Пытаясь не произносить слово «reset»
Термин «перезагрузка» начинает реально претендовать на место в российской тройке «слов года». Как помните, в 2007-ом это были «гламур», «нанотехнологии» и «блог», в 2008-ом - «кризис», «коллайдер», «война». Нынче «reset» дискурсивно номинируется в топы слов, что обозначают некие вехи, этапы и прочие поворотные моменты. Очевидно, что начинать с «чистого листа» и широко открывать «все окна возможностей» в современных российско-американских отношениях невозможно и, более того, не нужно в принципе. Попытаемся разобраться в условиях, в которых сегодня находятся процессы принятия внешнеполитических решений и в Российской Федерации, и в Соединённых Штатах.
В конце 1940-х годов произошло окончательное становление биполярного мира, в СССР и в США существенно возросла роль внешнеполитических исследований и аналитического консалтинга. Одной из основных причин этого стала сама природа двусторонних отношений. Советский Союз и Штаты были вынуждены пристально «следить» и «отслеживать» друг друга, контролировать каждый шаг во избежание тотального конфликта. Обе стороны были практически обязаны просчитывать все возможные последствия того или иного решения. Точные оценки и достоверные прогнозы требовали систематического анализа, основанного на фундаментальных представлениях об истории и современных течениях в мышлении и политической культуре другой сверхдержавы.
Как дела обстоят нынче? Насколько прикладные политические исследования отвечают требованиям современного этапа двусторонних отношений? - Много ли в Штатах специалистов, кто был бы способен, например, год назад достоверно предсказать изменения в Конституции РФ? Много ли за океаном экспертов, понимающих интригу выборов мэра Мурманска или Сочи? Или способных объективно оценить электоральные перспективы «Правого дела» в каком-либо российском регионе? Много ли исследователей, кто знает определённый тип политкультуры, формирующийся в кадетских и суворовских училищах постпутинской России? Много ли двадцати-тридцатилетних американцев-русистов могут проанализировать, в какой степени фильмы «Брат» и «Брат-2» предопределяют многолетний потенциал политического и бытового американизма, яркий всплеск которого случился в августе прошлого года? Ограничивается ли круг влиятельных специалистов по России теми фигурами, которые приглашаются на осенние чаепития в рамках «Валдайского клуба»?
А много ли в России специалистов, знающих перспективы, например, развития внутриамериканского рынка железнодорожных перевозок? Или способных профессионально анализировать долгосрочные тенденции политических событий на уровне отдельного штата? Какой-нибудь Северной Дакоты или Южной Каролины? Или проводящих социологические исследования о том, какие именно типы, классы и формы социальных сетей и блогов пользуются вниманием у политически активных американцев, проживающих в крупных городах или вне них?
Судя по тому, что практически никто из российских американистов (или более общей группы - международников) семь-восемь месяцев назад не мог достоверно предугадать, что президентом США станет Б. Обама, вице-президентом Дж. Байден, а госсекретарём - г-жа Х.Клинтон, проблемы с качеством экспертного сопровождения американского направления российской внешней политики становятся предельно очевидными. Более того, даже за три-четыре дня до ноябрьского завершения президентской кампании в Штатах примерно половина отечественных «специалистов» полагала, что в Белый дом гарантировано переселятся Джон Маккейн и его «заместительница» Сара Пэйлин. Ведь «нормальным демократам» нужно было «выставить всего-навсего «нормального» белого кандидата-мужчину вроде А.Гора, а они вместо этого выставили две «политкорректности»». Не удивительно, что теперь эти же лица безоговорочно заявляют: «Любому американскому президенту в обозримой перспективе придется бороться с кризисом и разгребать бушевское наследство. И ему будет не до российской демократии, сколь бы он лично ни жаждал за нее побороться».
Без сомнений, качество внешнеполитических исследований предопределяется конкурентной средой, в которой находятся экспертно-аналитические программы, институты и фонды. Практически на пальцах одной руки можно перечислить те российские центры, которые на регулярной основе занимаются специализированными работами. Монополизация национального рынка идей и ориентация на запросы высшей номенклатуры очевидны. Стремительное сокращение количества «мест», в той или иной степени влияющих на процесс принятия внешнеполитических решений, оказало воздействие на организацию и содержание исследований.
Другая напасть - возникновение аналитических бутиков, специализирующихся в отдельной области или на отдельной, ситуационной проблеме - подчёркивает тенденцию формирования центров с чётко очерченными идеологическими предпочтениями. Хотя, с другой стороны, у ведущих российских партийных сил нет собственных работоспособных структур, занимающихся внешнеполитическим и международным сопровождением.
В результате многомерная «картинка» замещается одномерной, в которой базовым фактором выступает лишь одна «ось», по которой «откладывается» мера приближённости и удалённости от узкого круга представителей правящего режима. Сужение пространства конкуренции и необходимого соревнования и соперничества приводит, в свою очередь, к снижению роли объективно оцениваемых критериев эффективности выполняемых работ. Понижаются внутрикорпоративные стандарты. Начинают фактически игнорироваться инновационные подходы и решения.
Без сомнения, в значительной степени сложившаяся ситуация связана со сменой долгосрочного институционального финансирования на систему краткосрочных грантов и конкурсов под конкретные предметные проекты. В таких условиях начинает проявляться запрос на автономность и определённую замкнутость. Подобные шаблоны поведения привносятся и провоцируются не столько государственными - прежде всего, мидовскими - структурами. Они, в первую очередь, поддерживаются крупными компаниями.
По пути, который условно можно определить как «не формирование системы для управления ей, а реагирование на проблему» идут и Газпром, и Лукойл, и Транснефть, и ИнтерРАО, и Северсталь, и Русал, и РЖД, и десятки других структур. Синдром быстрого реагирования оказывает непосредственное влияние на три взаимосвязанных «сегмента»: рынок интеллектуальных ресурсов, внимание ведущих политиков и влияние на национальные и международные медиа.
Но вернёмся к основной теме. Условия, в которых сегодня находятся процессы принятия внешнеполитических решений в Российской Федерации и в Соединённых Штатах, характеризуются следующими структурными «измерениями».
Во-первых, за последние восемь-девять лет сузилась инфраструктура отношений. Многообразная и активная коммуникация, осуществляемая на разных уровнях - от участников мидовских и совбезовских экспертных и консультационных групп до аспирантов, работающих над диссертациями по американистике, - редуцировалась до формальных контактов, практически основная цель которых сводится к обмену пропагандистскими ударами. Современные формы политической и экспертно-аналитической коммуникации зачищены, отфильтрованы и отстроены.
Несмотря на наличие академических школ в Санкт-Петербурге, Нижнем Новгороде, Екатеринбурге и Волгограде, основной инфраструктурный канал проложен и «заточен» только на Москву. У американских же коллег диверсификация интеллектуально-организационных ресурсов, «выход» за пространственные пределы ДиСи воспринимается как объективное благо.
К сожалению, из года в год сокращается количество совместных российско-американских конференций и семинаров, ориентированных на открытые и реально дискуссионные форматы, без излишних вступлений-заключений и политесов.
Если же говорить о собственно сугубо российских мероприятиях, то всё острее проявляется внутреннее стратификационное разделение на «своих» и «чужих». Пророссийски и проамерикански настроенных. Работающих «на Министерство обороны, «Единую Россию», ФЭП или СВР» и исключающих для себя деятельность такого рода в силу приверженности либерально-демократическим установкам. Тех, кто направлялся в Штаты лишь в краткосрочные околоправительственные командировки и учившихся или работавших там по несколько лет.
В результате начинают прямо или косвенно дублироваться усилия конкурирующих друг с другом исследователей и «фабрик мысли». Российское политико-академическое сообщество чрезмерно дробится. Тезис о мудром политическом курсе уступает место, а порой просто подминается агрессивным механизмом следования эгоистичным и меркантильным интересам.
Во-вторых, существует известная и проявляющаяся в последние годы всё сильнее асимметрия - Америка занимает гораздо больше места в политическом сознании России, чем наоборот. В значительной степени это связано с тем, что в России Соединённые Штаты рассматриваются как а) соперник, б) (великий) образец для подражания. Если соперничество выступает естественным продолжением использования «холодновоенной» (блоковой, конфликтной, конфронтационной) системы координат, то «образец для подражания» - относительно новый феномен.
Он представляет собой совокупность двух, на первых взгляд кажущихся противоположными, направлений. Первое связано с реферированием к «эталонам» либеральной демократии и рыночной экономики. Второе фиксирует положение, при котором глобальное превосходство США базируется на «обладании» многочисленными союзниками по всему миру. Примером этого может выступать столь широкий фронт международной коалиции, поддержавшей в своё время нарушение суверенитета Ирака с целью свержения режима С.Хусейна. Другим «близким» примером является последовательная линия поведения американских союзников по непризнанию Южной Осетии и Абхазии. Данная модель «обладания» сотоварищами, объективно говоря, является предельно привлекательной для современной России. Особенно для самопозиционирования на постсоветском пространстве.
Очевидно при этом, что в торгово-экономическом отношении ни Америка для России, ни Россия для Америки не являются важнейшими из партнёров. Если же говорить о взаимных инвестициях и перераспределении финансовых ресурсов, то отмеченная асимметрия проявляется наиболее чувствительно, а степень взаимозависимости не обнаруживает признаков сверхважности и критичности. Необходимо констатировать, что ни в той, ни в другой стране не сформировались влиятельные группы экономических интересов, заинтересованные в сглаживании политических конфликтов. Попытки же России поучаствовать в переформатировании сложившегося дизайна международных финансовых институтов, что стало особенно актуально в условиях глобального кризиса, не обрели предметного наполнения, хотя вызвали, например, на лондонском саммите G20, больший интерес собеседников, чем можно было ожидать.
В-третьих, российско-американские отношения совершенно разбалансированы. За ритуальными фразами о наличии общих угроз, вызовов и перспективных возможностей практически ничего не стоит. Даже там, где есть объективно совпадающие интересы, работа фактически не идет, поскольку каждая сторона стремится подороже «продать» свое содействие.
Если исходить из того, что существуют три текущих тестовых вопроса - судьба системы противоракетной обороны в Восточной Европе, перспективы расширения НАТО и военно-политическая кооперация в Афганистане, то необходимо признать наличие объективной разбалансировки в конфигурациях двусторонних отношений.
Конечно, можно предположить, что президент США Б.Обама «подвесит» вопрос о восточноевропейском компоненте противоракетной обороны, смягчив ситуацию призывами к экономии средств и необходимости более чёткого формулирования приоритетов в условиях глобального кризиса. Конечно, можно предположить, что Белый дом ситуационно прислушается к оценкам некоторых американских экспертов, продвигающих тезис о том, что Грузия и Украина сделали всё, чтобы «дать повод для снятия вопроса о членстве с текущей повестки дня».
Но по проблематике сотрудничества по афганскому направлению российские ожидания отсрочки от прямого выяснения отношений были бы недальновидными. То, как Москва выдворяла американскую военную базу в Манасе, а потом демонстративно расценивала происходящее как позиционное поражение США и определённый успех России в Центральной Азии, не могло понравиться в Вашингтоне. У наблюдателей сложилось устойчивое впечатление, что Москва вызывающе проиллюстрировала, как именно для практического взаимодействия с центральноазиатскими государствами необходимо прежде договариваться с Россией. В такой ситуации Вашингтону остаётся только откровенно не понимать происходящее и выказывать изумление, о каких иных договорённостях кроме безоговорочной поддержки антитеррористической коалиции можно вообще говорить.
При нынешнем уровне взаимопонимания рассчитывать на двусторонние договоренности вообще невозможно. Важно, однако, констатировать, что в предыдущие годы создалось впечатление, что Соединенные Штаты не готовы ни на какие уступки или размены, а намерены жестко обеспечивать свои доминирующие позиции повсеместно и любыми способами. Плоды такой политики удручают, прежде всего, самих американцев, и теперь мировое лидерство они готовы укреплять при помощи более гибкой тактики. Это все-таки расширяет коридор возможностей. Но, необходимо признать, не создаёт безоговорочных условий для «перезагрузки».
России следует быть готовой к выслушиванию монотонно повторяющихся мантр о том, что у неё нет права вето в вопросах расширения НАТО, что Россия и НАТО должны и даже обязаны сотрудничать в противостоянии транснациональным радикалам в Афганистане и в Иране, что восточноевропейский противоракетный компонент не направлен на снижение российской безопасности, а отмена ставшей уже символической поправки Джексона-Вэйника зависит исключительно от политических настроений в Сенате США.
В целом же высокий уровень взаимного недоверия сохраняется. Более того, практически исчезло желание понимать логику стратегических и тактических действий противоположной стороны, любому шагу немедленно находится максимально негативное объяснение.
Казалось бы, например, что переговоры о контроле над вооружениями должны вернуться в повестку дня встреч российских и американских лидеров. Но это, вероятно, случится всё-таки позже, когда к ним присоединятся Пакистан и Китай и, возможно, лидеры других государств, если продолжится пока необратимый распад все еще действующего режима нераспространения ядерного оружия. Тогда, будем искренне надеяться, откроются новые возможности для российско-американского совместного маневрирования в военно-стратегических вопросах.
Россия и Америка не обречены на жесткое соперничество и конфронтацию. Изоляция России не отвечает национальным интересам США, а в долгосрочной перспективе модели их взаимодействия могут стать более предсказуемыми и взаимовыгодными.
Исторически Россия и Соединённые Штаты никогда не находились в серьезном конфликте, нарастание взаимной антипатии и конфронтация стали результатом возникновения советской системы, а затем блокового «холодновоенного» противостояния. Но даже после своего окончания «холодная война» продолжает разделять две страны, поскольку живы и действуют носители идей, участвовавшие в ней с той и с другой стороны. Существуют и описанные выше структурные препятствия, характеризующие ситуацию в политико-академических комплексах двух стран.
Дополнительно в самой России Америка иной раз воспринимается как достойнейший кандидат на пустующее ныне в массовом сознании место экзистенциальной угрозы интересам и ценностям отечества. Конечно, попытки использовать мифологические представления друг о друге вряд ли исчезнут: такова уж природа власти и политики, но стремиться исключить очередной миф под условным названием «перезагрузка» всё-таки стоит. И лучше стремиться это делать сообща.
http://eurasianhome.org/xml/t/print.xml?lang=ru&nic=expert&pid=1966
В конце 1940-х годов произошло окончательное становление биполярного мира, в СССР и в США существенно возросла роль внешнеполитических исследований и аналитического консалтинга. Одной из основных причин этого стала сама природа двусторонних отношений. Советский Союз и Штаты были вынуждены пристально «следить» и «отслеживать» друг друга, контролировать каждый шаг во избежание тотального конфликта. Обе стороны были практически обязаны просчитывать все возможные последствия того или иного решения. Точные оценки и достоверные прогнозы требовали систематического анализа, основанного на фундаментальных представлениях об истории и современных течениях в мышлении и политической культуре другой сверхдержавы.
Как дела обстоят нынче? Насколько прикладные политические исследования отвечают требованиям современного этапа двусторонних отношений? - Много ли в Штатах специалистов, кто был бы способен, например, год назад достоверно предсказать изменения в Конституции РФ? Много ли за океаном экспертов, понимающих интригу выборов мэра Мурманска или Сочи? Или способных объективно оценить электоральные перспективы «Правого дела» в каком-либо российском регионе? Много ли исследователей, кто знает определённый тип политкультуры, формирующийся в кадетских и суворовских училищах постпутинской России? Много ли двадцати-тридцатилетних американцев-русистов могут проанализировать, в какой степени фильмы «Брат» и «Брат-2» предопределяют многолетний потенциал политического и бытового американизма, яркий всплеск которого случился в августе прошлого года? Ограничивается ли круг влиятельных специалистов по России теми фигурами, которые приглашаются на осенние чаепития в рамках «Валдайского клуба»?
А много ли в России специалистов, знающих перспективы, например, развития внутриамериканского рынка железнодорожных перевозок? Или способных профессионально анализировать долгосрочные тенденции политических событий на уровне отдельного штата? Какой-нибудь Северной Дакоты или Южной Каролины? Или проводящих социологические исследования о том, какие именно типы, классы и формы социальных сетей и блогов пользуются вниманием у политически активных американцев, проживающих в крупных городах или вне них?
Судя по тому, что практически никто из российских американистов (или более общей группы - международников) семь-восемь месяцев назад не мог достоверно предугадать, что президентом США станет Б. Обама, вице-президентом Дж. Байден, а госсекретарём - г-жа Х.Клинтон, проблемы с качеством экспертного сопровождения американского направления российской внешней политики становятся предельно очевидными. Более того, даже за три-четыре дня до ноябрьского завершения президентской кампании в Штатах примерно половина отечественных «специалистов» полагала, что в Белый дом гарантировано переселятся Джон Маккейн и его «заместительница» Сара Пэйлин. Ведь «нормальным демократам» нужно было «выставить всего-навсего «нормального» белого кандидата-мужчину вроде А.Гора, а они вместо этого выставили две «политкорректности»». Не удивительно, что теперь эти же лица безоговорочно заявляют: «Любому американскому президенту в обозримой перспективе придется бороться с кризисом и разгребать бушевское наследство. И ему будет не до российской демократии, сколь бы он лично ни жаждал за нее побороться».
Без сомнений, качество внешнеполитических исследований предопределяется конкурентной средой, в которой находятся экспертно-аналитические программы, институты и фонды. Практически на пальцах одной руки можно перечислить те российские центры, которые на регулярной основе занимаются специализированными работами. Монополизация национального рынка идей и ориентация на запросы высшей номенклатуры очевидны. Стремительное сокращение количества «мест», в той или иной степени влияющих на процесс принятия внешнеполитических решений, оказало воздействие на организацию и содержание исследований.
Другая напасть - возникновение аналитических бутиков, специализирующихся в отдельной области или на отдельной, ситуационной проблеме - подчёркивает тенденцию формирования центров с чётко очерченными идеологическими предпочтениями. Хотя, с другой стороны, у ведущих российских партийных сил нет собственных работоспособных структур, занимающихся внешнеполитическим и международным сопровождением.
В результате многомерная «картинка» замещается одномерной, в которой базовым фактором выступает лишь одна «ось», по которой «откладывается» мера приближённости и удалённости от узкого круга представителей правящего режима. Сужение пространства конкуренции и необходимого соревнования и соперничества приводит, в свою очередь, к снижению роли объективно оцениваемых критериев эффективности выполняемых работ. Понижаются внутрикорпоративные стандарты. Начинают фактически игнорироваться инновационные подходы и решения.
Без сомнения, в значительной степени сложившаяся ситуация связана со сменой долгосрочного институционального финансирования на систему краткосрочных грантов и конкурсов под конкретные предметные проекты. В таких условиях начинает проявляться запрос на автономность и определённую замкнутость. Подобные шаблоны поведения привносятся и провоцируются не столько государственными - прежде всего, мидовскими - структурами. Они, в первую очередь, поддерживаются крупными компаниями.
По пути, который условно можно определить как «не формирование системы для управления ей, а реагирование на проблему» идут и Газпром, и Лукойл, и Транснефть, и ИнтерРАО, и Северсталь, и Русал, и РЖД, и десятки других структур. Синдром быстрого реагирования оказывает непосредственное влияние на три взаимосвязанных «сегмента»: рынок интеллектуальных ресурсов, внимание ведущих политиков и влияние на национальные и международные медиа.
Но вернёмся к основной теме. Условия, в которых сегодня находятся процессы принятия внешнеполитических решений в Российской Федерации и в Соединённых Штатах, характеризуются следующими структурными «измерениями».
Во-первых, за последние восемь-девять лет сузилась инфраструктура отношений. Многообразная и активная коммуникация, осуществляемая на разных уровнях - от участников мидовских и совбезовских экспертных и консультационных групп до аспирантов, работающих над диссертациями по американистике, - редуцировалась до формальных контактов, практически основная цель которых сводится к обмену пропагандистскими ударами. Современные формы политической и экспертно-аналитической коммуникации зачищены, отфильтрованы и отстроены.
Несмотря на наличие академических школ в Санкт-Петербурге, Нижнем Новгороде, Екатеринбурге и Волгограде, основной инфраструктурный канал проложен и «заточен» только на Москву. У американских же коллег диверсификация интеллектуально-организационных ресурсов, «выход» за пространственные пределы ДиСи воспринимается как объективное благо.
К сожалению, из года в год сокращается количество совместных российско-американских конференций и семинаров, ориентированных на открытые и реально дискуссионные форматы, без излишних вступлений-заключений и политесов.
Если же говорить о собственно сугубо российских мероприятиях, то всё острее проявляется внутреннее стратификационное разделение на «своих» и «чужих». Пророссийски и проамерикански настроенных. Работающих «на Министерство обороны, «Единую Россию», ФЭП или СВР» и исключающих для себя деятельность такого рода в силу приверженности либерально-демократическим установкам. Тех, кто направлялся в Штаты лишь в краткосрочные околоправительственные командировки и учившихся или работавших там по несколько лет.
В результате начинают прямо или косвенно дублироваться усилия конкурирующих друг с другом исследователей и «фабрик мысли». Российское политико-академическое сообщество чрезмерно дробится. Тезис о мудром политическом курсе уступает место, а порой просто подминается агрессивным механизмом следования эгоистичным и меркантильным интересам.
Во-вторых, существует известная и проявляющаяся в последние годы всё сильнее асимметрия - Америка занимает гораздо больше места в политическом сознании России, чем наоборот. В значительной степени это связано с тем, что в России Соединённые Штаты рассматриваются как а) соперник, б) (великий) образец для подражания. Если соперничество выступает естественным продолжением использования «холодновоенной» (блоковой, конфликтной, конфронтационной) системы координат, то «образец для подражания» - относительно новый феномен.
Он представляет собой совокупность двух, на первых взгляд кажущихся противоположными, направлений. Первое связано с реферированием к «эталонам» либеральной демократии и рыночной экономики. Второе фиксирует положение, при котором глобальное превосходство США базируется на «обладании» многочисленными союзниками по всему миру. Примером этого может выступать столь широкий фронт международной коалиции, поддержавшей в своё время нарушение суверенитета Ирака с целью свержения режима С.Хусейна. Другим «близким» примером является последовательная линия поведения американских союзников по непризнанию Южной Осетии и Абхазии. Данная модель «обладания» сотоварищами, объективно говоря, является предельно привлекательной для современной России. Особенно для самопозиционирования на постсоветском пространстве.
Очевидно при этом, что в торгово-экономическом отношении ни Америка для России, ни Россия для Америки не являются важнейшими из партнёров. Если же говорить о взаимных инвестициях и перераспределении финансовых ресурсов, то отмеченная асимметрия проявляется наиболее чувствительно, а степень взаимозависимости не обнаруживает признаков сверхважности и критичности. Необходимо констатировать, что ни в той, ни в другой стране не сформировались влиятельные группы экономических интересов, заинтересованные в сглаживании политических конфликтов. Попытки же России поучаствовать в переформатировании сложившегося дизайна международных финансовых институтов, что стало особенно актуально в условиях глобального кризиса, не обрели предметного наполнения, хотя вызвали, например, на лондонском саммите G20, больший интерес собеседников, чем можно было ожидать.
В-третьих, российско-американские отношения совершенно разбалансированы. За ритуальными фразами о наличии общих угроз, вызовов и перспективных возможностей практически ничего не стоит. Даже там, где есть объективно совпадающие интересы, работа фактически не идет, поскольку каждая сторона стремится подороже «продать» свое содействие.
Если исходить из того, что существуют три текущих тестовых вопроса - судьба системы противоракетной обороны в Восточной Европе, перспективы расширения НАТО и военно-политическая кооперация в Афганистане, то необходимо признать наличие объективной разбалансировки в конфигурациях двусторонних отношений.
Конечно, можно предположить, что президент США Б.Обама «подвесит» вопрос о восточноевропейском компоненте противоракетной обороны, смягчив ситуацию призывами к экономии средств и необходимости более чёткого формулирования приоритетов в условиях глобального кризиса. Конечно, можно предположить, что Белый дом ситуационно прислушается к оценкам некоторых американских экспертов, продвигающих тезис о том, что Грузия и Украина сделали всё, чтобы «дать повод для снятия вопроса о членстве с текущей повестки дня».
Но по проблематике сотрудничества по афганскому направлению российские ожидания отсрочки от прямого выяснения отношений были бы недальновидными. То, как Москва выдворяла американскую военную базу в Манасе, а потом демонстративно расценивала происходящее как позиционное поражение США и определённый успех России в Центральной Азии, не могло понравиться в Вашингтоне. У наблюдателей сложилось устойчивое впечатление, что Москва вызывающе проиллюстрировала, как именно для практического взаимодействия с центральноазиатскими государствами необходимо прежде договариваться с Россией. В такой ситуации Вашингтону остаётся только откровенно не понимать происходящее и выказывать изумление, о каких иных договорённостях кроме безоговорочной поддержки антитеррористической коалиции можно вообще говорить.
При нынешнем уровне взаимопонимания рассчитывать на двусторонние договоренности вообще невозможно. Важно, однако, констатировать, что в предыдущие годы создалось впечатление, что Соединенные Штаты не готовы ни на какие уступки или размены, а намерены жестко обеспечивать свои доминирующие позиции повсеместно и любыми способами. Плоды такой политики удручают, прежде всего, самих американцев, и теперь мировое лидерство они готовы укреплять при помощи более гибкой тактики. Это все-таки расширяет коридор возможностей. Но, необходимо признать, не создаёт безоговорочных условий для «перезагрузки».
России следует быть готовой к выслушиванию монотонно повторяющихся мантр о том, что у неё нет права вето в вопросах расширения НАТО, что Россия и НАТО должны и даже обязаны сотрудничать в противостоянии транснациональным радикалам в Афганистане и в Иране, что восточноевропейский противоракетный компонент не направлен на снижение российской безопасности, а отмена ставшей уже символической поправки Джексона-Вэйника зависит исключительно от политических настроений в Сенате США.
В целом же высокий уровень взаимного недоверия сохраняется. Более того, практически исчезло желание понимать логику стратегических и тактических действий противоположной стороны, любому шагу немедленно находится максимально негативное объяснение.
Казалось бы, например, что переговоры о контроле над вооружениями должны вернуться в повестку дня встреч российских и американских лидеров. Но это, вероятно, случится всё-таки позже, когда к ним присоединятся Пакистан и Китай и, возможно, лидеры других государств, если продолжится пока необратимый распад все еще действующего режима нераспространения ядерного оружия. Тогда, будем искренне надеяться, откроются новые возможности для российско-американского совместного маневрирования в военно-стратегических вопросах.
Россия и Америка не обречены на жесткое соперничество и конфронтацию. Изоляция России не отвечает национальным интересам США, а в долгосрочной перспективе модели их взаимодействия могут стать более предсказуемыми и взаимовыгодными.
Исторически Россия и Соединённые Штаты никогда не находились в серьезном конфликте, нарастание взаимной антипатии и конфронтация стали результатом возникновения советской системы, а затем блокового «холодновоенного» противостояния. Но даже после своего окончания «холодная война» продолжает разделять две страны, поскольку живы и действуют носители идей, участвовавшие в ней с той и с другой стороны. Существуют и описанные выше структурные препятствия, характеризующие ситуацию в политико-академических комплексах двух стран.
Дополнительно в самой России Америка иной раз воспринимается как достойнейший кандидат на пустующее ныне в массовом сознании место экзистенциальной угрозы интересам и ценностям отечества. Конечно, попытки использовать мифологические представления друг о друге вряд ли исчезнут: такова уж природа власти и политики, но стремиться исключить очередной миф под условным названием «перезагрузка» всё-таки стоит. И лучше стремиться это делать сообща.
http://eurasianhome.org/xml/t/print.xml?lang=ru&nic=expert&pid=1966