Рецензия на книгу Бруэ и ее сравнение с Дойчером, от Э.Манделя (и частичный перевод)
Коротко:
1. Бруэ более академичен и научен, дает ссылки. Дойчер больше беллетрист
2. Третья часть Дойчера "overly polemical", у Бруэ этого нет
3. У Бруэ уделяется внимание и другим революционерам, помимо Троцкого
Э.Мандель "Понимая Троцкого" (1989) (рецензия на книгу Бруэ и ее сравнение с Дойчером) (оригинал)
[фрагменты] [исправленный машинный перевод, сверенный с оригиналом]
До сих пор, трилогия Айзека Дойчера о пророке была основной работой о жизни Льва Троцкого. Теперь она обогнана мастерской книгой Пьера Бруэ [Pierre Broué] (Париж, 1988), пишет Эрнест Мандель, в расширенном обзоре [этой книги]
I.
Непогрешимость не существует в этом мире. Троцкий ошибался больше, чем один раз в своем анализе и особенно в политических решениях, как и Ленин, Роза Люксембург, Маркс и Энгельс перед ним. Были скважины в его броне - как у всех мужчин и женщин. Но его по-прежнему золотая броня вдохновляет и вызывает наше восхищение. Она будет продолжать делать это для последующих поколений активистов, интеллектуалов и простых читателей. Этот великий революционер выходит из страниц биографии Бруэ в качестве чрезвычайно привлекательной, человеческой личности - гораздо больше [человеческой], чем в легендах как его врагов так и его безусловных поклонников. Он вовсе не был авторитарным, высокомерным солдафонским лидером, как изображено его другом Луначарским, хотя он был человек полностью поглощенный своими, следующими один за другим, политическими/организационными проектами. Троцкий был очень чувствителен, часто склонен к компромиссу, и его сдержаная манера прятала потенциал для выражения глубокой привязанности. Его умение общаться с огромными толпами достиго высот, редко имевших равных в этом столетии. Но он также знал, как завоевать и удержать долгосрочные индивидуальные дружбу и привязанность, самый известный пример Христиан Раковский.
Как и все классические марксистские мыслители, его интересы не были ограничены политикой и экономикой, но были универсальными. Он был увлечен литературой, философией, историей, естественным науками, военной теорией, технологией, психологией и живописью. Одно из любимых латинских изречений Маркса "Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо", конечно, применимо к Троцкому. Одним из неочевидных достоинств книги Broué является выявление глубокой человечности Троцкого, донесенное до читателя.
II.
Троцкий был слабее как тактик и политик, чем Ленин, прирожденный лидер. Ленин был лучше при составлении вокруг него широких команд, способных сотрудников, сохраняя их конкретный вклад, но интегрируя их во все более эффективный коллектив. Это была одной из основных причин громкого успеха Владимира Ильича в строительстве большевистской партии. С другой стороны, Троцкий был самым смелым революционным теоретическим мыслителем и стратегом, произведенным рабочим движением в ХХ веке. Даже сегодня [читатель] ослеплен глубиной анализа в "итогах и перспективах", написанных в 1906 году. Вся история нашего века суммирована в данном анализе.
Один среди марксистов, Троцкий предвидел, что в империалистически-предопределенных рамках неравномерного и комбинированного развития, пролетариат поведет первую социалистическую революцию к победе (мы могли бы сказать сегодня, первые социалистические революции) не в самых развитых промышленных странах, где он был уже гегемоном численно и культурно сильнее, чем в других местах, но в относительно менее развитой стране, в России, где он был политически наиболее передовым, и где соотношение социально-политических сил было в большей степени в его пользу, в частности, из-за слабости и дряхлости правящего класса.
Эта победа должна была разблокировать процесс международной революции, которая позволит устранить субъективную слабость рабочего движения в наиболее развитых промышленных странах. Если этого не произошло, то затем, удерживание пролетарской власти в России станет практически невозможным. Мы можем видеть, что весь успех и трагедия революции на протяжении последних 70 лет, таким образом, предвиделись.
Однако потеря прямой власти пролетариатом России после поражения первой волны мировой революции не приняло форму капиталистической реставрации, но [приняло форму] узурпации власти со стороны бюрократии. Троцкий не прогнозировал такой вариант в 1906 году. Это преследует его уже в 1922 году, как и Ленина в тот же период. Вот почему идея «термидора» доминировала мысль и действия Троцкого в течение 15 лет, если не [дольше], до его убийства по сталинским агентом. (Использование термина "термидор" относится к французской революции 1789 года, означая месяц нового французского календаря, в котором революционные якобинцы во главе с Робеспьером, были свергнуты [взмахом] крыла революции, который был реакционным но [тем не менее] не восстановил старую феодальная власть. Кстати, эта аналогия и озабоченность была поднята Лениным прежде Троцкого - замечание S.O.)
Но, подобно прогнозу победы Октября, [данному] уже в 1906 году, и интуиции универсальной ценности стратегии перманентной революции для всех менее развитых стран, концепция термидора не просто перенос французского опыта революции на русскую революцию. Она имеет смысл только в рамках интернационализации истории и, следовательно, классовая борьба была, безусловно, открыта империалистической эпохой.
[...]
III.
Несмотря на все свои недостатки, трилогия Дойчера (которая достигла аудитории гораздо большей, чем Broué когда-либо достигнет) имела историческую заслугу, нарушая стену молчания и клеветы, которую сталинистские и буржуазные историки, а также попутчики и оппортунисты всех мастей, пытались возвести в течении четверти века на лидера Октябрьского восстания и основателя Красной Армии. Вне небольшого троцкистского движения и его периферии, где эта книга не была, очевидно, необходимой, она обозначила путь к истине для сотен тысяч читателей. Далекая от того чтобы быть, как предполагает Broué в одной точке, апологией Сталина, она была важным этапом в демистификации Сталина для этой части мирового мнения.
[...]
IV.
Колебания Broué по центральному вопросу политического плюрализма и по водоразделельному 1921 году особенно удивительно, так как одна из главных заслуг его книги именно в том, как он показывает непрерывность мысли и действия Троцкого как непримиримого защитника самодеятельности и самоорганизации рабочего класса. [Мандель считает свою спорную оценку этих событий "общепринятой и верной"]
[...]
V.
Книга Broué помогает нам ответить на вопрос, который возникает из истории СССР в период 1923-1940, который историки и молодые люди (не говоря уже о авангарде рабочих) спрашивают (и будут спрашивать все больше в той стране) - как вы объясняете постоянную ненависть Сталина, непримиримое преследование против Троцкого, его семьи и друзей?
[...]
Мы подойдем ближе к научному, внятному объяснению, если мы сосредоточимся на политической роли двух главных героев в этой драме, как представителей в почти концентрированном виде, интересов, традиций и «ценностей» двух антагонистических общественных сил - пролетариата и бюрократия.
[...]
Был не только Троцкий и его сын Седов. Были многочисленные другие выдающиеся деятели, которые оживляются снова Broué. Он дает им имя и политическую идентичность. Они являются одними из самых чистых героев и героинь нашего века. Они никогда не поклонились и не уступили "неизбежному". Они никогда не теряли веру, в то что этот кошмар закончится. Они были убиты до последнего человека. Как сказал один из очевидцев: Они были вырублены как большие дубы, с проклятием для Сталина и лозунгом для советской власти и мировой революции на устах. Мы гордимся ими. В будущем все рабочие СССР будет гордиться ими. Благодаря им наше течение единственное, которое может смотреть советским людям в лицо без чувства вины, без стыда и комплексов. Эти герои спасли честь и преемственность коммунизма.
[...]
VI.
Книга Broué охватывает полвека мировой истории. Это неизбежно, что он не может охватить все. Мы все можем иметь свои идеи о том, что должно быть разработано больше, что можно было бы оставить [без внимания], а что нет.
Мы сожалеем, что Broué не говорит о роли Троцкого в качестве предтечи анализа черного меньшинства в Соединенных Штатах. Мы также сожалеем, что он не говорит о том, что единственный из марксистов, Троцкий предсказывал в 1938 году, что если будет новая мировая война, все евреи Европы рискуют быть физически ликвидированы. Broué также не упомянул о первом важном политическом поражении сталинизма, суде испанского ПОУМ, представители которого были сначала обвинены в сотрудничестве с Франко - мерзкой лжи, - но были, наконец, приговорены за то, что пытались установить диктатуру пролетариата.
[...]
"Исаак Дойчер является более блестящим писателем, чем Пьер Бруэ. Его язык более яркий, стиль более живой, его легче читать, и он обладает даром обобщения идей и событий оригинальным способом. Но Бруэ лучший историк. Он использует цитаты и подкрепляет их источниками. Он избегает несдержанных оценок. И сегодня, в отличие от того времени, когда писал Дойчер, он имел возможность доступа и использования дополнительных документальных источников и вторичной литературы.
В особенности третий том Дойчера отмечен гипер-полемическим подходом автора к своему предмету, по всем вопросам в споре между ними обоими [Дойчером и Троцким] в 1930-х годах. Объективное исследование этих вопросов, с той информацией, которую мы имеем сегодня, приводит нас к выводу, что именно анализ Троцкого, а не Дойчера, оказался правильным для большинства из них. Два важных примера подтверждают это. Прежде всего размах социального/политического кризиса во Франции в 1934 году, что привело в июне 1936 года к всеобщей забастовке, и последующий разгром всеобщей забастовки 1938 года. Дойчер явно недооценил это, даже если формулировка Троцкого в июне 1936 года «Французская революция началась» и является спорной. И также вопрос об основании Четвертого Интернационала в сентябре 1938 года, признание необходимости продолжить работу, начатую в 1933 году, терпеливо строя новые революционные ядра на национальном и международном уровне, и консолидации этой работы, насколько это возможно, в отношении ударов, которые это могло бы получить от последствий Второй мировой войны.
По этим вопросам и по множеству других, Бруэ, который, очевидно, является более политически близким к Троцкому, чем был Дойчер, является также и более объективным историком. Он пишет как сторонник Троцкого, но не в качестве некритического или пораженного благоговением поклонника. Он никогда не скрывает свое огромное восхищение и любовь к своему предмету - эти чувства мы понимаем, так как мы разделяем их. Но он не мифологизирует его как некоего гуру или непогрешимого политика".
PS. Выбор фрагментов во многом случаен, хотя и по преимуществу это те, что касаются отличий Дойчера от Бруэ
1. Бруэ более академичен и научен, дает ссылки. Дойчер больше беллетрист
2. Третья часть Дойчера "overly polemical", у Бруэ этого нет
3. У Бруэ уделяется внимание и другим революционерам, помимо Троцкого
Э.Мандель "Понимая Троцкого" (1989) (рецензия на книгу Бруэ и ее сравнение с Дойчером) (оригинал)
[фрагменты] [исправленный машинный перевод, сверенный с оригиналом]
До сих пор, трилогия Айзека Дойчера о пророке была основной работой о жизни Льва Троцкого. Теперь она обогнана мастерской книгой Пьера Бруэ [Pierre Broué] (Париж, 1988), пишет Эрнест Мандель, в расширенном обзоре [этой книги]
I.
Непогрешимость не существует в этом мире. Троцкий ошибался больше, чем один раз в своем анализе и особенно в политических решениях, как и Ленин, Роза Люксембург, Маркс и Энгельс перед ним. Были скважины в его броне - как у всех мужчин и женщин. Но его по-прежнему золотая броня вдохновляет и вызывает наше восхищение. Она будет продолжать делать это для последующих поколений активистов, интеллектуалов и простых читателей. Этот великий революционер выходит из страниц биографии Бруэ в качестве чрезвычайно привлекательной, человеческой личности - гораздо больше [человеческой], чем в легендах как его врагов так и его безусловных поклонников. Он вовсе не был авторитарным, высокомерным солдафонским лидером, как изображено его другом Луначарским, хотя он был человек полностью поглощенный своими, следующими один за другим, политическими/организационными проектами. Троцкий был очень чувствителен, часто склонен к компромиссу, и его сдержаная манера прятала потенциал для выражения глубокой привязанности. Его умение общаться с огромными толпами достиго высот, редко имевших равных в этом столетии. Но он также знал, как завоевать и удержать долгосрочные индивидуальные дружбу и привязанность, самый известный пример Христиан Раковский.
Как и все классические марксистские мыслители, его интересы не были ограничены политикой и экономикой, но были универсальными. Он был увлечен литературой, философией, историей, естественным науками, военной теорией, технологией, психологией и живописью. Одно из любимых латинских изречений Маркса "Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо", конечно, применимо к Троцкому. Одним из неочевидных достоинств книги Broué является выявление глубокой человечности Троцкого, донесенное до читателя.
II.
Троцкий был слабее как тактик и политик, чем Ленин, прирожденный лидер. Ленин был лучше при составлении вокруг него широких команд, способных сотрудников, сохраняя их конкретный вклад, но интегрируя их во все более эффективный коллектив. Это была одной из основных причин громкого успеха Владимира Ильича в строительстве большевистской партии. С другой стороны, Троцкий был самым смелым революционным теоретическим мыслителем и стратегом, произведенным рабочим движением в ХХ веке. Даже сегодня [читатель] ослеплен глубиной анализа в "итогах и перспективах", написанных в 1906 году. Вся история нашего века суммирована в данном анализе.
Один среди марксистов, Троцкий предвидел, что в империалистически-предопределенных рамках неравномерного и комбинированного развития, пролетариат поведет первую социалистическую революцию к победе (мы могли бы сказать сегодня, первые социалистические революции) не в самых развитых промышленных странах, где он был уже гегемоном численно и культурно сильнее, чем в других местах, но в относительно менее развитой стране, в России, где он был политически наиболее передовым, и где соотношение социально-политических сил было в большей степени в его пользу, в частности, из-за слабости и дряхлости правящего класса.
Эта победа должна была разблокировать процесс международной революции, которая позволит устранить субъективную слабость рабочего движения в наиболее развитых промышленных странах. Если этого не произошло, то затем, удерживание пролетарской власти в России станет практически невозможным. Мы можем видеть, что весь успех и трагедия революции на протяжении последних 70 лет, таким образом, предвиделись.
Однако потеря прямой власти пролетариатом России после поражения первой волны мировой революции не приняло форму капиталистической реставрации, но [приняло форму] узурпации власти со стороны бюрократии. Троцкий не прогнозировал такой вариант в 1906 году. Это преследует его уже в 1922 году, как и Ленина в тот же период. Вот почему идея «термидора» доминировала мысль и действия Троцкого в течение 15 лет, если не [дольше], до его убийства по сталинским агентом. (Использование термина "термидор" относится к французской революции 1789 года, означая месяц нового французского календаря, в котором революционные якобинцы во главе с Робеспьером, были свергнуты [взмахом] крыла революции, который был реакционным но [тем не менее] не восстановил старую феодальная власть. Кстати, эта аналогия и озабоченность была поднята Лениным прежде Троцкого - замечание S.O.)
Но, подобно прогнозу победы Октября, [данному] уже в 1906 году, и интуиции универсальной ценности стратегии перманентной революции для всех менее развитых стран, концепция термидора не просто перенос французского опыта революции на русскую революцию. Она имеет смысл только в рамках интернационализации истории и, следовательно, классовая борьба была, безусловно, открыта империалистической эпохой.
[...]
III.
Несмотря на все свои недостатки, трилогия Дойчера (которая достигла аудитории гораздо большей, чем Broué когда-либо достигнет) имела историческую заслугу, нарушая стену молчания и клеветы, которую сталинистские и буржуазные историки, а также попутчики и оппортунисты всех мастей, пытались возвести в течении четверти века на лидера Октябрьского восстания и основателя Красной Армии. Вне небольшого троцкистского движения и его периферии, где эта книга не была, очевидно, необходимой, она обозначила путь к истине для сотен тысяч читателей. Далекая от того чтобы быть, как предполагает Broué в одной точке, апологией Сталина, она была важным этапом в демистификации Сталина для этой части мирового мнения.
[...]
IV.
Колебания Broué по центральному вопросу политического плюрализма и по водоразделельному 1921 году особенно удивительно, так как одна из главных заслуг его книги именно в том, как он показывает непрерывность мысли и действия Троцкого как непримиримого защитника самодеятельности и самоорганизации рабочего класса. [Мандель считает свою спорную оценку этих событий "общепринятой и верной"]
[...]
V.
Книга Broué помогает нам ответить на вопрос, который возникает из истории СССР в период 1923-1940, который историки и молодые люди (не говоря уже о авангарде рабочих) спрашивают (и будут спрашивать все больше в той стране) - как вы объясняете постоянную ненависть Сталина, непримиримое преследование против Троцкого, его семьи и друзей?
[...]
Мы подойдем ближе к научному, внятному объяснению, если мы сосредоточимся на политической роли двух главных героев в этой драме, как представителей в почти концентрированном виде, интересов, традиций и «ценностей» двух антагонистических общественных сил - пролетариата и бюрократия.
[...]
Был не только Троцкий и его сын Седов. Были многочисленные другие выдающиеся деятели, которые оживляются снова Broué. Он дает им имя и политическую идентичность. Они являются одними из самых чистых героев и героинь нашего века. Они никогда не поклонились и не уступили "неизбежному". Они никогда не теряли веру, в то что этот кошмар закончится. Они были убиты до последнего человека. Как сказал один из очевидцев: Они были вырублены как большие дубы, с проклятием для Сталина и лозунгом для советской власти и мировой революции на устах. Мы гордимся ими. В будущем все рабочие СССР будет гордиться ими. Благодаря им наше течение единственное, которое может смотреть советским людям в лицо без чувства вины, без стыда и комплексов. Эти герои спасли честь и преемственность коммунизма.
[...]
VI.
Книга Broué охватывает полвека мировой истории. Это неизбежно, что он не может охватить все. Мы все можем иметь свои идеи о том, что должно быть разработано больше, что можно было бы оставить [без внимания], а что нет.
Мы сожалеем, что Broué не говорит о роли Троцкого в качестве предтечи анализа черного меньшинства в Соединенных Штатах. Мы также сожалеем, что он не говорит о том, что единственный из марксистов, Троцкий предсказывал в 1938 году, что если будет новая мировая война, все евреи Европы рискуют быть физически ликвидированы. Broué также не упомянул о первом важном политическом поражении сталинизма, суде испанского ПОУМ, представители которого были сначала обвинены в сотрудничестве с Франко - мерзкой лжи, - но были, наконец, приговорены за то, что пытались установить диктатуру пролетариата.
[...]
"Исаак Дойчер является более блестящим писателем, чем Пьер Бруэ. Его язык более яркий, стиль более живой, его легче читать, и он обладает даром обобщения идей и событий оригинальным способом. Но Бруэ лучший историк. Он использует цитаты и подкрепляет их источниками. Он избегает несдержанных оценок. И сегодня, в отличие от того времени, когда писал Дойчер, он имел возможность доступа и использования дополнительных документальных источников и вторичной литературы.
В особенности третий том Дойчера отмечен гипер-полемическим подходом автора к своему предмету, по всем вопросам в споре между ними обоими [Дойчером и Троцким] в 1930-х годах. Объективное исследование этих вопросов, с той информацией, которую мы имеем сегодня, приводит нас к выводу, что именно анализ Троцкого, а не Дойчера, оказался правильным для большинства из них. Два важных примера подтверждают это. Прежде всего размах социального/политического кризиса во Франции в 1934 году, что привело в июне 1936 года к всеобщей забастовке, и последующий разгром всеобщей забастовки 1938 года. Дойчер явно недооценил это, даже если формулировка Троцкого в июне 1936 года «Французская революция началась» и является спорной. И также вопрос об основании Четвертого Интернационала в сентябре 1938 года, признание необходимости продолжить работу, начатую в 1933 году, терпеливо строя новые революционные ядра на национальном и международном уровне, и консолидации этой работы, насколько это возможно, в отношении ударов, которые это могло бы получить от последствий Второй мировой войны.
По этим вопросам и по множеству других, Бруэ, который, очевидно, является более политически близким к Троцкому, чем был Дойчер, является также и более объективным историком. Он пишет как сторонник Троцкого, но не в качестве некритического или пораженного благоговением поклонника. Он никогда не скрывает свое огромное восхищение и любовь к своему предмету - эти чувства мы понимаем, так как мы разделяем их. Но он не мифологизирует его как некоего гуру или непогрешимого политика".
PS. Выбор фрагментов во многом случаен, хотя и по преимуществу это те, что касаются отличий Дойчера от Бруэ