в этом, принципиально настаивая на их дальнейшем пребывании в составе союзных советских республик, РФ тем самым подчеркивает свою непреемственность именно к России до 1917 года. Абсурден случай Приднестровья, исторически никогда не входившего ни в состав Молдавского княжества, ни тем более в Румынию, в составе же СССР оказавшегося в 1940 году, именно вследствие пакта Молотова - Риббентропа, по итогам которого и была создана сама Молдавская республика. Юридически история создания Приднестровья безупречна и представляет собой почти классический образец построения государства снизу, вследствие демократического волеизъявления населения территории. Пример Крыма можно считать хрестоматийным по отсутствию исторической легитимности нынешнего статуса; и вряд ли кто-нибудь всерьез ожидает, что Нагорный Карабах вернется в состав Азербайджана. Все это уже сами по себе выразительные примеры той энтропии права и эскалации деструктивно-регрессивных процессов, которые воцарились на постсоветском пространстве.
4
Однако все это лишь присказка, а настоящую "сказку" являет тот вид, который с распадом СССР и неспособностью (или нежеланием) руководства РФ определиться в своем отношении к "этому народу", равно как и со своей преемственностью к исторической России, приобрела проблема русских. Сегодня они стали не только разгосударствленным, но и расчлененным народом; и эта расчлененность, уже закрепленная на международном уровне в том, что было территорией СССР, сегодня становится фактом и на территории РФ. Конец Советов, восстановление таких форм местной власти, как, например, хуралы, наглядно иллюстрирует это: сегодня русские, проживающие в Бурятии или на Алтае, уже находятся в инонациональной политической традиции, должны подчиняться ей, действовать по ее нормам и правилам. Даже де-юре они уже проживают в пострусской России, точнее же - вообще не в России, ибо никакой другой России, которая развернулась как историческая проекция Руси, нет и быть не может. Де-факто они это также либо уже ощущают, либо ощутят в самом недалеком будущем. И, строго говоря, нельзя исключать, что в один прекрасный день они увидят себя подданными местного хана или мурзы - разумеется, я употребляю эти понятия не в уничижительном смысле, но для обозначения объективных политических реальностей: в Казахстане идея ханства уже носится в воздухе.
Собственно, проект ЕАС (Евразийского союза) заключается в замене на пространстве Северной Евразии России как главного действующего лица и организатора этого пространства Евразией регионов под эгидой вполне экзотичных властей. На протяжении какого-то времени русские, резко пониженные в своем и политическом, и социальном статусе, и в уровне своего культурного развития (факты, подтверждающие реальность такой тенденции, уже сегодня изобилуют) будут играть роль цемента или глины - словом, грубой материи, скрепляющей соты ЕАС между собою. Ведь уже сегодня они фактически превращены в трансплантант, куски тканей, грубо вырезанные из общенационального русского тела для производства из них других наций. Однако других наций, как уже сказано выше, на этой основе не получится; недолговечны окажутся и скрепляющие свойства "русской глины" в ее нынешнем виде, так как прогрессирующее разрушение идентичности русских неизбежно будет сопровождаться утратой и тех их качеств, на которые цинично делается ставка даже сегодня, - жертвенности и соборности.
Фундаментальным пороком проекта ЕАС является неукротимое желание совместить несовместимое: согласие русских на новую жертву с четко обозначенным для них местом - в самом низу всей химерически-государственной пирамиды, "у параши", как с достойной уважения откровенностью однажды высказалась Новодворская. Но тот, кто согласен лежать у параши, по определению не годится на роль искупительной жертвы - для той нужен человеческий материал высшего сорта. Если русские все-таки окажутся способны на бунт, на ирреденту - о да, тогда их жертва вновь станет драгоценной, скрепляющей мощное целое; но вряд ли в таком случае это целое будет именоваться ЕАС.
Следующим этапом станет поэтому распад самой Евразии как особого, уникального симфонического и диалогического способа сосуществования народов и цивилизаций. Такой Евразией и была Россия с русской несущей осью; эти симфонизм и диалогичность сложились и могли существовать только в поле русской цивилизационной парадигмы. С ее распадом возникает нечто совсем иное, что мы и видим сегодня в бывших союзных республиках. Никакой другой "Евразии" нет, а есть Европа и Азия, приступающие к переделу русского наследства. Разумеется, лидерами здесь окажутся не евразийские "ханы", даже и калибра Назарбаева; играют другие величины.
Естественный рубеж обозначен Уралом, и уже сегодня в ряде мест Приморья и Южной Сибири численность русского и китайского населения сравнялась. Очевидно, свое слово захочет сказать и Япония. Не останутся в стороне и США, делающие заявку на Арктику. Что до европейской части, то вряд ли можно сомневаться в доминации Германии, хотя и здесь, как говорится, "возможны варианты", особенно с учетом "туранского" фактора.
Вряд ли также подобный передел состоится без мировых катаклизмов, первой жертвой которых падут разномастные метеки; и напрасно те, кто ныне тешит себя статусом "коренных", полагают, что и впрямь будет допущен в элиту, население высокоразвитых стран - единственное полноправное сословие планеты.
Стремительно развивающаяся демографическая катастрофа русских, среди многочисленных причин которой, на мой взгляд, присутствуют и глубинно-психологические (стрессовый ответ на историческое поражение), делает подобный сценарий высоко вероятным. Если тенденцию не удастся переломить, то, по экспертным оценкам, численность русских к началу XXII века не превысит 23-25 млн человек, то есть они уйдут из разряда крупных народов мира. И этой ли горстке удержать гигантское пространство, теряющее идентичность, имя и превращающееся в "ничейный мир", подобный "Индиям" эпохи великих географических открытий? Ну, а "конец истории", провозглашенный Фукуямой, приобретает в этом случае парадоксальный вид: не универсальное распространение ценностей либерально-демократической эпохи, как утверждает профессор, но, напротив, регрессия мировой ситуации к исходной древнегреческой модели - демократии как блага не для всех. Следующим шагом, вполне возможно, станет обращение технотронно-финансовой цивилизации к теории элит, несомненно, гораздо более адекватной ее внутренней природе и той жесткости, с какой она производит разделение человечества на лидеров и аутсайдеров.
Ксения Мяло
Изгнанная нация
Русские как иноземцы
1
В жизни государств, образовавшихся на территории бывшей Российской империи - СССР, и даже в сложившемся вокруг них "протоколе" (в дипломатическом языке, в приемах) резко заявляет о себе особенность, которую вряд ли не замечает любой внимательный и честный наблюдатель и которая, тем не менее, становится предметом все более упорного умолчания. Умолчания столь красноречивого, что оно уже само по себе оглашает то, что хотели бы оставить незамеченным, - как в апофатическом богословии повторяющееся отрицание все более явственно обозначает грандиозность обозначаемого через "не то" и "не это"... Она, эта особенность, такова: практически все республики бывшего СССР - а ныне уже и бывшие автономии внутри РСФСР-РФ - определяют себя и определяются внешними партнерами как национальные государства титульной (т.е. той, чье имя вынесено в название) народности.
Такое определение происходит независимо ни от исторической легитимности самой этой государственности (за немногими исключениями корни ее не уходят глубже советского периода, а, стало быть, все юридические акты производны от идеологем и властных структур ВКП(б) - КПСС), ни от доли самой этой народности в общем составе населения новообразованных государств. Один их самых выразительных примеров - Казахстан, при 39% казахов объявленный, по Конституции, государством самоопределившейся казахской нации. Еще выразительнее процессы, развивающиеся в РФ, где, по данным 1979 года, доля русских превосходила долю "титульной нации" в 9 из 16 республик и во всех 5 АО и где, однако, совершенно очевидна тенденция к монопольному овладению властью автохтонными этнополитическими элитами.
Напротив, Россия как таковая (и, по сути дела, она одна) определяется не просто как многонациональная страна, но как такая многонациональная страна, где практически недопустимым считается едва ли не простое упоминание о народе, составляющем более 80% населения, создавшем ее и давшем ей свое имя. Наиболее красноречиво это иллюстрирует ситуация вокруг Чечни. Чечня, однако, лишь лидер процесса, формирующий модель, черты которой внятно прорисовываются и в ряде других внутрироссийских государств, в частности, в Адыгее и Якутии, где уже возникают русские общины, подобные общинам русского зарубежья, т.е. русские переходят в состояние диаспоры.
Замечательным выражением этого юридического каламбура можно считать выступление Г.Бурбулиса. Не без некой угрозы в адрес подразумеваемых и легко расшифровываемых оппонентов президент фонда "Стратегия" заявил: "Мы не позволим" эксплуатировать тот факт, что русские, составляющие около 85% населения, "сегодня" (замечательно это "сегодня") не имеют "выраженной государственности". Но государство, в котором абсолютное большинство населения не имеет государственности, можно считать построенным на ложных основаниях.
Иными словами, не только унаследованная нынешним руководством РФ, но и карикатурно усиленная тенденция к приоритету идеологии над правом привела к тому, что естественный факт многонациональности России стал основанием для разгосударствления, разрушения идентичности и правовой дискриминации ее государствообразующего этноса.
Менее всего я склонна "устрашить" этой картиной Запад, как то предполагает г. Павловский: отношение Запада к России давно сложилось и представляет собою время от времени поновляемый, но по сути неизменный и очень древний миф, в котором "цивилизация" (Запад) борется с "варварством" (Востоком - Россией). (Генезис и история этого мифа подробно рассмотрены мною в статье "Хождение к варварам, или вечное путешествие маркиза де Кюстина" - "Россия ХХI", 1994, N 3-4). В неспособности выйти за пределы этого мифа - болезненная ограниченность самой западной цивилизации. Вот почему смешны любые попытки России Западу понравиться (за это он ее презирает, и поделом), разжалобить (опыт одного лишь ХХ века достаточно убедил нас, что русская кровь и русские жертвы интересуют Запад лишь тогда, когда могут принести ему политические дивиденды). А что до "устрашить..." Из вышесказанного следует, что Запад был бы счастлив, если бы Россия могла исчезнуть, не сотрясая мир; и он интенсивно работает над поиском методов подобной эвтаназии. В его глазах Россия давно приговорена как не имеющая права быть; но, разумеется, имманентный западной цивилизационной парадигме прагматизм на десятилетия и даже на века позволял ему считаться с фактом существования России и наличия у нее собственных интересов - когда она бывала достаточно сильна, чтобы эти интересы заявлять и отстаивать. Вот и все о Западе, фундаментальные позиции которого в отношении России столь же просты, сколь и жестоковыйны.
Нет, я не обращаюсь к Западу. Но еще питаю иллюзии, что нас, живущих здесь, наши жизнь и смерть могут интересовать несколько больше... и под другим углом зрения.
2
История неопровержимо свидетельствует, что с ослаблением основного государственного этноса неизбежно рушится и само государство, а затем происходит ассимиляция или исчезновение самого народа. А потому сочетание лозунгов "возрождения России" с прогрессирующим разгосударствлением русских и даже вытеснением самого понятия "русские", смехотворно заменяемого словом "россияне" (как еcли бы и здесь корневым не был "росс", т.е. все тот же "русский"), можно считать проявлением либо гомерического невежества, либо следствием вполне сознательно выбранной стратегии, где штамп "возрождение России" лишь камуфлирует истинные цели.
Несомненно, все граждане России, независимо от национальности, являются россиянами; но именно в этом (а не этническом смысле) не столь давно их всех называли русскими - в чем смысл замены? При этом, однако, народ РФ определяется как многонациональный; никаких запретов не существует на употребление этнонимов "татары", "чуваши", "башкиры" и т.д. - и даже существуют обозначенные ими субъекты Федерации, чем дальше, тем больше утверждающие себя именно как национальные государства в государстве. В этом контексте запрет, пока еще неформальный, этнонима "русские" с правовой точки зрения, разумеется, являет собою акт дискриминации. Если же добавить, что, будучи отнятым от заслуживающих признания явлений (литературы, искусства, неких исторических достижений), определение "русский" -"ое", "ие" и т.д. самым щедрым образом прилагается ко всем качествам и явлениям отрицательного ряда ("русское хамство", "русское пьянство" и, уж само собой, "русское рабство", не говоря об имманентном "русском империализме"), то смысл этих игр с "русскими" и "россиянами" оказывается более чем прозрачным.
Своеобразно выглядят и все более входящие в употребление (в рамках обсуждения вопроса: "А есть ли русские вообще?") антропологические изыскания, наиболее популярные как раз на страницах либеральной печати. Начинается исследование обычно с оригинального, как и тезис о лошадях и овсе, утверждения о неприоритетности крови для национального самоопределения, продолжается, однако, углубленными копаниями в генеалогии наиболее выдающихся русских, в итоге чего с торжеством демонстрируются следы арабской, немецкой, татарской и т.д. крови - так, стало быть, и кровь имеет значение? Иначе каков смысл этих генеалогических расследований? Впрочем, вопрос риторический, так как именно цель ясна: "научно" доказать, что русских нет - "все со всеми перемешались".
Эвристическая ценность этого трюизма на свой лад неисчерпаема, конечно, ибо практически любая нация есть полиэтнос, и с равными основаниями можно утверждать, что нет французов, немцев, испанцев... но тогда и татар, мордвы, якутов, а стало быть, окончательно лишены внятного обоснования государственные образования внутри РФ. Но, разумеется, так далеко никто не заходит, ибо и сам не вполне прилично пахнущий тезис о "смешении" нужен исключительно для того, чтобы:
- прокламировать несуществование русских, по сути, сдвинуть их в небытие как этнос-фантом, не имеющий ни прошлого, ни настоящего, ни, разумеется, будущего;
- как следствие, разорвать историческую связь между русскими и Россией; на страницах "Независимой газеты" уже звучало предложение международным организациям изменить написание самого имени "Россия" таким образом, чтобы в нем не звучал корень "Русь" - например, не "Russia", а "Rossija";
- эту политическую "экспроприацию" русских, т.е. отнятие у них даже на лингвистическом уровне их исторической государственности, сопроводить культурной, настойчиво заменяя везде слово "русский" на "российский" в вышеуказанном смысле их нетождественности; все настойчивее - в том числе и в СМИ - говорится не о "русской", а о "российской" литературе (и даже "русскоязычной"!), мотивируя это все тем же легендарным шотландским предком Лермонтова (правда, теперь явилась конкуренция в виде чуваша-шумера Лармантея) или матерью-турчанкой Жуковского. Кое-где на уровне детского сада уже зафиксирован чудовищный оборот "российский язык" (!).
Нация же, которая позволила отнять у себя язык и имя, прекращает существование, и, коль скоро щепетильный вопрос о "смешении" так усиленно навязывается русским, то придется и здесь расставить точки над "i". Они, эти точки, эскизно таковы: хотя русские, как и всякая нация - и даже всякий крупный этнос - есть полиэтнос, сама по себе их пресловутая "смешанность" вполне сознательно и безбожно мифологизируется, дабы подкрепить ad hoc, заранее и независимо от результатов каких-либо исследований сформулированный тезис.
Между тем убедительных научных оснований говорить о том, что смешанность русских на порядки превышает смешанность современных русскому этногенезу европейских народов - а именно последними и создано само понятие "нация" - нет, во всяком случае мнение это вполне оспоримо. Покойный А.Гливаковский, например, утверждает, что среди русских (даже вместе с украинцами и белорусами) насчитывается всего три-четыре антропологических типа, тогда как в Германии - около семи, что явно указывает на более интенсивное смешение в процессе этногенеза немецкого народа. Кроме того, русские - как этно-масса, значительно превосходящая угро-финские и тюркские народы (а именно с ними в основном и шло смешение), - никак не могли раствориться в них, а скорее должны были бы растворить их в себе. Однако хорошая, в целом, сохранность этих народов позволяет с основанием говорить, что, по крайней мере, столь же сохранны русские.
И это неудивительно, коль скоро хоть на шаг отойти от мифа и приблизиться к реальным фактам истории: традиционный уклад жизни, а именно его вплоть до начала ХХ века сохраняло большинство народов России, в том числе и основное русское сословие, крестьянство, исключает интенсивное смешение. Уже потому хотя бы, что и мальчики, и девочки с детства воспитываются для ведения своего, национального типа хозяйства, домоводства и т.д. Наконец, брак оформлялся конфессионально, что воздвигало суровые барьеры на пути смешения, и прежде всего в народной среде, основной носительнице национального стереотипа поведения, где непонятны были уже и двойные православно-католические венчания, случавшиеся в высшем свете. О браках же с некрещеными не было и речи.
Там же, где (с приходом русских казаков в Сибирь) браки с местными женщинами получили достаточно широкое распространение, последние принимали православие. И это, с учетом определяющей роли для русских "верхних", т.е. культурных уровней самоидентификации вообще и вероисповедания особенно, естественно и для окружающих, и для самих молодых жен, а уж тем более - детей, делало их частью русского сообщества.
Все это самоочевидные и давно известные факты русской истории, так же, как и то, что именно русские раньше других народов продвинулись по пути к надэтническому определению нации, положив его в основу и собственной идентичности. Сегодня, однако, их собственная широта грозит им роковыми последствиями. Цель же указанных изысканий двояка. Настаивая на метисации русских, они в самой грубой форме возвращают в русское сознание давно снятую (т.е. освоенную в высшем синтезе) ими этническую компоненту и взрывают всю структуру русской самоидентификации.
Следом же идет метекизация русских, ибо их некая будто бы вавилонская смешанность позволяет объявлять их иностранцами, чужеземцами ("не коренными", на современном политическом жаргоне) с вытекающими отсюда правовыми последствиями практически на любой части территории бывшей исторической России. Понятие "метеки" возникло в Древней Греции для обозначения чужеземцев, которые, оставаясь, в отличие от рабов, свободными, были политически бесправны и не смели владеть недвижимостью. (Как видим, вполне узнаваемо в нынешней политической практике стран Балтии, несмотря на эту экстравагантную практику, уже входящих в Европейское Сообщество.)
По сути дела, метекизация русских, осуществляемая под лозунгами демократизации России, не только при безразличии "мирового сообщества", но и при активном поощрении им подобной практики (патронаж над Балтией, Молдавией, теперь и Казахстаном говорит сам за себя) как средства борьбы с неискоренимыми "имперскими рефлексами" России знаменует начало сворачивания самой идеи демократии и прав к ее исходному древнегреческому пониманию как блага не для всех.
Сегодня такое утверждение еще может показаться парадоксальным, но лишь при "коротком зрении"; реально же то, что происходит ныне на постсоветском пространстве, с большой вероятностью моделирует черты процессов, которые в недалеком будущем в связи с угрозой перенаселенности земного шара, невозможностью обеспечить для всех жизненные блага без заметного понижения жизненного уровня в странах "семерки" и обострением проблем Север - Юг примут всепланетный характер.
3.
Россия же - не в первый раз в истории - в силу своей сейсмочувствительности и уязвимости оказалась зоной, где такие процессы развернулись с опережением. Разумеется, заявление В.Новодворской - публичное, в прессе - о том, что "апартеид, в сущности, нормальная вещь", также не может рассматриваться как проявление лишь личной эксцентричности: говорит один из спикеров демократического движения и говорит об апартеиде именно для русских. Но если сама Россия (я говорю о пространстве Российской империи - СССР) уже сегодня есть зона катастрофы, то в эпицентре этой зоны находятся русские, само положение которых в конце ХХ века заставляет говорить о вероятном и близком конце целой цивилизации, сравнимом с падением Рима и Византии.
Разумеется, в такой аналогии нет ничего оригинального, и она уже звучала в начале века. Достаточно вспомнить хотя бы предсказание О.Шпенглера о том, что для русских революция станет тем же, чем для Рима было нашествие варваров, и к началу ХХI века они уйдут из мировой истории, или "Душу Востока" В.Шубарта, не говоря уже о русских авторах. И звучала она не без оснований, т.к., строго говоря, крушение именно русской многонародной исторической государственности - Русского царства - произошло тогда, в 1917 году. Исторический шанс сохранить преемственность к нему нового, советского государства, предложенный сталинским планом автономизации, был уничтожен ленинским письмом в Политбюро от 26 сентября 1922 года. Согласно этому письму и был организован СССР как заново создаваемое (что обычно имеет место лишь при безоговорочной капитуляции) государство - союз государств, не только не правопреемственное по отношению к Российской империи, но утверждавшееся в радикальном противостоянии ей. Условно сохранявшийся остаток русской государственности в виде РСФСР был также изрыт национально-государственными автономиями, площадь которых в несколько раз превзошла численность нерусского населения России.
Но главное ущемление прав русских произошло в сфере политической власти, где отсутствие матрицы для российской компартии внутри монопольной властной структуры ВКП(б)-КПСС возымело самые роковые последствия для формирования русской политической элиты, даже вопрос о которой стал "табу" (что и подтвердило "ленинградское дело"). Собственно уже тогда, в зародыше, и появилась фигура умолчания, значение которой нисколько не умаляется преобладающей долей этнических русских в партийном и советском аппарате управления. Важна ведь не столько этничность сама по себе, сколько самоидентификация, а она в общесоюзной партийно-советской элите осуществлялась исключительно в мегаструктуре СССР - КПСС.
Отсюда - преобладание идеологической компоненты над национально-исторической и уж тем более этнической, неизбежно транслировавшееся в русские массы; отсюда же и преимущественная сосредоточенность нынешней патриотической оппозиции на восстановлении СССР.
Наконец, отсюда же и легкость, с какой была оседлана национальная тема бывшими секретарями республиканских компартий: для них даже в тесных рамках официальной идеологии существовала ниша "национального самоопределения вплоть до отделения", тогда как для русских предназначался III Интернационал, в огромной мере и принятый ими как своя судьба.
Однако запаздывание, а затем и крах мировой революции, наконец - и особенно - надвигающаяся война вновь сделали актуальной историческую Россию как глубинную основу самоидентификации главной массы русского населения страны. Война 1941-1945 гг. окончательно вернула русский "эгрегор", т.е. совокупность духовно-исторических символов, на его центральное место в жизни всего целого, так как советской, красной идеи оказалось явно недостаточно для того, чтобы мобилизовать необходимую для победы народную энергию.
После войны, с 1945 года, при отсутствии формального юридического правопреемства СССР к дореволюционной России (которое не допускалось идеологией) реальность его никем - ни внутри, ни вне страны - не ставилась под сомнение.
1985 год знаменовал начало нового этапа, так как декларированное возвращение к т.н. "ленинским принципам национальной политики" выпустило на волю с такими жертвами обузданных демонов суверенизации и разорвало стыки СССР с исторической Россией. Новое же, по сравнению с 1917-1922 гг., здесь состояло в том, что число субъектов такой суверенизации резко возросло, а сами они определялись теперь не столько как народы, сколько именно как созданные декретами и решениями партийно-советской власти национально-государственные образования. Такая самолегитимация, непринужденно сочетаясь с программным антикоммунизмом национально-демократических движений союзных республик СССР, могла считаться одним из первых шедевров того жанра политического сюрреализма, которому предстояло столь блестящее будущее. Достижениями жанра можно считать уход Литвы и Молдавии, в порядке "ликвидации последствий пакта Молотова - Риббентропа", с территориями, полученными исключительно и только в ряду этих самых "последствий", - что разрушало внутреннюю логику послевоенного мира и самые принципы Хельсинкского процесса, абсурдизируя его. Разумеется, это не должно было допускаться, для чего имелись безупречные правовые основания; но тем более не следовало допускать выборочной реализации права на самоопределение.
Строго говоря, войны в Приднестровье, Абхазии, Южной Осетии, реальная тенденция к превращению большей части вновь созданных государств в двухобщинные (в Латвии и Эстонии - с тенденцией закрепления двухобщинности в системе апартеида), массовый исход русских и русскоязычных из Средней Азии говорят о том, что наций, то есть самосознающих себя как целое исторических общностей, на этих территориях и не было. Таковой была общесоюзная нация - наследница дореволюционной общероссийской. С ее распадом произошло самоопределение не наций, а отдельных этнических групп (кое-где, однако, как в Чечне, Таджикистане и Казахстане, уже также тяготеющих к распаду по классической трайбалистской схеме) - причем за счет нарушения того же права для других. Нарушались и права народов, когда-то самостоятельно, без опосредования нынешним титульным этносом вошедших в Россию (таковы абхазы, осетины), имеющих с ней свои собственные договоры и теперь подтверждающих свое стремление к союзу с ней.
Отказывая им в этом, принципиально настаивая на их дальнейшем пребывании в составе союзных советских республик, РФ тем самым подчеркивает свою непреемственность именно к России до 1917 года. Абсурден случай Приднестровья, исторически никогда не входившего ни в состав Молдавского княжества, ни тем более в Румынию, в составе же СССР оказавшегося в 1940 году, именно вследствие пакта Молотова - Риббентропа, по итогам которого и была создана сама Молдавская республика. Юридически история создания Приднестровья безупречна и представляет собой почти классический образец построения государства снизу, вследствие демократического волеизъявления населения территории. Пример Крыма можно считать хрестоматийным по отсутствию исторической легитимности нынешнего статуса; и вряд ли кто-нибудь всерьез ожидает, что Нагорный Карабах вернется в состав Азербайджана. Все это уже сами по себе выразительные примеры той энтропии права и эскалации деструктивно-регрессивных процессов, которые воцарились на постсоветском пространстве.
4
Однако все это лишь присказка, а настоящую "сказку" являет тот вид, который с распадом СССР и неспособностью (или нежеланием) руководства РФ определиться в своем отношении к "этому народу", равно как и со своей преемственностью к исторической России, приобрела проблема русских. Сегодня они стали не только разгосударствленным, но и расчлененным народом; и эта расчлененность, уже закрепленная на международном уровне в том, что было территорией СССР, сегодня становится фактом и на территории РФ. Конец Советов, восстановление таких форм местной власти, как, например, хуралы, наглядно иллюстрирует это: сегодня русские, проживающие в Бурятии или на Алтае, уже находятся в инонациональной политической традиции, должны подчиняться ей, действовать по ее нормам и правилам. Даже де-юре они уже проживают в пострусской России, точнее же - вообще не в России, ибо никакой другой России, которая развернулась как историческая проекция Руси, нет и быть не может. Де-факто они это также либо уже ощущают, либо ощутят в самом недалеком будущем. И, строго говоря, нельзя исключать, что в один прекрасный день они увидят себя подданными местного хана или мурзы - разумеется, я употребляю эти понятия не в уничижительном смысле, но для обозначения объективных политических реальностей: в Казахстане идея ханства уже носится в воздухе.
Собственно, проект ЕАС (Евразийского союза) заключается в замене на пространстве Северной Евразии России как главного действующего лица и организатора этого пространства Евразией регионов под эгидой вполне экзотичных властей. На протяжении какого-то времени русские, резко пониженные в своем и политическом, и социальном статусе, и в уровне своего культурного развития (факты, подтверждающие реальность такой тенденции, уже сегодня изобилуют) будут играть роль цемента или глины - словом, грубой материи, скрепляющей соты ЕАС между собою. Ведь уже сегодня они фактически превращены в трансплантант, куски тканей, грубо вырезанные из общенационального русского тела для производства из них других наций. Однако других наций, как уже сказано выше, на этой основе не получится; недолговечны окажутся и скрепляющие свойства "русской глины" в ее нынешнем виде, так как прогрессирующее разрушение идентичности русских неизбежно будет сопровождаться утратой и тех их качеств, на которые цинично делается ставка даже сегодня, - жертвенности и соборности.
Фундаментальным пороком проекта ЕАС является неукротимое желание совместить несовместимое: согласие русских на новую жертву с четко обозначенным для них местом - в самом низу всей химерически-государственной пирамиды, "у параши", как с достойной уважения откровенностью однажды высказалась Новодворская. Но тот, кто согласен лежать у параши, по определению не годится на роль искупительной жертвы - для той нужен человеческий материал высшего сорта. Если русские все-таки окажутся способны на бунт, на ирреденту - о да, тогда их жертва вновь станет драгоценной, скрепляющей мощное целое; но вряд ли в таком случае это целое будет именоваться ЕАС.
Следующим этапом станет поэтому распад самой Евразии как особого, уникального симфонического и диалогического способа сосуществования народов и цивилизаций. Такой Евразией и была Россия с русской несущей осью; эти симфонизм и диалогичность сложились и могли существовать только в поле русской цивилизационной парадигмы. С ее распадом возникает нечто совсем иное, что мы и видим сегодня в бывших союзных республиках. Никакой другой "Евразии" нет, а есть Европа и Азия, приступающие к переделу русского наследства. Разумеется, лидерами здесь окажутся не евразийские "ханы", даже и калибра Назарбаева; играют другие величины.
Естественный рубеж обозначен Уралом, и уже сегодня в ряде мест Приморья и Южной Сибири численность русского и китайского населения сравнялась. Очевидно, свое слово захочет сказать и Япония. Не останутся в стороне и США, делающие заявку на Арктику. Что до европейской части, то вряд ли можно сомневаться в доминации Германии, хотя и здесь, как говорится, "возможны варианты", особенно с учетом "туранского" фактора.
Вряд ли также подобный передел состоится без мировых катаклизмов, первой жертвой которых падут разномастные метеки; и напрасно те, кто ныне тешит себя статусом "коренных", полагают, что и впрямь будет допущен в элиту, население высокоразвитых стран - единственное полноправное сословие планеты.
Стремительно развивающаяся демографическая катастрофа русских, среди многочисленных причин которой, на мой взгляд, присутствуют и глубинно-психологические (стрессовый ответ на историческое поражение), делает подобный сценарий высоко вероятным. Если тенденцию не удастся переломить, то, по экспертным оценкам, численность русских к началу XXII века не превысит 23-25 млн человек, то есть они уйдут из разряда крупных народов мира. И этой ли горстке удержать гигантское пространство, теряющее идентичность, имя и превращающееся в "ничейный мир", подобный "Индиям" эпохи великих географических открытий? Ну, а "конец истории", провозглашенный Фукуямой, приобретает в этом случае парадоксальный вид: не универсальное распространение ценностей либерально-демократической эпохи, как утверждает профессор, но, напротив, регрессия мировой ситуации к исходной древнегреческой модели - демократии как блага не для всех. Следующим шагом, вполне возможно, станет обращение технотронно-финансовой цивилизации к теории элит, несомненно, гораздо более адекватной ее внутренней природе и той жесткости, с какой она производит разделение человечества на лидеров и аутсайдеров.