Сегодня Международный день политзаключённых.
Душа моя, печальница
О всех в кругу моѐм,
Ты стала усыпальницей
Замученных живьѐм.
Тела их бальзамируя,
Им посвящая стих,
Рыдающею лирою
Оплакивая их,
Ты в наше время шкурное
За совесть и за страх
Стоишь могильной урною,
Покоящей их прах.
Борис Пастернак.
Эти строчки из эпиграфа поэт написал и про меня. И моя душа печальница и усыпальница, и время наше такое же шкурное как то, если не более. Я так много писала о сталинских репрессиях, что вроде бы и добавить нечего, и ещё раз погружаться в воспоминания об этом ужасе, в котором сгинул мой отец и многие близкие мне люди, я не хочу, сил нет. Это было страшное время, но сегодня меня больше пугает настоящее. Оголтелая пропаганда ненависти, которая звучит на всех каналах ТВ, лживая и бессовестная пропаганда, приносит свои страшные плоды, и мы это наблюдаем каждый день. Уровень агрессии в обществе и без того достаточно высок, потому что жизнь становится всё труднее, и власть хочет канализировать эту агрессию, отстранить ещё от себя и направить против оппозиции, обвинить её во всех трудностях. Если бы не оппозиция, у нас всё было бы прекрасно. Проклятые американцы хотят нас погубить, потому что завидуют нашей духовности. Оппозиция им помогает, причём за большие деньги. Народ этому верит, охотно воспринимает науськивание. Хочется кого-то порвать, а порвать оппозицию легче и безопаснее чем протестовать против власти. Поэтому я думаю, что если наша сегодняшняя власть захочет воспользоваться сталинским опытом, то она может получить большую поддержку в народе. Такие дела.
А мы с вами в память о жертвах репрессий ещё раз прочтём стихотворение Ольги Берггольц.
* * *
...и я не могу иначе...
Лютер
Нет, не из книжек наших скудных,
Подобья нищенской сумы,
Узна́ете о том, как трудно,
Как невозможно жили мы.
Как мы любили - горько, грубо.
Как обманулись мы, любя,
Как на допросах, стиснув зубы,
Мы отрекались от себя.
И в духоте безсонных камер,
Все́ дни и ночи напролёт,
Без слёз, разбитыми губами
Шептали: «Родина… Народ»…
И находили оправданья
Жестокой матери своей,
На безполезное страданье
Пославшей лучших сыновей.
…О, дни позора и печали!
О, неужели даже мы
Тоски людской не исчерпа́ли
В беззвёздных топях Колымы?
А те, что вырвались случайно, -
Осуждены ещё страшней
На малодушное молчанье,
На недоверие друзей.
И молча, только втайне плача,
Зачем-то жили мы опять, -
Затем, что не могли иначе
Ни жить, ни плакать, ни дышать.
И ежедневно, ежечасно,
Трудясь, страшилися тюрьмы,
И не было людей безстрашней
И горделивее, чем мы.
За облик призрачный, любимый,
За обманувшую навек
Пески монгольские прошли мы
И падали на финский снег.
Но наши це́пи и вериги
Она воспеть нам не дала.
И равнодушны наши книги,
И трижды лжива их хвала.
Но если, скрюченный от боли,
Вы этот стих найдёте вдруг,
Как от костра в пустынном поле
Обугленный и мёртвый круг,
Но если жгучего преданья
Дойдёт до вас холодный дым, -
Ну что ж, почтите нас молчаньем,
Как мы, встречая вас, молчим…
<22/V - 24/V 1941>
О всех в кругу моѐм,
Ты стала усыпальницей
Замученных живьѐм.
Тела их бальзамируя,
Им посвящая стих,
Рыдающею лирою
Оплакивая их,
Ты в наше время шкурное
За совесть и за страх
Стоишь могильной урною,
Покоящей их прах.
Борис Пастернак.
Эти строчки из эпиграфа поэт написал и про меня. И моя душа печальница и усыпальница, и время наше такое же шкурное как то, если не более. Я так много писала о сталинских репрессиях, что вроде бы и добавить нечего, и ещё раз погружаться в воспоминания об этом ужасе, в котором сгинул мой отец и многие близкие мне люди, я не хочу, сил нет. Это было страшное время, но сегодня меня больше пугает настоящее. Оголтелая пропаганда ненависти, которая звучит на всех каналах ТВ, лживая и бессовестная пропаганда, приносит свои страшные плоды, и мы это наблюдаем каждый день. Уровень агрессии в обществе и без того достаточно высок, потому что жизнь становится всё труднее, и власть хочет канализировать эту агрессию, отстранить ещё от себя и направить против оппозиции, обвинить её во всех трудностях. Если бы не оппозиция, у нас всё было бы прекрасно. Проклятые американцы хотят нас погубить, потому что завидуют нашей духовности. Оппозиция им помогает, причём за большие деньги. Народ этому верит, охотно воспринимает науськивание. Хочется кого-то порвать, а порвать оппозицию легче и безопаснее чем протестовать против власти. Поэтому я думаю, что если наша сегодняшняя власть захочет воспользоваться сталинским опытом, то она может получить большую поддержку в народе. Такие дела.
А мы с вами в память о жертвах репрессий ещё раз прочтём стихотворение Ольги Берггольц.
* * *
...и я не могу иначе...
Лютер
Нет, не из книжек наших скудных,
Подобья нищенской сумы,
Узна́ете о том, как трудно,
Как невозможно жили мы.
Как мы любили - горько, грубо.
Как обманулись мы, любя,
Как на допросах, стиснув зубы,
Мы отрекались от себя.
И в духоте безсонных камер,
Все́ дни и ночи напролёт,
Без слёз, разбитыми губами
Шептали: «Родина… Народ»…
И находили оправданья
Жестокой матери своей,
На безполезное страданье
Пославшей лучших сыновей.
…О, дни позора и печали!
О, неужели даже мы
Тоски людской не исчерпа́ли
В беззвёздных топях Колымы?
А те, что вырвались случайно, -
Осуждены ещё страшней
На малодушное молчанье,
На недоверие друзей.
И молча, только втайне плача,
Зачем-то жили мы опять, -
Затем, что не могли иначе
Ни жить, ни плакать, ни дышать.
И ежедневно, ежечасно,
Трудясь, страшилися тюрьмы,
И не было людей безстрашней
И горделивее, чем мы.
За облик призрачный, любимый,
За обманувшую навек
Пески монгольские прошли мы
И падали на финский снег.
Но наши це́пи и вериги
Она воспеть нам не дала.
И равнодушны наши книги,
И трижды лжива их хвала.
Но если, скрюченный от боли,
Вы этот стих найдёте вдруг,
Как от костра в пустынном поле
Обугленный и мёртвый круг,
Но если жгучего преданья
Дойдёт до вас холодный дым, -
Ну что ж, почтите нас молчаньем,
Как мы, встречая вас, молчим…
<22/V - 24/V 1941>