Миссионерско-педагогический дневник старокрещенаго Татарина (В.Тимофеев) (2)
начало тут
Ночевал я у о. Павла. По утру часов в 9 пошел я на земскую станцию за лошадьми. Я показал содержателю станции билет из земской управы, в котором я был записан как учитель крещено-татарской школы. По этому поводу мы разговорились о крещеных Татарах. Я его спросил, какия есть ему известныя крещено-татарския селения. Он некоторыя назвал. Потом я спросил еще: нет ли у него в числе работников крещеных Татар? Он сказал, что есть двое; но они так обрусели и так усердно исполняют обязанности православных, совершенные христиане, не хуже Русских. Мне любопытно стало поговорить с ними. На дворе хозяин мне их указал. Действительно, по внешности их и отличить нельзя от русских людей: один из них вез нас, когда я ехал с г. Дерновым, и я даже не догадался, что он из Татар. Начал я с ним говорить по татарски. - Ты крещеный? - Да. - Из какой деревни? - Из такой-то. - Есть-ли в вашей деревне крещеные? - Нет, говорит. - Как же ты очутился крещеный? - Тут он разказал: «Прежде отец испортился (бозолган) и со мной то же сделал; он долго жил в Елабуге в кучерах, и крестился; я был маленький, разными приманками он меня заставил креститься, а вот мои старшие братья были побольше, те не поддались». - Это высказал он голосом грустным, с заметным сожалением. - Я ему стал говорить: - Что же ты жалеешь, что крестился; ты бы должен радоваться: ты ведь от худшаго перешел к лучшему, от ложной веры к истинной. Эту веру держали святые, с ними и ты в раю будешь. Он сказал: «Кто знает, которая лучше; Татары говорят, что их вера истинная». Я сказал: Учредитель татарской веры Магомет сам был земной человек и учение преподавал земное, наш Христос пришел с небес и учил небесному; Он только один избавитель, пришел спасти всех людей, предсказан был пророками. Посмотри хоть на то, что каждый Татарин умирает, не исповедая своих грехов; а нам Христос даровал таинства. Мы исповедываемся, причащаемся, и чрез это очищаемся от грехов. Сами Татары говорят, что Христос придет судить живых и мертвых и убьет деджала: так, значит, ему и должны мы веровать. Он сам в Евангелии сказал, что верующий в Него спасется, а неверующий погибнет и т.д. Я говорил с ним довольно много. Он слушал меня, хотя не оставлял работы, положенной на него, как на работника. Наконец, когда я уезжал, он меня благодарил.
Приведу при этом случай, что я знаю одного Татарина, который долго жил в пастухах в русской деревне и довольно обрусел, познакомился с одною вдовой, и чтобы жениться на ней, крестился. Сколько потом ему ни внушали понятие об истинной, христианской вере, он все остался расположенным к Магомету, и хотя не может возражать против очевидной христианской истины, но и магометанскую веру чтит как истинную; даже иногда выражается, в минуту откровенности, что он, из-за бабы крестившись, идет в ад. Подобных людей, вероятно, не мало найдется. Страшно подумать, что своеобразное усердие крестить Татар неразборчиво, без внимания к их побуждениям и образу мыслей, умножая число холодных христиан, безполезно унижает христианскую веру.
По Елабужскому берегу Камы проехали мы лесом верст 18, до того места, против Набережных Челнов, где находится паром. Я отпустил лошадей и на пароме переплыл Каму и очутился в Мензелинском уезде в богатом торговом селе Набережных Челнах. Здесь я розыскивал старо-крещенаго Татарина Ария, отлично владеющаго русским языком, хорошо знающаго русскую грамоту, занимающагося торговлею. Он родом из Мелекес. Но на тот раз его в Челнах не было. Оттуда я отправился в село Круглое Поле. Я явился к Круглопольскому священнику Андрею Александровичу Смирнову. Он меня принял ласково. Я ему сказал, кто я и зачем приехал, и подал письмо к нему от отца Павла. Я спросил его, нет ли в его приходе грамотных людей из числа крещеных Татар. Он мне указал двоих, одного в приходской деревне Верхних Мелекесях, Петра Якимова, другаго в Средних Мелекесях, Ипполита Гаврилова; упомянул, что в первой из этих деревень есть школа, в которой обучается до десяти мальчиков, крещеных Татарчат. При этом он сказал, что есть у него книги на татарском языке (это, должно быть, наш букварь втораго издания), «сам, сказал он, хотя и говорю не много по здешнему, но не на столько, чтобы судить о книгах; я давал их читать Ипполиту Гаврилову, и он нашел, что язык этих книг не походит на здешний». - Я объяснил ему причину этой мнимой разницы, именно то, что некоторыя буквы не должно произносить по русскому их значению, а применять к местному татарскому выговору даннаго слова.
Оттуда я поехал в Мелекеси. Средния Мелекеси, которыя от Верхних отстоят на версту, теперь почти все перенесены к Верхним и составили вместе с ними огромную деревню протяжением версты на три. Я проехал в Верхния Мелекеси прямо в школу. Было часов около 6 вечера; мальчиков уже я не застал в школе; учитель, старичек, повел меня к Петру Якимову. Когда мы пришли, он с своими братьями на дворе строил баню. Я позвал его по татарски, и он подошел ко мне (ему лет под сорок). Узнав, кто я и зачем, он пригласил меня в избу; там же были его мать, жена, дочери и сноха. Я стал разказывать, что мне желательно узнать их язык, походит ли он на наше Мамадышское наречие, видеть грамотеев и поговорить с ними о способах изучения грамоты. - Мы, крещеные, сказал я, не понимаем вообще Писания, - читаем и не понимаем. - На божнице у него лежало несколько книг. Он взял Путь ко Спасению и стал читать. Я просил его передать по татарски, что он прочитал; он сказал: «Это-то и беда наша, я читаю, а передать не могу». Я заставил то же самое прочитать Ефрема. Он прочитал и пересказал все по татарски. Петр Якимыч и говорит: «Вот грамотей! А я, проживши до таких лет, не могу так понимать. Как это он читает?» Затем он достал татарский букварь. «У меня, говорит, есть еще книга на нашем языке, мне ее даль свояк, Яков Иванович, из деревни Авлаш. Эта книга хорошая, ясно изложена». И стал он ее читать, произносил верно, но не довольно развязно; глаза, говорит, еще не совсем привыкли к этому письму. Я взял у него книгу, стал ее читать плавно, чисто. Все слушали, особенно его мать, старуха: «Смотри-ка, говорила она, как!» После этого я достал из своих книг Евангелие от Матфея и дал Ефрему. Он читал, начиная с 5-й главы. Он читал по татарски и по русски, по русскому Евангелию. Петр Якимыч только приговаривал: «Вот какое должно быть учение, а мы учились, учились, а всё ничего не знаем». - Я ему сказал: Это от того, что мы с детства не привыкли понимать, своим языком не пользуемся, а русскаго языка совершенно твердо не знаем, так ученье и не входит в наш ум глубоко; и нет нигде, крещеных Татар, которые бы понимали веру и ее соблюдали; видим только грамотеев одних писарей; наши грамотеи никуда не годятся, разве только в писаря. Поэтому-то и говорят, что русская грамота только портить людей! Вот нынче мы учим не тем путем, которым прежде шли. Видишь, этот мальчик читает, сам понимает и другим на своем языке разказывает, и таким образом приносить пользу себе и другим. - Потом зашло дело о молитве. Я сказал: Некоторые из наших крещеных Татар знают наизусть несколько молитв, и читают-то с ошибками, а понимать ничего не понимают. - Он на это сказал: «В самом деле это правда; я вот читаю Отче наш и Богородице, но спроси меня, я ничего не скажу, не объясню; если я, грамотный человек, не понимаю, вероятно другие-то и подавно ничего не понимают». - Я заставил Ефрема прочитать «Отче наш» стих за стихом по русски и по татарски. После этого Петр сказал: «Я столько раз читал эту молитву, и этого не знал; ну, говорит, Ефрем, ты меня совсем уничтожил; вот так ученье!» При этом мать Петра и другия женщины сказали: «Значит, мы не понимаем, что сами читаем». - Я на это сказал: Наши ученики всегда читают и молитвы поют по русски и по татарски. При этом мы спели «Ты Господи мой свет» и еще «Видехом свет истины» на двух языках. - Все только дивились; также они были поражены изумлением, когда мы запели по татарски «Христос воскресе», и заставили нас несколько раз повторить. «Спасибо, что вы приехали, а то мы так и умерли бы, ничего не слыхавши». - Петр сказал: «Вот я грамотный, а не знаю ничего, а между тем я слышал, что с грамотнаго Бог больше спросит, нежели с неграмотнаго!» - Я ему показал место в Евангелии о том, что раб, знающий волю господина своего, бит будет много, а не знающий бит будет мало. После этой беседы он пошел работать, а мы остались с его семейными, а из посторонних было при этом несколько старух, мальчиков и девушек. Хозяин работал до ночи, а мы все это время провели в беседе, чтении и пении, пели великопостные ирмосы. После ужина, когда пришел сам Петр Якимыч и брат его и еще поденщик Яков, я читал из катихизиса символ веры и объяснение, потом молитву Господню и заповеди. Во время чтения было не мало разсуждений. Потом Петр начал как бы жаловаться: «Отчего это крещеные Татары веру не держат, у себя дома не молятся, не крестятся; только когда к Русским придут, тогда крестятся; постов не соблюдают? У нас только одежда по русски, а веру мы не исполняем, а вот в степи, в Ляках, крещеные Татары одеваются немного по татарски, а веру русскую соблюдают». Дальше он беседовал о будущей жизни, о страшном суде: заметно, что он нередко прочитывал Путь ко Спасению. Только жаль, что у них нет связных исторических сведений и все их понятия держатся как-то на воздухе. В таком направлении длилась наша беседа; как сам Петр, так и его брат с полным расположением слушали, и часто глядя на Ефрема, приговаривали: «Вот если он такой маленький и так хорошо знает, что будет, когда он выростет!»
Мы у них остались и ночевать. Поутру часов в семь мы, по обычаю, стали Богу молиться; двери были отворены, в другом помещении женщины и девицы работали - ткали. Оне, услышавши нашу молитву, остановили свою работу и слушали; а старуха особенно жалела, что нет при этом ея дочери вдовы, которая живет в другой деревне, верст за 8 от них. После чая пошли мы в школу. Там сидели 8 мальчиков, которые по старой методе на распев твердили склады; иные по складам читают Начатки. Я им дал несколько копеек. Тут приходит хозяин дома, в котором школа помещается. Я заговорил с ним по татарски; он узнал, что я крещеный Татарин. Он стал распрашивать, кто я и зачем. Я достал «Чын день кенягясе», и дал Ефрему; он стал читать, а мальчики все слушали, и хозяин, долго слушав, сказал: «И нашим мальчикам так бы следовало читать». Потом хозяин спросил, умеет ли Ефрем читать по русски. Ефрем взял у мальчиков Начатки и стал читать с самаго начала и переводил по татарски. Хозяину это понравилось. Я ему сказал, что детей сначала должно учить по татарски. А то они целую зиму учились и только еще склады долбят; а у нас мальчики в зиму выучиваются хорошо читать. Из школы мы пошли к Ипполиту, который уже переселился в Верхния Мелекеси. К нему повел нас ученик школы, меньшой брат упомянутаго Ария. На пути увидел его с нами его дедушка. Приходим к Ипполиту, у него сидят старики гости. Вслед за нами пришел Ариев дедушка; мальчик ему разказал обо мне. - Ипполит Гаврилов (лет 32-х) женатый, имеет детей; он заседателем в волостном правлении, совершенно хорошо говорит по русски, пишет и читает, учился несколько в Елабужском уездном училище. После того, как мы познакомились, зашла у нас речь о грамоте и учении. У него лежало Евангелие славяно-русское; он стал читать. Я просил его пересказать читанное по татарски. Он отказался, говоря, что не умеет пересказать по татарски. Я заставил то же прочитать Ефрема, он читал и переводил по татарски. Ипполит долго, пристально смотрел на мальчика, ничего не говоря; наконец, с изумлением сказал: «Вот какой молодец, как это он так знает!» И старикам это чтение и толкование Ефрема понравилось. По этому поводу я объяснил свой способ обучения, начинать с книг татарских (тут я вынул из кармана татарскую книгу) и потом уже приступать к чтению русских книг, но их читать не иначе как с переводом на татарский язык. Ипполит сказал, что у него была подобная татарская книжка, и он ее читал, но он ее кому-то отдал. Он хвалил ту книжку. «Сначала, говорит, без привычки казалось дико читать ее, но когда привыкнешь, то легко читается, все понятно - это хорошо: все, что прочитал, все можешь пересказать». После этого Ефрем стал читать из «Чын день кенегясе» новозаветную историю, начиная с рождества Христова. Когда он дошел до молитвы Господней и прочитал ее, я сказал: по русски эта молитва так-то. Ипполит сказал: «Ужели это Отче наш? Я ее по русски знаю». - Ефрем в подтверждение прочитал «Отче наш» стих за стихом на обоих языках. Катихизис также прочитали весь; тут мы еще пели. Затем я сказал, что если им угодно, то и здесь можно ввести преподавание как в Казани. Ипполит относительно языка школы сознался, что действительно Татарченку, ни слова не знающему по русски, весьма трудно и скучно учиться прямо по русски, а по татарски - легко. На мое предложение устроить у них школу согласились не только Ипполит, но и все его гости - старики.
Потолковав несколько еще, мы вернулись на квартиру к Петру Якимову. Вечером к нам пришли Ипполит и Ариев дедушка: опять толковали, много читали из Премудрости Сираха; так как Ипполит хорошо знает русский язык, то я иные тексты говорил по русски. Часа три они сидели со мною; хозяйка-старуха присутствовала при этом, также как и все семейные. После их ухода мы долго толковали с хозяином; он особенно распространялся о языческих обрядах, шаманских, которые и доселе еще держатся в их местности крещеными Татарами, особенно же женским полом.
И я прежде сильно возмущался языческими обрядами своих однодеревенцев; но когда посмотрел, да поразмыслил и стал несколько опытнее, то понял, и теперь все больше и больше убеждаюсь, что такая упорная стойкость и сохранность среди крещеных Татар языческих суеверий принесла огромную пользу. Этим питалось и поддерживалось в народонаселении религиозное чувство, и предохранялись наши старики от влияний посторонних. Надобно сказать правду, что влияние со стороны русской было весьма слабо, далеко слабее чем со стороны магометанской. Еслиб языческие суеверные обряды не держались, теперь по всей вероятности не осталось бы и имени крещеных Татар. Я постоянно в разных местностях замечал, что чем усерднее держат крещенцы язычество, тем они склоннее слушают чтение православных нравоучений и глубоко трогаются пением молитв церковных на родном языке. Это самая благодатная почва, на которой христианское учение легко прививается и может дать обильный плод. Как бы это ни показалось для иных странным, но не могу не присовокупить, что по моему убеждению торопливо покушаться на истребление языческих суеверий между крещеными, и быть может между всеми шаманскими инородцами, значило бы по Евангелию - исторгая плевелы, исторгать купно и пшеницу. Ученье и ученье - вот единственное, мирное и самое благонадежное средство к прочному и разумному, сознательному утверждению этих язычников в христианстве.
Переночевав, мы поехали поутру с хозяйкой к ея дочери, вдове, в деревню Мазину; тут также долго мы читали и пели. Эти две женщины и другие семейные и даже один сосед со вниманием слушали. Мы пробыли там с 11-ти часов утра до шести вечера и вернулись ночевать опять в Мелекеси.
На следующее утро, в воскресенье, 9-го числа, мы помолились Богу, при чем были все домашние и сосед Иван с своим сыном. Этот мальчик лет 10-ти, весьма способный; пока мы были, он выучил цифры до 20-ти; и другие мальчики приходили к нам и учились. Потом я вышел на улицу; но по раннему времени народу было еще мало. Была в то время «помочь»: несколько молодых людей учились тут, которые привезли на помочь бревен; да еще было несколько стариков. Им я разказывал из священной истории. Я здесь также убедился, что крещеные Татары принимали меня с доверием, как своего человека. Но главное, тут старики, и Ариев дед, и Ипполит, и хозяин школьной квартиры просили меня, чтоб я привез к ним учителя и устроил у них учение по Казанскому: «Если, говорят, теперь учатся человек 10, тогда будет учеников гораздо больше, многие родители отдадут своих детей охотно».
Из всех этих бесед я довольно убедился и в совершенном сходстве нашего татарскаго языка с тамошним наречием, а следовательно, и в совершенной пригодности наших крещено-татарских изданий для Мензелинскаго края, и в усердной готовности жителей к православному образованию, - словом, в благоприятных условиях для заведения там школы, на подобие Казанской. Не ожидая дальше ничего новаго, особеннаго, и чтобы не терять времени, я и отправился в Елабугу. Петр Якимыч доставила нас до Бетьков; там я оставил своего Ефрема, а сам пошел пешком по направлению к Елабуге, куда и прибыл к вечеру, и прямо явился к о. Павлу. Поутру пошел к И.В.Шишкину; разказал ему все мною виденное и слышанное в Мелекесях; он рад был, что можно там школу устроить, и дал мне письмо к Ивану Ивановичу Стахееву, этому, можно сказать, патриарху почтенной фамилии Стахеевых.
После Шишкина я явился к Федору Кирилычу Стахееву: он и брат его Александр Кирилыч выслушали мой разказ с величайшим участием. Ф.К. повел меня постепенно в четыре дома его родственников. У одного из них, именно у Никиты Ивановича, застали мы гостей, там очутился и Александр Кирилович Стахеев. Что я видел от них ласки и сочувствия, все это останется в моей памяти с благодарностью; а здесь скажу кратко, что для Мелекеской школы они все обещали полное содействие. В последнем доме, у Игната Ивановича, по поводу моего разговора о необходимости напечатать по татарски книгу о главных годовых праздниках, они тут же собрали между собой пятьдесят рублей, которые и вручили мне для этой цели. Наконец, Ф.К. повел меня к Ивану Ивановичу, самому главному из фамилии Стахеевых, которому я представил письмо г. Шишкина. По этому письму и по рекомендации Федора Кирилыча, он принял меня также очень приветливо и сказал, что если у нас дело пойдет успешно, то он готов помогать.
Утешенный таким сердечным сочувствием добрых Елабужских граждан, я отправился опять в село Бетьки, где меня заждался мальчик. Но и он был не вовсе без дела: он там встретился с крещенным Татарином из Мелекесей и беседовал с ним.
Возвратившись в село Бетьки к Ефрему, я нанял лошадей, и мы отправились в деревню Актуба, Афанасьевскаго прихода, Мензелинскаго уезда. Приехали в 9 часов вечера, попросились ночевать к одному крещеному Татарину. Здесь 200 душ муж. пола, все крещеные. Он спросил: Кто ты и откуда? - Я Мамадышскаго уезда, из деревни Никифоровой. - Чей? - Сын Тимофея, Борисовых. - Я знаю их, отвечал он, и бывал в вашем доме, пожалуй к нам, ночуйте у нас. Пред его домом кабачек, тут стояло много крещеных. Я сказал им: Нет ли у вас грамотея? Есть один, только безпутный. Когда заехали мы в дом Тараса Терентьева, - так зовут крещенаго, к которому мы заехали, - вошли в избу и некоторые из стоящих тут крещеных. Они спрашивали меня: куда и откуда я еду, и зачем? - Я ответил: Живу в Казани, учу грамоте детей крещеных, теперь проезжаю по крещеным здешняго уезда, и изследую язык, нет ли разницы в языке между Казанскими и Уфимскими крещеными; потом читаю вот эти книги; вынул «Чын день» и дал Ефрему. Он стал читать о сотворении мира. Они умолкли и стали слушать. Из семейных, которые было полегли спать, и те встали и слушали чтение. Когда Ефрем прочитал несколько страниц, один пожилой человек, лет 60-ти, встал на ноги и говорит: «Вот я что сделаю, сейчас же пойду приведу сидельца и заставлю выписать это; после он будет нам читать; это больно хорошо, я никогда не слыхал этого»; - и начал было выходить. Я, удерживая его, сказал: Ты старичек, сиди, не ходи, слушай, я тебе эту книгу всю подарю. - Он говорит: «Если подаришь, то я за тебя Богу буду молиться»; старик опять сел на свое место и слушал. Во время чтения, некоторые слушатели говорили: «Откуда вышли такия книги; вот эти книги нам хороши; вот бы хорошо учить нас крещеных по этим книгам. Когда слушаешь, сердце радуется». Хозяйка дома говорит: «Хотя я старуха, а не слыхала, что первый человек сотворен из земли и звали его Адамом». Сын хозяина говорит: «Слушай, как не получил Хам благословения от отца». Подобных замечаний было много. Стали на себя жаловаться: «Вот мы ничего не знаем и не смыслим о вере, и не знаем никаких молитв. Посмотри-ка на магометан, они свою веру знают и молитвы читают, и в каждой деревне есть по нескольку грамотниц». Тогда я взял Евангелие, читал 6-ю главу от Матфея. Когда я прочитал молитву Господню, они спросили: «Как читается эта молитва по русски?» Я прочитал и по русски. Вышеупомянутый старик говорит: «Неужели по татарски это так?» - Да, сказал я. - «Беда, по сие время читал я эту молитву на-ветер. О Господи! и в голову не приходило, что в молитве есть такия слова». - Потом я прочитал объяснение на молитву Господню из катихизиса. Слушая, удивлялись они. Тут же мы пропели по русски и по татарски эту молитву. Потом я прочитал другия молитвы: «Царю небесный», «Спаси Господи», «Душе моя, душе моя», «Господи аще не быхом», некоторые великопостные ирмосы и прокимен «Кто Бог велий, яко Бог наш», также «Христос воскресе из мертвых»... - Вот эти молитвы все поются в церкви, сказал я. При сем я разказал об Иисусе Христе, о домостроительстве Его, Его рождении, жизни, чудесах, страданиях, смерти, сошествии в ад, воскресении, вознесении и втором пришествии Его на землю воздать комуждо по делом его. Во время разказа пришел здешний грамотей Кирил, и молча слушал; также пришел русский сиделец, парень грамотный и трезвый, немного знает по татарски. Хозяйка дома говорит нам: «Как Господь привел вас к нам, а то никогда бы мы не услышали этих слов!» И все за ней повторяли так: «Если бы так почаще мы слышали, не то было бы с нами. Мы теперь никакой веры не держим, дома Богу не молимся, живем как скотина, надо правду сказать». Потом обращаются к грамотею Кирилу, говорят: «Вот пойми, как грамотеи читают и говорят, а ты только пьянствовать мастер, боишься, чтобы кабак не пусто стоял, и торчишь там целый день, дом пропил. Вот покайся, да ступай к этому человеку, он покажет тебе дорогу». - Этому Кирилу лет двадцать, один, никого нет родных; очень хорошо знает язык и грамоту русскую, но живя в волостном правлении, испортился. Сиделец - Гаврила Андреев, взяв из моей руки Евангелие на татарском языке, стал читать вслух. Я показал ему как нужно произносить некоторыя буквы, чтобы вышло правильное произношение. Дал ему «Чын день кенягясе» и другия книги. Вышеупомянутый старик обрадовался и говорит: «Ну спасибо тебе, этот Гаврила у меня квартирует, он будет мне читать». Кирил тоже вы просил у меня книгу; когда я дал ему, он поблагодарил и поклонился мне до земли, и стал читать; конечно, он читает правильно, будучи природный Татарин. Я сказал ему в назидание несколько слов. Он ушел, поутру хотел придти, но не был. Слушатели между собою стали говорить: Как не отдашь учить детей, если бы вот этак учили! Потолковав много о читанном и о пении и поблагодарив нас, хозяева легли спать, когда было уже 12 часов вечера.
На другой день поутру, встав от сна в 5 часов, мы пели утренния молитвы, псалмы 33-й и 102-й, «Тебе Бога хвалим». Хозяева слушали внимательно и были очень довольны. Потом я читал из Евангелия о страшном суде и говорил о воскресении мертвых. Они все удивлялись, слыша все это на родном языке. Накормили нас, и мы стали собираться ехать. Мне нужно было медных денег, поэтому я пошел к сидельцу; прихожу к нему на квартиру; он сидит у двери своей квартиры и читает книгу, которую я дал ему, а тот старик и другие человека три слушают, сидя около него. Я пожелал им помощь от Бога, и сказав несколько назидательных слов, ушел на свою квартиру. Лошади были запряжены. Мы пропели «Милосердия двери отверзи нам» и отправились в путь.
Проезжая мимо села Афанасьева, мы увидели училище и зашли в него. В училище сидело пятеро учеников, а учитель уехал куда-то. Один из мальчиков оказался крещеный Татарин. Я с ним начал объясняться; он сначала стеснялся говорить, а потом говорил со мною по татарски. На вопрос мой: давно ли учишься и что учишь? - он сказал: «Четвертый год учусь, учу священную историю и арифметику». - Я заставил его читать по Начаткам, он читал о сотворении мира. Я просил его перевести по татарски. Он ответил, что не может по татарски разказать. Тогда а заставил Ефрема; он, прочитав, разказал по татарски. Панфил Андреев (так зовут мальчика, с которым я говорил) улыбается и удивляется, слыша перевод Ефрема. При этом я дал ему «Чын день кенягясе». Он взял в руки книгу, стал читать о сотворении мира. Прочитав несколько строк, говорит: это очень хорошо; и на лице его выразилась какая-то радость. Я растолковал ему, как нужно произносить некоторыя буквы и показал молитвы. Он читает скоро и бойко. Я просил его спеть какую-нибудь молитву, он отказался. На вопрос мой: не знаешь ли других грамотных крещеных? - он указал, что рядом в волостном правлении есть один крещеный лет 20-ти. Ему дали знать, он пришел в училище. Объяснив, кто я, я стал спрашивать его о крещеных Татарах; он мне передал о них, как они живут и каким наречием говорят. Взяв «Чын день», я читал ему; выслушав довольно долго, он говорит мне: «Вот эта книга хороша для наших деревенских крещеных, они ведь по русски не понимают, а это хорошо, понятно. Почем продается эта книга? я бы купил». Сказав цену, я подарил ему несколько экземпляров. Он, читая из Книги Премудрости, улыбаясь, говорит: «Вот какая славная штука, эту можно везде читать без труда, а из русской книги пересказывать трудно». Тут же мы пели некоторыя молитвы: «Отче наш», «Спаси Господи» и «Тебе Бога хвалим». После сего я приглашал его к себе в Казань познакомиться со способом преподавания, чтобы после сделаться самому учителем крещеных Татар. Он соглашался и просил меня написать письмо из Казани. Побеседовав довольно долго, мы отправились в путь.
На дороге присел в нашу телегу мулла. Чрез несколько времени после того, на встречу нам несут, из деревни обратно, святыя иконы. Когда оне поровнялись с нами, я проводнику своему Тарасу стал разказывать: «Вот это образ святителя Николая; он чрез учение грамоте и добрую жизнь был поставлен архиереем. Господь дал ему благодать творить чудеса. Он был милостив. И теперь кто просит его в беде, он помогает тому. Это образ такого-то святителя, а это вот апостолов Петра и Павла, во имя которых положен пост, а это вот Спасителя Иисуса Христа, это тоже Его образ, но только нерукотворенным называется», и разкавал ему подробно о Нем.
Мулла мне говорит: «А может быть, что образ не Гайсы (то-есть, не Иисуса Христа), а другаго кого-нибудь; ведь тебя тогда еще не было; вы, может-быть, ошибаетесь: вместо образа святаго или пророка Гайсы поклоняетесь какому-нибудь образу негоднаго человека». Я сказал ему: «Этого быть не может. Наши святыя иконы тогда только чтятся, когда чрез их Господь совершает чудо для пользы человека». После этого мулла мне ничего не говорил. Когда доехали до одной деревни, он остался, а мы продолжали путь.
Журнал Министерства народного просвещения. 1868, ноябрь. - стр. 209-240.
окончание будет
Подготовка и публикация текста А.Куклин, 2011 г.
http://elabuga-foto.ru/homeland/_timofyeev02.html
Ночевал я у о. Павла. По утру часов в 9 пошел я на земскую станцию за лошадьми. Я показал содержателю станции билет из земской управы, в котором я был записан как учитель крещено-татарской школы. По этому поводу мы разговорились о крещеных Татарах. Я его спросил, какия есть ему известныя крещено-татарския селения. Он некоторыя назвал. Потом я спросил еще: нет ли у него в числе работников крещеных Татар? Он сказал, что есть двое; но они так обрусели и так усердно исполняют обязанности православных, совершенные христиане, не хуже Русских. Мне любопытно стало поговорить с ними. На дворе хозяин мне их указал. Действительно, по внешности их и отличить нельзя от русских людей: один из них вез нас, когда я ехал с г. Дерновым, и я даже не догадался, что он из Татар. Начал я с ним говорить по татарски. - Ты крещеный? - Да. - Из какой деревни? - Из такой-то. - Есть-ли в вашей деревне крещеные? - Нет, говорит. - Как же ты очутился крещеный? - Тут он разказал: «Прежде отец испортился (бозолган) и со мной то же сделал; он долго жил в Елабуге в кучерах, и крестился; я был маленький, разными приманками он меня заставил креститься, а вот мои старшие братья были побольше, те не поддались». - Это высказал он голосом грустным, с заметным сожалением. - Я ему стал говорить: - Что же ты жалеешь, что крестился; ты бы должен радоваться: ты ведь от худшаго перешел к лучшему, от ложной веры к истинной. Эту веру держали святые, с ними и ты в раю будешь. Он сказал: «Кто знает, которая лучше; Татары говорят, что их вера истинная». Я сказал: Учредитель татарской веры Магомет сам был земной человек и учение преподавал земное, наш Христос пришел с небес и учил небесному; Он только один избавитель, пришел спасти всех людей, предсказан был пророками. Посмотри хоть на то, что каждый Татарин умирает, не исповедая своих грехов; а нам Христос даровал таинства. Мы исповедываемся, причащаемся, и чрез это очищаемся от грехов. Сами Татары говорят, что Христос придет судить живых и мертвых и убьет деджала: так, значит, ему и должны мы веровать. Он сам в Евангелии сказал, что верующий в Него спасется, а неверующий погибнет и т.д. Я говорил с ним довольно много. Он слушал меня, хотя не оставлял работы, положенной на него, как на работника. Наконец, когда я уезжал, он меня благодарил.
Приведу при этом случай, что я знаю одного Татарина, который долго жил в пастухах в русской деревне и довольно обрусел, познакомился с одною вдовой, и чтобы жениться на ней, крестился. Сколько потом ему ни внушали понятие об истинной, христианской вере, он все остался расположенным к Магомету, и хотя не может возражать против очевидной христианской истины, но и магометанскую веру чтит как истинную; даже иногда выражается, в минуту откровенности, что он, из-за бабы крестившись, идет в ад. Подобных людей, вероятно, не мало найдется. Страшно подумать, что своеобразное усердие крестить Татар неразборчиво, без внимания к их побуждениям и образу мыслей, умножая число холодных христиан, безполезно унижает христианскую веру.
По Елабужскому берегу Камы проехали мы лесом верст 18, до того места, против Набережных Челнов, где находится паром. Я отпустил лошадей и на пароме переплыл Каму и очутился в Мензелинском уезде в богатом торговом селе Набережных Челнах. Здесь я розыскивал старо-крещенаго Татарина Ария, отлично владеющаго русским языком, хорошо знающаго русскую грамоту, занимающагося торговлею. Он родом из Мелекес. Но на тот раз его в Челнах не было. Оттуда я отправился в село Круглое Поле. Я явился к Круглопольскому священнику Андрею Александровичу Смирнову. Он меня принял ласково. Я ему сказал, кто я и зачем приехал, и подал письмо к нему от отца Павла. Я спросил его, нет ли в его приходе грамотных людей из числа крещеных Татар. Он мне указал двоих, одного в приходской деревне Верхних Мелекесях, Петра Якимова, другаго в Средних Мелекесях, Ипполита Гаврилова; упомянул, что в первой из этих деревень есть школа, в которой обучается до десяти мальчиков, крещеных Татарчат. При этом он сказал, что есть у него книги на татарском языке (это, должно быть, наш букварь втораго издания), «сам, сказал он, хотя и говорю не много по здешнему, но не на столько, чтобы судить о книгах; я давал их читать Ипполиту Гаврилову, и он нашел, что язык этих книг не походит на здешний». - Я объяснил ему причину этой мнимой разницы, именно то, что некоторыя буквы не должно произносить по русскому их значению, а применять к местному татарскому выговору даннаго слова.
Оттуда я поехал в Мелекеси. Средния Мелекеси, которыя от Верхних отстоят на версту, теперь почти все перенесены к Верхним и составили вместе с ними огромную деревню протяжением версты на три. Я проехал в Верхния Мелекеси прямо в школу. Было часов около 6 вечера; мальчиков уже я не застал в школе; учитель, старичек, повел меня к Петру Якимову. Когда мы пришли, он с своими братьями на дворе строил баню. Я позвал его по татарски, и он подошел ко мне (ему лет под сорок). Узнав, кто я и зачем, он пригласил меня в избу; там же были его мать, жена, дочери и сноха. Я стал разказывать, что мне желательно узнать их язык, походит ли он на наше Мамадышское наречие, видеть грамотеев и поговорить с ними о способах изучения грамоты. - Мы, крещеные, сказал я, не понимаем вообще Писания, - читаем и не понимаем. - На божнице у него лежало несколько книг. Он взял Путь ко Спасению и стал читать. Я просил его передать по татарски, что он прочитал; он сказал: «Это-то и беда наша, я читаю, а передать не могу». Я заставил то же самое прочитать Ефрема. Он прочитал и пересказал все по татарски. Петр Якимыч и говорит: «Вот грамотей! А я, проживши до таких лет, не могу так понимать. Как это он читает?» Затем он достал татарский букварь. «У меня, говорит, есть еще книга на нашем языке, мне ее даль свояк, Яков Иванович, из деревни Авлаш. Эта книга хорошая, ясно изложена». И стал он ее читать, произносил верно, но не довольно развязно; глаза, говорит, еще не совсем привыкли к этому письму. Я взял у него книгу, стал ее читать плавно, чисто. Все слушали, особенно его мать, старуха: «Смотри-ка, говорила она, как!» После этого я достал из своих книг Евангелие от Матфея и дал Ефрему. Он читал, начиная с 5-й главы. Он читал по татарски и по русски, по русскому Евангелию. Петр Якимыч только приговаривал: «Вот какое должно быть учение, а мы учились, учились, а всё ничего не знаем». - Я ему сказал: Это от того, что мы с детства не привыкли понимать, своим языком не пользуемся, а русскаго языка совершенно твердо не знаем, так ученье и не входит в наш ум глубоко; и нет нигде, крещеных Татар, которые бы понимали веру и ее соблюдали; видим только грамотеев одних писарей; наши грамотеи никуда не годятся, разве только в писаря. Поэтому-то и говорят, что русская грамота только портить людей! Вот нынче мы учим не тем путем, которым прежде шли. Видишь, этот мальчик читает, сам понимает и другим на своем языке разказывает, и таким образом приносить пользу себе и другим. - Потом зашло дело о молитве. Я сказал: Некоторые из наших крещеных Татар знают наизусть несколько молитв, и читают-то с ошибками, а понимать ничего не понимают. - Он на это сказал: «В самом деле это правда; я вот читаю Отче наш и Богородице, но спроси меня, я ничего не скажу, не объясню; если я, грамотный человек, не понимаю, вероятно другие-то и подавно ничего не понимают». - Я заставил Ефрема прочитать «Отче наш» стих за стихом по русски и по татарски. После этого Петр сказал: «Я столько раз читал эту молитву, и этого не знал; ну, говорит, Ефрем, ты меня совсем уничтожил; вот так ученье!» При этом мать Петра и другия женщины сказали: «Значит, мы не понимаем, что сами читаем». - Я на это сказал: Наши ученики всегда читают и молитвы поют по русски и по татарски. При этом мы спели «Ты Господи мой свет» и еще «Видехом свет истины» на двух языках. - Все только дивились; также они были поражены изумлением, когда мы запели по татарски «Христос воскресе», и заставили нас несколько раз повторить. «Спасибо, что вы приехали, а то мы так и умерли бы, ничего не слыхавши». - Петр сказал: «Вот я грамотный, а не знаю ничего, а между тем я слышал, что с грамотнаго Бог больше спросит, нежели с неграмотнаго!» - Я ему показал место в Евангелии о том, что раб, знающий волю господина своего, бит будет много, а не знающий бит будет мало. После этой беседы он пошел работать, а мы остались с его семейными, а из посторонних было при этом несколько старух, мальчиков и девушек. Хозяин работал до ночи, а мы все это время провели в беседе, чтении и пении, пели великопостные ирмосы. После ужина, когда пришел сам Петр Якимыч и брат его и еще поденщик Яков, я читал из катихизиса символ веры и объяснение, потом молитву Господню и заповеди. Во время чтения было не мало разсуждений. Потом Петр начал как бы жаловаться: «Отчего это крещеные Татары веру не держат, у себя дома не молятся, не крестятся; только когда к Русским придут, тогда крестятся; постов не соблюдают? У нас только одежда по русски, а веру мы не исполняем, а вот в степи, в Ляках, крещеные Татары одеваются немного по татарски, а веру русскую соблюдают». Дальше он беседовал о будущей жизни, о страшном суде: заметно, что он нередко прочитывал Путь ко Спасению. Только жаль, что у них нет связных исторических сведений и все их понятия держатся как-то на воздухе. В таком направлении длилась наша беседа; как сам Петр, так и его брат с полным расположением слушали, и часто глядя на Ефрема, приговаривали: «Вот если он такой маленький и так хорошо знает, что будет, когда он выростет!»
Мы у них остались и ночевать. Поутру часов в семь мы, по обычаю, стали Богу молиться; двери были отворены, в другом помещении женщины и девицы работали - ткали. Оне, услышавши нашу молитву, остановили свою работу и слушали; а старуха особенно жалела, что нет при этом ея дочери вдовы, которая живет в другой деревне, верст за 8 от них. После чая пошли мы в школу. Там сидели 8 мальчиков, которые по старой методе на распев твердили склады; иные по складам читают Начатки. Я им дал несколько копеек. Тут приходит хозяин дома, в котором школа помещается. Я заговорил с ним по татарски; он узнал, что я крещеный Татарин. Он стал распрашивать, кто я и зачем. Я достал «Чын день кенягясе», и дал Ефрему; он стал читать, а мальчики все слушали, и хозяин, долго слушав, сказал: «И нашим мальчикам так бы следовало читать». Потом хозяин спросил, умеет ли Ефрем читать по русски. Ефрем взял у мальчиков Начатки и стал читать с самаго начала и переводил по татарски. Хозяину это понравилось. Я ему сказал, что детей сначала должно учить по татарски. А то они целую зиму учились и только еще склады долбят; а у нас мальчики в зиму выучиваются хорошо читать. Из школы мы пошли к Ипполиту, который уже переселился в Верхния Мелекеси. К нему повел нас ученик школы, меньшой брат упомянутаго Ария. На пути увидел его с нами его дедушка. Приходим к Ипполиту, у него сидят старики гости. Вслед за нами пришел Ариев дедушка; мальчик ему разказал обо мне. - Ипполит Гаврилов (лет 32-х) женатый, имеет детей; он заседателем в волостном правлении, совершенно хорошо говорит по русски, пишет и читает, учился несколько в Елабужском уездном училище. После того, как мы познакомились, зашла у нас речь о грамоте и учении. У него лежало Евангелие славяно-русское; он стал читать. Я просил его пересказать читанное по татарски. Он отказался, говоря, что не умеет пересказать по татарски. Я заставил то же прочитать Ефрема, он читал и переводил по татарски. Ипполит долго, пристально смотрел на мальчика, ничего не говоря; наконец, с изумлением сказал: «Вот какой молодец, как это он так знает!» И старикам это чтение и толкование Ефрема понравилось. По этому поводу я объяснил свой способ обучения, начинать с книг татарских (тут я вынул из кармана татарскую книгу) и потом уже приступать к чтению русских книг, но их читать не иначе как с переводом на татарский язык. Ипполит сказал, что у него была подобная татарская книжка, и он ее читал, но он ее кому-то отдал. Он хвалил ту книжку. «Сначала, говорит, без привычки казалось дико читать ее, но когда привыкнешь, то легко читается, все понятно - это хорошо: все, что прочитал, все можешь пересказать». После этого Ефрем стал читать из «Чын день кенегясе» новозаветную историю, начиная с рождества Христова. Когда он дошел до молитвы Господней и прочитал ее, я сказал: по русски эта молитва так-то. Ипполит сказал: «Ужели это Отче наш? Я ее по русски знаю». - Ефрем в подтверждение прочитал «Отче наш» стих за стихом на обоих языках. Катихизис также прочитали весь; тут мы еще пели. Затем я сказал, что если им угодно, то и здесь можно ввести преподавание как в Казани. Ипполит относительно языка школы сознался, что действительно Татарченку, ни слова не знающему по русски, весьма трудно и скучно учиться прямо по русски, а по татарски - легко. На мое предложение устроить у них школу согласились не только Ипполит, но и все его гости - старики.
Потолковав несколько еще, мы вернулись на квартиру к Петру Якимову. Вечером к нам пришли Ипполит и Ариев дедушка: опять толковали, много читали из Премудрости Сираха; так как Ипполит хорошо знает русский язык, то я иные тексты говорил по русски. Часа три они сидели со мною; хозяйка-старуха присутствовала при этом, также как и все семейные. После их ухода мы долго толковали с хозяином; он особенно распространялся о языческих обрядах, шаманских, которые и доселе еще держатся в их местности крещеными Татарами, особенно же женским полом.
И я прежде сильно возмущался языческими обрядами своих однодеревенцев; но когда посмотрел, да поразмыслил и стал несколько опытнее, то понял, и теперь все больше и больше убеждаюсь, что такая упорная стойкость и сохранность среди крещеных Татар языческих суеверий принесла огромную пользу. Этим питалось и поддерживалось в народонаселении религиозное чувство, и предохранялись наши старики от влияний посторонних. Надобно сказать правду, что влияние со стороны русской было весьма слабо, далеко слабее чем со стороны магометанской. Еслиб языческие суеверные обряды не держались, теперь по всей вероятности не осталось бы и имени крещеных Татар. Я постоянно в разных местностях замечал, что чем усерднее держат крещенцы язычество, тем они склоннее слушают чтение православных нравоучений и глубоко трогаются пением молитв церковных на родном языке. Это самая благодатная почва, на которой христианское учение легко прививается и может дать обильный плод. Как бы это ни показалось для иных странным, но не могу не присовокупить, что по моему убеждению торопливо покушаться на истребление языческих суеверий между крещеными, и быть может между всеми шаманскими инородцами, значило бы по Евангелию - исторгая плевелы, исторгать купно и пшеницу. Ученье и ученье - вот единственное, мирное и самое благонадежное средство к прочному и разумному, сознательному утверждению этих язычников в христианстве.
Переночевав, мы поехали поутру с хозяйкой к ея дочери, вдове, в деревню Мазину; тут также долго мы читали и пели. Эти две женщины и другие семейные и даже один сосед со вниманием слушали. Мы пробыли там с 11-ти часов утра до шести вечера и вернулись ночевать опять в Мелекеси.
На следующее утро, в воскресенье, 9-го числа, мы помолились Богу, при чем были все домашние и сосед Иван с своим сыном. Этот мальчик лет 10-ти, весьма способный; пока мы были, он выучил цифры до 20-ти; и другие мальчики приходили к нам и учились. Потом я вышел на улицу; но по раннему времени народу было еще мало. Была в то время «помочь»: несколько молодых людей учились тут, которые привезли на помочь бревен; да еще было несколько стариков. Им я разказывал из священной истории. Я здесь также убедился, что крещеные Татары принимали меня с доверием, как своего человека. Но главное, тут старики, и Ариев дед, и Ипполит, и хозяин школьной квартиры просили меня, чтоб я привез к ним учителя и устроил у них учение по Казанскому: «Если, говорят, теперь учатся человек 10, тогда будет учеников гораздо больше, многие родители отдадут своих детей охотно».
Из всех этих бесед я довольно убедился и в совершенном сходстве нашего татарскаго языка с тамошним наречием, а следовательно, и в совершенной пригодности наших крещено-татарских изданий для Мензелинскаго края, и в усердной готовности жителей к православному образованию, - словом, в благоприятных условиях для заведения там школы, на подобие Казанской. Не ожидая дальше ничего новаго, особеннаго, и чтобы не терять времени, я и отправился в Елабугу. Петр Якимыч доставила нас до Бетьков; там я оставил своего Ефрема, а сам пошел пешком по направлению к Елабуге, куда и прибыл к вечеру, и прямо явился к о. Павлу. Поутру пошел к И.В.Шишкину; разказал ему все мною виденное и слышанное в Мелекесях; он рад был, что можно там школу устроить, и дал мне письмо к Ивану Ивановичу Стахееву, этому, можно сказать, патриарху почтенной фамилии Стахеевых.
После Шишкина я явился к Федору Кирилычу Стахееву: он и брат его Александр Кирилыч выслушали мой разказ с величайшим участием. Ф.К. повел меня постепенно в четыре дома его родственников. У одного из них, именно у Никиты Ивановича, застали мы гостей, там очутился и Александр Кирилович Стахеев. Что я видел от них ласки и сочувствия, все это останется в моей памяти с благодарностью; а здесь скажу кратко, что для Мелекеской школы они все обещали полное содействие. В последнем доме, у Игната Ивановича, по поводу моего разговора о необходимости напечатать по татарски книгу о главных годовых праздниках, они тут же собрали между собой пятьдесят рублей, которые и вручили мне для этой цели. Наконец, Ф.К. повел меня к Ивану Ивановичу, самому главному из фамилии Стахеевых, которому я представил письмо г. Шишкина. По этому письму и по рекомендации Федора Кирилыча, он принял меня также очень приветливо и сказал, что если у нас дело пойдет успешно, то он готов помогать.
Утешенный таким сердечным сочувствием добрых Елабужских граждан, я отправился опять в село Бетьки, где меня заждался мальчик. Но и он был не вовсе без дела: он там встретился с крещенным Татарином из Мелекесей и беседовал с ним.
Возвратившись в село Бетьки к Ефрему, я нанял лошадей, и мы отправились в деревню Актуба, Афанасьевскаго прихода, Мензелинскаго уезда. Приехали в 9 часов вечера, попросились ночевать к одному крещеному Татарину. Здесь 200 душ муж. пола, все крещеные. Он спросил: Кто ты и откуда? - Я Мамадышскаго уезда, из деревни Никифоровой. - Чей? - Сын Тимофея, Борисовых. - Я знаю их, отвечал он, и бывал в вашем доме, пожалуй к нам, ночуйте у нас. Пред его домом кабачек, тут стояло много крещеных. Я сказал им: Нет ли у вас грамотея? Есть один, только безпутный. Когда заехали мы в дом Тараса Терентьева, - так зовут крещенаго, к которому мы заехали, - вошли в избу и некоторые из стоящих тут крещеных. Они спрашивали меня: куда и откуда я еду, и зачем? - Я ответил: Живу в Казани, учу грамоте детей крещеных, теперь проезжаю по крещеным здешняго уезда, и изследую язык, нет ли разницы в языке между Казанскими и Уфимскими крещеными; потом читаю вот эти книги; вынул «Чын день» и дал Ефрему. Он стал читать о сотворении мира. Они умолкли и стали слушать. Из семейных, которые было полегли спать, и те встали и слушали чтение. Когда Ефрем прочитал несколько страниц, один пожилой человек, лет 60-ти, встал на ноги и говорит: «Вот я что сделаю, сейчас же пойду приведу сидельца и заставлю выписать это; после он будет нам читать; это больно хорошо, я никогда не слыхал этого»; - и начал было выходить. Я, удерживая его, сказал: Ты старичек, сиди, не ходи, слушай, я тебе эту книгу всю подарю. - Он говорит: «Если подаришь, то я за тебя Богу буду молиться»; старик опять сел на свое место и слушал. Во время чтения, некоторые слушатели говорили: «Откуда вышли такия книги; вот эти книги нам хороши; вот бы хорошо учить нас крещеных по этим книгам. Когда слушаешь, сердце радуется». Хозяйка дома говорит: «Хотя я старуха, а не слыхала, что первый человек сотворен из земли и звали его Адамом». Сын хозяина говорит: «Слушай, как не получил Хам благословения от отца». Подобных замечаний было много. Стали на себя жаловаться: «Вот мы ничего не знаем и не смыслим о вере, и не знаем никаких молитв. Посмотри-ка на магометан, они свою веру знают и молитвы читают, и в каждой деревне есть по нескольку грамотниц». Тогда я взял Евангелие, читал 6-ю главу от Матфея. Когда я прочитал молитву Господню, они спросили: «Как читается эта молитва по русски?» Я прочитал и по русски. Вышеупомянутый старик говорит: «Неужели по татарски это так?» - Да, сказал я. - «Беда, по сие время читал я эту молитву на-ветер. О Господи! и в голову не приходило, что в молитве есть такия слова». - Потом я прочитал объяснение на молитву Господню из катихизиса. Слушая, удивлялись они. Тут же мы пропели по русски и по татарски эту молитву. Потом я прочитал другия молитвы: «Царю небесный», «Спаси Господи», «Душе моя, душе моя», «Господи аще не быхом», некоторые великопостные ирмосы и прокимен «Кто Бог велий, яко Бог наш», также «Христос воскресе из мертвых»... - Вот эти молитвы все поются в церкви, сказал я. При сем я разказал об Иисусе Христе, о домостроительстве Его, Его рождении, жизни, чудесах, страданиях, смерти, сошествии в ад, воскресении, вознесении и втором пришествии Его на землю воздать комуждо по делом его. Во время разказа пришел здешний грамотей Кирил, и молча слушал; также пришел русский сиделец, парень грамотный и трезвый, немного знает по татарски. Хозяйка дома говорит нам: «Как Господь привел вас к нам, а то никогда бы мы не услышали этих слов!» И все за ней повторяли так: «Если бы так почаще мы слышали, не то было бы с нами. Мы теперь никакой веры не держим, дома Богу не молимся, живем как скотина, надо правду сказать». Потом обращаются к грамотею Кирилу, говорят: «Вот пойми, как грамотеи читают и говорят, а ты только пьянствовать мастер, боишься, чтобы кабак не пусто стоял, и торчишь там целый день, дом пропил. Вот покайся, да ступай к этому человеку, он покажет тебе дорогу». - Этому Кирилу лет двадцать, один, никого нет родных; очень хорошо знает язык и грамоту русскую, но живя в волостном правлении, испортился. Сиделец - Гаврила Андреев, взяв из моей руки Евангелие на татарском языке, стал читать вслух. Я показал ему как нужно произносить некоторыя буквы, чтобы вышло правильное произношение. Дал ему «Чын день кенягясе» и другия книги. Вышеупомянутый старик обрадовался и говорит: «Ну спасибо тебе, этот Гаврила у меня квартирует, он будет мне читать». Кирил тоже вы просил у меня книгу; когда я дал ему, он поблагодарил и поклонился мне до земли, и стал читать; конечно, он читает правильно, будучи природный Татарин. Я сказал ему в назидание несколько слов. Он ушел, поутру хотел придти, но не был. Слушатели между собою стали говорить: Как не отдашь учить детей, если бы вот этак учили! Потолковав много о читанном и о пении и поблагодарив нас, хозяева легли спать, когда было уже 12 часов вечера.
На другой день поутру, встав от сна в 5 часов, мы пели утренния молитвы, псалмы 33-й и 102-й, «Тебе Бога хвалим». Хозяева слушали внимательно и были очень довольны. Потом я читал из Евангелия о страшном суде и говорил о воскресении мертвых. Они все удивлялись, слыша все это на родном языке. Накормили нас, и мы стали собираться ехать. Мне нужно было медных денег, поэтому я пошел к сидельцу; прихожу к нему на квартиру; он сидит у двери своей квартиры и читает книгу, которую я дал ему, а тот старик и другие человека три слушают, сидя около него. Я пожелал им помощь от Бога, и сказав несколько назидательных слов, ушел на свою квартиру. Лошади были запряжены. Мы пропели «Милосердия двери отверзи нам» и отправились в путь.
Проезжая мимо села Афанасьева, мы увидели училище и зашли в него. В училище сидело пятеро учеников, а учитель уехал куда-то. Один из мальчиков оказался крещеный Татарин. Я с ним начал объясняться; он сначала стеснялся говорить, а потом говорил со мною по татарски. На вопрос мой: давно ли учишься и что учишь? - он сказал: «Четвертый год учусь, учу священную историю и арифметику». - Я заставил его читать по Начаткам, он читал о сотворении мира. Я просил его перевести по татарски. Он ответил, что не может по татарски разказать. Тогда а заставил Ефрема; он, прочитав, разказал по татарски. Панфил Андреев (так зовут мальчика, с которым я говорил) улыбается и удивляется, слыша перевод Ефрема. При этом я дал ему «Чын день кенягясе». Он взял в руки книгу, стал читать о сотворении мира. Прочитав несколько строк, говорит: это очень хорошо; и на лице его выразилась какая-то радость. Я растолковал ему, как нужно произносить некоторыя буквы и показал молитвы. Он читает скоро и бойко. Я просил его спеть какую-нибудь молитву, он отказался. На вопрос мой: не знаешь ли других грамотных крещеных? - он указал, что рядом в волостном правлении есть один крещеный лет 20-ти. Ему дали знать, он пришел в училище. Объяснив, кто я, я стал спрашивать его о крещеных Татарах; он мне передал о них, как они живут и каким наречием говорят. Взяв «Чын день», я читал ему; выслушав довольно долго, он говорит мне: «Вот эта книга хороша для наших деревенских крещеных, они ведь по русски не понимают, а это хорошо, понятно. Почем продается эта книга? я бы купил». Сказав цену, я подарил ему несколько экземпляров. Он, читая из Книги Премудрости, улыбаясь, говорит: «Вот какая славная штука, эту можно везде читать без труда, а из русской книги пересказывать трудно». Тут же мы пели некоторыя молитвы: «Отче наш», «Спаси Господи» и «Тебе Бога хвалим». После сего я приглашал его к себе в Казань познакомиться со способом преподавания, чтобы после сделаться самому учителем крещеных Татар. Он соглашался и просил меня написать письмо из Казани. Побеседовав довольно долго, мы отправились в путь.
На дороге присел в нашу телегу мулла. Чрез несколько времени после того, на встречу нам несут, из деревни обратно, святыя иконы. Когда оне поровнялись с нами, я проводнику своему Тарасу стал разказывать: «Вот это образ святителя Николая; он чрез учение грамоте и добрую жизнь был поставлен архиереем. Господь дал ему благодать творить чудеса. Он был милостив. И теперь кто просит его в беде, он помогает тому. Это образ такого-то святителя, а это вот апостолов Петра и Павла, во имя которых положен пост, а это вот Спасителя Иисуса Христа, это тоже Его образ, но только нерукотворенным называется», и разкавал ему подробно о Нем.
Мулла мне говорит: «А может быть, что образ не Гайсы (то-есть, не Иисуса Христа), а другаго кого-нибудь; ведь тебя тогда еще не было; вы, может-быть, ошибаетесь: вместо образа святаго или пророка Гайсы поклоняетесь какому-нибудь образу негоднаго человека». Я сказал ему: «Этого быть не может. Наши святыя иконы тогда только чтятся, когда чрез их Господь совершает чудо для пользы человека». После этого мулла мне ничего не говорил. Когда доехали до одной деревни, он остался, а мы продолжали путь.
Журнал Министерства народного просвещения. 1868, ноябрь. - стр. 209-240.
окончание будет
Подготовка и публикация текста А.Куклин, 2011 г.
http://elabuga-foto.ru/homeland/_timofyeev02.html