Вятка конца ХIХ века в воспоминаниях Аркадия Рылова. Часть 5-я.
Городской театр в Вятке.
"...Пока мелькают в окнах станции, поля, деревни, мне вспоминается родная Вятка.
Освещение улиц было скудно, редкие фонарные столбы с коптящими керосиновыми лампами мало давали света. Жители обыкновенно ходили с ручными фонарями, но и с ними надо ходить умеючи, а то бегающие длинные черные тени затрудняют путь по дырявым тротуарам со ступеньками.
В Вятке был театр, деревянный бревенчатый, в русском стиле, очень сложной архитектуры с пристройками. Он и до сих пор существует, не сгорел, а между тем освещение было керосиновое. Приезжала какая-нибудь труппа, драматическая или опереточная, раз даже опера была с пианино вместо оркестра.
Городской театр в Вятке. Снимок нач. 1920-х гг.(?).
К театральному сезону появлялись особенные люди с бритыми лицами, в цилиндрах, в клетчатых модных брюках, с пледами, лихо перекинутыми через плечо, с тростями, украшенными серебряными набалдашниками, - актеры. Актрисы с напудренными лицами, подведенными глазами, одетые по последней моде, вызывали зависть у вятских модниц.
Театр охотно посещался публикой. Из будничной домашней обстановки приятно очутиться в другом мире. Особенный театральный запах кулис, духов, сигар, керосиновых ламп и жареных пирожков всегда волновал настоящего театрала. Настройка оркестровых инструментов перед началом спектакля отрывала от действительности и уносила в другой мир. Дамы надевали в театр драгоценности и лучшие платья, пудрились, прыскались духами и забывали свои домашние дела. Смотря драму, всхлипывали и вытирали глаза платками, мужчины усиленно сморкались и крякали. Когда шел водевиль или оперетка, искренний смех царил в зале. Мужчины многозначительно кивали друг другу при виде примадонны, у которой костюм с разрезом почти до колен. Артистов любили и и принимали гораздо лучше, чем в большом городе. В примадонн и премьеров влюблялись, ходили за ними по пятам, покупали их фотографии и в бенефисы подносили драгоценные подарки. Когда же актеры не приезжали, бывали хорошие любительские спектакли. Были свои таланты, отличные декораторы и бутафоры. На усиленные вызовы обыкновенно режиссер выводил за руку скромного человека в валенках, искусного декоратора, и публика неистово аплодировала ему.
Правда, много было курьезов в театральных постановках: в пьесе "Орленок" комната Наполеона была украшена бюстом Тургенева и картиной Клевера из фойе. На балу у Греминых - венские стулья и гусары в солдатских костюмах. Забавно было изображение волнующегося моря: под зеленым полотном, разостланным на сцене, скрывался взвод солдат, которые, сидя на корточках в шахматном порядке, то сгибались, то поднимались. Часто в прорехи высовывались красные лица, чтобы глотнуть воздуха и снова погрузиться в "пучину".
Приезжали также какие-то люди с лихо надетыми набекрень шляпами. Они ходили на площадь, размеряли землю шагами, на ломаном русском языке распоряжались плотниками, которые ставили столбы, и скоро воздвигалось досчатое здание цирка. Цирк тоже имел успех у публики, в особенности у нас, мальчишек. Немало было из-за этого наставлено синяков и шишек, поломано стульев, разбито бутылок. Брат Саша так увлекся этим искусством, что на всю свою жизнь стал спортсменом и чуть было сам не поступил в цирк. Поехал уже в Рыбинск к директору цирку Никитину, но тот, выслушав его, отечески посоветовал быть дальше от цирковой среды..." (С.19-20).
Путешествие по Волге, Каме и Вятке на пароходе. Лето в Чижах.
"Я считал дни, когда поеду домой на родину, в свою Вятку, увижу родных. Сколько будет рассказов! Увижу свою реку, душистые пихты. Чуть ли не за неделю до отъезда мы сложили вещи в сундуки и сидели, ожидая путешествия... И вот мы снова плывем по Волге, уже от Рыбинска. В Казани с радостным волнением я увидел вятский пароход с красным пояском на трубе, услышал родной вятский говор. Из Казани нужно было сделать около тысячи верст вверх по Каме и Вятке. Весеннее половодье еще не совсем спало, хотя река уже вошла в берега. Пароход выбивался из сил, загребая колесами мутную камскую воду против стремительного течения. У Соколок пароход входит в реку Вятку. Вятка извилистая, несколько уже Камы, берега лесистые. Река совсем тихая, гладкая. Белая ночь. Легкие облачка и зеленоватое ночное небо отражаются, как в зеркале. Только вдали возле темного леса чуть серебрится полоска ряби. С берега пахнет болотом, ивняком, слышен крик коростели и кукушки. Но вот запах смолистого пихтового леса. Сердце задрожало от волнения. Это родные леса приветствуют меня. Но где же они? Их еще не видно. Порой доносится запах дыма и мокрых бревен. Вон там огонек краснеет - это плоты стали на ночь у берега. Только к утру показались на красном крутом берегу зубчатые пихтовые леса. Иногда пароход идет у самого берега, нагоняя на него желтую волну. Рыбачьи лодки мечутся, готовые сорваться с причала. Рыбаки, сидя у костра, возле своих землянок готовят снасти. Луга, окаймленные ивняком, залитые утренними лучами, звенят от пения птиц. Снова идут красные крутые берега с зубчатыми лесами и с серыми деревенскими избами. Группы пихт спускаются к самой воде.
Вятский пароход. Открытка нач. ХХ века.
На восьмой день нашего путешествия рано утром я увидел золотые главы с сверкающими на солнце крестами вятских храмов. Я весь охвачен радостным волнением. Все больше и больше раскидывается город с его церквами и зелеными садами. Река оглашается громким протяжным свистком, и пароход плавно подходит к городу. Радостные лица родных на пристани. Взвилась "легость" от чалки, ударила по крыше. Положен трап. Началась обычная суетня при выходе с парохода. На извозчичьей "долгушке" едем по городу. Как хорошо отдохнуть после Петербурга в этом тихом маленьком городке. Дома нас встретил, между прочим, верный черный друг Каро. Он вилял хвостом и не знал, что делать от радости. В комнатах просторно, чисто. На свежей скатерти кипит блестящий самовар, пахнет горячими вкусными булками.
Мы с Алешей и братом Геней поселились в живописной деревне Чижи в двух верстах от города, на берегу Вятки. Целые дни писали этюды и рисовали в альбомы. Ночевали на сеновале. Рано утром нас будил горластый петух и куры, которые спали по соседству с нами: с криком и шумом они слетали с сеновала во двор, и тогда мы сквозь сон слышали приятное щебетанье ласточек, устроивших свое гнездо над нашей головой под самой крышей. Под жердяным настилом, на котором лежало сено с нашими постелями, раздавалось сдержанное мычанье и звук струящегося в подойник молока. Кто-то покрякивает, зевает, скрипит тяжелая дверь. Начинается трудовой день крестьянина. Сквозь щели пробивается золотой луч, зажигая клочки сена в темных углах. Слышно - хозяйка разжигает лучину для самовара. Пора вставать... Напьемся чаю, молока, съедим по яйцу - и на этюды..." (С. 24-26).
Впечатления от родного города после путешествия по Европе.
"После Парижа, Дрездена, Вены, после серых солидных домов и готических соборов Вятка мне показалась смешной, пестрой, как вятские игрушки, что продают на свистунье.
Вятка. Вид на центральную часть города. Открытка нач. ХХ века.
На площади, покрытой зеленой травкой, перед нашими окнами красят церковь светло-бирюзовой краской, оставляя лепные украшения белыми. На зеленых куполах желтые луковки. Точно девицу одевают на бал. Домики розовые, зеленые, желтые, белые, ставни окон другого цвета. Железные крыши обязательно зеленые, а деревянные - красные. У каждого домика свое выражение лица: то улыбка, то вытянутая недовольная физиономия, иной выглядывает за тротуаром, как из-под одеяла, одним глазом, другие закрыты ставнями - спят еще. Отвык глаз от этого малолюдья. По тропинке к храму идет, размахивая широкими рукавами, поп. По пути остановился перед согнувшейся старушкой, благословил ее и пошел дальше. На углу давно стоит извозчичья долгушка, ждет пассажира. Послышались резкие звуки пастушьего рожка и мычание: стадо коров заполонило всю улицу. Рыжая корова загородила тротуар, пощипывая возле него траву. Прохожая дама со страхом отмахивается зонтиком от рогатой скотины. Стаи галок с криком облепили крышу и колокольню. Вот и все городское оживление в будни..." (С. 103).
Продолжение следует.
Заметки с воспоминаниями А.Рылова дополняю фотографиями его картин.
"...Пока мелькают в окнах станции, поля, деревни, мне вспоминается родная Вятка.
Освещение улиц было скудно, редкие фонарные столбы с коптящими керосиновыми лампами мало давали света. Жители обыкновенно ходили с ручными фонарями, но и с ними надо ходить умеючи, а то бегающие длинные черные тени затрудняют путь по дырявым тротуарам со ступеньками.
В Вятке был театр, деревянный бревенчатый, в русском стиле, очень сложной архитектуры с пристройками. Он и до сих пор существует, не сгорел, а между тем освещение было керосиновое. Приезжала какая-нибудь труппа, драматическая или опереточная, раз даже опера была с пианино вместо оркестра.
Городской театр в Вятке. Снимок нач. 1920-х гг.(?).
К театральному сезону появлялись особенные люди с бритыми лицами, в цилиндрах, в клетчатых модных брюках, с пледами, лихо перекинутыми через плечо, с тростями, украшенными серебряными набалдашниками, - актеры. Актрисы с напудренными лицами, подведенными глазами, одетые по последней моде, вызывали зависть у вятских модниц.
Театр охотно посещался публикой. Из будничной домашней обстановки приятно очутиться в другом мире. Особенный театральный запах кулис, духов, сигар, керосиновых ламп и жареных пирожков всегда волновал настоящего театрала. Настройка оркестровых инструментов перед началом спектакля отрывала от действительности и уносила в другой мир. Дамы надевали в театр драгоценности и лучшие платья, пудрились, прыскались духами и забывали свои домашние дела. Смотря драму, всхлипывали и вытирали глаза платками, мужчины усиленно сморкались и крякали. Когда шел водевиль или оперетка, искренний смех царил в зале. Мужчины многозначительно кивали друг другу при виде примадонны, у которой костюм с разрезом почти до колен. Артистов любили и и принимали гораздо лучше, чем в большом городе. В примадонн и премьеров влюблялись, ходили за ними по пятам, покупали их фотографии и в бенефисы подносили драгоценные подарки. Когда же актеры не приезжали, бывали хорошие любительские спектакли. Были свои таланты, отличные декораторы и бутафоры. На усиленные вызовы обыкновенно режиссер выводил за руку скромного человека в валенках, искусного декоратора, и публика неистово аплодировала ему.
Правда, много было курьезов в театральных постановках: в пьесе "Орленок" комната Наполеона была украшена бюстом Тургенева и картиной Клевера из фойе. На балу у Греминых - венские стулья и гусары в солдатских костюмах. Забавно было изображение волнующегося моря: под зеленым полотном, разостланным на сцене, скрывался взвод солдат, которые, сидя на корточках в шахматном порядке, то сгибались, то поднимались. Часто в прорехи высовывались красные лица, чтобы глотнуть воздуха и снова погрузиться в "пучину".
Приезжали также какие-то люди с лихо надетыми набекрень шляпами. Они ходили на площадь, размеряли землю шагами, на ломаном русском языке распоряжались плотниками, которые ставили столбы, и скоро воздвигалось досчатое здание цирка. Цирк тоже имел успех у публики, в особенности у нас, мальчишек. Немало было из-за этого наставлено синяков и шишек, поломано стульев, разбито бутылок. Брат Саша так увлекся этим искусством, что на всю свою жизнь стал спортсменом и чуть было сам не поступил в цирк. Поехал уже в Рыбинск к директору цирку Никитину, но тот, выслушав его, отечески посоветовал быть дальше от цирковой среды..." (С.19-20).
Путешествие по Волге, Каме и Вятке на пароходе. Лето в Чижах.
"Я считал дни, когда поеду домой на родину, в свою Вятку, увижу родных. Сколько будет рассказов! Увижу свою реку, душистые пихты. Чуть ли не за неделю до отъезда мы сложили вещи в сундуки и сидели, ожидая путешествия... И вот мы снова плывем по Волге, уже от Рыбинска. В Казани с радостным волнением я увидел вятский пароход с красным пояском на трубе, услышал родной вятский говор. Из Казани нужно было сделать около тысячи верст вверх по Каме и Вятке. Весеннее половодье еще не совсем спало, хотя река уже вошла в берега. Пароход выбивался из сил, загребая колесами мутную камскую воду против стремительного течения. У Соколок пароход входит в реку Вятку. Вятка извилистая, несколько уже Камы, берега лесистые. Река совсем тихая, гладкая. Белая ночь. Легкие облачка и зеленоватое ночное небо отражаются, как в зеркале. Только вдали возле темного леса чуть серебрится полоска ряби. С берега пахнет болотом, ивняком, слышен крик коростели и кукушки. Но вот запах смолистого пихтового леса. Сердце задрожало от волнения. Это родные леса приветствуют меня. Но где же они? Их еще не видно. Порой доносится запах дыма и мокрых бревен. Вон там огонек краснеет - это плоты стали на ночь у берега. Только к утру показались на красном крутом берегу зубчатые пихтовые леса. Иногда пароход идет у самого берега, нагоняя на него желтую волну. Рыбачьи лодки мечутся, готовые сорваться с причала. Рыбаки, сидя у костра, возле своих землянок готовят снасти. Луга, окаймленные ивняком, залитые утренними лучами, звенят от пения птиц. Снова идут красные крутые берега с зубчатыми лесами и с серыми деревенскими избами. Группы пихт спускаются к самой воде.
Вятский пароход. Открытка нач. ХХ века.
На восьмой день нашего путешествия рано утром я увидел золотые главы с сверкающими на солнце крестами вятских храмов. Я весь охвачен радостным волнением. Все больше и больше раскидывается город с его церквами и зелеными садами. Река оглашается громким протяжным свистком, и пароход плавно подходит к городу. Радостные лица родных на пристани. Взвилась "легость" от чалки, ударила по крыше. Положен трап. Началась обычная суетня при выходе с парохода. На извозчичьей "долгушке" едем по городу. Как хорошо отдохнуть после Петербурга в этом тихом маленьком городке. Дома нас встретил, между прочим, верный черный друг Каро. Он вилял хвостом и не знал, что делать от радости. В комнатах просторно, чисто. На свежей скатерти кипит блестящий самовар, пахнет горячими вкусными булками.
Мы с Алешей и братом Геней поселились в живописной деревне Чижи в двух верстах от города, на берегу Вятки. Целые дни писали этюды и рисовали в альбомы. Ночевали на сеновале. Рано утром нас будил горластый петух и куры, которые спали по соседству с нами: с криком и шумом они слетали с сеновала во двор, и тогда мы сквозь сон слышали приятное щебетанье ласточек, устроивших свое гнездо над нашей головой под самой крышей. Под жердяным настилом, на котором лежало сено с нашими постелями, раздавалось сдержанное мычанье и звук струящегося в подойник молока. Кто-то покрякивает, зевает, скрипит тяжелая дверь. Начинается трудовой день крестьянина. Сквозь щели пробивается золотой луч, зажигая клочки сена в темных углах. Слышно - хозяйка разжигает лучину для самовара. Пора вставать... Напьемся чаю, молока, съедим по яйцу - и на этюды..." (С. 24-26).
Впечатления от родного города после путешествия по Европе.
"После Парижа, Дрездена, Вены, после серых солидных домов и готических соборов Вятка мне показалась смешной, пестрой, как вятские игрушки, что продают на свистунье.
Вятка. Вид на центральную часть города. Открытка нач. ХХ века.
На площади, покрытой зеленой травкой, перед нашими окнами красят церковь светло-бирюзовой краской, оставляя лепные украшения белыми. На зеленых куполах желтые луковки. Точно девицу одевают на бал. Домики розовые, зеленые, желтые, белые, ставни окон другого цвета. Железные крыши обязательно зеленые, а деревянные - красные. У каждого домика свое выражение лица: то улыбка, то вытянутая недовольная физиономия, иной выглядывает за тротуаром, как из-под одеяла, одним глазом, другие закрыты ставнями - спят еще. Отвык глаз от этого малолюдья. По тропинке к храму идет, размахивая широкими рукавами, поп. По пути остановился перед согнувшейся старушкой, благословил ее и пошел дальше. На углу давно стоит извозчичья долгушка, ждет пассажира. Послышались резкие звуки пастушьего рожка и мычание: стадо коров заполонило всю улицу. Рыжая корова загородила тротуар, пощипывая возле него траву. Прохожая дама со страхом отмахивается зонтиком от рогатой скотины. Стаи галок с криком облепили крышу и колокольню. Вот и все городское оживление в будни..." (С. 103).
Продолжение следует.
Заметки с воспоминаниями А.Рылова дополняю фотографиями его картин.