Маршал Жуков и все-все-все
Агрессивную наступательную войну против Германии товарищ Сталин планировал в обстановке глубочайшей секретности.
Первым делом он взял отрывной календарь на сорок первый год и повыписывал оттуда все мало-мальски значимые праздники, чтоб приурочить к ним взятие вражеских столиц. Потом, чтоб враги чего не заподозрили, отравил Горького, застрелил Кирова, уронил Чкалова, а всех мало-мальски толковых маршалов и героев Гражданской войны, числом около сорока тысяч, расстрелял без суда и следствия в потаенных шурфах загодя вырытого Московского метрополитена имени Кагановича. А на японцев, которые тихой сапой отвоевывали у монголов исконно японские земли, натравил товарища Жукова, вооруженного передовой советской техникой: шашкой, ложкой и начальником штаба комбригом Богдановым, который, собственно, и выиграл за будущего маршала всю советско-японскую войну.
Судьба как чувствовала, что с товарищем Сталиным лучше не связываться, и благоволила ему как могла. Пока комбриг Богданов, послав подальше бестолкового Жукова, показывал японцам их собственную мать, на севере очень кстати зашевелились финны. Они скопились на советско-финской границе, громко ругали архитектурное наследие Ленинграда и прямо-таки напрашивались на то, чтоб их кто-нибудь освободил.
Освободив финнов и добившись, таким образом, долгожданного исключения Советского Союза из Лиги Наций, товарищ Сталин освободил заодно еще и прибалтов, а также Белоруссию с Польшей, завизировал чертежи автострадного танка, выложил на грунт хромовые сапоги и отправил в Карпаты две подводы с горными лыжами.
Советская творческая интеллигенция сопоставила эти разрозненные факты и оживилась.
Первым сообразил художник Тоидзе.
- Товарищ Сталин, а товарищ Сталин! - сообщил он как бы между делом. - А я тут плакатик нарисовал, «Родина-мать зовет». Авось, думаю, пригодится.
- Ай, маладэц. - неискренне порадовался товарищ Сталин, сворачивая плакат в трубочку и пряча в несгораемый шкаф, откуда его тут же похитили какие-то попаданцы из будущего. - Какое, панимаэш, художественное предвидение у чэлавэка!
Поэт-песенник Лебедев-Кумач услышал про предвидение, и ему стало завидно.
- А я зато песню сочинил! - заявил он при первом удобном случае. - «Священная война» называется!
- Зачэм вайна? - насторожился товарищ Сталин. - Какая вайна? Пачэму? - а под дверью уже топтался композитор Александров с одноименным хором и музыкой на стихи Лебедева-Кумача.
Но больше всех отличился писатель Симонов. Этот, в надежде на Сталинскую премию, настрочил цельную трилогию «Живые и мертвые», но премию ему все равно не дали, а дали Алексею Толстому, который всю дорогу сочинял себе про Петра Первого и в ус не дул.
С горя писатель Симонов спрятал трилогию в стол и сделался тайным антисоветчиком - вступил в Союз Писателей и всюду голосовал «за», а петровская тема оказалась нажористой, по сей день премии дают.
Первым делом он взял отрывной календарь на сорок первый год и повыписывал оттуда все мало-мальски значимые праздники, чтоб приурочить к ним взятие вражеских столиц. Потом, чтоб враги чего не заподозрили, отравил Горького, застрелил Кирова, уронил Чкалова, а всех мало-мальски толковых маршалов и героев Гражданской войны, числом около сорока тысяч, расстрелял без суда и следствия в потаенных шурфах загодя вырытого Московского метрополитена имени Кагановича. А на японцев, которые тихой сапой отвоевывали у монголов исконно японские земли, натравил товарища Жукова, вооруженного передовой советской техникой: шашкой, ложкой и начальником штаба комбригом Богдановым, который, собственно, и выиграл за будущего маршала всю советско-японскую войну.
Судьба как чувствовала, что с товарищем Сталиным лучше не связываться, и благоволила ему как могла. Пока комбриг Богданов, послав подальше бестолкового Жукова, показывал японцам их собственную мать, на севере очень кстати зашевелились финны. Они скопились на советско-финской границе, громко ругали архитектурное наследие Ленинграда и прямо-таки напрашивались на то, чтоб их кто-нибудь освободил.
Освободив финнов и добившись, таким образом, долгожданного исключения Советского Союза из Лиги Наций, товарищ Сталин освободил заодно еще и прибалтов, а также Белоруссию с Польшей, завизировал чертежи автострадного танка, выложил на грунт хромовые сапоги и отправил в Карпаты две подводы с горными лыжами.
Советская творческая интеллигенция сопоставила эти разрозненные факты и оживилась.
Первым сообразил художник Тоидзе.
- Товарищ Сталин, а товарищ Сталин! - сообщил он как бы между делом. - А я тут плакатик нарисовал, «Родина-мать зовет». Авось, думаю, пригодится.
- Ай, маладэц. - неискренне порадовался товарищ Сталин, сворачивая плакат в трубочку и пряча в несгораемый шкаф, откуда его тут же похитили какие-то попаданцы из будущего. - Какое, панимаэш, художественное предвидение у чэлавэка!
Поэт-песенник Лебедев-Кумач услышал про предвидение, и ему стало завидно.
- А я зато песню сочинил! - заявил он при первом удобном случае. - «Священная война» называется!
- Зачэм вайна? - насторожился товарищ Сталин. - Какая вайна? Пачэму? - а под дверью уже топтался композитор Александров с одноименным хором и музыкой на стихи Лебедева-Кумача.
Но больше всех отличился писатель Симонов. Этот, в надежде на Сталинскую премию, настрочил цельную трилогию «Живые и мертвые», но премию ему все равно не дали, а дали Алексею Толстому, который всю дорогу сочинял себе про Петра Первого и в ус не дул.
С горя писатель Симонов спрятал трилогию в стол и сделался тайным антисоветчиком - вступил в Союз Писателей и всюду голосовал «за», а петровская тема оказалась нажористой, по сей день премии дают.