Воспоминания _quidam: "Мой приход в церковь. Диссиденты"
Интересные воспоминания интересного человека _quidam в Мои воспоминания. МОЙ ПРИХОД В ЦЕРКОВЬ
"Мой приход в Церковь и в диссидентское движение произошел одновременно. Но расскажу все по порядку.
Чуть ли не с шестилетнего возраста меня волновала проблема смысла жизни и ее духовного наполнения (помимо чтения книг, слушания музыки и посещения художественных выставок). Лет в 25 я пыталась его найти в индийской философии, занятиях йогой, после того как мой первый муж (с которым я была уже тогда в разводе), приехав из Индии, поразил меня своим каким-то внутренним покоем и умиротворенностью. Он, кстати, и дал мне и двухтомник по истории индийской философии, и книжку «Йога для женщин», привезенную для меня из Индии (на английском). Но результатом этих моих занятий стала, наоборот, внутренняя опустошенность и депрессия.
Много раз я порывалась читать Новый Завет. У меня была красненькая дореволюционная книжица, подаренная мне моей бывшей студенткой (ставшей моей подругой). Как я потом узнала, она «позаимствовала» эту книжку у своей верующей мамы - в то время, чтобы сделать мне приятное, она была готова на все. Она же мне подарила и красивую старинную икону преп. Серафима, добытую ей тем же способом (ее маму звали Серафима), а я даже не имела понятия, кто на ней изображен.
Как только я доходила до Нагорной проповеди, что-то внутри меня препятствовало дальнейшему чтению - думаю, полное несоответствие моего образа жизни евангельским заповедям. Я кое-как дочитывала Евангелие до конца, но уже без особого энтузиазма, практически впустую.
Но постепенно в моей душе стали проступать, как забытые письмена на древнем пергаменте, буквы, складывавшиеся в слова: «Бог есть». (Позже мне пришла на ум аналогия с ситуацией, описанной в романе «Сто лет одиночества», когда люди, - если я правильно помню, - постепенно терявшие память о прошлом, чтобы не забыть самое сокровенное, писали на клочках бумаги: «Бог есть»).
В это время я работала в Институте связи, где начальником одной из лабораторий был к. т.н. Иван Васильевич Музычко, о котором всему институту было известно, что он баптист. (По-видимому, он был «образцово-показательным» баптистом, которому сов. власть позволила и диссертацию защитить, и начальственную должность занять, чтобы продемонстрировать терпимое отношение к религии. Правда, позже его с начальственной должности сняли, переведя в с.н.с.) Иногда встречаясь с ним и беседуя, я опять-таки чувствовала в нем тот внутренний мир и покой, которых мне так не хватало и к которым я всячески стремилась.
И я уже подумывала пойти как-нибудь вместе с Иваном Васильевичем на баптистское собрание. Я знала, что баптизм является ветвью протестантизма, а я к тому времени уже читала некоторых протестантских авторов-экзистенциалистов, пользовавшихся популярностью среди западной интеллигенции. Но сначала я все же собиралась защитить уже написанную кандидатскую диссертацию, т.к. понимала, что поход к баптистам может мне в этом деле помешать. Однако назначенную на 17 февраля 1974 г. мою защиту отменили по требованию, как мне намекнуло руководство киевского Института кибернетики, «моих друзей из КГБ». Я поплакала, но затем успокоилась.
Тем временем я стала готовиться к лету. Вместе с моим другом-коллегой по Институту я хотела совершить путешествие по книжке из серии «Дороги к прекрасному» «Каргополье - Онега». (Позже оказалось, что с автором этой книжечки Г. Гунном у меня была некая, чуть ли не мистическая, связь, но об этом в другой раз.) Надо было еще подумать, как проведет лето мой сын, заканчивавший 7-й класс. Мой старый знакомый Саша Сандомирский, занимавшийся с детьми спортивным ориентированием, в тот год собирался везти группу подростков на Соловки, и он согласился взять с собой Андрея. Я тоже решила сначала поехать вместе с ними на Соловки, а уж потом, добравшись с Соловков до Архангельска, а затем из Архангельска до Онеги, совершить задуманное путешествие в обратном направлении - от Онеги до Каргополья.
У меня внутри зрела уверенность, что именно этим летом должна произойти моя встреча с Богом, или, как я это формулировала, я должна наконец выяснить мои с Богом отношения. Я надеялась, что Соловки, возможность побыть там наедине с собой и природой в этом мне помогут.
Уже в поезде, мчавшем нас по маршруту Киев - Петрозаводск, обнаружилось, что Саша Сандомирский и его напарник, тоже детский воспитатель, - заядлые картежники. Но для игры в любимый преферанс им не хватало третьего игрока, и они стали искать его среди подопечных школьников. Большой неожиданностью стало для меня то, что такого игрока они нашли в лице моего сына. Предыдущим летом, он в качестве компенсации за трудности, пережитые в процессе киносъемок, был отправлен мною в спортивный лагерь в Домбае (путевку туда, кстати, достал мне тот же Саша Сандомирский). И в этом спортлагере, как выяснилось, Андрей и научился играть в карты.
Первым пунктом нашего путешествия было посещение Кижей. Но Андрею было не до красот северной деревянной архитектуры. Почти все время пребывания в Кижах, а затем и в Кеми, и на Соловках мой сын провел в игре в преферанс со своими старшими товарищами-воспитателями, и оторвать его от этого занятия мне удавалось очень редко и с большим трудом. (Так, мы все-таки прокатились вместе с Андреем на лодочке по соловецким каналам, созданным монашескими усилиями.) Конечно, это отравило мне все удовольствие от путешествия, и ни о какой встрече с Богом, спокойствии и уединении для меня не могло быть и речи. Великолепная природа и величественная архитектура (и белые ночи) произвели на меня известное впечатление, но все внутри меня бурлило и кипело.
Когда мы приплыли на пароходе в Архангельск, здесь наши пути разошлись. Андрей продолжал путешествие с группой Сандомирского на пароходе вверх по Сев. Двине, а я, встретившись с коллегой Мишей, полетела вместе с ним на маленьком самолетике в г. Онегу.
Часть вторая
Как ни странно, после всех предшествовавших волнений, в этой части моего летнего путешествия на меня вдруг снизошли мир и покой. Мы не спеша двигались вверх по реке Онеге (то на пароходике, то пешком по берегу) от пункта к пункту, описанных в книге, и неброская северная природа, громадные, устремленные к небу деревянные храмы и маленькие, затейливые церквушки (хотя и заброшенные, зачастую загаженные внутри) действовали на душу умиротворяюще. На нашем пути мы почти не встречали людей, и уж совсем (до поры до времени) не встречали туристов.
Еще перед отъездом из Киева я попросила у Ивана Васильевича, баптиста, дать мне с собой какую-нибудь духовную литературу. И он принес мне две книжечки. Название одной из них я не помню, а вторая была выдающегося автора, протестантского проповедника Марцинковского «Ей, гряди, Иисусе!». Каждый вечер, на привале, я почитывала эти книжечки, и, хотя многое мне было непонятно, это чтение тоже действовало умиротворяюще. Мой коллега молча (таково было мое условие) сопровождал меня и совсем мне не мешал.
И все же ожидавшегося мною судьбоносного (внутреннего) события так и не произошло, а до конца отпуска оставалось всего ничего. Мы уже подбирались к Каргополю, последнему пункту нашего путешествия, откуда на поезде мы должны были отбыть (через Москву) в Киев. За три дня до отъезда мы оказались в с. Лядины с его замечательным ансамблем из трех храмовых зданий (две церкви и колокольня). Стояли с Мишей возле храмов и читали по желтенькой книжечке описание их архитектурных особенностей. И тут мы заметили группу из 4-х человек, которые стояли неподалеку и, по-видимому, читали то же самое по той же самой книжечке.
Мы познакомились. Это были москвичи - математик Юрий Шиханович с женой и дочерью и его бывший студент по МГУ Володя Кейдан. Они, в отличие от нас, только начинали свое путешествие - от Каргополя до Онеги. Почувствовав друг к другу симпатию, мы договорились встретиться на другой день рано утром и вместе пойти к следующему архитектурному объекту - церкви во имя Сретения в с. Красная Ляга.
Шиханович Ю.А. и Володя Кейдан. 1975. Фото В. Кейдана
Утром мы встретились в с. Печниково, откуда надо было пройти пешком 6 км до Красной Ляги. Дорогой я разговорилась с Володей. У нас оказалось много общего - в биографиях, во вкусах, во взглядах. В какой-то момент Володя сказал, что, к сожалению, в Израиль он поехать не может (будучи наполовину евреем, наполовину русским). И неожиданно для самой себя я спросила: «Вы, что ли, православный?» (В то время я, между прочим, думала, что в православную церковь ходят одни старушки.). Его ответ «Да» прозвучал для меня, как гром с ясного неба. Молодой, образованный, одного со мной круга интересов - и православный?
Когда мы подошли к храму, я спросила у Володи, что означает слово «Сретение» (к стыду своему, я этого не знала). Володя достал из кармана маленький Новый Завет, дал мне прочесть соответствующее место из Евангелия от Луки (гл. 2, ст. 22-38). Когда мы прощались, Володя сказал, что в сентябре будет в Киеве в командировке и записал мой номер телефона.
Илья Шмаин (до эмиграции)
Как-то в сентябре раздался звонок. Это был Володя. Когда мы встретились, я первым делом попросила рассказать мне, как он пришел к вере, тем более к вере православной. Мы проговорили с ним почти всю ночь, бродя по киевским улицам. Его путь, его духовные поиски во многом были похожи на мои с той только разницей, что он уже нашел то, к чему я только шла. К концу нашего разговора я сказала, что хотела бы креститься. Володя написал мне на обрывке бумаги молитву «Отче наш» и Символ веры. Пообещал через некоторое время прислать литературу для подготовки к крещению.
Вскоре я получила с оказией картонную коробку, до верху наполненную там- и самиздатом. Помню, среди прочего там были Новый Завет изд-ства «Жизнь с Богом», Православный молитвослов, машинопись-перевод брошюры «Православие и таинства» прот. Александра Шмемана (наверное, намек на то, что в будущем я переведу его книгу о крещении «Водою и Духом»), книжечка католического автора Даниелу, несколько номеров журнала «Вестник РСХД», выходившего в изд-стве ИМКА-пресс.
В.А.Рещикова
Через некоторое время я приехала в командировку в Москву (встречу с Шихановичем пока опущу). Вместе с Володей посетила происходившее на частной квартире чтение работы Вл. Лосского о первых днях войны с Германией во Франции его бывшей слушательницей по Парижскому богословскому институту и переводчицей Верой Александровной Рещиковой (1902-2002). Там я впервые встретилась с Ильей Шмаином, моим будущим восприемником. Еще Володя мне дал для чтения довольно толстый том - переплетенную машинопись «Мистического и догматического богословия» Вл. Лосского, также переведенного В.А.
В Киеве я пыталась по субботам ходить на богослужение в кафедральный Владимирский собор. Если раньше, заходя в храм, я любовалась росписями и наслаждалась красивым, хотя и непонятным, пением хора, то теперь атмосфера, царившая в главном киевском храме, казалась мне чуждой и даже враждебной (не без помощи злобных, как мне казалось, старушек, делающих замечания случайным посетителям). А главное - все было непонятным. В моем Молитвослове было приведено несколько песнопений из всенощной. Я стояла и тупо смотрела на соответствующую страницу. И вдруг как будто пелена спадала с глаз или, вернее, с ушей - прежде глухие уши вдруг обретали слух - это случалось тогда, когда слова, поемые хором, совпадали со словами напечатанными. Это давало невероятную радость, хотя и кратковременную - потому что затем снова все делалось непонятным.
Часто меня одолевали сомнения, и тогда мне казалось, что я поспешила с решением креститься. 3 января 1975 г. я шла с работы и сосредоточенно думала о том, как я сейчас приду домой и мы с сыном начнем укладывать рюкзаки - назавтра мы собирались ехать на неделю в Карпаты кататься на лыжах. Очнулась я в коридоре больницы, и все внутри меня корчилось от боли. Оказалось, что, когда я переходила дорогу, меня сбила машина, и эта же машина привезла меня в больницу.
Честно говоря, из-за ужасной боли я думала, что пришел мой конец - что все внутри меня разрушено, разбито. Я вспоминала рассказ В.Кейдана о том, что в нашей стране священников не пускают в больницы к умирающим, и очень боялась умереть некрещеной. Но мне сделали рентген внутренних органов: я отделалась всего лишь погнутием нескольких ребер и ушибами. Когда я еще лежала в кабинете у врача, я почему-то спросила, какое сегодня число. Услышав: «3 января», я сказала: «Не может быть. Ведь тогда должен был быть Новый год, а его еще не было». После этого врач записал мне диагноз - сотрясение мозга, а я, поняв, что у меня потеря памяти, стала лихорадочно вспоминать - и все (или почти все?) вспомнила.
В частности, я вспомнила, что в сумке у меня лежит запрещенный тамиздатский «Архипелаг Гулаг» Солженицына (1-й том, данный мне то ли Кейданом, то ли Шихановичем). Я попросила медсестру позвонить и сообщить о том, что со мной случилось, моей маме и подруге Алле (которая сейчас живет в Чикаго). Появились моя взволнованная мама, также взволнованный сын Андрей (мне пришлось сказать ему, что, к сожалению, поездка в Карпаты отменяется; но ему было достаточно, что я осталась жива!) и, наконец, Алла. Алле я потихоньку отдала томик Солженицына. В больнице я пролежала 20 дней, но ребра еще долго болели и до сих пор побаливают.
Этот случай стал переломным моментом. Я поняла, что с крещением не стоит тянуть, и надеялась креститься на Пасху, как это было принято у первых христиан. В порядке подготовки я читала самиздатский том «Мистического и догматического богословия», но текст мне казался совершенно неудобоваримым. Наконец в один из моих приездов в Москву Володя дал мне 8-й номер журнала «Богословские труды» за 1972 г. с хорошо отредактированным переводом этой работы Вл. Лосского, и я прочла его на одном дыхании - там я нашла ответы на все мои вопросы. С тех пор это моя любимая книга, а как я стала обладателем собственного номера этого журнала, я уже писала в заметке «Лыжи - любовь моя» (см.: http://users.livejournal.com/_quidam/10892.html).
Еще важную роль в моем приготовлении к крещению сыграли беседы со стареньким о. Николаем Педашенко, с которым меня познакомил тот же Володя Кейдан и на котором я явственно увидела печать святости. И даже критические статьи находившегося в заштате о. Сергия Желудкова в «Вестнике РСХД» имели для меня положительное значение.
4.02.1974. День рождения моей будущей восприемницы Наташи Костомаровой. Я у окна беседую с о. Сергием Желудковым. На переднем плане В. Зелинский с Марио Корти, служащим итальянского посольства в Москве
Итак, 1 мая 1975 г., в Страстной четверг, меня крестил о. Николай Ведерников в своей московской квартире. Восприемниками стали Наташа Костомарова (жена теперешнего о. Владимира Зелинского) и Илья Шмаин, тогда еще не священник, а математик, как и я. И впервые я побывала на Пасхальной службе 4 мая в храме Ильи Обыденного, вместе с Володей Кейданом и его друзьями, среди которых были Анка Шмаина, Оля Рожанская, Сережа и Андрей Казило (?) и др. И для меня началась новая жизнь. \\
Часть третья. Диссиденты
Параллельно, а часто и одновременно с общением с В. Кейданом, приведшим меня к крещению, происходило общение с Ю. Шихановичем, также весьма судьбоносное.
Еще в Лядинах я, узнав, что новый знакомый - математик, преподающий (или преподававший?) в МГУ, попросила его назвать свою фамилию, надеясь услышать знакомое имя. Затем довольно глупо сказала: «Шафаревича - знаю, а Шихановича - нет, не знаю». Если бы я более регулярно слушала «голоса», то, конечно бы, знала, что Юра - известный диссидент, друг А.Д. Сахарова, в свое время уволенный из Университета за свою диссидентскую деятельность (о чем мне сообщил, по моем возвращении в Киев, мой друг-математик Леня Варвак). Как мне потом рассказали, поначалу я не понравилась Юриной жене Але. Она сказала, что я слишком много говорю, на что Юра возразил: «Но зато все - по делу».
Ю.А. Шиханович (1933-2011). 1972 г. Фото В. Кейдана
В общем, в первый же мой приезд в Москву после лета 1974 я, уже вооруженная информацией о Шихановиче, побывала у него в гостях - по его приглашению. По случаю моего приезда была даже организована небольшая вечеринка - Юра пригласил нескольких своих знакомых, скорее всего своих бывших студентов. Я-то ожидала совсем других «знакомых» - даже Володя Кейдан, присутствовавший при этом, удивился выбору приглашенных, но, м.б., Юра меня, так сказать, прощупывал…
Ю.Шиханович со своими бывшими студентами В. Кейданом и Н. Костомаровой в психбольнице во время прохождения психиатрической экспертизы. Фото из архива В. Кейдана
<Продолжение о Шихановиче - в комментариях>
К тому времени я уже давно была настроена антисоветски, но никаких поступков, выражающих мои взгляды, не совершала. Правда, я старалась не посещать никаких идеологических собраний на работе и не ходила на выборы (предварительно взяв открепительный талон - якобы я уезжаю куда-то). Слушая, когда удавалось, «Свободу» и др. «голоса», я восхищалась людьми, способными на поступки. В частности, теми, кто вышел на Красную площадь в августе 1968 с протестом против ввода советских войск в Чехословакию. Себя считала неспособной на нечто подобное - у меня рос сын, я дорожила своей работой и т.д. и т.п. Но мне всегда хотелось хотя бы познакомиться с этими мужественными людьми, которых называли диссидентами.
В следующий мой приезд (а, скорее всего, даже в тот же) Юра меня повел в дом к Подъяпольским (Григорий Сергеевич Подъяпольский (1929-1976) - один из основателей Инициативной группы по защите прав человека в СССР, с 1972 - член Комитета по правам человека). Там было много разного народу, в частности запомнилась Мальва Ланда. Мне тогда подумалось, что, м.б., все диссидентское движение состоит главным образом из таких милых интеллигентных московских старушек. Узнав, что я из Киева, меня попросили отвезти чемодан с вещами (в качестве матпомощи) жене сидевшего в спец. психушке Леонида Плюща.
Интересно, что с Леней мы учились в одно и то же время на одном и том же факультете КГУ - мехмате, только он курсом младше (по возрасту будучи на год старше). Мой приятель с его курса как-то предлагал мне с ним познакомиться, говорил, что тот занимается телепатическими опытами, но меня это не заинтересовало. После университета Леонид влился в диссидентское движение, занимался самиздатом, сам писал статьи и в результате был осужден на принудительное лечение в психбольнице спец. типа, где его кололи всякими сильными препаратами и довели до нечеловеческого состояния.
Леонид Плющ со своим младшим сыном Лесиком
Таня Житникова, жена Л. Плюща
И так я познакомилась и подружилась с его женой Таней Житниковой. На следующее лето мы даже вместе с ней и с тем же моим другом Мишей совершили путешествие в Вологду, Кириллов-Белозерск и Ферапонтово (по книжечке из той же, «желтой», серии). Для Тани это было прощальное путешествие с Россией, поскольку ее мужа, благодаря интенсивной зарубежной поддержке вплоть до вмешательства главы Французской компартии выпускали на свободу, но только при условии что он вместе с семьей покинет СССР. (Его, совершенно замученного и уже почти не говорящего, привезли прямо из психушки на границу, где и вручили жене.)
С Леонидом я познакомилась примерно 20 лет спустя, когда мы с дочкой после пребывания в Тэзе на неделю оказались в Париже и как раз у него, по его любезному приглашению, и прожили эту неделю. А Таня была в тот момент в Киеве, где навещала своих родителей. Леня был очень внимателен к моей 9-летней Ксении, показывал ей французские мультфильмы и подарил большое количество иностранных монет -- Ксеня как раз их коллекционировала.
Как-то вместе с Володей Кейданом я присутствовала на вечеринке-проводах Владимира Дремлюги, участника демонстрации на Красной площади 25 августа 1968, отсидевшего к тому времени свой лагерный срок и уезжавшего за границу. Там я впервые увидела Татьяну Михайловну Великанову (1932-2002; математик; одна из основательниц Инициативной группы), которую потом очень полюбила (правда, в тот раз она мне показалась пламенной революционеркой - скорее, по своему внешнему облику), и писателя-диссидента Анатолия Марченко с маленьким (2-летним?) сыном на руках, оказавшимся на недолгое время на свободе. (Слева на фото - Т.М. Великанова.)
Постепенно я познакомилась и с другими «диссидентами». Главным ответственным (вместе с Т.М. Великановой) за выпуск «Хроники текущих событий», где регулярно фиксировались случаи нарушения прав человека в стране, тогда была Татьяна Сергеевна Ходорович (основательница «Хроники» Наталья Горбаневская уезжала «за бугор», в последние дни пред ее отъездом меня повел к ней Юра Шиханович, так что я имела возможность на прощание познакомиться с легендарной правозащитницей - осуществить свое давнишнее желание). У Татьяны Сергеевны я брала свежие машинописные экземпляры «Хроники» и увозила их в Киев, чтобы там, по возможности, «распространять» (формулировка соответствующей статьи УК). Потом уехала и Татьяна Сергеевна (замечательная женщина, филолог, мать четырех дочерей, автор книги о Леониде Плюще, написанной в его защиту и изданную на Западе).
Теперь в свои приезды в Москву я получала «Хронику» от Татьяны Михайловны - иногда это был первый экземпляр машинописной закладки, что давало мне повод для внутренней гордости - а она спешила от него избавиться, чтобы не забрали на очередном обыске). Бывало, «Хронику», вместе с другим самиздатом и тамиздатом, мне вручал Юра Шиханович, но он в то время дома ничего не хранил, его нужно было заранее предупреждать и потом где-нибудь встречаться. Однажды он мне назначил встречу на станции метро «Смоленская». Я, нервничая, прождала его целый час (это был день моего отъезда в Киев), а он в это время ждал меня на станции с тем же названием, но на другой линии метро ( а я и не знала или забыла о ее существовании). Так мы в тот раз и не встретились, Юра сердился - ведь ему пришлось опять относить нелегальные листки в свое тайное «хранилище».
Помню в один из первых моих приездов в Москву после нашего знакомства Юра сказал мне, что нужен человек, который бы помыл полы в доме у Петра Григорьевича Григоренко (1907-1987). Легендарного генерала-диссидента только-только выпустили из психушки. Я с радостью предложила это сделать. И вот мы (кажется, вместе с Володей Кейданом, т.к. там нужна была еще и какая-то мужская помощь) отправились к П.Г. на Комсомольский проспект. С генералом меня познакомили, он, ослабленный после перенесенного «лечения», лежал в постели, и потому я с ним почти не разговаривала, но зато на меня огромное впечатление произвела его жена, Зинаида Михайловна (1909-1994) . Красивый, добрый, открытый человек. Она мне рассказала душераздирающую историю о том, как в результате ее ареста (после ареста ее первого мужа, погибшего в застенках НКВД) в 1937 г. отлученный от нее грудной ребенок стал психически больным на всю жизнь. Этот сын, Алексей, присутствовал тут же, она очень трогательно, любовно с ним обращалась.
Когда в 1976 г. я вышла замуж за Павла Проценко, наше участие в правозащитном движении стало более интенсивным, хотя мы и не ставили свои подписи под общими петициями и заявлениями (чтобы не привлекать к себе лишнего внимания). Мы собирали факты нарушения прав человека в Киеве и вообще на Украине, Павел писал об этом корреспонденции и в «Хронику», и на Радио «Свобода», писал также аналитические статьи о положении на Украине, считая Украину испытательным полигоном КГБ для разработки методов подавления инакомыслия и свободомыслия. (Эти статьи находили одобрение, в частности, у А.И. Солженицына.)
В то время во главе Фонда помощи семьям политзаключенных, созданного Солженицыным на основе доходов от продажи книги «Архипелаг ГУЛАГ», встал Сергей Ходорович (брат эмигрировавшей Татьяны Сергеевны). Узнав, что я из Киева и часто бываю в Москве, он предложил мне стать связующим звеном, попросту - передатчиком денежных сумм семьям репрессированных, проживающим в Киеве и окрестностях. Я, разумеется, согласилась.
(Потом одна жена политзаключенного рассказывала мне, как к ней приходили сотрудники ГБ, показывали мою фотографию, снятую из подворотни, и спрашивали, знакома ли она со мной и т.д.)
Иногда Павел посылал меня на рискованные операции добычи информации (об одном таком случае я рассказала здесь: http://users.livejournal.com/_quidam/1741.html ) Однажды Татьяна Михайловна прислала к нам свою дочь Наташу за информацией, поступившей нелегально из лагеря от одного из политзаключенных, которую я должна была взять в доме члена Украинской Хельсинкской группы Оксаны Мешко (1907-1991). Когда я возвращалась от нее домой, я заметила за собой слежку. Я постаралась от нее избавиться, перепрыгивая из одного вида транспорта на другой, выскакивая в последний момент из вагона поезда метро и меняя направление движения - в общем, следуя приемам, почерпнутым из детективных фильмов или романов. Вечером мы поехали с Наташей на вокзал. Билетов, как обычно, на Москву не было. К нам подошел некий мужчина и предложил купить у него билет. Мы с радостью купили. А ночью в поезде Наташе устроили обыск и забрали все бумаги, а ее ссадили с поезда. Такие мы были горе-конспираторы. К нам с обыском в тот раз не пришли.
Потом были и обыски, и вызовы в КГБ и вынесение предостережения со стороны органов, ну и в конце концов, под занавес, арест мужа на фоне уже якобы начинавшейся перестройки. Об этом я уже рассказывала в других заметках.
Еще забыла упомянуть о регулярных встречах с замечательной мужественной женщиной, публицистом и литературным критиком Зоей Крахмальниковой (1929-2008), с 1976 г. начавшей выпускать самиздатский сборник «Надежда (Христианское чтение)». От Зои я получала иногда машинописные экземпляры этого сборника, а иногда и книжечки, выходившие в изд-стве «Посев». Там время от времени помещались и публикации Павла <Проценко>".
"Мой приход в Церковь и в диссидентское движение произошел одновременно. Но расскажу все по порядку.
Чуть ли не с шестилетнего возраста меня волновала проблема смысла жизни и ее духовного наполнения (помимо чтения книг, слушания музыки и посещения художественных выставок). Лет в 25 я пыталась его найти в индийской философии, занятиях йогой, после того как мой первый муж (с которым я была уже тогда в разводе), приехав из Индии, поразил меня своим каким-то внутренним покоем и умиротворенностью. Он, кстати, и дал мне и двухтомник по истории индийской философии, и книжку «Йога для женщин», привезенную для меня из Индии (на английском). Но результатом этих моих занятий стала, наоборот, внутренняя опустошенность и депрессия.
Много раз я порывалась читать Новый Завет. У меня была красненькая дореволюционная книжица, подаренная мне моей бывшей студенткой (ставшей моей подругой). Как я потом узнала, она «позаимствовала» эту книжку у своей верующей мамы - в то время, чтобы сделать мне приятное, она была готова на все. Она же мне подарила и красивую старинную икону преп. Серафима, добытую ей тем же способом (ее маму звали Серафима), а я даже не имела понятия, кто на ней изображен.
Как только я доходила до Нагорной проповеди, что-то внутри меня препятствовало дальнейшему чтению - думаю, полное несоответствие моего образа жизни евангельским заповедям. Я кое-как дочитывала Евангелие до конца, но уже без особого энтузиазма, практически впустую.
Но постепенно в моей душе стали проступать, как забытые письмена на древнем пергаменте, буквы, складывавшиеся в слова: «Бог есть». (Позже мне пришла на ум аналогия с ситуацией, описанной в романе «Сто лет одиночества», когда люди, - если я правильно помню, - постепенно терявшие память о прошлом, чтобы не забыть самое сокровенное, писали на клочках бумаги: «Бог есть»).
В это время я работала в Институте связи, где начальником одной из лабораторий был к. т.н. Иван Васильевич Музычко, о котором всему институту было известно, что он баптист. (По-видимому, он был «образцово-показательным» баптистом, которому сов. власть позволила и диссертацию защитить, и начальственную должность занять, чтобы продемонстрировать терпимое отношение к религии. Правда, позже его с начальственной должности сняли, переведя в с.н.с.) Иногда встречаясь с ним и беседуя, я опять-таки чувствовала в нем тот внутренний мир и покой, которых мне так не хватало и к которым я всячески стремилась.
И я уже подумывала пойти как-нибудь вместе с Иваном Васильевичем на баптистское собрание. Я знала, что баптизм является ветвью протестантизма, а я к тому времени уже читала некоторых протестантских авторов-экзистенциалистов, пользовавшихся популярностью среди западной интеллигенции. Но сначала я все же собиралась защитить уже написанную кандидатскую диссертацию, т.к. понимала, что поход к баптистам может мне в этом деле помешать. Однако назначенную на 17 февраля 1974 г. мою защиту отменили по требованию, как мне намекнуло руководство киевского Института кибернетики, «моих друзей из КГБ». Я поплакала, но затем успокоилась.
Тем временем я стала готовиться к лету. Вместе с моим другом-коллегой по Институту я хотела совершить путешествие по книжке из серии «Дороги к прекрасному» «Каргополье - Онега». (Позже оказалось, что с автором этой книжечки Г. Гунном у меня была некая, чуть ли не мистическая, связь, но об этом в другой раз.) Надо было еще подумать, как проведет лето мой сын, заканчивавший 7-й класс. Мой старый знакомый Саша Сандомирский, занимавшийся с детьми спортивным ориентированием, в тот год собирался везти группу подростков на Соловки, и он согласился взять с собой Андрея. Я тоже решила сначала поехать вместе с ними на Соловки, а уж потом, добравшись с Соловков до Архангельска, а затем из Архангельска до Онеги, совершить задуманное путешествие в обратном направлении - от Онеги до Каргополья.
У меня внутри зрела уверенность, что именно этим летом должна произойти моя встреча с Богом, или, как я это формулировала, я должна наконец выяснить мои с Богом отношения. Я надеялась, что Соловки, возможность побыть там наедине с собой и природой в этом мне помогут.
Уже в поезде, мчавшем нас по маршруту Киев - Петрозаводск, обнаружилось, что Саша Сандомирский и его напарник, тоже детский воспитатель, - заядлые картежники. Но для игры в любимый преферанс им не хватало третьего игрока, и они стали искать его среди подопечных школьников. Большой неожиданностью стало для меня то, что такого игрока они нашли в лице моего сына. Предыдущим летом, он в качестве компенсации за трудности, пережитые в процессе киносъемок, был отправлен мною в спортивный лагерь в Домбае (путевку туда, кстати, достал мне тот же Саша Сандомирский). И в этом спортлагере, как выяснилось, Андрей и научился играть в карты.
Первым пунктом нашего путешествия было посещение Кижей. Но Андрею было не до красот северной деревянной архитектуры. Почти все время пребывания в Кижах, а затем и в Кеми, и на Соловках мой сын провел в игре в преферанс со своими старшими товарищами-воспитателями, и оторвать его от этого занятия мне удавалось очень редко и с большим трудом. (Так, мы все-таки прокатились вместе с Андреем на лодочке по соловецким каналам, созданным монашескими усилиями.) Конечно, это отравило мне все удовольствие от путешествия, и ни о какой встрече с Богом, спокойствии и уединении для меня не могло быть и речи. Великолепная природа и величественная архитектура (и белые ночи) произвели на меня известное впечатление, но все внутри меня бурлило и кипело.
Когда мы приплыли на пароходе в Архангельск, здесь наши пути разошлись. Андрей продолжал путешествие с группой Сандомирского на пароходе вверх по Сев. Двине, а я, встретившись с коллегой Мишей, полетела вместе с ним на маленьком самолетике в г. Онегу.
Часть вторая
Как ни странно, после всех предшествовавших волнений, в этой части моего летнего путешествия на меня вдруг снизошли мир и покой. Мы не спеша двигались вверх по реке Онеге (то на пароходике, то пешком по берегу) от пункта к пункту, описанных в книге, и неброская северная природа, громадные, устремленные к небу деревянные храмы и маленькие, затейливые церквушки (хотя и заброшенные, зачастую загаженные внутри) действовали на душу умиротворяюще. На нашем пути мы почти не встречали людей, и уж совсем (до поры до времени) не встречали туристов.
Еще перед отъездом из Киева я попросила у Ивана Васильевича, баптиста, дать мне с собой какую-нибудь духовную литературу. И он принес мне две книжечки. Название одной из них я не помню, а вторая была выдающегося автора, протестантского проповедника Марцинковского «Ей, гряди, Иисусе!». Каждый вечер, на привале, я почитывала эти книжечки, и, хотя многое мне было непонятно, это чтение тоже действовало умиротворяюще. Мой коллега молча (таково было мое условие) сопровождал меня и совсем мне не мешал.
И все же ожидавшегося мною судьбоносного (внутреннего) события так и не произошло, а до конца отпуска оставалось всего ничего. Мы уже подбирались к Каргополю, последнему пункту нашего путешествия, откуда на поезде мы должны были отбыть (через Москву) в Киев. За три дня до отъезда мы оказались в с. Лядины с его замечательным ансамблем из трех храмовых зданий (две церкви и колокольня). Стояли с Мишей возле храмов и читали по желтенькой книжечке описание их архитектурных особенностей. И тут мы заметили группу из 4-х человек, которые стояли неподалеку и, по-видимому, читали то же самое по той же самой книжечке.
Мы познакомились. Это были москвичи - математик Юрий Шиханович с женой и дочерью и его бывший студент по МГУ Володя Кейдан. Они, в отличие от нас, только начинали свое путешествие - от Каргополя до Онеги. Почувствовав друг к другу симпатию, мы договорились встретиться на другой день рано утром и вместе пойти к следующему архитектурному объекту - церкви во имя Сретения в с. Красная Ляга.
Шиханович Ю.А. и Володя Кейдан. 1975. Фото В. Кейдана
Утром мы встретились в с. Печниково, откуда надо было пройти пешком 6 км до Красной Ляги. Дорогой я разговорилась с Володей. У нас оказалось много общего - в биографиях, во вкусах, во взглядах. В какой-то момент Володя сказал, что, к сожалению, в Израиль он поехать не может (будучи наполовину евреем, наполовину русским). И неожиданно для самой себя я спросила: «Вы, что ли, православный?» (В то время я, между прочим, думала, что в православную церковь ходят одни старушки.). Его ответ «Да» прозвучал для меня, как гром с ясного неба. Молодой, образованный, одного со мной круга интересов - и православный?
Когда мы подошли к храму, я спросила у Володи, что означает слово «Сретение» (к стыду своему, я этого не знала). Володя достал из кармана маленький Новый Завет, дал мне прочесть соответствующее место из Евангелия от Луки (гл. 2, ст. 22-38). Когда мы прощались, Володя сказал, что в сентябре будет в Киеве в командировке и записал мой номер телефона.
Илья Шмаин (до эмиграции)
Как-то в сентябре раздался звонок. Это был Володя. Когда мы встретились, я первым делом попросила рассказать мне, как он пришел к вере, тем более к вере православной. Мы проговорили с ним почти всю ночь, бродя по киевским улицам. Его путь, его духовные поиски во многом были похожи на мои с той только разницей, что он уже нашел то, к чему я только шла. К концу нашего разговора я сказала, что хотела бы креститься. Володя написал мне на обрывке бумаги молитву «Отче наш» и Символ веры. Пообещал через некоторое время прислать литературу для подготовки к крещению.
Вскоре я получила с оказией картонную коробку, до верху наполненную там- и самиздатом. Помню, среди прочего там были Новый Завет изд-ства «Жизнь с Богом», Православный молитвослов, машинопись-перевод брошюры «Православие и таинства» прот. Александра Шмемана (наверное, намек на то, что в будущем я переведу его книгу о крещении «Водою и Духом»), книжечка католического автора Даниелу, несколько номеров журнала «Вестник РСХД», выходившего в изд-стве ИМКА-пресс.
В.А.Рещикова
Через некоторое время я приехала в командировку в Москву (встречу с Шихановичем пока опущу). Вместе с Володей посетила происходившее на частной квартире чтение работы Вл. Лосского о первых днях войны с Германией во Франции его бывшей слушательницей по Парижскому богословскому институту и переводчицей Верой Александровной Рещиковой (1902-2002). Там я впервые встретилась с Ильей Шмаином, моим будущим восприемником. Еще Володя мне дал для чтения довольно толстый том - переплетенную машинопись «Мистического и догматического богословия» Вл. Лосского, также переведенного В.А.
В Киеве я пыталась по субботам ходить на богослужение в кафедральный Владимирский собор. Если раньше, заходя в храм, я любовалась росписями и наслаждалась красивым, хотя и непонятным, пением хора, то теперь атмосфера, царившая в главном киевском храме, казалась мне чуждой и даже враждебной (не без помощи злобных, как мне казалось, старушек, делающих замечания случайным посетителям). А главное - все было непонятным. В моем Молитвослове было приведено несколько песнопений из всенощной. Я стояла и тупо смотрела на соответствующую страницу. И вдруг как будто пелена спадала с глаз или, вернее, с ушей - прежде глухие уши вдруг обретали слух - это случалось тогда, когда слова, поемые хором, совпадали со словами напечатанными. Это давало невероятную радость, хотя и кратковременную - потому что затем снова все делалось непонятным.
Часто меня одолевали сомнения, и тогда мне казалось, что я поспешила с решением креститься. 3 января 1975 г. я шла с работы и сосредоточенно думала о том, как я сейчас приду домой и мы с сыном начнем укладывать рюкзаки - назавтра мы собирались ехать на неделю в Карпаты кататься на лыжах. Очнулась я в коридоре больницы, и все внутри меня корчилось от боли. Оказалось, что, когда я переходила дорогу, меня сбила машина, и эта же машина привезла меня в больницу.
Честно говоря, из-за ужасной боли я думала, что пришел мой конец - что все внутри меня разрушено, разбито. Я вспоминала рассказ В.Кейдана о том, что в нашей стране священников не пускают в больницы к умирающим, и очень боялась умереть некрещеной. Но мне сделали рентген внутренних органов: я отделалась всего лишь погнутием нескольких ребер и ушибами. Когда я еще лежала в кабинете у врача, я почему-то спросила, какое сегодня число. Услышав: «3 января», я сказала: «Не может быть. Ведь тогда должен был быть Новый год, а его еще не было». После этого врач записал мне диагноз - сотрясение мозга, а я, поняв, что у меня потеря памяти, стала лихорадочно вспоминать - и все (или почти все?) вспомнила.
В частности, я вспомнила, что в сумке у меня лежит запрещенный тамиздатский «Архипелаг Гулаг» Солженицына (1-й том, данный мне то ли Кейданом, то ли Шихановичем). Я попросила медсестру позвонить и сообщить о том, что со мной случилось, моей маме и подруге Алле (которая сейчас живет в Чикаго). Появились моя взволнованная мама, также взволнованный сын Андрей (мне пришлось сказать ему, что, к сожалению, поездка в Карпаты отменяется; но ему было достаточно, что я осталась жива!) и, наконец, Алла. Алле я потихоньку отдала томик Солженицына. В больнице я пролежала 20 дней, но ребра еще долго болели и до сих пор побаливают.
Этот случай стал переломным моментом. Я поняла, что с крещением не стоит тянуть, и надеялась креститься на Пасху, как это было принято у первых христиан. В порядке подготовки я читала самиздатский том «Мистического и догматического богословия», но текст мне казался совершенно неудобоваримым. Наконец в один из моих приездов в Москву Володя дал мне 8-й номер журнала «Богословские труды» за 1972 г. с хорошо отредактированным переводом этой работы Вл. Лосского, и я прочла его на одном дыхании - там я нашла ответы на все мои вопросы. С тех пор это моя любимая книга, а как я стала обладателем собственного номера этого журнала, я уже писала в заметке «Лыжи - любовь моя» (см.: http://users.livejournal.com/_quidam/10892.html).
Еще важную роль в моем приготовлении к крещению сыграли беседы со стареньким о. Николаем Педашенко, с которым меня познакомил тот же Володя Кейдан и на котором я явственно увидела печать святости. И даже критические статьи находившегося в заштате о. Сергия Желудкова в «Вестнике РСХД» имели для меня положительное значение.
4.02.1974. День рождения моей будущей восприемницы Наташи Костомаровой. Я у окна беседую с о. Сергием Желудковым. На переднем плане В. Зелинский с Марио Корти, служащим итальянского посольства в Москве
Итак, 1 мая 1975 г., в Страстной четверг, меня крестил о. Николай Ведерников в своей московской квартире. Восприемниками стали Наташа Костомарова (жена теперешнего о. Владимира Зелинского) и Илья Шмаин, тогда еще не священник, а математик, как и я. И впервые я побывала на Пасхальной службе 4 мая в храме Ильи Обыденного, вместе с Володей Кейданом и его друзьями, среди которых были Анка Шмаина, Оля Рожанская, Сережа и Андрей Казило (?) и др. И для меня началась новая жизнь. \\
Часть третья. Диссиденты
Параллельно, а часто и одновременно с общением с В. Кейданом, приведшим меня к крещению, происходило общение с Ю. Шихановичем, также весьма судьбоносное.
Еще в Лядинах я, узнав, что новый знакомый - математик, преподающий (или преподававший?) в МГУ, попросила его назвать свою фамилию, надеясь услышать знакомое имя. Затем довольно глупо сказала: «Шафаревича - знаю, а Шихановича - нет, не знаю». Если бы я более регулярно слушала «голоса», то, конечно бы, знала, что Юра - известный диссидент, друг А.Д. Сахарова, в свое время уволенный из Университета за свою диссидентскую деятельность (о чем мне сообщил, по моем возвращении в Киев, мой друг-математик Леня Варвак). Как мне потом рассказали, поначалу я не понравилась Юриной жене Але. Она сказала, что я слишком много говорю, на что Юра возразил: «Но зато все - по делу».
Ю.А. Шиханович (1933-2011). 1972 г. Фото В. Кейдана
В общем, в первый же мой приезд в Москву после лета 1974 я, уже вооруженная информацией о Шихановиче, побывала у него в гостях - по его приглашению. По случаю моего приезда была даже организована небольшая вечеринка - Юра пригласил нескольких своих знакомых, скорее всего своих бывших студентов. Я-то ожидала совсем других «знакомых» - даже Володя Кейдан, присутствовавший при этом, удивился выбору приглашенных, но, м.б., Юра меня, так сказать, прощупывал…
Ю.Шиханович со своими бывшими студентами В. Кейданом и Н. Костомаровой в психбольнице во время прохождения психиатрической экспертизы. Фото из архива В. Кейдана
<Продолжение о Шихановиче - в комментариях>
К тому времени я уже давно была настроена антисоветски, но никаких поступков, выражающих мои взгляды, не совершала. Правда, я старалась не посещать никаких идеологических собраний на работе и не ходила на выборы (предварительно взяв открепительный талон - якобы я уезжаю куда-то). Слушая, когда удавалось, «Свободу» и др. «голоса», я восхищалась людьми, способными на поступки. В частности, теми, кто вышел на Красную площадь в августе 1968 с протестом против ввода советских войск в Чехословакию. Себя считала неспособной на нечто подобное - у меня рос сын, я дорожила своей работой и т.д. и т.п. Но мне всегда хотелось хотя бы познакомиться с этими мужественными людьми, которых называли диссидентами.
В следующий мой приезд (а, скорее всего, даже в тот же) Юра меня повел в дом к Подъяпольским (Григорий Сергеевич Подъяпольский (1929-1976) - один из основателей Инициативной группы по защите прав человека в СССР, с 1972 - член Комитета по правам человека). Там было много разного народу, в частности запомнилась Мальва Ланда. Мне тогда подумалось, что, м.б., все диссидентское движение состоит главным образом из таких милых интеллигентных московских старушек. Узнав, что я из Киева, меня попросили отвезти чемодан с вещами (в качестве матпомощи) жене сидевшего в спец. психушке Леонида Плюща.
Интересно, что с Леней мы учились в одно и то же время на одном и том же факультете КГУ - мехмате, только он курсом младше (по возрасту будучи на год старше). Мой приятель с его курса как-то предлагал мне с ним познакомиться, говорил, что тот занимается телепатическими опытами, но меня это не заинтересовало. После университета Леонид влился в диссидентское движение, занимался самиздатом, сам писал статьи и в результате был осужден на принудительное лечение в психбольнице спец. типа, где его кололи всякими сильными препаратами и довели до нечеловеческого состояния.
Леонид Плющ со своим младшим сыном Лесиком
Таня Житникова, жена Л. Плюща
И так я познакомилась и подружилась с его женой Таней Житниковой. На следующее лето мы даже вместе с ней и с тем же моим другом Мишей совершили путешествие в Вологду, Кириллов-Белозерск и Ферапонтово (по книжечке из той же, «желтой», серии). Для Тани это было прощальное путешествие с Россией, поскольку ее мужа, благодаря интенсивной зарубежной поддержке вплоть до вмешательства главы Французской компартии выпускали на свободу, но только при условии что он вместе с семьей покинет СССР. (Его, совершенно замученного и уже почти не говорящего, привезли прямо из психушки на границу, где и вручили жене.)
С Леонидом я познакомилась примерно 20 лет спустя, когда мы с дочкой после пребывания в Тэзе на неделю оказались в Париже и как раз у него, по его любезному приглашению, и прожили эту неделю. А Таня была в тот момент в Киеве, где навещала своих родителей. Леня был очень внимателен к моей 9-летней Ксении, показывал ей французские мультфильмы и подарил большое количество иностранных монет -- Ксеня как раз их коллекционировала.
Как-то вместе с Володей Кейданом я присутствовала на вечеринке-проводах Владимира Дремлюги, участника демонстрации на Красной площади 25 августа 1968, отсидевшего к тому времени свой лагерный срок и уезжавшего за границу. Там я впервые увидела Татьяну Михайловну Великанову (1932-2002; математик; одна из основательниц Инициативной группы), которую потом очень полюбила (правда, в тот раз она мне показалась пламенной революционеркой - скорее, по своему внешнему облику), и писателя-диссидента Анатолия Марченко с маленьким (2-летним?) сыном на руках, оказавшимся на недолгое время на свободе. (Слева на фото - Т.М. Великанова.)
Постепенно я познакомилась и с другими «диссидентами». Главным ответственным (вместе с Т.М. Великановой) за выпуск «Хроники текущих событий», где регулярно фиксировались случаи нарушения прав человека в стране, тогда была Татьяна Сергеевна Ходорович (основательница «Хроники» Наталья Горбаневская уезжала «за бугор», в последние дни пред ее отъездом меня повел к ней Юра Шиханович, так что я имела возможность на прощание познакомиться с легендарной правозащитницей - осуществить свое давнишнее желание). У Татьяны Сергеевны я брала свежие машинописные экземпляры «Хроники» и увозила их в Киев, чтобы там, по возможности, «распространять» (формулировка соответствующей статьи УК). Потом уехала и Татьяна Сергеевна (замечательная женщина, филолог, мать четырех дочерей, автор книги о Леониде Плюще, написанной в его защиту и изданную на Западе).
Теперь в свои приезды в Москву я получала «Хронику» от Татьяны Михайловны - иногда это был первый экземпляр машинописной закладки, что давало мне повод для внутренней гордости - а она спешила от него избавиться, чтобы не забрали на очередном обыске). Бывало, «Хронику», вместе с другим самиздатом и тамиздатом, мне вручал Юра Шиханович, но он в то время дома ничего не хранил, его нужно было заранее предупреждать и потом где-нибудь встречаться. Однажды он мне назначил встречу на станции метро «Смоленская». Я, нервничая, прождала его целый час (это был день моего отъезда в Киев), а он в это время ждал меня на станции с тем же названием, но на другой линии метро ( а я и не знала или забыла о ее существовании). Так мы в тот раз и не встретились, Юра сердился - ведь ему пришлось опять относить нелегальные листки в свое тайное «хранилище».
Помню в один из первых моих приездов в Москву после нашего знакомства Юра сказал мне, что нужен человек, который бы помыл полы в доме у Петра Григорьевича Григоренко (1907-1987). Легендарного генерала-диссидента только-только выпустили из психушки. Я с радостью предложила это сделать. И вот мы (кажется, вместе с Володей Кейданом, т.к. там нужна была еще и какая-то мужская помощь) отправились к П.Г. на Комсомольский проспект. С генералом меня познакомили, он, ослабленный после перенесенного «лечения», лежал в постели, и потому я с ним почти не разговаривала, но зато на меня огромное впечатление произвела его жена, Зинаида Михайловна (1909-1994) . Красивый, добрый, открытый человек. Она мне рассказала душераздирающую историю о том, как в результате ее ареста (после ареста ее первого мужа, погибшего в застенках НКВД) в 1937 г. отлученный от нее грудной ребенок стал психически больным на всю жизнь. Этот сын, Алексей, присутствовал тут же, она очень трогательно, любовно с ним обращалась.
Когда в 1976 г. я вышла замуж за Павла Проценко, наше участие в правозащитном движении стало более интенсивным, хотя мы и не ставили свои подписи под общими петициями и заявлениями (чтобы не привлекать к себе лишнего внимания). Мы собирали факты нарушения прав человека в Киеве и вообще на Украине, Павел писал об этом корреспонденции и в «Хронику», и на Радио «Свобода», писал также аналитические статьи о положении на Украине, считая Украину испытательным полигоном КГБ для разработки методов подавления инакомыслия и свободомыслия. (Эти статьи находили одобрение, в частности, у А.И. Солженицына.)
В то время во главе Фонда помощи семьям политзаключенных, созданного Солженицыным на основе доходов от продажи книги «Архипелаг ГУЛАГ», встал Сергей Ходорович (брат эмигрировавшей Татьяны Сергеевны). Узнав, что я из Киева и часто бываю в Москве, он предложил мне стать связующим звеном, попросту - передатчиком денежных сумм семьям репрессированных, проживающим в Киеве и окрестностях. Я, разумеется, согласилась.
(Потом одна жена политзаключенного рассказывала мне, как к ней приходили сотрудники ГБ, показывали мою фотографию, снятую из подворотни, и спрашивали, знакома ли она со мной и т.д.)
Иногда Павел посылал меня на рискованные операции добычи информации (об одном таком случае я рассказала здесь: http://users.livejournal.com/_quidam/1741.html ) Однажды Татьяна Михайловна прислала к нам свою дочь Наташу за информацией, поступившей нелегально из лагеря от одного из политзаключенных, которую я должна была взять в доме члена Украинской Хельсинкской группы Оксаны Мешко (1907-1991). Когда я возвращалась от нее домой, я заметила за собой слежку. Я постаралась от нее избавиться, перепрыгивая из одного вида транспорта на другой, выскакивая в последний момент из вагона поезда метро и меняя направление движения - в общем, следуя приемам, почерпнутым из детективных фильмов или романов. Вечером мы поехали с Наташей на вокзал. Билетов, как обычно, на Москву не было. К нам подошел некий мужчина и предложил купить у него билет. Мы с радостью купили. А ночью в поезде Наташе устроили обыск и забрали все бумаги, а ее ссадили с поезда. Такие мы были горе-конспираторы. К нам с обыском в тот раз не пришли.
Потом были и обыски, и вызовы в КГБ и вынесение предостережения со стороны органов, ну и в конце концов, под занавес, арест мужа на фоне уже якобы начинавшейся перестройки. Об этом я уже рассказывала в других заметках.
Еще забыла упомянуть о регулярных встречах с замечательной мужественной женщиной, публицистом и литературным критиком Зоей Крахмальниковой (1929-2008), с 1976 г. начавшей выпускать самиздатский сборник «Надежда (Христианское чтение)». От Зои я получала иногда машинописные экземпляры этого сборника, а иногда и книжечки, выходившие в изд-стве «Посев». Там время от времени помещались и публикации Павла <Проценко>".