Семейные тайны-2
Пользуясь связями, она записала невестку в лучшую клинику округа и сама отвозила ее на все обследования.
И сразу же стала хлопотать о гостевой визе в Россию для поездки в Москву вместе с Машей и названным внуком.
Чтоб убедить сына в нежданном отцовстве, она захватила с собой альбом фотографий новорожденного Мики. A еще она попросила племянника, увлекавшегося фотографией, поймать личико Петеньки в тех же ракурсах, в которых новорожденный Микаель был снят 45 лет назад.
Итак, свекровь приехала в Москву вместе с Машей и младенчиком Петей; Мике оставалось только сдерживаться, чтобы не запить. В будни он уходил на целый день в офис - хотя обычно работал дома, но вечера и выходные приходилось проводить в семье -- с мамой шутки плохи, она может и наследства лишить, все брату отдать, у которого трое детей.
Хотя последнее опасение было скорее Машиным толкованием. Микаель являлся абсолютным маминым кумиром, как-то так сложилось. Она кормила его грудью до 4-х лет, он даже об этом помнит. Понятно теперь, почему он был такой здоровый и толстый? О безоговорочной маминой любви говорит хотя бы вот такой случай. Мама приехала к Мике в общежитие и обнаружила, что он спит без простыней. Она сразу отправилась к комменданту, захватив по дороге какого-то компатриота в качестве переводчика. Коммендантша похвалила ее костюм, и мама тут же сняла его, вернувшись в гостиницу в рваном халате. Зато у сына прекратились перебои с постельным бельем.
Понятно наверное, что в Микиных хронических запоях свекровь винила кого угодно, но только не сына. Машин аргумент в пользу принуждения Мики к отцовству пришелся ко двору.
Возвращаясь домой, Микаель всегда заставал свою маму с Петей на руках ; а когда младенец спал, и она садилась на диван и начинала рассматривать Микины младенческие фотографии. И сравнивать их с Петенькиными. "Ой, смотри, какое ушко у Пети.. вылитый ты! а разрез глаз .. Машин?? нет , тоже твой." А иногда она просто так, ни с того ни с сего сюсюмусюкала - "Ой, да как же Петя на тебя похож.." А в выходные она отправлялась с малышом на длинные прогулки, настойчиво приглашая сына пойти с ней, чтобы помочь с коляской.
Уступив материнскому авторитету, Мика не стал опротестовывать свое отцовство. Что же до загулов, то он действительно стал пить меньше, по крайней мере, на людях. Зато дома он отводил душу все чаще и чаще, и тогда всю ночь он крутил порнокассеты. Маше лучше уж было не соваться, мог бы и побить. И бивал не раз. Хорошо хоть еще не при ребенке.
Так они и жили - Мика, если не в загуле, работал или лежал на диване уезжал на родину. Петя стал ходить в садик, а потом и в школу при шведском посольстве. Маша воспитывала сына и зарабатывала валюту, чтоб заплатить за школу сына. Когда Мика буянил, она звонила подружкам, и при этом непременно упоминался тот факт, что Мика Пете вовсе не отец. Похоже, что напоминание о Микиной непричастности к зачатию Петеньки странным образом облегчало Машу. Это было что-то навроде фиги в кармане?
Наверное, еще одной фигой в кармане было постоянное присутствие в их семье Ольги Владимировны, биологической бабушки Пети, которая представлялась Машиной подругой. Мика особенно ценил ее за то, что она часто забирала Петеньку к себе на выходные, и уж тогда он мог набухаться вволю и со спокойной совестью.
Но с Ольгой Владимировной Маше пришлось расстаться, когда пьяный Мика сломал 9летнему Пете руку. "Ну, в семье все может случится," --спокойно отреагировала на инцедент Маша, и, запретив сыну говорить вообще, объявила в травпункте, что сын - шведский поданный и по-русски говорить не умеет, а руку сломал, подскользнувшись на мокром паркете.
Однако Петя все рассказал тете Оле, и та, среди ночи стала по телефону уговаривать Машу заявить на Мику в милицию. И Маша перестала отпускать Петю с Ольгой Владимировной.
Из-за этого случая и многие подружки отошли от Маши ; как-то неувязывалось в голове, что перелом руки ребенка пьяным отцом -- это нормальное явление в семейной жизни. Я в это время жила уже не в Москве, продолжала перезваниваться с Машей, и потому знаю о развитии событий лучше других.
После перестройки, оказавшись неконкурентноспособным, Мика потерял почти все заработки, сидел на Машиной шее или ездил в Швецию за пособием ; и конечно же пил.
Подросший Петя нечисто говорил по-русски и, равняясь на сверстников из посольской школы, отторгал все русское. Он стеснялся своей русской мамы, и не раз пенял ей за то, что она русская.
В посольской школе не было старших классов, и Пете предстоял переезд в Швецию. Однако бабушка отказалась поселить внука в своем большом доме, и Маше пришлось даже сдать одну комнату в своей московской двушке, чтоб скопить хоть какие-то подъемные деньги.
to be continued
И сразу же стала хлопотать о гостевой визе в Россию для поездки в Москву вместе с Машей и названным внуком.
Чтоб убедить сына в нежданном отцовстве, она захватила с собой альбом фотографий новорожденного Мики. A еще она попросила племянника, увлекавшегося фотографией, поймать личико Петеньки в тех же ракурсах, в которых новорожденный Микаель был снят 45 лет назад.
Итак, свекровь приехала в Москву вместе с Машей и младенчиком Петей; Мике оставалось только сдерживаться, чтобы не запить. В будни он уходил на целый день в офис - хотя обычно работал дома, но вечера и выходные приходилось проводить в семье -- с мамой шутки плохи, она может и наследства лишить, все брату отдать, у которого трое детей.
Хотя последнее опасение было скорее Машиным толкованием. Микаель являлся абсолютным маминым кумиром, как-то так сложилось. Она кормила его грудью до 4-х лет, он даже об этом помнит. Понятно теперь, почему он был такой здоровый и толстый? О безоговорочной маминой любви говорит хотя бы вот такой случай. Мама приехала к Мике в общежитие и обнаружила, что он спит без простыней. Она сразу отправилась к комменданту, захватив по дороге какого-то компатриота в качестве переводчика. Коммендантша похвалила ее костюм, и мама тут же сняла его, вернувшись в гостиницу в рваном халате. Зато у сына прекратились перебои с постельным бельем.
Понятно наверное, что в Микиных хронических запоях свекровь винила кого угодно, но только не сына. Машин аргумент в пользу принуждения Мики к отцовству пришелся ко двору.
Возвращаясь домой, Микаель всегда заставал свою маму с Петей на руках ; а когда младенец спал, и она садилась на диван и начинала рассматривать Микины младенческие фотографии. И сравнивать их с Петенькиными. "Ой, смотри, какое ушко у Пети.. вылитый ты! а разрез глаз .. Машин?? нет , тоже твой." А иногда она просто так, ни с того ни с сего сюсюмусюкала - "Ой, да как же Петя на тебя похож.." А в выходные она отправлялась с малышом на длинные прогулки, настойчиво приглашая сына пойти с ней, чтобы помочь с коляской.
Уступив материнскому авторитету, Мика не стал опротестовывать свое отцовство. Что же до загулов, то он действительно стал пить меньше, по крайней мере, на людях. Зато дома он отводил душу все чаще и чаще, и тогда всю ночь он крутил порнокассеты. Маше лучше уж было не соваться, мог бы и побить. И бивал не раз. Хорошо хоть еще не при ребенке.
Так они и жили - Мика, если не в загуле, работал или лежал на диване уезжал на родину. Петя стал ходить в садик, а потом и в школу при шведском посольстве. Маша воспитывала сына и зарабатывала валюту, чтоб заплатить за школу сына. Когда Мика буянил, она звонила подружкам, и при этом непременно упоминался тот факт, что Мика Пете вовсе не отец. Похоже, что напоминание о Микиной непричастности к зачатию Петеньки странным образом облегчало Машу. Это было что-то навроде фиги в кармане?
Наверное, еще одной фигой в кармане было постоянное присутствие в их семье Ольги Владимировны, биологической бабушки Пети, которая представлялась Машиной подругой. Мика особенно ценил ее за то, что она часто забирала Петеньку к себе на выходные, и уж тогда он мог набухаться вволю и со спокойной совестью.
Но с Ольгой Владимировной Маше пришлось расстаться, когда пьяный Мика сломал 9летнему Пете руку. "Ну, в семье все может случится," --спокойно отреагировала на инцедент Маша, и, запретив сыну говорить вообще, объявила в травпункте, что сын - шведский поданный и по-русски говорить не умеет, а руку сломал, подскользнувшись на мокром паркете.
Однако Петя все рассказал тете Оле, и та, среди ночи стала по телефону уговаривать Машу заявить на Мику в милицию. И Маша перестала отпускать Петю с Ольгой Владимировной.
Из-за этого случая и многие подружки отошли от Маши ; как-то неувязывалось в голове, что перелом руки ребенка пьяным отцом -- это нормальное явление в семейной жизни. Я в это время жила уже не в Москве, продолжала перезваниваться с Машей, и потому знаю о развитии событий лучше других.
После перестройки, оказавшись неконкурентноспособным, Мика потерял почти все заработки, сидел на Машиной шее или ездил в Швецию за пособием ; и конечно же пил.
Подросший Петя нечисто говорил по-русски и, равняясь на сверстников из посольской школы, отторгал все русское. Он стеснялся своей русской мамы, и не раз пенял ей за то, что она русская.
В посольской школе не было старших классов, и Пете предстоял переезд в Швецию. Однако бабушка отказалась поселить внука в своем большом доме, и Маше пришлось даже сдать одну комнату в своей московской двушке, чтоб скопить хоть какие-то подъемные деньги.
to be continued