Владка Мид "По обе стороны стены"
продолжение.
предыдущие посты: http://one-way.livejournal.com/tag/vladka%20meed
Szmelcownicy - вымогатели
Словарь военного времени:
«szmelcownicy» (шмельцовницы) - всякое отребье, искавшее быстрого заработка за счет людей, бежавших из гетто в «арийскую зону».
«szmalcowe» (шмальцове) - взятка, которую платил еврей вымогателю, чтобы тот не выдал его гестапо.
«łebek» (головы) - «живой товар»
(источник: http://warszawa.getto.pl)
[...Владка уже несколько недель живет в «арийской зоне», по документам она Владислава Ковальская (отсюда имя «Владка») ...]
Мне казалось, что в «арийской зоне» всем страшно любопытно знать, что происходит в гетто. Мне казалось, кошмары неотступно преследуют поляков, живущих у Стены и каждый день в окно наблюдающих творящееся за ней. Мне казалось, что они, безусловно, готовы помочь своим знакомым и соседям-евреям, ведь как бы то ни было, до войны они вместе воспитывали детей и делили радости и горести. Мои иллюзии очень скоро разбились вдребезги. А случилось вот что. Воскресным днем я прогуливалась по улице недалеко от Стены, ограждавшей гетто. Напротив Стены на детской площадке собралось множество народу - дети и взрослые бегали, играли, танцевали. Маленькие кафешки были забиты молодыми людьми. Я остановилась, внимая, на некотором расстоянии, а потом повернулась налево. Стена была всего лишь через дорогу. Два мира на одной улице. Вдруг за Стеной раздалась автоматная очередь, крик боли - и затем тишина. Я повернулась к парку - услышали ли они выстрелы? Несколько человек встревоженно оглянулись, но один из них левой рукой указал в сторону Стены, а правой сделал отмашку, что всё нормально. «Это у евреев» - улыбнулся юный поляк на качелях... Стоял солнечный зимний день, выходной, улица была полна народу... Я смотрела, как хорошо одетые поляки неспешно прогуливались по улице, как бежали впереди них их дети... Но перед моим мысленным взором вереницей проходили обитатели гетто, и щегольский хлыст указывал то в одну сторону, то в другую, и монотонный голос повторял: «Налево! Направо! Налево! Направо!»
Тут поднялись крики и шум, которые и вернули меня к реальности. «Жид! Грязный жид!» - два старика волокли худого бледного юношу, отчаянно отбивавшегося от них. На лице его - ужас, в глазах - мольба о помощи. Его, конечно же, поймали на улице и не собирались отпускать. Скорее всего, у него не было денег, чтобы откупиться. Кто-то привел немецкого полицейского. Еврей, покорившись судьбе, перестал сопротивляться. Немец остановил такси, затолкал в него юношу, и уехал вместе с ним и с двумя поляками-информаторами. Я изучала лица в толпе зевак - народ не слишком радовался тому, что они увидели. Одни качали головой, другие криво улыбались. Но никто не вмешался, никто не сказал слова против. И они вернулись к своим занятиям, к своей воскресной прогулке, будто ничего не случилось.
Остаток дня я бродила по улицам, возвращаться домой было нельзя: моя квартирная хозяйка ожидала родственников в гости и не хотела, чтобы те знали о том, что я у нее живу. Когда поздно вечером я подошла к своему дому, меня там уже ждала Аня (Ханця Верцвейг Элленбоген). Раньше Аня и ее муж Болек (Хаим Элленбоген) работали в детском санатории, но немцы закрыли его в августе. Им удалось бежать в «арийскую зону» вместе с сестрой Болека Переле, учительницей. Аня с мужем жили в доме бедных поляков, Аня зарабатывала шитьем, и до сих пор всё было спокойно. Но сейчас Аня была в тревоге.
«Вчера я выходила из трамвая на своей остановке, как вдруг в окно постучал Болек и предупредил меня, что домой идти нельзя - там залегли szmelcownicy в засаде. Он ждал на остановке несколько часов, чтобы предупредить меня. Похоже, кто-то опознал в Болеке еврея, проследил его до дома, потребовал денег и вынес из квартиры всё, что смог. Но этого было не достаточно. Шантажист и его дружки схватили Болека и потащили в участок, чтобы сдать немцам (***за вознаграждение***). Болек спасся каким-то чудом и боялся, что они вернутся к нам на квартиру и найдут там меня. Прошлой ночью нас приютила какая-то женщина за несколько злотых, но сегодня у нас нет крыши над головой!»
«Я поговорю с хозяином моей квартиры, может, он сможет что-то сделать» - ответила я.
Стефан Махай был слегка пьян. Он ходил вокруг да около, не говорил ни «да» ни «нет», но наконец согласился приютить Аню и Болека на две ночи, плата вперед. Ну хоть так, а потом посмотрим.
Найти жильё было трудно не только новичкам, но и старожилам «арийской зоны». Притворяться неевреем было непросто, приходилось следить за каждым словом, за каждым жестом. Поляки легко опознавали нас и в последнее время зарабатывали на этом умении путем вымогательства - szmalcowe. Встретив еврея, они требовали денег, и, если денег было не достаточно, снимали с жертвы пальто, ботинки и отбирали всё хоть сколько-то ценное. Такой вот тип однажды забрал у Целека пальто. И вот эти szmelcownicy были везде - они рыскали, они шныряли, они охотились на евреев на улицах, в жилых районах, на фабриках и заводах.
Евреи в «арийской зоне» жили в смертельном страхе перед немцами и, естественно, отдавали вымогателям всё, лишь бы те не выдавали их гестапо. Гестапо же платило 100 злотых за голову еврея, и горе тому, кто не мог откупиться за большую цену. Без помощи информаторов-поляков немцы бы никогда не отловили столько бежавших из гетто евреев. Конечно, не все поляки были такими. Некоторые даже относились с сочувствием, но их было мало, и их помощь ничтожна.
Михаля уже шантажировали. Он был высок, бледен и голубоглаз, но его выдавал его еврейский нос. Он избегал людей. Я сама уже в первые недели пребывания в «арийской зоне» на своей шкуре познакомилась с этим милым местным обычаем. Нам стало известно, что в гетто особенно нуждаются в напильниках - с их помощью можно было проделать дыру в вагоне и сбежать из поездов, направлявшихся в Треблинку. Мне и Михалю поручили достать как можно больше напильников. И вот одним морозным вечером я стояла на шухере на улице Хмельна у ворот немецкой фабрики. Мы уже достали некоторое количество напильников и собирались попросить бригадира работавшей здесь еврейской бригады, взять одного из нас с собой в гетто. Михаль подкупил фабричную охрану, его впустили внутрь и закрыли за ним ворота. Я ждала его в одиночестве, мною постепенно овладевала тревога, и росло дурное предчувствие. Наконец ворота отворились , и появился Михаль. По его виду было понятно, что он вернулся ни с чем: уже несколько дней еврейские бригады не приезжали на фабрику - в гетто снова шли облавы и селекции.
Мы шли, обсуждая, как бы нам передать напильники в гетто, и вдруг услышали позади шаги. За нами был хвост - три поляка, конечно же szmelcownicy. Мы ускорили шаг, они тоже. У нас практически не было денег; у меня было 10 злотых, у Михаля 50. Тут мимо проехал трамвай, мы оба попытались запрыгнуть на него. Михаль смог вскочить на подножку и уехал. Я бежала за ним, задыхаясь, хоть и знала, что это бесполезно. Преследователи схватили меня за плечи и грубо развернули так, что я оказалась с ними лицом к лицу. Их было трое, деваться мне было некуда. Высокий главарь насмешливо поклонился мне и ухмыльнулся: «Вы хотели сбежать, госпожа моя, но не так-то это просто».
«Что вам от меня нужно?» - я сделала вид, что не понимаю, в чем дело.
«Ты хочешь сказать, что не знаешь, кто мы? Зато мы знаем, кто ты! Зачем ты шпионила возле фабрики, где работают евреи?»
«Искала работу» - единственное, что пришло мне в голову.
«Только не пытайся вешать нам лапшу на уши. Ты из гетто, и тот, которому удалось уйти, тоже еврей.»
Начала собираться толпа любопытных. В отчаянии я решилась на блеф. Со спокойной улыбкой я продолжила путь, преследователи не отставали: «Хочешь, чтобы мы отпустили тебя, дай нам три тысячи злотых - по тысяче на каждого - и вали на все четыре стороны.» Три тысячи злотых! Они, конечно, не знали, что у меня не было и пятидесяти. Продолжая настаивать на том, что я честная полячка, я прикидывалась, что не понимаю, с чего они ко мне привязались. Тогда они решили взять меня на пушку, и высокий сказал: «Думаешь, мы так и будем с тобой гулять, жидовская сучка? Давай деньги, иначе сдадим тебя прямо немцам!» Исполни они свою угрозу, и мне конец. Я хорошо это понимала. Но блефовать так блефовать, ничего другого мне не оставалось. «Прекрасно!» - я возмущенно пожала плечами. - «Идемте в отделение. И вам влетит за шантаж ни в чем неповинных людей!» Мои попутчики перешептывались в явной нерешительности. Я продолжала идти, не обращая внимания. Мне надо было сбежать до того, как мы дойдем до немецкого поста. Какое-то время они шли за мной, но вскоре звук их шагов стал тише, тише... тише... и, наконец, умолк. Я перешла улицу и незаметно оглянулась. Они остановились, всё еще глядя мне вослед. Они всё еще не были уверены, что я не еврейка. В такой ситуации бежать было рано, лучше всего как ни в чем не бывало продолжать идти. Я смешалась с толпой, и постепенно преследователи остались далеко позади. Наконец я оказалась на небольшой пустынной улочке. Я запрыгнула на трамвай и несколько часов просто ездила по городу, пересаживаясь с одного трамвая на другой, до тех пор, пока не убедилась, что никто за мной не следит.
Очень многим евреям повезло меньше, чем мне. Хотя szmelcownicy не убивали сами, убивали немцы, но они забирали у евреев их жалкие пожитки, без которых невозможно было найти убежище в «арийской зоне», и таким образом доводили многих до отчаяния и часто до смерти.
Пани Бжешка, честная и добрая полячка, жившая по адресу Топиль 8, приютила пятерых евреев в беде. Ее первыми жильцами были мать и сын, бывший еврейский полицейский. У обоих были типично еврейские лица, и они старались не выходить из дома. К ним часто наведывались знакомые поляки, рекомендовавшие их пани Бжешке. Но однажды явились szmelcownicy и, явно хорошо инфрмированные, направились прямиком в комнату, где жили евреи, забрали у них все деньги и драгоценности и заверили перепуганную квартирную хозяйку, что никогда больше не вернутся, евреи могут жить спокойно.
Что было делать матери с сыном? Идти больше было некуда, все деньги у них забрали. Они упросили разрешить им пожить еще чуть-чуть, чтобы дать возможность продать, что осталось, и попытаться найти другое убежище. Но через несколько недель вымогатели вернулись. Они забрали с собой все тряпки и все наличные, что еще оставались у их жертв. Теперь квартирная хозяйка была перепугана насмерть, но не решалась выгнать жильцов на улицу. Мать и сын обсуждали самоубийство. Мать настаивала, что сыну будет без нее легче. Другая добрая полячка впустила их к себе, но вскоре после этого мать отравилась цианистым калием; она совершила это далеко от дома, на окраине города, чтобы даже смертью своей не быть никому обузой. Ее сын бесследно исчез.
Наше еврейское подполье пыталось справиться с вымогательством. Мы даже обратились к нашим предполагаемым союзникам, польским подпольщикам, с просьбой начать кампанию в их нелегальной прессе против szmelcownicy, настроить против них общественное мнение, чтобы народ считал их преступниками и немецкими пособниками. К несчастью, поляки остались глухи к нашим просьбам, и вымогатели продолжали беспрепятственно исполнять своё черное дело.
продолжение следует
предыдущие посты: http://one-way.livejournal.com/tag/vladka%20meed
Szmelcownicy - вымогатели
Словарь военного времени:
«szmelcownicy» (шмельцовницы) - всякое отребье, искавшее быстрого заработка за счет людей, бежавших из гетто в «арийскую зону».
«szmalcowe» (шмальцове) - взятка, которую платил еврей вымогателю, чтобы тот не выдал его гестапо.
«łebek» (головы) - «живой товар»
(источник: http://warszawa.getto.pl)
[...Владка уже несколько недель живет в «арийской зоне», по документам она Владислава Ковальская (отсюда имя «Владка») ...]
Мне казалось, что в «арийской зоне» всем страшно любопытно знать, что происходит в гетто. Мне казалось, кошмары неотступно преследуют поляков, живущих у Стены и каждый день в окно наблюдающих творящееся за ней. Мне казалось, что они, безусловно, готовы помочь своим знакомым и соседям-евреям, ведь как бы то ни было, до войны они вместе воспитывали детей и делили радости и горести. Мои иллюзии очень скоро разбились вдребезги. А случилось вот что. Воскресным днем я прогуливалась по улице недалеко от Стены, ограждавшей гетто. Напротив Стены на детской площадке собралось множество народу - дети и взрослые бегали, играли, танцевали. Маленькие кафешки были забиты молодыми людьми. Я остановилась, внимая, на некотором расстоянии, а потом повернулась налево. Стена была всего лишь через дорогу. Два мира на одной улице. Вдруг за Стеной раздалась автоматная очередь, крик боли - и затем тишина. Я повернулась к парку - услышали ли они выстрелы? Несколько человек встревоженно оглянулись, но один из них левой рукой указал в сторону Стены, а правой сделал отмашку, что всё нормально. «Это у евреев» - улыбнулся юный поляк на качелях... Стоял солнечный зимний день, выходной, улица была полна народу... Я смотрела, как хорошо одетые поляки неспешно прогуливались по улице, как бежали впереди них их дети... Но перед моим мысленным взором вереницей проходили обитатели гетто, и щегольский хлыст указывал то в одну сторону, то в другую, и монотонный голос повторял: «Налево! Направо! Налево! Направо!»
Тут поднялись крики и шум, которые и вернули меня к реальности. «Жид! Грязный жид!» - два старика волокли худого бледного юношу, отчаянно отбивавшегося от них. На лице его - ужас, в глазах - мольба о помощи. Его, конечно же, поймали на улице и не собирались отпускать. Скорее всего, у него не было денег, чтобы откупиться. Кто-то привел немецкого полицейского. Еврей, покорившись судьбе, перестал сопротивляться. Немец остановил такси, затолкал в него юношу, и уехал вместе с ним и с двумя поляками-информаторами. Я изучала лица в толпе зевак - народ не слишком радовался тому, что они увидели. Одни качали головой, другие криво улыбались. Но никто не вмешался, никто не сказал слова против. И они вернулись к своим занятиям, к своей воскресной прогулке, будто ничего не случилось.
Остаток дня я бродила по улицам, возвращаться домой было нельзя: моя квартирная хозяйка ожидала родственников в гости и не хотела, чтобы те знали о том, что я у нее живу. Когда поздно вечером я подошла к своему дому, меня там уже ждала Аня (Ханця Верцвейг Элленбоген). Раньше Аня и ее муж Болек (Хаим Элленбоген) работали в детском санатории, но немцы закрыли его в августе. Им удалось бежать в «арийскую зону» вместе с сестрой Болека Переле, учительницей. Аня с мужем жили в доме бедных поляков, Аня зарабатывала шитьем, и до сих пор всё было спокойно. Но сейчас Аня была в тревоге.
«Вчера я выходила из трамвая на своей остановке, как вдруг в окно постучал Болек и предупредил меня, что домой идти нельзя - там залегли szmelcownicy в засаде. Он ждал на остановке несколько часов, чтобы предупредить меня. Похоже, кто-то опознал в Болеке еврея, проследил его до дома, потребовал денег и вынес из квартиры всё, что смог. Но этого было не достаточно. Шантажист и его дружки схватили Болека и потащили в участок, чтобы сдать немцам (***за вознаграждение***). Болек спасся каким-то чудом и боялся, что они вернутся к нам на квартиру и найдут там меня. Прошлой ночью нас приютила какая-то женщина за несколько злотых, но сегодня у нас нет крыши над головой!»
«Я поговорю с хозяином моей квартиры, может, он сможет что-то сделать» - ответила я.
Стефан Махай был слегка пьян. Он ходил вокруг да около, не говорил ни «да» ни «нет», но наконец согласился приютить Аню и Болека на две ночи, плата вперед. Ну хоть так, а потом посмотрим.
Найти жильё было трудно не только новичкам, но и старожилам «арийской зоны». Притворяться неевреем было непросто, приходилось следить за каждым словом, за каждым жестом. Поляки легко опознавали нас и в последнее время зарабатывали на этом умении путем вымогательства - szmalcowe. Встретив еврея, они требовали денег, и, если денег было не достаточно, снимали с жертвы пальто, ботинки и отбирали всё хоть сколько-то ценное. Такой вот тип однажды забрал у Целека пальто. И вот эти szmelcownicy были везде - они рыскали, они шныряли, они охотились на евреев на улицах, в жилых районах, на фабриках и заводах.
Евреи в «арийской зоне» жили в смертельном страхе перед немцами и, естественно, отдавали вымогателям всё, лишь бы те не выдавали их гестапо. Гестапо же платило 100 злотых за голову еврея, и горе тому, кто не мог откупиться за большую цену. Без помощи информаторов-поляков немцы бы никогда не отловили столько бежавших из гетто евреев. Конечно, не все поляки были такими. Некоторые даже относились с сочувствием, но их было мало, и их помощь ничтожна.
Михаля уже шантажировали. Он был высок, бледен и голубоглаз, но его выдавал его еврейский нос. Он избегал людей. Я сама уже в первые недели пребывания в «арийской зоне» на своей шкуре познакомилась с этим милым местным обычаем. Нам стало известно, что в гетто особенно нуждаются в напильниках - с их помощью можно было проделать дыру в вагоне и сбежать из поездов, направлявшихся в Треблинку. Мне и Михалю поручили достать как можно больше напильников. И вот одним морозным вечером я стояла на шухере на улице Хмельна у ворот немецкой фабрики. Мы уже достали некоторое количество напильников и собирались попросить бригадира работавшей здесь еврейской бригады, взять одного из нас с собой в гетто. Михаль подкупил фабричную охрану, его впустили внутрь и закрыли за ним ворота. Я ждала его в одиночестве, мною постепенно овладевала тревога, и росло дурное предчувствие. Наконец ворота отворились , и появился Михаль. По его виду было понятно, что он вернулся ни с чем: уже несколько дней еврейские бригады не приезжали на фабрику - в гетто снова шли облавы и селекции.
Мы шли, обсуждая, как бы нам передать напильники в гетто, и вдруг услышали позади шаги. За нами был хвост - три поляка, конечно же szmelcownicy. Мы ускорили шаг, они тоже. У нас практически не было денег; у меня было 10 злотых, у Михаля 50. Тут мимо проехал трамвай, мы оба попытались запрыгнуть на него. Михаль смог вскочить на подножку и уехал. Я бежала за ним, задыхаясь, хоть и знала, что это бесполезно. Преследователи схватили меня за плечи и грубо развернули так, что я оказалась с ними лицом к лицу. Их было трое, деваться мне было некуда. Высокий главарь насмешливо поклонился мне и ухмыльнулся: «Вы хотели сбежать, госпожа моя, но не так-то это просто».
«Что вам от меня нужно?» - я сделала вид, что не понимаю, в чем дело.
«Ты хочешь сказать, что не знаешь, кто мы? Зато мы знаем, кто ты! Зачем ты шпионила возле фабрики, где работают евреи?»
«Искала работу» - единственное, что пришло мне в голову.
«Только не пытайся вешать нам лапшу на уши. Ты из гетто, и тот, которому удалось уйти, тоже еврей.»
Начала собираться толпа любопытных. В отчаянии я решилась на блеф. Со спокойной улыбкой я продолжила путь, преследователи не отставали: «Хочешь, чтобы мы отпустили тебя, дай нам три тысячи злотых - по тысяче на каждого - и вали на все четыре стороны.» Три тысячи злотых! Они, конечно, не знали, что у меня не было и пятидесяти. Продолжая настаивать на том, что я честная полячка, я прикидывалась, что не понимаю, с чего они ко мне привязались. Тогда они решили взять меня на пушку, и высокий сказал: «Думаешь, мы так и будем с тобой гулять, жидовская сучка? Давай деньги, иначе сдадим тебя прямо немцам!» Исполни они свою угрозу, и мне конец. Я хорошо это понимала. Но блефовать так блефовать, ничего другого мне не оставалось. «Прекрасно!» - я возмущенно пожала плечами. - «Идемте в отделение. И вам влетит за шантаж ни в чем неповинных людей!» Мои попутчики перешептывались в явной нерешительности. Я продолжала идти, не обращая внимания. Мне надо было сбежать до того, как мы дойдем до немецкого поста. Какое-то время они шли за мной, но вскоре звук их шагов стал тише, тише... тише... и, наконец, умолк. Я перешла улицу и незаметно оглянулась. Они остановились, всё еще глядя мне вослед. Они всё еще не были уверены, что я не еврейка. В такой ситуации бежать было рано, лучше всего как ни в чем не бывало продолжать идти. Я смешалась с толпой, и постепенно преследователи остались далеко позади. Наконец я оказалась на небольшой пустынной улочке. Я запрыгнула на трамвай и несколько часов просто ездила по городу, пересаживаясь с одного трамвая на другой, до тех пор, пока не убедилась, что никто за мной не следит.
Очень многим евреям повезло меньше, чем мне. Хотя szmelcownicy не убивали сами, убивали немцы, но они забирали у евреев их жалкие пожитки, без которых невозможно было найти убежище в «арийской зоне», и таким образом доводили многих до отчаяния и часто до смерти.
Пани Бжешка, честная и добрая полячка, жившая по адресу Топиль 8, приютила пятерых евреев в беде. Ее первыми жильцами были мать и сын, бывший еврейский полицейский. У обоих были типично еврейские лица, и они старались не выходить из дома. К ним часто наведывались знакомые поляки, рекомендовавшие их пани Бжешке. Но однажды явились szmelcownicy и, явно хорошо инфрмированные, направились прямиком в комнату, где жили евреи, забрали у них все деньги и драгоценности и заверили перепуганную квартирную хозяйку, что никогда больше не вернутся, евреи могут жить спокойно.
Что было делать матери с сыном? Идти больше было некуда, все деньги у них забрали. Они упросили разрешить им пожить еще чуть-чуть, чтобы дать возможность продать, что осталось, и попытаться найти другое убежище. Но через несколько недель вымогатели вернулись. Они забрали с собой все тряпки и все наличные, что еще оставались у их жертв. Теперь квартирная хозяйка была перепугана насмерть, но не решалась выгнать жильцов на улицу. Мать и сын обсуждали самоубийство. Мать настаивала, что сыну будет без нее легче. Другая добрая полячка впустила их к себе, но вскоре после этого мать отравилась цианистым калием; она совершила это далеко от дома, на окраине города, чтобы даже смертью своей не быть никому обузой. Ее сын бесследно исчез.
Наше еврейское подполье пыталось справиться с вымогательством. Мы даже обратились к нашим предполагаемым союзникам, польским подпольщикам, с просьбой начать кампанию в их нелегальной прессе против szmelcownicy, настроить против них общественное мнение, чтобы народ считал их преступниками и немецкими пособниками. К несчастью, поляки остались глухи к нашим просьбам, и вымогатели продолжали беспрепятственно исполнять своё черное дело.
продолжение следует