Невыносимость любви. Рассказ.
Она ела жареные маслята серебряной вилкой из синей старинной кобальтовой тарелки и плакала... Пересоленные слезами маслята на вкус были почему-то какими-то бензинистыми, техническими...
Тарелка осталась одна от давнишнего сервиза: в её семье посуду били все и весело, не оплакивая. Счастье - наверное, от этого - било... ключом, заставляя крючиться в корчах завистников, пытавшихся копировать её жизнь во всём, покупавших похожую посуду и запиравших её на вечную девственность в буфетах.
Ей всегда завидовали, с малолетства: кудрявая, синеглазая, мама-папа-брат-квартира...Собственно, как у всех...
Даже когда остригли налысо после болезни...Даже когда от врождённого недоконструирования организма падала в обмороки... Когда первая вышла замуж...Когда развелась...Когда беременела... Когда делала аборты...Училась...Лечилась...Умирала...Бедствовала...Толстела...Худела...Сидела дома квашнёй...Прославилась на всю страну творчеством...Старилась...
Но всё это было мимо, мимо. Главное в её жизни было: семья. Дети. Всё ради них, всё для них. И были они не "залётные" или "потому что надо", а намоленные, изваянные, навороженные, желанные...
Красавица и умница дочка, богатырь и вундеркинд сын.
Она, сама недополучившая нежности в бодром советском детстве в простом, нематериальном выражении, нависла над детьми со своей неохватной любовью, как гигантская, тёплая, душная туча, не пропускающая ни ветерка, ни вредоносного ультрафиолета...А над одной тучей висела для надёжности другая туча: муж, замечательный и такой же сумасшедший отец.
Да нет, не так...Они ж не дураки были,высокообразованные, продвинутые,- и многое позволяли детям, много давали им.
Она носила колготки по 5 лет, но дети ходили во все кружки и секции, которые хотели,первые компютеры, первые Лего - всё это было у них, а не у детей действительно богатых родителей. Нет, не о том... Интеллектуально дети развивались потрясающе: тут им не было равных в школе и дальше...
Чтобы дети в голодные годы не просто питались, а полезно, папа 3 года ездил через день в деревню за настоящим молоком - 30 верст туда, 30 - обратно, в любую погоду: мороз 30 градусов, дождь или темень... Машины в семье отродясь не было, на велике гонял.Или на электричке, а там пешком через лес.
С 4 лет дети читали и писали, болтали по-английски, причём это не было насилием, а как-то получалось само, ПОТОМУ ЧТО НОСИЛОСЬ В ВОЗДУХЕ ДОМА...
Она старалась любить и их избранников, когда дети выросли. Стелилась перед ними скатертью,а как же: ведь это ЕЁ детей кто-то полюбил! За это готова была любому вымыть ноги...А что при этом думала - ну, это ж её личное дело...
И вот простая размолвка, недопонимание, чепуховая сбивка тона (у неё случилась неприятность,требовавшая разрешения и нервов, а он как раз пришёл обедать) - и упало волшебное покрывало: сын, такой тихий, спокойный и молчаливый, закричал на мать...
Он возвышался над ней своими лишними полуметрами и, срываясь с баса на фальцет, кричал, что она мешает ему жить, ненавидит его, ничего для него не делает, а в детстве...била его палкой...
Что он всего в жизни добился сам, а если бы не она, то добился бы и бОльшего...
Она тоже кричала, пытаясь доказать обратное и призывая услышать... Потеряла лицо, зарыдала (чего с ней не случалось ранее), потом замолчала.
Она стояла перед ним, маленькая, до головокружения задрав голову, чтобы видеть его лицо, и чувствовала, как ледяной, смертельный ужас сходит откуда-то сверху...
По ногам потекло что-то тёплое...Она медленно опустила голову: под ногами образовалась маленькая лужица...Ужас наплыл на ужас, и от такой интерференции на мгновение вернулось её обычное стёбно-ёрническое:"Опа! Снегурочка хрЕнова..."
Он собрал вещи и ушёл.Позвонила дочери - но той было некогда: полученное развитие и образование продвинули высоко, оттуда мамины печали казались никчёмными...
Её буквально вырвало горем, обидой и смертельным страхом - на дочь: тем, чем отреагировал обезумевший организм на невыносимую несправедливость и боль...Наговорила ТАКОГО...
Два дня она ждала смерти и страшно удивлялась, что та медлит... Хотела помочь, но стыд и вера не позволили...
А на третий нажарила маслят и стала есть.Серебряной вилкой из кобальтовой тарелки. Семейной реликвии, бережно хранимой, единственной, оставшейся от когда-то большого семейного сервиза.
Тарелка осталась одна от давнишнего сервиза: в её семье посуду били все и весело, не оплакивая. Счастье - наверное, от этого - било... ключом, заставляя крючиться в корчах завистников, пытавшихся копировать её жизнь во всём, покупавших похожую посуду и запиравших её на вечную девственность в буфетах.
Ей всегда завидовали, с малолетства: кудрявая, синеглазая, мама-папа-брат-квартира...Собственно, как у всех...
Даже когда остригли налысо после болезни...Даже когда от врождённого недоконструирования организма падала в обмороки... Когда первая вышла замуж...Когда развелась...Когда беременела... Когда делала аборты...Училась...Лечилась...Умирала...Бедствовала...Толстела...Худела...Сидела дома квашнёй...Прославилась на всю страну творчеством...Старилась...
Но всё это было мимо, мимо. Главное в её жизни было: семья. Дети. Всё ради них, всё для них. И были они не "залётные" или "потому что надо", а намоленные, изваянные, навороженные, желанные...
Красавица и умница дочка, богатырь и вундеркинд сын.
Она, сама недополучившая нежности в бодром советском детстве в простом, нематериальном выражении, нависла над детьми со своей неохватной любовью, как гигантская, тёплая, душная туча, не пропускающая ни ветерка, ни вредоносного ультрафиолета...А над одной тучей висела для надёжности другая туча: муж, замечательный и такой же сумасшедший отец.
Да нет, не так...Они ж не дураки были,высокообразованные, продвинутые,- и многое позволяли детям, много давали им.
Она носила колготки по 5 лет, но дети ходили во все кружки и секции, которые хотели,первые компютеры, первые Лего - всё это было у них, а не у детей действительно богатых родителей. Нет, не о том... Интеллектуально дети развивались потрясающе: тут им не было равных в школе и дальше...
Чтобы дети в голодные годы не просто питались, а полезно, папа 3 года ездил через день в деревню за настоящим молоком - 30 верст туда, 30 - обратно, в любую погоду: мороз 30 градусов, дождь или темень... Машины в семье отродясь не было, на велике гонял.Или на электричке, а там пешком через лес.
С 4 лет дети читали и писали, болтали по-английски, причём это не было насилием, а как-то получалось само, ПОТОМУ ЧТО НОСИЛОСЬ В ВОЗДУХЕ ДОМА...
Она старалась любить и их избранников, когда дети выросли. Стелилась перед ними скатертью,а как же: ведь это ЕЁ детей кто-то полюбил! За это готова была любому вымыть ноги...А что при этом думала - ну, это ж её личное дело...
И вот простая размолвка, недопонимание, чепуховая сбивка тона (у неё случилась неприятность,требовавшая разрешения и нервов, а он как раз пришёл обедать) - и упало волшебное покрывало: сын, такой тихий, спокойный и молчаливый, закричал на мать...
Он возвышался над ней своими лишними полуметрами и, срываясь с баса на фальцет, кричал, что она мешает ему жить, ненавидит его, ничего для него не делает, а в детстве...била его палкой...
Что он всего в жизни добился сам, а если бы не она, то добился бы и бОльшего...
Она тоже кричала, пытаясь доказать обратное и призывая услышать... Потеряла лицо, зарыдала (чего с ней не случалось ранее), потом замолчала.
Она стояла перед ним, маленькая, до головокружения задрав голову, чтобы видеть его лицо, и чувствовала, как ледяной, смертельный ужас сходит откуда-то сверху...
По ногам потекло что-то тёплое...Она медленно опустила голову: под ногами образовалась маленькая лужица...Ужас наплыл на ужас, и от такой интерференции на мгновение вернулось её обычное стёбно-ёрническое:"Опа! Снегурочка хрЕнова..."
Он собрал вещи и ушёл.Позвонила дочери - но той было некогда: полученное развитие и образование продвинули высоко, оттуда мамины печали казались никчёмными...
Её буквально вырвало горем, обидой и смертельным страхом - на дочь: тем, чем отреагировал обезумевший организм на невыносимую несправедливость и боль...Наговорила ТАКОГО...
Два дня она ждала смерти и страшно удивлялась, что та медлит... Хотела помочь, но стыд и вера не позволили...
А на третий нажарила маслят и стала есть.Серебряной вилкой из кобальтовой тарелки. Семейной реликвии, бережно хранимой, единственной, оставшейся от когда-то большого семейного сервиза.