Все рассказы наполнены всевозможными контрастами: образными, сюжетными и даже цветовыми. Белая стена в ночи, цветы и трупы, старость и младость, низость и героизм, и т.п. насыщают тексты и делаются постоянным фоном рассказа. Контрасты, но не противопоставления. Нигде у Толстого нет окончательности в предложенных им читателю образах и идеях.
Когда-то я прочитал в воспоминаниях великого князя А.М. Романова о том, что из всего творчества Толстого именно «Севастопольские рассказы» являются, пожалуй, единственным, что достойно чтения и тиражирования в России.
Князь Александр Михайлович выразил в этом суждении не только свое мнение, а общее впечатление своего круга. Круга, отвечавшего за историческое бытие России. Мои школьные воспоминания об этом литературном дебюте великого русского писателя были очень смутными. И фраза представителя правящей фамилии не вызвала у меня ни протестов, ни восторгов. Просто принял к сведению.
Когда же я взялся перечитать рассказы об обороне Севастополя при подготовке к ЛИКу, то невольно у меня возникло желание увидеть передаваемую автором картину через призму представленного выше мнения. Что же в этом произведении Романовы посчитали полезным для общества и для себя? Но более всего меня интересовал вопрос духа мужества и героизма, который прочно связан в историческом сознании России с именем Севастополя. Вот, как мне казалось, где есть место развернуться гению Толстого. Гению, пусть и в самом начале своего творческого пути.
Три рассказа…
***
После прочтения первого «Севастополь в декабре» у меня были очень двойственные впечатления. Так как я сам занимаюсь рекламой, то невольно во время чтения присутствовало ощущение того, что рассказ больше напоминает статью со скрытым рекламным подтекстом из официальной газеты. Статью, в которой автор скован требованиями формы и стиля. В том числе и требованиями идеологическими. Хотя тут же я видел, что Толстой стремится уйти с этой колеи. Выбор маршрута «знакомства с героями Севастополя» меня впечатлил и ошарашил. Толстой, призывая читателя окунуться в «мир героизма и жертвенности», начал отчего-то с изнанки войны. Кстати, как потом выяснилось, все рассказы о Севастополе - это скорее изворачивание всей героической эпопеи обороны города на изнанку. Но это понимание приходит при окончании чтения уже последнего рассказа. Очень важного и для автора - молодой артиллерист прапорщик Козельцов очень близок самому Толстому. И для читателя. Ведь это завершающий рассказ, оканчивающийся сдачей города. То есть фактическим отвержением того посыла с которого рассказы начинаются - город Севастополь русские никогда не сдадут. Этакий смысловой контраст между началом повествования и его концом.
Я вообще заметил, что все рассказы наполнены всевозможными контрастами: образными, сюжетными и даже цветовыми. Белая стена в ночи, цветы и трупы, старость и младость, низость и героизм, и т.п. насыщают тексты и делаются постоянным фоном рассказа. Контрасты, но не противопоставления. Нигде у Толстого нет окончательности в предложенных им читателю образах и идеях. Мне кажется, по крайней мере, так было до третьего рассказа, что автор, как участник описанных событий, сам не определился сам со своим отношением к увиденному и пережитому.
Но надо вернуться к первому рассказу. Сказать, что вопрос духа и героизма не затронут вообще нельзя. После увиденных в госпитале страданий повествующее лицо отмечает в себе изменение отношения к вопросам жизни и своей возможной смерти на войне. Следует описания будней четвертого бастиона. Жизни полной героизма хотя бы тем, что там вообще люди живут и воюют. Но за этим описанием сразу же идет совершенно дикая сцена обмена залпами из пушек по прихоти позерствующего офицера. И какая-то нелепая сцена прощания раненного солдата на носилках. Ее нелепость не в том, что так человек себя не мог вести. А в том, что сюжетно и композиционно жертва этого человека принесена прихоти другого человека, давшего приказ стрельнуть «чтобы доставить себе удовольствие» и покрасоваться перед посетителем. Эту зарисовку Толстой оканчивает в моем представлении совершенно цинично: «В это время товарищ-матрос подходит к нему, надевает фуражку на голову, которую подставляет ему раненый, и спокойно, равнодушно, размахивая руками, возвращается к своему орудию. "Это вот каждый день этак человек семь или восемь", - говорит вам морской офицер, отвечая на выражение ужаса, выражающегося на вашем лице, зевая и свертывая папиросу из желтой бумаги...».
Все бессмысленно. Все! И героизм и жертва. Нет места ничему, кроме привыкания человека к тому, чтобы убивать и умирать. Вот к чему свелся весь пафос поставленной автором себе задачи. Вот в чем для него все содержание войны.
Добавить в друзья в:
ЖЖ |
ВК |
твиттер |
фейсбук |
одноклассники