Исторические «загогулины». Загогулина вторая. Два Сталина. Часть 1. (1)
Исторические «загогулины» мне дорого достаются. За прошлую «загогулину» я получила на «полную катушку». Живого места на мне не оставили. У меня давление поднялось, и 3 дня моя дочь, врач, не могла меня из этого состояния вытащить, но я все равно считала, что это все хорошо и правильно. И все возражения были мне интересны. И как только меня не называли, и в чем только не обвиняли, а когда одна девочка назвала меня «Франкенштейном», все мои огорчения исчезли, и я испытала умиление. Я не знаю, почему именно Франкенштейн, я в нем ни очень разбираюсь, не франкентшейновед, но такое высоколитературное обвинение меня растрогало. Тем более что не так давно я рыдала над судьбой Франкенштейна в фильме В.Тодоровского «Мой сводный брат Франкенштейн».
Великий мудрец и замечательный человек, очень мною уважаемый и любимый - Джавахарлал Неру определил, в чем заключается разница между пророком и вождем. Пророк говорит народу все, что он о нем думает, и если пророка побивают камнями - это значит, что он хорошо выполняет свою миссию пророка. Вождь говорит народу только то, что народ способен воспринять, и, если вождя побивают камнями, то он не вождь. Я, конечно, не лезу в пророки, но линия поведения человека такого склада мне ближе. Я не могу себе позволить бояться камней. И тем более не могу себе позволить слукавить с целью привлечь к себе симпатии.
Я сомневалась, писать ли о Сталине. Я не хотела о нем писать. Мне казалось, это такая затрепанная затасканная тема, уже банальная и пошлая, в которой нельзя сказать ничего нового и уж безусловно невозможно убедить сторонников той или иной точки зрения изменить свою позицию. Но в последнее время спор вокруг этой темы получил какую-то новую остроту, уже затухавший было, вспыхнул опять ярким пламенем, и захотелось кое в чем разобраться. В комментариях меня просили написать о Сталине, потому что очень интересно и важно было бы получить информацию из первых рук. Ну это, конечно, некоторое преувеличение. Я сразу признаюсь честно, что лично со Сталиным я знакома не была, и на руках он меня не держал. Если бы он меня держал на руках, вы непременно увидели бы это на фотографиях. Сталин брал детей на руки только под камеру, это была одна из типичных мизансцен театра Сталина, на которые он был большой мастак. Но кое-что, полученное из первых рук, я могу рассказать. Пожалуй, с этого и начнем.
Первая информация из «первых рук». Я была знакома, а в последние годы ее жизни (после ее возвращения из лагеря) и очень дружна с известным и популярным в то время писателем Елизаветой Яковлевной Драбкиной. Она была дочь Гусева Сергея Ивановича (Якова Драбкина), который руководил революционным восстанием в Москве в 1917 году. Не могу удержаться, чтобы не сказать несколько слов о нем, хотя это к нашей теме решительно никакого отношения не имеет. У Якова Драбкина был очень хороший голос, он умел петь и знал наизусть огромное количество арий и даже партий мирового оперного репертуара. Когда он с семьей жил в эмиграции в Париже, ему было нужно было найти какую-нибудь работу, зарабатывать, чтобы содержать семью, и, может быть, помочь товарищам. Он решил пойти в Гранд-опера, прослушаться и, если выйдет, то поступить в хор. Его прослушали. Пока он пел в зале, где проходило прослушивание, собрался народ. Ему предложили ангажемент на два года с вводом в ближайшее время на главные партии в уже идущие спектакли и роли в готовящихся спектаклях. Когда Лиза рассказывала мне об этом, я думала, случись мо мной такое, я бы тут же упала и умерла от сшибки импульсов. Ведь талант - он мучает, он требует выхода, зарыть его в землю, это просто природа не позволяет. А тут возможность выпустить весь талант на волю, проявить во всю мощь, я уж не говорю о славе, о деньгах, это, понятно, не имело значения. Но Яков Драбкин спокойно отказался от ангажемента в Гранд-опера. Это напоминает мне Кибальчича, который сделал великое изобретение и не мог позволить себе истратить немного времени, чтобы его описать. Его время принадлежало революции, которую он воспринимал, как борьбу за счастье и свободу всех. И только в камере смертника перед казнью он позволил себе описать свое изобретение и успел это сделать. Это уж совсем к нашей теме отношения не имеет, но пожалейте меня. Когда собираешься писать о Сталине, и от одной мысли об этом тебе не по себе, нехорошо, дурно, то просто для здоровья, просто по жизненным показаниям полезно вспомнить совсем других людей. У всех у них был талант, а может и гений, но они бестрепетно наступали на горло собственной песни во имя блага всех.
Но вернемся к Елизавете Яковлевне и ее впечатления от Сталина. Я познакомилась с ней, когда мой самый старый и самый главный друг - Саша Родин, с которым я в армейской газете работала, и который неоднократно возникал на этом блоге, женился на падчерицы Елизаветы Яковлевны, таким образом, я почти вошла в семью. Елизавета Яковлевна в 15-16 лет много жила в семье Ленина. Это называлось жить у «Ильичей». И это было принято. Все товарищи мотались по стране, а «Ильичи» стационарно, так что детей подбрасывали им. Там она встречала Сталина, но нечасто, эти люди, как я понимаю, домами не общались. Лиза в это время была секретарем Я.М. Свердлова, кабинет его располагался во Втором Доме Советов (теперь ресторан Метрополь), над кабинетом Свердлова секретарствовала Надежда Аллилуева. Эти две девочки каждую свободную минуту бегали друг к другу. Непросто было все время находиться среди взрослых и очень поглощенных своим делом мужчин. И Лиза часто видела, как Сталин заходил к Надежде Аллилуевой (между прочим, ходили слухи, что он любовник ее матери). Сталин входил в комнату, и в глазах, и на лице Надежды появлялся ужас. Она становилась такой бледной, что цвет ее щек сливался с цветом белой стены за ее спиной. Сталин подходил к столу и клал руки на край стола. Надя бессильно откидывалась на спинку стула, и руки ее, как плети, падали с клавиатуры машинки. На Лизу эти сцены производили очень тяжелое впечатление, но она не выходила из комнаты. Ей казалось, что в ее присутствии Наде будет не так страшно, не так тяжело.
Великий мудрец и замечательный человек, очень мною уважаемый и любимый - Джавахарлал Неру определил, в чем заключается разница между пророком и вождем. Пророк говорит народу все, что он о нем думает, и если пророка побивают камнями - это значит, что он хорошо выполняет свою миссию пророка. Вождь говорит народу только то, что народ способен воспринять, и, если вождя побивают камнями, то он не вождь. Я, конечно, не лезу в пророки, но линия поведения человека такого склада мне ближе. Я не могу себе позволить бояться камней. И тем более не могу себе позволить слукавить с целью привлечь к себе симпатии.
Я сомневалась, писать ли о Сталине. Я не хотела о нем писать. Мне казалось, это такая затрепанная затасканная тема, уже банальная и пошлая, в которой нельзя сказать ничего нового и уж безусловно невозможно убедить сторонников той или иной точки зрения изменить свою позицию. Но в последнее время спор вокруг этой темы получил какую-то новую остроту, уже затухавший было, вспыхнул опять ярким пламенем, и захотелось кое в чем разобраться. В комментариях меня просили написать о Сталине, потому что очень интересно и важно было бы получить информацию из первых рук. Ну это, конечно, некоторое преувеличение. Я сразу признаюсь честно, что лично со Сталиным я знакома не была, и на руках он меня не держал. Если бы он меня держал на руках, вы непременно увидели бы это на фотографиях. Сталин брал детей на руки только под камеру, это была одна из типичных мизансцен театра Сталина, на которые он был большой мастак. Но кое-что, полученное из первых рук, я могу рассказать. Пожалуй, с этого и начнем.
Первая информация из «первых рук». Я была знакома, а в последние годы ее жизни (после ее возвращения из лагеря) и очень дружна с известным и популярным в то время писателем Елизаветой Яковлевной Драбкиной. Она была дочь Гусева Сергея Ивановича (Якова Драбкина), который руководил революционным восстанием в Москве в 1917 году. Не могу удержаться, чтобы не сказать несколько слов о нем, хотя это к нашей теме решительно никакого отношения не имеет. У Якова Драбкина был очень хороший голос, он умел петь и знал наизусть огромное количество арий и даже партий мирового оперного репертуара. Когда он с семьей жил в эмиграции в Париже, ему было нужно было найти какую-нибудь работу, зарабатывать, чтобы содержать семью, и, может быть, помочь товарищам. Он решил пойти в Гранд-опера, прослушаться и, если выйдет, то поступить в хор. Его прослушали. Пока он пел в зале, где проходило прослушивание, собрался народ. Ему предложили ангажемент на два года с вводом в ближайшее время на главные партии в уже идущие спектакли и роли в готовящихся спектаклях. Когда Лиза рассказывала мне об этом, я думала, случись мо мной такое, я бы тут же упала и умерла от сшибки импульсов. Ведь талант - он мучает, он требует выхода, зарыть его в землю, это просто природа не позволяет. А тут возможность выпустить весь талант на волю, проявить во всю мощь, я уж не говорю о славе, о деньгах, это, понятно, не имело значения. Но Яков Драбкин спокойно отказался от ангажемента в Гранд-опера. Это напоминает мне Кибальчича, который сделал великое изобретение и не мог позволить себе истратить немного времени, чтобы его описать. Его время принадлежало революции, которую он воспринимал, как борьбу за счастье и свободу всех. И только в камере смертника перед казнью он позволил себе описать свое изобретение и успел это сделать. Это уж совсем к нашей теме отношения не имеет, но пожалейте меня. Когда собираешься писать о Сталине, и от одной мысли об этом тебе не по себе, нехорошо, дурно, то просто для здоровья, просто по жизненным показаниям полезно вспомнить совсем других людей. У всех у них был талант, а может и гений, но они бестрепетно наступали на горло собственной песни во имя блага всех.
Но вернемся к Елизавете Яковлевне и ее впечатления от Сталина. Я познакомилась с ней, когда мой самый старый и самый главный друг - Саша Родин, с которым я в армейской газете работала, и который неоднократно возникал на этом блоге, женился на падчерицы Елизаветы Яковлевны, таким образом, я почти вошла в семью. Елизавета Яковлевна в 15-16 лет много жила в семье Ленина. Это называлось жить у «Ильичей». И это было принято. Все товарищи мотались по стране, а «Ильичи» стационарно, так что детей подбрасывали им. Там она встречала Сталина, но нечасто, эти люди, как я понимаю, домами не общались. Лиза в это время была секретарем Я.М. Свердлова, кабинет его располагался во Втором Доме Советов (теперь ресторан Метрополь), над кабинетом Свердлова секретарствовала Надежда Аллилуева. Эти две девочки каждую свободную минуту бегали друг к другу. Непросто было все время находиться среди взрослых и очень поглощенных своим делом мужчин. И Лиза часто видела, как Сталин заходил к Надежде Аллилуевой (между прочим, ходили слухи, что он любовник ее матери). Сталин входил в комнату, и в глазах, и на лице Надежды появлялся ужас. Она становилась такой бледной, что цвет ее щек сливался с цветом белой стены за ее спиной. Сталин подходил к столу и клал руки на край стола. Надя бессильно откидывалась на спинку стула, и руки ее, как плети, падали с клавиатуры машинки. На Лизу эти сцены производили очень тяжелое впечатление, но она не выходила из комнаты. Ей казалось, что в ее присутствии Наде будет не так страшно, не так тяжело.