Сказка
Маленькая избушка на курьих ножках словно вынырнула из леса. Пройди Иван-царевич в шаге от этой полянки - и не заметил бы. Оглядевшись по сторонам, он пробормотал себе под нос:
- Кто, кто в теремочке живёт?- и стремительным броском пересёк полянку. Присев у крылечка, ещё раз огляделся, и бесшумно ступая, подошёл к низенькой двери. Оглядел косяк, петли и пол, а потом столь же бесшумно распахнул дверь. Как будто всю жизнь так делал.
В избе хлопотала женщина. Стройная, в вязаном свитере и почему-то на шпильках, она зачем-то наклонилась к устью печи.
Иван-царевич был не чужд эстетики и мгновенно вдохновился открывшимся видом.
Но как только он возложил свои длани на предмет вожделения, как резкая боль пронзила его ступню. Перед глазами словно взорвался горшок с кашей, и тяжёлая пелена беспамятства упала на его чело...
Сознание возвращалось нехотя.
Из чувств первым ожил вкус. "Значит, горшок каши не привиделся",- подумал Иван. Думать было больно.
Потом вернулось зрение - мутное и с помехами. При попытке убрать налипшую на лицо кашу вернулось осязание - гость почувствовал, что крепко связан.
Потом прошёл звон в ушах
- ... не фига, понял?
- Не-а.
- Чё ты не понял?
- Ничего.
- Ты что, тупой?
- Не, я не слышал. Тебя как зовут-то?
- Ага,- задумчиво произнесла незнакомка,- Ясно. Типичный делириум тременс.
- Вот не любишь ты людей, Яга!- укоризненно заметил Иван-царевич.
- Людей я как раз люблю! - веско сказала хозяйка, помешивая что-то в большом чугунке, стоящем в печи,- но на небольшом расстоянии. А то припрётся, понимаешь, "повернись", - грит,- "к лесу передом, ко мне задом!" и давай за попу трогать! А у меня тактильная чувствительность, может, повышенная!
Иван не всё понял - думалось всё ещё с трудом. Но общее недовольство в тоне уловил и развил тему:
- Дык, и я об чём! На расстоянии, но небольшом! Пару вершков для начала в самый раз будет!
- Вершков, корешков...- проворчала женщина,- Ох ты ж! Из-за тебя, остолопа, корешки забыла!
Она резво вскочила с лавочки, отодвинув какое-то рукоделье, и, грациозно вытянувшись, достала с высокой полочки матерчатый мешочек. От мешочка изходил отчётливый пряный дух - к царевичу вернулось обоняние. И почему-то сразу захотелось есть.
Хозяйка отодвинула заслонку и кинула горсть корешков в чугунок. По избе поплыл умопомрачительный аромат.
Иван сглотнул слюну и решил зайти издали:
- А что за пряжу ты, хозяюшка, штопаешь?
Женщина одарила его насмешливым взглядом.
- Головка болит, да? Умишко-то не повредил, падаючи? Где ты пряжу увидел? Это ж перевод!
Иван понял, что опять не понимает, но не сдавался:
- Перевод чего?
- Ниток, конечно,- хмыкнула хозяйка,- ты грамоте-то обучен?
- А как же!- горделиво ответил Иван, пытаясь приосаниться,- Как есть все три на десять да ещё две буквы знаю!
- Вообще-то тридцать три... Ну, читай, грамотей!
И она повернула к нему пяльца.
Царевич решил, что над ним издеваются - ни одной знакомой буквы.
- Какая-то у тебя странная грамота - как будто крючочки какие меж собой связаны!
- Это и есть вязь, балда! Чуркменская!
Женщина обиделась, отвернула пяльца от пленника и села к нему боком, о чём-то задумавшись. Сквозь свитер крупной вязки просвечивало... Иван зажмурился - призрак горшка с кашей застил соблазнительную картину. Отдышавшись, он продолжил разговор, кивнув в сторону печки:
- А что у тебя варится в чугунке-то оном?
Хозяйка посмотрела на него с некой даже жалостью:
- А ведь я ж тебе говорила, болезный. Людей я люблю. Людей. В кляре, в подливке, да с корешками...
- Кто, кто в теремочке живёт?- и стремительным броском пересёк полянку. Присев у крылечка, ещё раз огляделся, и бесшумно ступая, подошёл к низенькой двери. Оглядел косяк, петли и пол, а потом столь же бесшумно распахнул дверь. Как будто всю жизнь так делал.
В избе хлопотала женщина. Стройная, в вязаном свитере и почему-то на шпильках, она зачем-то наклонилась к устью печи.
Иван-царевич был не чужд эстетики и мгновенно вдохновился открывшимся видом.
Но как только он возложил свои длани на предмет вожделения, как резкая боль пронзила его ступню. Перед глазами словно взорвался горшок с кашей, и тяжёлая пелена беспамятства упала на его чело...
Сознание возвращалось нехотя.
Из чувств первым ожил вкус. "Значит, горшок каши не привиделся",- подумал Иван. Думать было больно.
Потом вернулось зрение - мутное и с помехами. При попытке убрать налипшую на лицо кашу вернулось осязание - гость почувствовал, что крепко связан.
Потом прошёл звон в ушах
- ... не фига, понял?
- Не-а.
- Чё ты не понял?
- Ничего.
- Ты что, тупой?
- Не, я не слышал. Тебя как зовут-то?
- Ага,- задумчиво произнесла незнакомка,- Ясно. Типичный делириум тременс.
- Вот не любишь ты людей, Яга!- укоризненно заметил Иван-царевич.
- Людей я как раз люблю! - веско сказала хозяйка, помешивая что-то в большом чугунке, стоящем в печи,- но на небольшом расстоянии. А то припрётся, понимаешь, "повернись", - грит,- "к лесу передом, ко мне задом!" и давай за попу трогать! А у меня тактильная чувствительность, может, повышенная!
Иван не всё понял - думалось всё ещё с трудом. Но общее недовольство в тоне уловил и развил тему:
- Дык, и я об чём! На расстоянии, но небольшом! Пару вершков для начала в самый раз будет!
- Вершков, корешков...- проворчала женщина,- Ох ты ж! Из-за тебя, остолопа, корешки забыла!
Она резво вскочила с лавочки, отодвинув какое-то рукоделье, и, грациозно вытянувшись, достала с высокой полочки матерчатый мешочек. От мешочка изходил отчётливый пряный дух - к царевичу вернулось обоняние. И почему-то сразу захотелось есть.
Хозяйка отодвинула заслонку и кинула горсть корешков в чугунок. По избе поплыл умопомрачительный аромат.
Иван сглотнул слюну и решил зайти издали:
- А что за пряжу ты, хозяюшка, штопаешь?
Женщина одарила его насмешливым взглядом.
- Головка болит, да? Умишко-то не повредил, падаючи? Где ты пряжу увидел? Это ж перевод!
Иван понял, что опять не понимает, но не сдавался:
- Перевод чего?
- Ниток, конечно,- хмыкнула хозяйка,- ты грамоте-то обучен?
- А как же!- горделиво ответил Иван, пытаясь приосаниться,- Как есть все три на десять да ещё две буквы знаю!
- Вообще-то тридцать три... Ну, читай, грамотей!
И она повернула к нему пяльца.
Царевич решил, что над ним издеваются - ни одной знакомой буквы.
- Какая-то у тебя странная грамота - как будто крючочки какие меж собой связаны!
- Это и есть вязь, балда! Чуркменская!
Женщина обиделась, отвернула пяльца от пленника и села к нему боком, о чём-то задумавшись. Сквозь свитер крупной вязки просвечивало... Иван зажмурился - призрак горшка с кашей застил соблазнительную картину. Отдышавшись, он продолжил разговор, кивнув в сторону печки:
- А что у тебя варится в чугунке-то оном?
Хозяйка посмотрела на него с некой даже жалостью:
- А ведь я ж тебе говорила, болезный. Людей я люблю. Людей. В кляре, в подливке, да с корешками...