Исторические «загогулины». Загогулина вторая. Два Сталина. Часть 1. Продолжение. (2)
Вторая информация не совсем из «первых рук», даже не услышанная, а прочитанная, но зато имеющая прямое отношение ко мне. В тамиздастком журнале «Вестник русского студенческого христианского движения» я прочла статью Абдурахмана Авторханова, где он описывал пленум МК, на котором был первый серьезный наезд на Бухарина. Это было, наверно, в году 1931, мне тогда было 6 лет, а читала я статью году в 1982, более чем через 50 лет, через полстолетия. И когда автор статьи стал приближаться к разговору о Бухарине, еще это имя не было названо, я не то, чтобы что-то четко вспомнила, но почувствовала какую-то тяжесть на душе, предчувствие чего-то дурного. Муж спросил меня: «Что с тобой? Ты что читаешь?» Я ответила: «Знаешь, у меня странное ощущение, что то, что здесь написано, я помню». И тут я увидела фамилии Бухарина и своего отца. Пленум вел Сталин, который умел создавать такую обстановку, что никто не решался ему возразить. Авторханов пишет, что единственным человеком, заступившимся за Бухарина и возразившим Сталину, был мой отец. Авторханов не цитирует полностью выступление моего отца, он говорит только, что Березин сказал, что если товарищ Сталин собирается и в дальнейшем вести пленумы в таком стиле, то о внутрипартийной демократии нам придется забыть, а без нее партия не существует. Я думаю, это выступление решило судьбу моего отца. Сталин ничего не забывал и умел ждать. Когда я поступила в МГУ, я поселилась у маминой подруги юности - Лизы. Однажды Лиза с таинственным видом достала из сундука какую-то брошюрку и протянула мне. Тоненькая брошюрка в синей обложке, на обложке черными буквами «И.Сталин. О бдительности». Сталин был вполне легальным автором, и Лиза прятала эту брошюрку, вероятно, потому, что не хотела, чтобы люди читали обвинения, выдвигаемые Сталиным. Общий смысл брошюрки заключался в том, что большевики утратили бдительность, страна окружена врагами, революция в опасности, партия в опасности, а большевики будто не замечают этого, не хотят замечать и т.п. Обвинение относилось к большевикам, но имя было названо только одно - это было имя моего отца. Было сказано, что некоторые большевики, даже получив сигнал об изменнической деятельности работающих с ними, маскирующихся двурушников пренебрегают этим сигналом. Так поступил Березин.
Мне было одиннадцать лет, когда это происходило, но я отлично помнила «сигнал» и разговор о нем между родителями. В этом возрасте я всегда была рядом с родителями и их друзьями, слушала с интересом разговоры и многое понимала. «Сигнал» заключался вот в чем. Папа работал в ВУАМЛИНе (Всеукраинская Ассоциация Институтов Марксизма Ленинизма). Он занимался научной работой, преподавал, а, кроме того, был секретарем партийной организации ВУАМЛИНа. Его заместителем была Т.С. Постоловская, жена П.П. Постышева. Постышев был вторым секретарем ВКП(б)У. Первым секретарем был В. Косиор, но хотя он был первым, его в народе мало знали. Постышев же был любимцем Украины. Простой, веселый, добрый, открытый, в вышитой сорочке, он был известен еще и тем, что добился снятия запрета на новогодние елки. Елки были запрещены, как нечто, связанное с религиозной традицией, и Постышеву было непросто побороть этот запрет. Все дети нашей страны, радуясь елкам, знали, что обязаны этой радостью Постышеву. Кажется, Ющенко включил Постышева в список виновников голодомора. Составить такой список может только человек, не живший в то время, человек, живший в то время, знает, что решения принимал один человек, и никто не мог ему воспротивиться, а кто решался на это, мог лишиться всего и самой жизни. Постышев был расстрелян. Но вернемся к сигналу. Сигнал - это был донос на Постоловскую. Я помню, как родители обсуждали, что с ним делать. Полагалось этот документ вынести на партийное собрание и обсудить в присутствии Постоловской. Во что могло вылиться и чем могло кончиться такое обсуждение, было понятно. Окончательное решение пришлось бы предоставить компетентным органам. Родители решили не давать доносу никакого хода. Папа брал на себя ответственность единолично решить, насколько данные, заключенные в доносе, достоверны. Донос он никому не показывал. Но, вероятно, такой донос получил не только он. Откуда Сталин узнал об этом доносе? Постоловскую репрессировали также, как и моего отца.
Я горжусь своим отцом за то, что он на пленуме МК выступил против Сталина, за то, что не дал ходу доносу, взял ответственность на себя, за то, что он поддерживал прежние братски отношения со своим младшим братом троцкистом, за то, что у нас в доме принимали старых друзей и соратников, которые в свое время были в троцкистской оппозиции (из-за этого некоторые другие, бывшие друзья, боялись посещать наш дом). Правда мне повезло: я слышала разговор о доносе, мне попала в руки статья Авторханова, а могла бы не попасть.
Б.Окуджаве повезло меньше. И он совершил поступок, простить который для меня невозможно. В одной из своих статей в «Литературной газете» (было это примерно лет 20 назад), посвященной репрессиям 1937 года, он написал, что наверно и его отец кричал «раздавить гадину» и на партийных чистках голосовал за исключения. Отец Окуджавы был расстрелян. Кричал он или не кричал, Окуджава не знал (а я знаю точно, что кричали далеко не все и расскажу об этом в «Воспоминаниях») и он позволил себе публично высказать гнусные подозрения в адрес своего отца-мученика, не имея для этого никаких оснований. Да даже если бы он и кричал, не обязательно было родному сыну писать об этом, мог бы подождать, когда кто-нибудь другой напишет. Поступок достойный мифического Павлика Морозова (Павлик Морозов, кстати, герой мифа, я занималась этим, специально получала доступ в спецхран Ленинской библиотеке).
Мне было одиннадцать лет, когда это происходило, но я отлично помнила «сигнал» и разговор о нем между родителями. В этом возрасте я всегда была рядом с родителями и их друзьями, слушала с интересом разговоры и многое понимала. «Сигнал» заключался вот в чем. Папа работал в ВУАМЛИНе (Всеукраинская Ассоциация Институтов Марксизма Ленинизма). Он занимался научной работой, преподавал, а, кроме того, был секретарем партийной организации ВУАМЛИНа. Его заместителем была Т.С. Постоловская, жена П.П. Постышева. Постышев был вторым секретарем ВКП(б)У. Первым секретарем был В. Косиор, но хотя он был первым, его в народе мало знали. Постышев же был любимцем Украины. Простой, веселый, добрый, открытый, в вышитой сорочке, он был известен еще и тем, что добился снятия запрета на новогодние елки. Елки были запрещены, как нечто, связанное с религиозной традицией, и Постышеву было непросто побороть этот запрет. Все дети нашей страны, радуясь елкам, знали, что обязаны этой радостью Постышеву. Кажется, Ющенко включил Постышева в список виновников голодомора. Составить такой список может только человек, не живший в то время, человек, живший в то время, знает, что решения принимал один человек, и никто не мог ему воспротивиться, а кто решался на это, мог лишиться всего и самой жизни. Постышев был расстрелян. Но вернемся к сигналу. Сигнал - это был донос на Постоловскую. Я помню, как родители обсуждали, что с ним делать. Полагалось этот документ вынести на партийное собрание и обсудить в присутствии Постоловской. Во что могло вылиться и чем могло кончиться такое обсуждение, было понятно. Окончательное решение пришлось бы предоставить компетентным органам. Родители решили не давать доносу никакого хода. Папа брал на себя ответственность единолично решить, насколько данные, заключенные в доносе, достоверны. Донос он никому не показывал. Но, вероятно, такой донос получил не только он. Откуда Сталин узнал об этом доносе? Постоловскую репрессировали также, как и моего отца.
Я горжусь своим отцом за то, что он на пленуме МК выступил против Сталина, за то, что не дал ходу доносу, взял ответственность на себя, за то, что он поддерживал прежние братски отношения со своим младшим братом троцкистом, за то, что у нас в доме принимали старых друзей и соратников, которые в свое время были в троцкистской оппозиции (из-за этого некоторые другие, бывшие друзья, боялись посещать наш дом). Правда мне повезло: я слышала разговор о доносе, мне попала в руки статья Авторханова, а могла бы не попасть.
Б.Окуджаве повезло меньше. И он совершил поступок, простить который для меня невозможно. В одной из своих статей в «Литературной газете» (было это примерно лет 20 назад), посвященной репрессиям 1937 года, он написал, что наверно и его отец кричал «раздавить гадину» и на партийных чистках голосовал за исключения. Отец Окуджавы был расстрелян. Кричал он или не кричал, Окуджава не знал (а я знаю точно, что кричали далеко не все и расскажу об этом в «Воспоминаниях») и он позволил себе публично высказать гнусные подозрения в адрес своего отца-мученика, не имея для этого никаких оснований. Да даже если бы он и кричал, не обязательно было родному сыну писать об этом, мог бы подождать, когда кто-нибудь другой напишет. Поступок достойный мифического Павлика Морозова (Павлик Морозов, кстати, герой мифа, я занималась этим, специально получала доступ в спецхран Ленинской библиотеке).