Про больницу
Увидела перепост - люди подписывают петицию про то, что детей в больницах нельзя разлучать с родителями. Собственно в петиции речь идет конкретно о реанимации. Что послужило поводом - не знаю.
А мне тут по случаю вспомнилась своя история на тему больниц. Драмы там не было, комедии, впрочем, тоже, хотя историю ту я вспоминаю скорее с усмешкой.
Младшей было лет пять-шесть, и заболел у неё животик. Вот прям не просто заболел, а очень сильно. Лежит дитя на диване, тихо плачет, ручку к животу прикладывает. Час лежит, два лежит. Страшно же - живот штука такая, а вдруг аппендицит, а вдруг да мало ли чего. Вызвали скорую. Приехали два дядьки, в синих робах. Один помял живот ребёнку, другой типа рядом постоял. Посидели полчасика. Мне было не очень понятно, чего сидим и кого ждём, но человек я в целом незлобивый и медицину с детства уважающий, так что тихо сидела и ждала. Потом синий дядька сказал, что надо в больницу. Я робко поинтересовалась, в связи с чем в больницу, на что он резонно ответил, что не думаю же я, что он вот прям здесь диагноз поставит, живот же не проходит, а что там, внутри живота, ему не видно, так что надо ехать. А то мало ли чего, а ему отвечать... В целом логика прослеживалась, хотя получасовое ожидание осталось непонятным, но придираться и выяснять я не стала. В больницу так в больницу.
В больницу нас повезли на скорой помощи. Я впервые перемещалась на этом транспортном средстве, и должна сказать, что ехать внутри скорой помощи - ужасно. То есть, вроде - пустяк, какая разница на чём ехать, а вот однако ж... Дочка лежала на кушеточке, предназначенной для перевозки больных, и очень просилась ко мне посидеть рядом. Синие дядьки из кабины сказали, что нельзя, ребенок теперь не просто так, а больной, а больных полагается перевозить горизонтально. Ребенок пяти лет слово «полагается» не понимает. Я сказала ей - «так надо», и поняла, что делаю что-то не то.
Мы ждали в приёмном покое. Был поздний вечер, кроме нас, никого не было. Через некоторое время вышел молодой врач, осмотрел дочку, спросил какая температура. Температуры не было, о чём я ему радостно сообщила. Молодой доктор, повысив голос, начал мне выговаривать - зачем это я привезла ребенка в больницу без температуры, надо было ждать, пока температура поднимется. И вообще, в ближайшее время ничего не произойдёт, надо было сидеть дома и ждать развития, а не паниковать и чуть что кидаться в больницу. Я слушала его и тихо охреневала. Вот прям вот так, именно этим словом. Я сидела, смотрела на него, и отчего-то забыла сказать, что вообще-то я не сама сюда приехала, нас типа дохтур на скоройпомощи привёз. Молодой человек врачебной национальности сердито сказал, что сейчас будет оформлять ребёнка в отделение. Скажу честно, идеи о том, что ребёнок отправится в отделение один, у меня не было. То есть, отчего-то даже в голову не пришло. Может быть, потому, что моя собственная сестра, педиатр, много лет проработавшая в одной из крупнейших детских больниц, рассказывая о своих маленьких пациентах, постоянно упоминала их мамочек. Мамы постоянно были с детьми, фактически жили в больнице. Это такая отдельная тема, на самом деле это очень тяжело, и морально и физически, и создаёт массу проблем для всех. Это да. Но при всем при том, это всегда воспринималось как такой очевидный факт - мама должна быть с ребёнком, и уж тем более, когда ему плохо. Для меня это было вроде утверждения о том, что вода мокрая. Оказалось, что вода не всегда мокрая.
«Вам вещей не надо, - ответил молодой человек на мой вопрос, - у нас мамы с детьми не лежат». Я недоумённо спросила, чего это у них вдруг не лежат. Вот везде лежат, а них - не лежат. На самом деле, про «везде» я не знала, но так ли уж важно это было? Дальше между нами случилась полемика. Не громкая, нет. И не сильно бурная. Но... Как бы это сказать... Тут ещё дело было в том, что сей врач был молод. Может быть, это был его первый рабочий год. Или, ещё хуже, первый рабочий месяц. И он изо всех сил строил из себя такого умудрённого долгой практикой, сурового, даже местами измождённого «земского врача». Ну, типа, мы сейчас вам ногу отрежем, а что вы хотели, нет, анестезии не будет, вон ручку от швабры в зубах зажмите, разнюнились тут понимаешь. Я бы, конечно, преисполнилась к нему сочувствия и даже, может быть, умиления. В каких-то других обстоятельствах... Сейчас я тихо и тупо твердила, что ребёнка одного ни в какое их отделение не отдам, а пойду вместе с ней. А если они меня туда не пустят, значит, и ребёнок останется тут, при мне.
Упрямилась я не просто так. Где-то полгода назад случился у нас малозначительный эпизод - дитя подцепило клеща. С клещом мы поехали в больницу, прошли без задержек в кабинет, деточку мою осмотрели, клеща выявили, мне нелюбезно сообщили, что клеща вынут в операционной, тут же, за соседней дверкой, а мне туда нельзя. Доктор потянул дитя за руку, дитя потянуло за руку меня. Я робко спросила - «а можно ли мне, я просто в дверях постою», и мне злобно - да-да, именно злобно, - сказали, что нельзя ни в коем случае, это операционная, и я туда грязь занесу, дитя уже орало, доктор взял её подмышки, и унёс орущую за эту дверь. Дверь захлопнулась. И вот я сидела и думала, что отдала орущего ребёнка чужому дядьке, и что она сейчас чувствует, не надо было этого делать, а надо было пойти и потребовать, чтобы меня пустили вместе с ней, есть же какой-нибудь главный врач... Тут же я прикидывала, что процесс жалоб и требования займет часа полтора, а клеща вынут через две минуты, и стоит ли оно того... Пока я думала, доктор вывел всхлипывающую дочку, она кинулась ко мне, я слушала что говорит врач, и ещё раз прикидывала и взвешивала все входящие и выходящие, и понимала, что сейчас-то уж качать права ну совсем глупо, поблагодарила доктора за труд и мы отправились домой. А воспоминание осталось. Воспоминание о том, как от меня отдирали орущую дочку, и я позволяла это делать, потому что «так надо». Я понимала, что повторения этой ситуации не будет. Вот не будет, и всё. Один раз я уже поиграла по их правилам, во второй раз не поведусь. Хрен вам.
Теперешний молодой доктор откровенно злился. Было видно, что никакой он не суровый целитель, а просто злой растерянный мальчишка, который вбил себе в голову, что он «знает как надо». Он давил мне на психику - у вашего, мамаша, ребёнка живот болит, а вы тут сидите и препятствуете процессу излечения. Нервы у меня не то чтобы крепкие, и воображение всегда было по типу - эх, прокачу... Ужасы аппендицита, переходящего в перитонит, я себе вообразить могла, чай, сюжет не новый. К тому же, когда твой ребёнок болеет, то крыша норовит мало-мало улететь. Но в целом ситуация была не так чтоб критическая, разум вполне функционировал, и я понимала, что в ночном детском отделении с похрапывающей дежурной медсестрой рисков в случае чего пожалуй, побольше, чем тут, в приёмном покое, под пристальным взглядом пусть дурноголового, но всё же доктора. К тому же - была пятница. А в выходные, как всем известно, больных не лечат. Дежурный доктор, естественно, посмотрит. Но не более того...
С другой-то стороны, думалось мне, куда деваться-то? Живот болит, не перестаёт. А вдруг чего... Тут всё-таки - медицина, мать её... И чего делать? Может, сдаться, отдать детку в больницу, все ж врачи - они ж с дипломами, они много чего знают и умеют, а живот - штука сомнительная... И совсем было я стала склоняться к мысли, что надо бы примириться со злым доктором, и не такой уж он злой, просто щенок в эполетах...
«Во сколько я её завтра навестить смогу?» - спросила я доктора. На что доктор мне ответил, что ни во сколько. Ни завтра, ни послезавтра, ни в понедельник. У них вообще такого нет, чтобы родители пациентов навещали. Не принято так у них. Лечащий врач выходит утром в одиннадцать в холл, и отвечает на вопросы родителей. А если у меня будут ещё вопросы, то всегда можно позвонить в ординаторскую.
Вопрос был закрыт. То есть, для меня он был закрыт теперь уже окончательно и бесповоротно. Я не то чтобы была против - для меня это всё было за пределами понимания. Доктор, видимо, моё молчание истолковал превратно, и предложил не мешкать и подписывать бумаги. Я спросила, понимает ли он, что детям плохо без мам. Что мама должна быть с ребёнком. Понимает ли он как врач, что процесс излечения протекает эффективнее, если ребёнок чувствует себя в безопасности, каковую безопасность даёт ему присутствие мамы. Он сказал, что у них нет коек для мам. У них вообще коек не хватает, для детей, а тут ещё и мамы. Я сказала, что мне не надо койку, стула будет достаточно.
А потом его понесло. И он сказал, что мамы - это зло. Что дети плачут, когда мамы с ними. Пока мама рядом, ребёнок за неё цепляется. А как только ребёнок оказывается в отделении, без мамы, он тут же перестаёт плакать. И лежит тихо, и молчит. И так происходит всегда, уж он-то знает.
И вот тут меня тоже понесло. Я сказала, что сейчас ему объясню, почему дети перестают плакать. Что я работаю в детском доме, и кое-что знаю про детей, которых оторвали от мамы. Они не плачут, нет. А знаете, почему они не плачут, спросила я его. Потому что они сначала в ужасе, и замолкают от ужаса. А потом они просто привыкают к тому, что никому не нужны. Ваши дети, в отделении, сказала я ему, молчат не оттого, что успокоились. Им страшно. И им не для кого плакать, не для вас же. Горло у меня сжималось, слова путались, и мне было неловко. Доктор повернулся и ушёл.
Я осталась сидеть, и думала, что же мне дальше делать. У ребёнка-то - живот болит. Хотя к тому моменту она уже практически спала головой у меня на коленях, из чего я сделала вывод, что живот если и болит, то не очень. С другой стороны, сон притупляет ощущения, так что «мало ли чего» оставалось...
Пришла другая врач. Не то наш боец позвонил «старшему товарищу», не то она сама откуда-то вернулась. Зашла, спросила, как тут у нас дела, я вкратце изложила, что привезла скорая, предлагают госпитализацию, но я не могу отпустить пятилетнего ребёнка без меня, она девочка «мамина», домашняя. Кровать я не прошу, прошу только разрешения сидеть рядом с ней в палате на стульчике. Про полемику с молодым доктором я не упоминала. Старшая докторица сказала, что вообще-то у них так не принято, и она прямо не знает, что ей с нами делать. «Я знаю, что делать», - сказала я.
Дальше я по возможности кратко и сдержанно изложила следующее. Я сейчас возьму ребёнка и поеду домой. Тот доктор, сказала я, который нас уже осматривал, сообщил, что в больницу мы приехали слишком рано, и за ночь ничего не произойдёт (я почти дословно вспомнила его слова, которые он произнёс, когда ругался, «зачем приехали без температуры»). Вот, основываясь на словах доктора, я и отправлюсь домой. А утром посмотрим. Может, снова скорую вызову.
Врач побледнела. Извинившись, она вышла и стала расспрашивать молодого доктора, сидевшего за перегородкой. Перегородка была наполовину стеклянная, слышно было плохо, а видно - хорошо. Судя по всему, она спросила, действительно ли он сказал ЭТО. Он подтвердил, что - да, сказал. И я отлично понимала, что теперь деваться им некуда. Потому как теперь он - попал. По собственной глупости, по неосторожно сказанному слову, но - попал. И если я уеду, и если «мало ли чего», так отвечать - ему, и этой докторице вместе с ним, видимо...
Она вернулась к нам, сияя самой любезной улыбкой, и спросила, готова ли я госпитализироваться вместе с ребёнком. Вот прям сейчас они нас обеих и устроят, если я не против. Я была не против. Нас отвели в отделение, в палату. Там было пять или шесть коек, на одной, без постели и матраса, спала мамочка. «Вот врать же, - подумала я, - вот же мамы тут остаются с детьми...». Видимо, сюда прорывались только такие... типа нас... ну и если доктор лажанулся... А может, чисто по-человечески навстречу пошли... Или по ещё каким соображениям. Короче, есть о чём поразмышлять...
Чужую мамочку согнали с койки, она приняла это безропотно, и устроилась где-то в ногах кровати своего ребёнка. Санитарка принесла матрас, одеяло и бельё, а подушка нам досталась та, на которой спала женщина. Меня резануло, я что-то где-то слыхала про такую штуку, как дезинфекция, но... Спать хотелось неимоверно, ребёнок падал мне на руки, и я отлично понимала, что подушку мне конечно, заменят, принеся из подсобки точно такую же, на которой кто-то только что спал...
Полночи я провела на стуле, потом пытаясь примоститься с краю кровати, потом сидя на полу в коридоре, прислонившись спиной к стене. «Я привыкну, - говорила себе я, - другие же привыкают, и я привыкну». Наступило утро, пришла дежурная врач, провела осмотр. Живот уже давно не болел, дитя выспалось, было в меру весело и очень хотело домой. Как я сама хотела домой, говорить не приходилось. Врач сказала, что никакого аппендицита у нас нет, просто, видимо, была сильная колика, сейчас живот мягкий, всё хорошо. Я радостно сказала, что мы готовы ехать домой, прямо сейчас готовы. Врач сказала, что это не так-то просто, потому что теперь, уж коль мы сюда попали, нам полагается полежать недельку, сделать узи, сдать анализы, ну и вообще... Я поинтересовалась, а как же «коек не хватает»? Она хмыкнула. Я с ужасом поняла, что квест «попади в больницу» сменяется квестом «выпишись из больницы». Впрочем, «на выписку» у меня было проверенное сильнодействующее средство по типу «я из медицинской семьи, все мои близкие - доктора, и долечат нас в лучшем виде, неукоснительно следуя вашим указаниям». В данном случае в ход пошла, разумеется, сестра - педиатр. Врач порасспрашивала о сестре, и согласилась отпустить нас под расписку.
А после больницы...
Через день я свалилась с жутким бронхитом, чудом не перешедшим в воспаление легких. Полночи в больничном коридоре не прошли даром.
Через три дня мне позвонили из детского сада с сообщением, что у ребёнка вши. В детском саду подумали, что я хреновая и безответственная мать, которая отправляет ребёнка в сад, зная, что у него звери в голове. Вывод был сделан на основании того, что девочка была аккуратно причесана, косички заплетены, а зверей, как я сама убедилась, было видно невооруженным глазом. Секрет решался просто - я валялась с температурой, а ребёнка в сад собирал муж. Который, чего говорить, и слона-то не всегда примечает, а вошка - она ж маленькая!
Ну а потом, выздоровев, я как-то завела с дочкой разговор об этом эпизоде с больницей, и спросила её, - вот могло же быть так, что её бы туда одну в отделение взяли, это же просто так совпало, что мы там вместе оказались, а вообще-то так нельзя было, и другие детки там, помнишь, были без мам, ну наверное, ничего же страшного, как ты сама думаешь? Она вдруг расплакалась. Сказала, что это очень хорошо, что я была там с ней, потому что она даже не представляет, как оказалась бы там без меня. Ещё она сказала, что когда спишь одну ночь, и мама рядом, то вроде ничего, но как быть, если там один и надолго? Ничего не знаешь, и спросить не у кого, и кругом - чужие, ну и вообще. Она сказала мне - спасибо, мама, что ты туда пошла со мной. И мне так было странно слышать это взрослое спасибо от пятилетней девочки...
А ещё я вспоминала, как сама в пять лет оказалась одна в больнице, мне должны были вырезать гланды, и родителям туда было НЕЛЬЗЯ, один раз они пришли под окно, а больше не приходили... Наверное, я была там всего-то дня три-четыре, но тогда мне казалось, что это было долго-долго, бесконечно и мучительно долго... и одиноко. Потом, спустя много лет, я всё думала, почему они ко мне не приходили, папа же был врач, не из этой больницы, но там работали его знакомые, и его бы пустили. Если бы он захотел. И маму бы пустили, она же тоже была врач... Наверное, мои родители тогда поверили, что ТАК НАДО. И они никогда не узнали, как мне было там страшно...
Кстати, я потом позвонила в ту больницу, где мы были с дочкой. Позвонила - предупредить, ха-ха, искренняя дурочка, что у них там вши водятся. Чисто по человечески, чтоб они какие-нибудь меры приняли. Разумеется, мне вежливо ответили, что в их прекрасной больнице такого быть просто не может. Никогда не было и никогда не будет. На том мы и расстались.
А мне тут по случаю вспомнилась своя история на тему больниц. Драмы там не было, комедии, впрочем, тоже, хотя историю ту я вспоминаю скорее с усмешкой.
Младшей было лет пять-шесть, и заболел у неё животик. Вот прям не просто заболел, а очень сильно. Лежит дитя на диване, тихо плачет, ручку к животу прикладывает. Час лежит, два лежит. Страшно же - живот штука такая, а вдруг аппендицит, а вдруг да мало ли чего. Вызвали скорую. Приехали два дядьки, в синих робах. Один помял живот ребёнку, другой типа рядом постоял. Посидели полчасика. Мне было не очень понятно, чего сидим и кого ждём, но человек я в целом незлобивый и медицину с детства уважающий, так что тихо сидела и ждала. Потом синий дядька сказал, что надо в больницу. Я робко поинтересовалась, в связи с чем в больницу, на что он резонно ответил, что не думаю же я, что он вот прям здесь диагноз поставит, живот же не проходит, а что там, внутри живота, ему не видно, так что надо ехать. А то мало ли чего, а ему отвечать... В целом логика прослеживалась, хотя получасовое ожидание осталось непонятным, но придираться и выяснять я не стала. В больницу так в больницу.
В больницу нас повезли на скорой помощи. Я впервые перемещалась на этом транспортном средстве, и должна сказать, что ехать внутри скорой помощи - ужасно. То есть, вроде - пустяк, какая разница на чём ехать, а вот однако ж... Дочка лежала на кушеточке, предназначенной для перевозки больных, и очень просилась ко мне посидеть рядом. Синие дядьки из кабины сказали, что нельзя, ребенок теперь не просто так, а больной, а больных полагается перевозить горизонтально. Ребенок пяти лет слово «полагается» не понимает. Я сказала ей - «так надо», и поняла, что делаю что-то не то.
Мы ждали в приёмном покое. Был поздний вечер, кроме нас, никого не было. Через некоторое время вышел молодой врач, осмотрел дочку, спросил какая температура. Температуры не было, о чём я ему радостно сообщила. Молодой доктор, повысив голос, начал мне выговаривать - зачем это я привезла ребенка в больницу без температуры, надо было ждать, пока температура поднимется. И вообще, в ближайшее время ничего не произойдёт, надо было сидеть дома и ждать развития, а не паниковать и чуть что кидаться в больницу. Я слушала его и тихо охреневала. Вот прям вот так, именно этим словом. Я сидела, смотрела на него, и отчего-то забыла сказать, что вообще-то я не сама сюда приехала, нас типа дохтур на скоройпомощи привёз. Молодой человек врачебной национальности сердито сказал, что сейчас будет оформлять ребёнка в отделение. Скажу честно, идеи о том, что ребёнок отправится в отделение один, у меня не было. То есть, отчего-то даже в голову не пришло. Может быть, потому, что моя собственная сестра, педиатр, много лет проработавшая в одной из крупнейших детских больниц, рассказывая о своих маленьких пациентах, постоянно упоминала их мамочек. Мамы постоянно были с детьми, фактически жили в больнице. Это такая отдельная тема, на самом деле это очень тяжело, и морально и физически, и создаёт массу проблем для всех. Это да. Но при всем при том, это всегда воспринималось как такой очевидный факт - мама должна быть с ребёнком, и уж тем более, когда ему плохо. Для меня это было вроде утверждения о том, что вода мокрая. Оказалось, что вода не всегда мокрая.
«Вам вещей не надо, - ответил молодой человек на мой вопрос, - у нас мамы с детьми не лежат». Я недоумённо спросила, чего это у них вдруг не лежат. Вот везде лежат, а них - не лежат. На самом деле, про «везде» я не знала, но так ли уж важно это было? Дальше между нами случилась полемика. Не громкая, нет. И не сильно бурная. Но... Как бы это сказать... Тут ещё дело было в том, что сей врач был молод. Может быть, это был его первый рабочий год. Или, ещё хуже, первый рабочий месяц. И он изо всех сил строил из себя такого умудрённого долгой практикой, сурового, даже местами измождённого «земского врача». Ну, типа, мы сейчас вам ногу отрежем, а что вы хотели, нет, анестезии не будет, вон ручку от швабры в зубах зажмите, разнюнились тут понимаешь. Я бы, конечно, преисполнилась к нему сочувствия и даже, может быть, умиления. В каких-то других обстоятельствах... Сейчас я тихо и тупо твердила, что ребёнка одного ни в какое их отделение не отдам, а пойду вместе с ней. А если они меня туда не пустят, значит, и ребёнок останется тут, при мне.
Упрямилась я не просто так. Где-то полгода назад случился у нас малозначительный эпизод - дитя подцепило клеща. С клещом мы поехали в больницу, прошли без задержек в кабинет, деточку мою осмотрели, клеща выявили, мне нелюбезно сообщили, что клеща вынут в операционной, тут же, за соседней дверкой, а мне туда нельзя. Доктор потянул дитя за руку, дитя потянуло за руку меня. Я робко спросила - «а можно ли мне, я просто в дверях постою», и мне злобно - да-да, именно злобно, - сказали, что нельзя ни в коем случае, это операционная, и я туда грязь занесу, дитя уже орало, доктор взял её подмышки, и унёс орущую за эту дверь. Дверь захлопнулась. И вот я сидела и думала, что отдала орущего ребёнка чужому дядьке, и что она сейчас чувствует, не надо было этого делать, а надо было пойти и потребовать, чтобы меня пустили вместе с ней, есть же какой-нибудь главный врач... Тут же я прикидывала, что процесс жалоб и требования займет часа полтора, а клеща вынут через две минуты, и стоит ли оно того... Пока я думала, доктор вывел всхлипывающую дочку, она кинулась ко мне, я слушала что говорит врач, и ещё раз прикидывала и взвешивала все входящие и выходящие, и понимала, что сейчас-то уж качать права ну совсем глупо, поблагодарила доктора за труд и мы отправились домой. А воспоминание осталось. Воспоминание о том, как от меня отдирали орущую дочку, и я позволяла это делать, потому что «так надо». Я понимала, что повторения этой ситуации не будет. Вот не будет, и всё. Один раз я уже поиграла по их правилам, во второй раз не поведусь. Хрен вам.
Теперешний молодой доктор откровенно злился. Было видно, что никакой он не суровый целитель, а просто злой растерянный мальчишка, который вбил себе в голову, что он «знает как надо». Он давил мне на психику - у вашего, мамаша, ребёнка живот болит, а вы тут сидите и препятствуете процессу излечения. Нервы у меня не то чтобы крепкие, и воображение всегда было по типу - эх, прокачу... Ужасы аппендицита, переходящего в перитонит, я себе вообразить могла, чай, сюжет не новый. К тому же, когда твой ребёнок болеет, то крыша норовит мало-мало улететь. Но в целом ситуация была не так чтоб критическая, разум вполне функционировал, и я понимала, что в ночном детском отделении с похрапывающей дежурной медсестрой рисков в случае чего пожалуй, побольше, чем тут, в приёмном покое, под пристальным взглядом пусть дурноголового, но всё же доктора. К тому же - была пятница. А в выходные, как всем известно, больных не лечат. Дежурный доктор, естественно, посмотрит. Но не более того...
С другой-то стороны, думалось мне, куда деваться-то? Живот болит, не перестаёт. А вдруг чего... Тут всё-таки - медицина, мать её... И чего делать? Может, сдаться, отдать детку в больницу, все ж врачи - они ж с дипломами, они много чего знают и умеют, а живот - штука сомнительная... И совсем было я стала склоняться к мысли, что надо бы примириться со злым доктором, и не такой уж он злой, просто щенок в эполетах...
«Во сколько я её завтра навестить смогу?» - спросила я доктора. На что доктор мне ответил, что ни во сколько. Ни завтра, ни послезавтра, ни в понедельник. У них вообще такого нет, чтобы родители пациентов навещали. Не принято так у них. Лечащий врач выходит утром в одиннадцать в холл, и отвечает на вопросы родителей. А если у меня будут ещё вопросы, то всегда можно позвонить в ординаторскую.
Вопрос был закрыт. То есть, для меня он был закрыт теперь уже окончательно и бесповоротно. Я не то чтобы была против - для меня это всё было за пределами понимания. Доктор, видимо, моё молчание истолковал превратно, и предложил не мешкать и подписывать бумаги. Я спросила, понимает ли он, что детям плохо без мам. Что мама должна быть с ребёнком. Понимает ли он как врач, что процесс излечения протекает эффективнее, если ребёнок чувствует себя в безопасности, каковую безопасность даёт ему присутствие мамы. Он сказал, что у них нет коек для мам. У них вообще коек не хватает, для детей, а тут ещё и мамы. Я сказала, что мне не надо койку, стула будет достаточно.
А потом его понесло. И он сказал, что мамы - это зло. Что дети плачут, когда мамы с ними. Пока мама рядом, ребёнок за неё цепляется. А как только ребёнок оказывается в отделении, без мамы, он тут же перестаёт плакать. И лежит тихо, и молчит. И так происходит всегда, уж он-то знает.
И вот тут меня тоже понесло. Я сказала, что сейчас ему объясню, почему дети перестают плакать. Что я работаю в детском доме, и кое-что знаю про детей, которых оторвали от мамы. Они не плачут, нет. А знаете, почему они не плачут, спросила я его. Потому что они сначала в ужасе, и замолкают от ужаса. А потом они просто привыкают к тому, что никому не нужны. Ваши дети, в отделении, сказала я ему, молчат не оттого, что успокоились. Им страшно. И им не для кого плакать, не для вас же. Горло у меня сжималось, слова путались, и мне было неловко. Доктор повернулся и ушёл.
Я осталась сидеть, и думала, что же мне дальше делать. У ребёнка-то - живот болит. Хотя к тому моменту она уже практически спала головой у меня на коленях, из чего я сделала вывод, что живот если и болит, то не очень. С другой стороны, сон притупляет ощущения, так что «мало ли чего» оставалось...
Пришла другая врач. Не то наш боец позвонил «старшему товарищу», не то она сама откуда-то вернулась. Зашла, спросила, как тут у нас дела, я вкратце изложила, что привезла скорая, предлагают госпитализацию, но я не могу отпустить пятилетнего ребёнка без меня, она девочка «мамина», домашняя. Кровать я не прошу, прошу только разрешения сидеть рядом с ней в палате на стульчике. Про полемику с молодым доктором я не упоминала. Старшая докторица сказала, что вообще-то у них так не принято, и она прямо не знает, что ей с нами делать. «Я знаю, что делать», - сказала я.
Дальше я по возможности кратко и сдержанно изложила следующее. Я сейчас возьму ребёнка и поеду домой. Тот доктор, сказала я, который нас уже осматривал, сообщил, что в больницу мы приехали слишком рано, и за ночь ничего не произойдёт (я почти дословно вспомнила его слова, которые он произнёс, когда ругался, «зачем приехали без температуры»). Вот, основываясь на словах доктора, я и отправлюсь домой. А утром посмотрим. Может, снова скорую вызову.
Врач побледнела. Извинившись, она вышла и стала расспрашивать молодого доктора, сидевшего за перегородкой. Перегородка была наполовину стеклянная, слышно было плохо, а видно - хорошо. Судя по всему, она спросила, действительно ли он сказал ЭТО. Он подтвердил, что - да, сказал. И я отлично понимала, что теперь деваться им некуда. Потому как теперь он - попал. По собственной глупости, по неосторожно сказанному слову, но - попал. И если я уеду, и если «мало ли чего», так отвечать - ему, и этой докторице вместе с ним, видимо...
Она вернулась к нам, сияя самой любезной улыбкой, и спросила, готова ли я госпитализироваться вместе с ребёнком. Вот прям сейчас они нас обеих и устроят, если я не против. Я была не против. Нас отвели в отделение, в палату. Там было пять или шесть коек, на одной, без постели и матраса, спала мамочка. «Вот врать же, - подумала я, - вот же мамы тут остаются с детьми...». Видимо, сюда прорывались только такие... типа нас... ну и если доктор лажанулся... А может, чисто по-человечески навстречу пошли... Или по ещё каким соображениям. Короче, есть о чём поразмышлять...
Чужую мамочку согнали с койки, она приняла это безропотно, и устроилась где-то в ногах кровати своего ребёнка. Санитарка принесла матрас, одеяло и бельё, а подушка нам досталась та, на которой спала женщина. Меня резануло, я что-то где-то слыхала про такую штуку, как дезинфекция, но... Спать хотелось неимоверно, ребёнок падал мне на руки, и я отлично понимала, что подушку мне конечно, заменят, принеся из подсобки точно такую же, на которой кто-то только что спал...
Полночи я провела на стуле, потом пытаясь примоститься с краю кровати, потом сидя на полу в коридоре, прислонившись спиной к стене. «Я привыкну, - говорила себе я, - другие же привыкают, и я привыкну». Наступило утро, пришла дежурная врач, провела осмотр. Живот уже давно не болел, дитя выспалось, было в меру весело и очень хотело домой. Как я сама хотела домой, говорить не приходилось. Врач сказала, что никакого аппендицита у нас нет, просто, видимо, была сильная колика, сейчас живот мягкий, всё хорошо. Я радостно сказала, что мы готовы ехать домой, прямо сейчас готовы. Врач сказала, что это не так-то просто, потому что теперь, уж коль мы сюда попали, нам полагается полежать недельку, сделать узи, сдать анализы, ну и вообще... Я поинтересовалась, а как же «коек не хватает»? Она хмыкнула. Я с ужасом поняла, что квест «попади в больницу» сменяется квестом «выпишись из больницы». Впрочем, «на выписку» у меня было проверенное сильнодействующее средство по типу «я из медицинской семьи, все мои близкие - доктора, и долечат нас в лучшем виде, неукоснительно следуя вашим указаниям». В данном случае в ход пошла, разумеется, сестра - педиатр. Врач порасспрашивала о сестре, и согласилась отпустить нас под расписку.
А после больницы...
Через день я свалилась с жутким бронхитом, чудом не перешедшим в воспаление легких. Полночи в больничном коридоре не прошли даром.
Через три дня мне позвонили из детского сада с сообщением, что у ребёнка вши. В детском саду подумали, что я хреновая и безответственная мать, которая отправляет ребёнка в сад, зная, что у него звери в голове. Вывод был сделан на основании того, что девочка была аккуратно причесана, косички заплетены, а зверей, как я сама убедилась, было видно невооруженным глазом. Секрет решался просто - я валялась с температурой, а ребёнка в сад собирал муж. Который, чего говорить, и слона-то не всегда примечает, а вошка - она ж маленькая!
Ну а потом, выздоровев, я как-то завела с дочкой разговор об этом эпизоде с больницей, и спросила её, - вот могло же быть так, что её бы туда одну в отделение взяли, это же просто так совпало, что мы там вместе оказались, а вообще-то так нельзя было, и другие детки там, помнишь, были без мам, ну наверное, ничего же страшного, как ты сама думаешь? Она вдруг расплакалась. Сказала, что это очень хорошо, что я была там с ней, потому что она даже не представляет, как оказалась бы там без меня. Ещё она сказала, что когда спишь одну ночь, и мама рядом, то вроде ничего, но как быть, если там один и надолго? Ничего не знаешь, и спросить не у кого, и кругом - чужие, ну и вообще. Она сказала мне - спасибо, мама, что ты туда пошла со мной. И мне так было странно слышать это взрослое спасибо от пятилетней девочки...
А ещё я вспоминала, как сама в пять лет оказалась одна в больнице, мне должны были вырезать гланды, и родителям туда было НЕЛЬЗЯ, один раз они пришли под окно, а больше не приходили... Наверное, я была там всего-то дня три-четыре, но тогда мне казалось, что это было долго-долго, бесконечно и мучительно долго... и одиноко. Потом, спустя много лет, я всё думала, почему они ко мне не приходили, папа же был врач, не из этой больницы, но там работали его знакомые, и его бы пустили. Если бы он захотел. И маму бы пустили, она же тоже была врач... Наверное, мои родители тогда поверили, что ТАК НАДО. И они никогда не узнали, как мне было там страшно...
Кстати, я потом позвонила в ту больницу, где мы были с дочкой. Позвонила - предупредить, ха-ха, искренняя дурочка, что у них там вши водятся. Чисто по человечески, чтоб они какие-нибудь меры приняли. Разумеется, мне вежливо ответили, что в их прекрасной больнице такого быть просто не может. Никогда не было и никогда не будет. На том мы и расстались.