Т. Шамрыло, 1941 г. Последнее фото.
После того, как газета "Сегодня" опубликовала сильно сокращенную статью о том, что под Киевом найдены останки Тимофея Шамрыло, случилось маленькое чудо: по беспроволочному телеграфу эта информация дошла до родной дочери Тимофея Власовича, Гаины. И уже через пару дней, когда она немного пришла в себя, мы пообщались по телефону, а затем и встретились. Удивительно, но в субботу, 5 ноября, когда в с. Гатное проводилось захоронение защитников Киева (в их числе был и Тимофей Шамрыло), Гаина Тимофеевна заказывала панихиду по случаю поминальной родительской субботы и на следующий день собиралась в Покровский монастырь, на службу. "А в шесть утра звонит сестра, говорит, посмотри по телевизору новости, - рассказывает она. - Показали захоронение. Я увидела, батюшка там ходит, значит, похоронили по-христиански, теперь я спокойна".
- Панихиду вы всегда заказываете?
- Да, это традиция уже. А на 9 мая у меня тоже есть постоянный маршрут. Обычно я еду на Берковцы, оттуда до Бабьего Яра - кладу там цветы, и недалеко оттуда улица Шамрило. Там мемориальная доска в начале улицы, но я росточком невеликая, выискиваю мужчину повыше, и он закладывает за доску две гвоздички. Была такая же доска на военкомате, но ее убрали, остался только крючок, я к нему прикручиваю проволокой гвоздички. Когда мы с мужем вернулись в Киев в ноябре 1979 года, ходили вместе. Теперь сама хожу.
- Как все-таки пишется фамилия ваша правильно, через "и" или через "ы"? И что она означает?
- Я всю жизнь писала через «и», просто на украинском языке не писала нигде, мы с мужем 22 года в Капустином Яру прожили. Но откуда-то я помню, что мама говорила, будто отец белорус. Но родился он тут. Они оба из Нежина, мама там окончила торговый техникум, работала. А папа учился в Киеве, писал ей, у меня есть письма 33 года с адресом общежития. Она была активистка, комсомолка, где-то фотография ее есть в косынке. В Осоавиахиме была, и перед войной, и когда война началась. Фитнессов не было тогда, занимались подготовкой к военным действиям. С противогазами там делали что-то, у нас в квартире они тоже висели. А когда война началась, меня с домработницей отправили на дачу, а мама оставалась с папой в Киеве, так сказать, помогала фронту. Она вообще была боевая женщина, очень крепкая. На октябрьские праздники отдыхали они на корабле, и мама с кем-то через Днепр переплывала на спор. После войны отопления не было, на кухне плита стояла дровяная, железная. Готовили-то на примусе в основном. А если что-то посерьезнее или холодно было, мы ходили пилить дрова, и мама потом в мешке на плечах их таскала наверх.
Людмила Николаевна Шамрыло (Буйчикова)
Молодой Т. Шамрыло на военных сборах, точная дата и место съемки неизвестны. Возможно, фото имеет отношение к периоду работы на Дарницком автобронетанковом ремзаводе
- А кто были бабушка и дед?
- Папина мама Ульяна Логвиновна была домашняя хозяйка, трое детей все-таки, - две сестры у папы было, старшая и младшая. Дедушка Влас Потапович был столяр, очень хороший человек. А с маминой мамой они не общались, хотя в одном городе жили. Летом 1944 года, когда я вернулась в Киев, меня сразу отправили в Нежин. И мы ходили с бабушкой на могилу ее сестры, а вторая бабушка, Софья Михеевна, шла из церкви навстречу нам, и отвернулась.
- Какой у отца был характер?
- Он спокойный был, если маму терпел, значит очень спокойный. Но и разница у них была большая в возрасте - он 1905 года, а мама 1913-го. В письмах этих они и ссорились и мирились. Он даже как-то категорично написал, когда она ему из принципа не отвечала: если не ответишь на это письмо, то все, считай, что наша дружба кончилась. В 1933 году они все равно поженились, было 28 лет ему. Ему было 36, когда я с ним рассталась.
Интересный значок у товарища: якорь, стрела (или две). Никто не знает, что это?
- Поздновато женился, занят партийной работой был? На фотографиях Тимофей Власович выглядит старше своих лет. Он курил, кстати?
- Работа была напряженная, он же был трудоголик. Уже в 1918 году работал на железной дороге, с 28 года студент рабфака, а с 30-го - Киевского индустриального института. И родилась я там недалеко, на Шулявке, в теперешнем Охмадете. Еще были проблемы с желудком у него. А насчет курил или нет - не скажу. Мама дымила, особенно в эвакуации, курила очень крепкие папиросы. Она их называла «гвоздики», маленькие такие. А его я с папиросой не помню. Рюмочку мог выпить в праздники.
У доски - студент Шамрыло
Помню, в какой-то праздник был у нас в гостях Хрущев, мама решила сыграть на пианино, а я из-под нее стул выдернула, мама упала. Получился конфуз. И меня широким таким ремнем, на котором папа бритву правил, отлупили. Мне и самой стыдно стало, что я такое сделала. Может и запомнилось так потому, что отстегали. Но папа меня не бил, никогда, это мама наказывала.
Я помню, что он был самый мой большой защитник, любила я его безумно. У меня так внучки любят своего папу, и он над ними дрожит, они такие друзья. Мама воспитывает, а папа - это всё! И у нас так: мама воспитывала, а папа защищал, даже спасал от занятий музыкой. Мама когда уезжала на курорт, он говорил учительнице, Марии Павловне, что у меня каникулы. И она меня не мучила. Каждый раз когда обедали, я сидела против папы, он за газетой прикрывался, и соревновались, кто быстрее поест. Он замечательный человек был.
На добрую память лучшему другу и товарищу Людочке от Тимы. 1/IV.33 г.
- С Хрущевым они дружили?
- В гости он по праздникам заходил, наверное, дружили. И по работе же общались, оба были депутатами Верховного Совета и перед войной Хрущев был в ЦК руководителем. Я многих не помню. Коротченко видела у Спиваков когда он был председателем Житомирского обкома партии, приезжал в командировку и останавливался у них. У Спиваков домик семикомнатный, была гостевая, он там останавливался. Хороший дядька, веселый такой. И мама его хорошо знала. Она вообще многих знала, очень общительная была, пела хорошо, играла на гитаре. А Спивак был папин товарищ, в ЦК работал (Моисей Спивак, в 1938 г. секретарь ЦК КП(б)У по кадрам - ред.). Я же с ними была в основном, жена его не работала. И в Саратов когда эвакуировались, жили в одной комнате, там 12 кроватей стояло.
- А в Киеве вы где жили?
-Маленькая квартира была на Меринговской, но три комнаты. Сейчас это улица Заньковецкой. Угловой дом, выходит на Новую и Меринговскую, квартира на третьем этаже. Квартира 12, что ли... В прошлом году ходила я там с внучками, старшим сыном и невесткой, они фотографировали на память. Когда приехали после освобождения в Киев, дом этот сгорел.
- А какая была обстановка в квартире, мебель?
- Кожаный диван был с высокой спинкой в папином кабинете, я на нем спала. В столовой в углу стояло пианино, между окном и балконом, тумбочка с радиоприемником и рядом с балконом был большой буфет. Из кабинета можно было попасть в столовую, а из спальни на кухню и на балкон.
- Машина служебная была?
- Была маленькая машина и какая-то побольше. Маленькую я лучше помню, мама ей иногда пользовалась. В доме жили ответственные работники. Мы жили во втором подъезде, а Спиваки в четвертом. Но у нас окна из спальни выходили под его балкон, они с отцом переговаривались. И на дачу вместе ездили, они жили на цековской, а мы - на горкомовской.
- А как война началась помните?
- Я спала в кабинете у папы, и ночью зазвонил телефон. Он пришел из спальник, снял трубку и крикнул: «Что? война?!». И тут же уехал. Уже днем во дворе стояли зенитки и стреляли. Мне было приказано сидеть в маленьком коридоре и не высовываться туда, где есть стекла. И я сидела там. Свет включили и сидела. А через день меня отправили с Натальей Матвеевной, домработницей, в Пущу-Водицу на казенную дачу, там я была до самого отъезда в эвакуацию. Уехали из Киева в начале июля, с собой почти ничего не взяли. Папа потом кое-что передал, а на зиму выдали мне пальто мальчуковое, ботинки брезентовые с кожаным носком и задником. Хорошо, мама пошла на военный склад работать, достала 36 размера валенки. Мне их обрезали, загнули, и в них я ходила. Ревматизм я там заработала на всю оставшуюся жизнь.
Последнее о папе помню - тамбур вагона, он меня на руки взял, поцеловал… У меня фотография есть, он уже ходил в гимнастерке с отложным воротничком, в сапогах, галифе. Вот таким он был, когда мы уезжали, таким я его и запомнила, родным, а не официальным.
Выборы в Верховный Совет УССР, 1938 г., Дарница.
- А что было в эвакуации?
- Какое-то время мы прожили в Саратове. Уехали оттуда, поскольку под Сталинградом начались бои, и у нас тоже бомбили здорово. Мы бегали собирать осколки, выскакивали, хватали прямо тепленькие. Я еще в Киев привезла их несколько, когда возвращались. Было холодно, света не было, со стенки в комнате сгребали иней и играли в снежки. А когда приехали в Уфу, нас с цековскими разъединили. У них был второй этаж, закрытый, с милиционером, можно заходить только по пропускам, хотя дети туда постоянно лазили. Я у них оставалась, когда мама была работе, столовая своя была у них. А у нас общая кухня, общий коридор, хотя комнаты отдельные. Когда приехали в Уфу, там свет, теплая батарея, две кровати с сеткой и столик с электроплиткой. Мы сели с мамой под батарею и были счастливы. А в углу была горка репы, мы из нее суп варили. Постепенно получили матрасы, постельное белье, у нас с собой ничего не было.
Депутат ВС УССР
- Что писал отец из Киева?
- Мама писала, что ей нужны справки, чья она жена и т.п., и папа передавал это с каким-то работником Совнаркома. А в письмах было много про обстановку в городе, что врага побьем. Оптимистические мысли были. Именно эти письма я отдала в Музей истории Киева, и так они где-то потерялись… А так много личного, конечно. Ну, а в 42-м, в 43-м году стали у нас появляться люди, которые вышли из окружения, наши, киевские. Рассказывали, кого видели, с кем встречались. Один говорил, что отец погиб под Борщовым, в болоте, был ранен в живот и там они расстались. Другой - что видел, как его вели в колонне пленных где-то. Говорили, что остался в подполье. Но, в общем, никто конкретно про его гибель не говорил.
окончание следует.