Вопросы сакральности и сохранности в материальной культуре тя-но-ю XVI-XVII вв. Часть II
Впрочем, чайные состязания, как и встречи с угадыванием сортов благовоний, не являются специфически японским обычаем. Аналогичные встречи существовали и в Китае эпохи Сун, причем пользовались невероятной популярностью (именно в то время в Китае появились первые буддийские монахи из Японии, искавшие обновления вероучения, как Ёсай). Как и в Японии, участие в подобном состязании предполагало знание оттенков цвета и вкуса разных сортов чая и способность отгадать тот или иной редкий сорт среди множества заваренных напитков. Знатные китайцы вкладывали значительные средства в приобретение редких разновидностей чая (так появлялись уникальные чайные коллекции). Так что японская чайная церемония второй половины XV в. могла унаследовать не только традиции чайных встреч эпохи Хэйан, но и более современные традиции континентальных чайных праздников.
В то же время, в эпоху Сун, представители южной ветви секты чань расценивали чаепитие как ритуал буддийской службы. Сложилась традиция проведения чаепития перед изображением основателя секты Бодхидхармы (как мы помним, согласно легендам, он был большим ценителем чая), причем несколько монахов пили чай из одной чаши, пуская ее по кругу, - эта особенность будет очень важна для тя-но-ю XVI- XVII вв. Как раз чаньские монахи особенно ценили толстостенную керамику темных оттенков с неровными потеками глазури (это возвращает нас к эпизоду из жизни Сэн-но Рикю, изложенному в начале данной статьи). Считалось, что подобные «несовершенства» керамики отвлекают мысли монахов от обыденности. Таким образом, происходит следующий шаг в развитии художественного мира чайной церемонии. В отличие от эпохи Лу У, теперь уже недостаточно просто гармоничного и красивого сочетания цвета глазури с оттенком чая. Начиная с эпохи Сун художественные качества утвари для чайной церемонии должны были способствовать приведению участника церемонии в определенное душевное состояние, то есть оказывать не только эстетическое, но и глубокое психологическое влияние на человека.
Многие исследователи вслед за Окакура Какудзо полагают, что именно чаньские чаепития легли в основу будущей тя-но-ю в Японии второй половины XV-XVI вв. Александр Сэдлер отмечает, что, несмотря на параллельное существование традиций чаепития при императорском дворе Китая, в чаньских монастырях и хижинах даосских отшельников, элементы этих традиций подверглись синтезу лишь в эпоху Сун. Таким образом, к моменту прибытия в Китай японских монахов чайная церемония на континенте уже была богата традициями, правилами и нюансами, так что были созданы все условия к ее заимствованию и адаптации.
Возвращаясь к материальной культуре чайной церемонии, необходимо отметить, что многие предметы утвари, необходимые для церемонии, попадают в Японию в XIII в. Таким образом, происходило заимствование не только правил проведения чаепития, но и вещей, которые способствовали созданию особой «атмосферы чая», которую уже тогда буддийские монахи и их светские последователи были склонны воспринимать как нечто «сакральное». Например, двойной поднос дайсу был завезен в Японию в 1286 г. монахом Намбо Сёмэем, основавшим монастырь Суфукудзи в провинции Тикудзэн. Поскольку дайсу оказался в числе первых вещей, привезенных японцами для проведения чаепития согласно китайским образцам, этот предмет вплоть до XVII в. считался одним из наиболее уважаемых среди всей утвари чайной церемонии.
Проведение тя-но-ю с использованием дайсу расценивалось как наиболее архаичный и наиболее аристократический вариант церемонии. Этот стиль назывался «сёинфу», поскольку первые чайные церемонии с использованием дайсу проводились в литературных кабинетах стиля сёин-дзукури. Первый привезенный в Японию дайсу впоследствии был окружен легендами, придававшими ему статус «священного» объекта: в XIV в. его использовал в монастыре Дайтокудзи сам Мусо Сосэки (1275-1351). Считается, что именно Мусо составил японские правила проведения церемонии с использованием дайсу. В этой истории существуют свои нюансы: к 1340-му году, когда все это происходило, китайские правила использования двойного подноса, известные Намбо Сёмэю, оказались подзабытыми. Поэтому Мусо не стал разрабатывать правила церемонии с использованием дайсу до тех пор, пока из Китая не вернулся его ученик Дзэккай Осё и не привез с собой записи о китайских обычаях, относящихся к чаепитию с дайсу.
Поднос, принадлежавший великому дзэнскому наставнику, разыскал в Дайтокудзи в середине XV века Мурата Дзюко - чайный мастер сёгуна Асикага Ёсимаса (1436-1490). Ведь Мусо почитали как одного из ранних ценителей чайной церемонии. В одной из первых в Японии тясицу, обустроенной для Ёсимаса мастером Мурата Дзюко на вилле Хигасияма, висели каллиграфические свитки работы Мусо. Более того, сама тясицу Ёсимаса расценивалась как домашнее святилище, посвященное Мусо, а чаепития, проводившиеся Дзюко для Ёсимаса, являлись как бы ритуалом почитания памяти великого дзэнского наставника XIV в. Ассоциации с именем Мусо объясняют, почему дайсу так высоко котировался в иерархии утвари для чайной церемонии, - даже на фоне прочих предметов, окруженных легендами, дайсу выделялся как сакральный объект, - и почему во второй половине XVI в. тоётоми Хидэёси (1537-1598) настаивал на том, чтобы Сэн-но Рикю именно ему передал правила проведения церемонии с использованием дайсу, - ему, а не любимому ученику Рикю, Ода Ураку. Интересно, что в то время как Хидэёси рассматривал необходимость освоения церемонии с дайсу чуть ли не как шаг в своей политической карьере, за сотню лет до него сёгун Ёсимаса пользовался подносом, принадлежавшим Мусо Сосэки, только во время религиозного чаепития. В обычных случаях он предпочитал простую доску, на которую ставил жаровню, миску для использованной воды, подставки для черпака и крышки от чайницы. Таким образом, использование китайского подноса дайсу в церемонии осуществлялось по заимствованным из Китая правилам (в частности, при проведении церемонии с дайсу было необходимо использовать чашку «китайского типа» тэммоку на подставке, никакие японские чаши не допускались на освященную временем и великими именами дзэнских наставников поверхность дайсу). Данная традиция считалась непреложной до начала XVI в., когда церемонию с дайсу стали расценивать именно как религиозный обряд или как очень официальное мероприятие самого высокого ранга, и на смену подносу китайского образца пришла «простая японская» доска. Именно с таких деталей и начиналось развитие японского национального понимания и восприятия тя-но-ю.
Продолжение следует...
- О.В. Текшева -
Часть I
В то же время, в эпоху Сун, представители южной ветви секты чань расценивали чаепитие как ритуал буддийской службы. Сложилась традиция проведения чаепития перед изображением основателя секты Бодхидхармы (как мы помним, согласно легендам, он был большим ценителем чая), причем несколько монахов пили чай из одной чаши, пуская ее по кругу, - эта особенность будет очень важна для тя-но-ю XVI- XVII вв. Как раз чаньские монахи особенно ценили толстостенную керамику темных оттенков с неровными потеками глазури (это возвращает нас к эпизоду из жизни Сэн-но Рикю, изложенному в начале данной статьи). Считалось, что подобные «несовершенства» керамики отвлекают мысли монахов от обыденности. Таким образом, происходит следующий шаг в развитии художественного мира чайной церемонии. В отличие от эпохи Лу У, теперь уже недостаточно просто гармоничного и красивого сочетания цвета глазури с оттенком чая. Начиная с эпохи Сун художественные качества утвари для чайной церемонии должны были способствовать приведению участника церемонии в определенное душевное состояние, то есть оказывать не только эстетическое, но и глубокое психологическое влияние на человека.
Многие исследователи вслед за Окакура Какудзо полагают, что именно чаньские чаепития легли в основу будущей тя-но-ю в Японии второй половины XV-XVI вв. Александр Сэдлер отмечает, что, несмотря на параллельное существование традиций чаепития при императорском дворе Китая, в чаньских монастырях и хижинах даосских отшельников, элементы этих традиций подверглись синтезу лишь в эпоху Сун. Таким образом, к моменту прибытия в Китай японских монахов чайная церемония на континенте уже была богата традициями, правилами и нюансами, так что были созданы все условия к ее заимствованию и адаптации.
Возвращаясь к материальной культуре чайной церемонии, необходимо отметить, что многие предметы утвари, необходимые для церемонии, попадают в Японию в XIII в. Таким образом, происходило заимствование не только правил проведения чаепития, но и вещей, которые способствовали созданию особой «атмосферы чая», которую уже тогда буддийские монахи и их светские последователи были склонны воспринимать как нечто «сакральное». Например, двойной поднос дайсу был завезен в Японию в 1286 г. монахом Намбо Сёмэем, основавшим монастырь Суфукудзи в провинции Тикудзэн. Поскольку дайсу оказался в числе первых вещей, привезенных японцами для проведения чаепития согласно китайским образцам, этот предмет вплоть до XVII в. считался одним из наиболее уважаемых среди всей утвари чайной церемонии.
Проведение тя-но-ю с использованием дайсу расценивалось как наиболее архаичный и наиболее аристократический вариант церемонии. Этот стиль назывался «сёинфу», поскольку первые чайные церемонии с использованием дайсу проводились в литературных кабинетах стиля сёин-дзукури. Первый привезенный в Японию дайсу впоследствии был окружен легендами, придававшими ему статус «священного» объекта: в XIV в. его использовал в монастыре Дайтокудзи сам Мусо Сосэки (1275-1351). Считается, что именно Мусо составил японские правила проведения церемонии с использованием дайсу. В этой истории существуют свои нюансы: к 1340-му году, когда все это происходило, китайские правила использования двойного подноса, известные Намбо Сёмэю, оказались подзабытыми. Поэтому Мусо не стал разрабатывать правила церемонии с использованием дайсу до тех пор, пока из Китая не вернулся его ученик Дзэккай Осё и не привез с собой записи о китайских обычаях, относящихся к чаепитию с дайсу.
Поднос, принадлежавший великому дзэнскому наставнику, разыскал в Дайтокудзи в середине XV века Мурата Дзюко - чайный мастер сёгуна Асикага Ёсимаса (1436-1490). Ведь Мусо почитали как одного из ранних ценителей чайной церемонии. В одной из первых в Японии тясицу, обустроенной для Ёсимаса мастером Мурата Дзюко на вилле Хигасияма, висели каллиграфические свитки работы Мусо. Более того, сама тясицу Ёсимаса расценивалась как домашнее святилище, посвященное Мусо, а чаепития, проводившиеся Дзюко для Ёсимаса, являлись как бы ритуалом почитания памяти великого дзэнского наставника XIV в. Ассоциации с именем Мусо объясняют, почему дайсу так высоко котировался в иерархии утвари для чайной церемонии, - даже на фоне прочих предметов, окруженных легендами, дайсу выделялся как сакральный объект, - и почему во второй половине XVI в. тоётоми Хидэёси (1537-1598) настаивал на том, чтобы Сэн-но Рикю именно ему передал правила проведения церемонии с использованием дайсу, - ему, а не любимому ученику Рикю, Ода Ураку. Интересно, что в то время как Хидэёси рассматривал необходимость освоения церемонии с дайсу чуть ли не как шаг в своей политической карьере, за сотню лет до него сёгун Ёсимаса пользовался подносом, принадлежавшим Мусо Сосэки, только во время религиозного чаепития. В обычных случаях он предпочитал простую доску, на которую ставил жаровню, миску для использованной воды, подставки для черпака и крышки от чайницы. Таким образом, использование китайского подноса дайсу в церемонии осуществлялось по заимствованным из Китая правилам (в частности, при проведении церемонии с дайсу было необходимо использовать чашку «китайского типа» тэммоку на подставке, никакие японские чаши не допускались на освященную временем и великими именами дзэнских наставников поверхность дайсу). Данная традиция считалась непреложной до начала XVI в., когда церемонию с дайсу стали расценивать именно как религиозный обряд или как очень официальное мероприятие самого высокого ранга, и на смену подносу китайского образца пришла «простая японская» доска. Именно с таких деталей и начиналось развитие японского национального понимания и восприятия тя-но-ю.
Продолжение следует...
- О.В. Текшева -
Часть I