Идея "Новороссии", как русская народная "утопия", в сравнение с Беловодьем и Градом-Китежем | 3
Идея "Новороссии", как русская народная "утопия", в сравнение с Беловодьем и Градом-Китежем | 3
Автор: Василенко Татьяна
глава 2. "Самозванец" или "избавитель" - "Москва" или "Новороссия". (продолжение)
2
"Самозванцев-избавителей" в их взаимоотношение с Москвой, научной школой, в числе многих способов, предлагается классифицировать как "между-династические" и "внутри-династические". Разница между ними в том, что первые - оспаривают легитимность власти, тогда как вторые признают оную, как истинную: если Лжедмитрий откровенно "между-династический" тип, то многочисленные "идущие на помощь царю для усмирения злых "бояр" "самозванцы" безусловно относятся ко второму типу. (При этом в русской истории известны сложные пересечения, когда "внутри-династические самозванцы" выступали с поддержкой не московской власти, а той, что провозглашает "между-династический" самозванец: к примеру "Пётр Фёдорович" в отношение к Лжедмитрию в 1606 году). Но вернёмся в наше время. Сегодня все те, кто входит в число так называемых "патриотов-охранителей" рассматривают недавнего министра обороны Стрелкова, как представителя "внутри-династической" партии, да именно так себя неоднократно презентовал и сам Стрелков. Все составляющие такой формулы тут налицо: "Путин - хорошая власть", "5-6 колонны - злые бояре", "верный, но оклеветанный сын власти" герой-избавитель Стрелков". Потому не вызывает ни малейшего удивления всё происходящее со Стрелковым, его судьба, именно как "избавителя" движется по давно написанному сценарию (чего стоит хотя бы появление "второго" Стрелкова среди военного руководства Новороссии!!!), в этом смысле его "снятие с должности" безусловно результат московских действий, и то что эти действия привязываются его сторонниками к "интригам злых бояр" тоже вполне понятно. Между тем, подобное представление результат удивительно поверхностной оценки событий, оценки в которой начисто забывается характер, "воля", "сущность" самой Москвы (как третьего (после Небесного и "утопического" (после Киевского) русского центра), о чём мы говорили в 1 эпизоде этой главы. Возможно это результат того, что партия "патриотов-охранителей" сознательно или нет делает ту же "ошибку", какую делали "большевики-строители коммунизма": одни игнорировали русскую историю, до 1917 года, вторые игнорируют её до создания Москоского Царства. Под словом "игнорируют" я имею ввиду не то, что они её "не знают и знать не хотят", а то, что они не берут в расчёт её "силу", как образующую и ведущую. Впрочем всё это можно обозначить и более общим постулатом - политика всегда склонна недооценивать Настоящую Историю, потому как ориентируясь на "быстрое сегодня" она, вспоминая Евгения Головина, есть "полное пренебрежение к истории, из которой суетливо вырываются какие-либо «примеры», долженствующие украсить воинственный нарциссизм удачливых предпринимателей и политиков…"
Тем не менее мы попытаемся выйти за пределы "политики" и поговорим о сегодняшних событиях, как о "продолжение" Настоящей Истории. А в Настоящей Истории Москва изначально является точкой где, и это очень важно, легитимность и нелегитимность власти постоянно меняется местами. Именно попытка начать осознавать это является целью второго эпизода второй главы.
Собственно говоря Московское Царство так и началось. Интуитивно официальная история (изначально поставленная на службу Москве во всех её ипостасях) любит "забывать" два следующих эпизода - судьбу первого (на самом деле первого) венчанного на царство (1498 год) князя Димитрия Иоанновича и судьбу ещё одного (!) Димитрия Иоанновича - первого (!) сына Ивана Грозного, погибшего в следствие роковой "случайности" в возрасте полугода. Между тем, мистическим (хотя оттого не менее реальным) образом именно эти два момента "запустили" самозванчество, как противовес Московскому Царству на Руси. Напомним эти два эпизода:
Димитрий Иоаннович( предположительно:10.10.1483 - 14.02.1509), вел. кн. Владимирский, Московский, Новгородский и всея Руси (1498-1502), внук вел. кн. Иоанна III Васильевича. 4 февр. 1498 г. он был провозглашен вел. князем и соправителем деда. Возведение Д. И. на великокняжеский трон было произведено по новому, ранее неизвестному обряду ( был использован чин поставления на царство визант. императора). Составленный в связи с этим событием чин поставления был затем использован при создании чина коронации Иоанна IV Васильевича (1547) и его преемников. 11 апр. 1502 г. Иоанн III приказал заключить внука в тюрьму, "и от того дни не велел их поминати в октениах и литиах, ни нарицати великим князем", а 14 апр. «пожаловал сына своего Василиа благословил и посадил на великое княжение Володимерское, и Московское, и всеа Русии". По сообщению С. Герберштейна, в 1505 г., перед смертью, Иоанн III приказал освободить внука и просил у него прощения, но новый вел. князь приказал бросить Д. И. в тюрьму, где, тот либо "погиб от голода и холода", либо - "задохнулся от дыма", либо был попросту убит.
Димитрий Иоаннович (1553 -1553(4) год) - старший сын Ивана Грозного от первой жены Анастасии Романовны (Захарьиной Юрьевой), утонул, выпав из рук няньки, после того как его родители совершили путешествия вместе с ним в Кирилло-Белозерский монастырь. Известно, что Ивана Грозного предостерегали от этого путешествия, в частности Максим Грек прямо предрёк гибель царевича, если оно состоится.
Стоит остановится, и становится очевидно - приведённые два эпизода дают возможность увидеть всю историю московского царства несколько в ином, нежеле привычный, ключе. Гениальная фраза Ключевского "Лжедмитрий был только испечён в польской печи, а заквашен в Москве", независимо оттого, что имел ввиду "разум" её автора, именно об этом. Самозванчество стало вторым "я" Москвы, по сути вся история Московского Царства - нескончаемое святочное игрище в "царя горы". Иногда, в случае действительно сильных, интуитивно желающих воссоединить в одно "реальность и утопию" (Москву и "Китеж") престоловладетелей, происходила попытка "самоинициироваться" тем или иным способом. Очень интересна в контексте этого тема карнавального "венчания на царства". Ранее, в одном из своих текстов, я затрагивала эту тему, когда предлагала русское прочтение теории "двух тел короля" (Кантаровича) и теории "солярно-лунарной власти" (Дугина). Тогда это была некая "самостоятельная мысль", но так как, в свете всего вышеозвученного, эта "самостоятельность" переходит в разряд "доказательной базы", рискну самопроцитироваться:
"В заповедностях русской истории неразгаданной притчей лежит тайна ряженого царя Симеона Бекбулатовича. Того самого, коего на княжить “посадил” Иван Грозный, а сам, назвавшись Иваном Московским, поселился на Петровке. Существует множество и самых примитивных и самых глубоких попыток объяснить этот момент царствования Ивана Грозного, но все они исходят из того, что перед нами отражение “персональной воли” Царя, его желания, ведомого “коллективным бессознательным” или его “сумасбродства”, обусловленного характером, или политическими причинами. Между тем, на мой взгляд, “история с ряженным Князем” ни что иное, как инициатический, не личный, а от Бога, процесс самолегализации себя. Той самой самолегализации, что “дарует” властьнесущему “второе тело”. И тут вернёмся к дню сегодняшнему, а именно к высказанным Александром Гельевичем Дугиным взаимопересекающимся концептам о “втором теле Путина” и о “Путине солярном и лунарном”. Спешу заметить, что сам “Путин”, не имеет к этой статье ровно никакого отношения. Более того, на мой взгляд, АГД выдвинув чрезвычайно важную идею, отталкиваясь от которой можно начинать разговор о характере сакрального в “русской власти”, примером и образцом себе взял того, который к этой идеи отношения не имеет. Впрочем, говоря о “солярном и лунном Путине”, Александр Гельевич делает весьма верное замечание: "С моей точки зрения, Путин - не человек, Путин - это концепт, носитель некоей функции…" Иными словами речь идёт именно о “власти носители”, а не о президенте. Насколько я понимаю, именно в этом смысле многие рискуют утверждать, что линия “Царь есть всегда, он один и не имеет завершения” продолжается после гибели Николая 2 в Ленине, Сталине и так далее. На мой взгляд, допущения такого “продолжения цепи” в корне не верно, но здесь мы не будем об этом говорить. Мы поговорим именно о “концепте, носители некоей функции”. Рассуждая, о “втором теле” власти, Александр Гельевич ссылается на замечательную работу Эрнста Канторовича “Два тела короля”. В презентации АГД суть концепта Канторовича выглядит так: "В Средневековье существовала теория, что у монарха помимо обычного индивидуального тела есть еще одно - «мистическое». Оторвав эту концепцию от религиозных представлений, мы можем сказать, что «второе тело» есть социально-политическая функция Правителя как высший горизонт всех остальных составляющих, включая индивидуума и ситуативный баланс целей и интересов внутри общества, элит и влиятельных кланов. Именно это «второе тело» и есть та инстанция, в которой коренится суверенитет. Это точка господства, которая уже не зависит ни от чего из области первого тела. Именно на уровне этого второго - «политического» - тела и принимается Решение. Суверенным является тот правитель, у кого имеется это второе тело..." Тут, на на мой взгляд, необходимо несколько “замедлить мысль” и подумать каким образом это проявление “второго тела” отраженно не в европейской, а именно в русской истории. Потому как Русская История - история метафизически особая, и с этим вряд ли будет спорить тот же АГД, хотя бы потому, что он ни в коей мере не отрицает “особого русского пути”, хотя и видит его (по крайне мере в последнее время) токмо географической путём-миссией вовне. Мы же, рассуждая о “втором теле” власти попробуем посмотреть вглубь, в область той самой Потаённой Руси, Руси Заветной, парадоксальной, которая “не умью, а чую”. Именно с этого русского “чую” и можно обнаружить те самые моменты, где “второе тело” власти проявляло себя, проявляло не столь прямолинейно, как сейчас его пытаются обозначить многие, а проявляло неразгаданной загадкой, сказочностью, инициатической ступенью, пройдя которую власть становилась именно тем, что “рукой лечит и взглядом на смерть посылает”. Теперь возвратимся к первым фразам этой статьи. Итак, Иван Грозным, “оставив царствовать” Симеона Бекбулатовича шлёт ему поклоны да челобитные. "Посадил царем на Москве Симеона Бекбулатовича и царским венцом его венчал, а сам назвался Иваном Московским и вышел из города, жил на Петровке; весь свой чин царский отдал Симеону, а сам ездил просто, как боярин, в оглоблях… Государю великому князю Семиону Бекбулатовичю всеа Русии Иванец Васильев с своими детишками, с Ыванцом да с Федорцом, челом бьют…" (Соловьёв С. М. «История России с древнейших времен», Послание Симеону Бекбулатовичу (1575) Спустя век другой Первый - Пётр (Первый, как император) делает тоже самое - рядится в Петра Михайловича, простого “бомбардира”, и назначает “монархом”, “князем-кесарем” Ромодановского, коему целует руку и от которого “чины принимает”. При чём в случае с Ромадоновским речь идёт уже о “династии”, ибо в этом “сажение на трон” принимают участие отец - Фёдор Юрьевич и сын его - Иван. Далее необходимо упомянуть ещё о двух эпизодах (если слово “эпизод” вообще уместно в данном контексте, когда речь идёт о возможно одной из главных тайн проявления “русской власти во втором теле”). Это известные “опричный монастырь” Ивана Грозного и “всешутейший собор” Петра Великого. По многим свидетельствам, Иван Грозный в Александровской слободе в полной мере имитирует монашеские обряды, исполняя роль игумена и обряжая своих опричников чернецами. Со всешутейным собором Петра тоже самое. Безусловно тут на ум приходят и русские масляничные и купавные игрища, когда “всё наоборот”, и французский праздник “дураков” с его алхимическим символизмом: "Праздник Дураков, со своим папой, сановниками и народом - блестящим, веселым народом средневековья; праздник выходил из церкви и разливался по городу… Веселая сатира на невежественное духовенство, идущая со стороны скрытого знания! О! Праздник Дураков со своей повозкой Триумфа Вакха, которую тянут кентавр и кентавриха в чем мать родила, сопровождаемые великим Папой; со своим непристойным карнавалом, оккупировавшим внутренний двор храма! Нимфы и наяды, только что вышедшие из воды; богини Олимпа: Юнона, Диана, Венера - все идут к храму, чтобы услышать мессу! И какую мессу! Сочиненную посвященным Пьером де Корбейль, архиепископом Санским по языческому ритуалу; когда паства 1220 года слышала ее, она приходила в восторг: с губ людей срывались крики: эвоэ! и как в бреду, они повторяли: Нжc est clara dies clararum clara dierum! Нжc est festa festarum festa dierum! (Этот день - самый торжественный среди всех торжественных дней! Этот день - самый праздничный среди всех праздничных дней!) Был еще Праздник Осла, почти столь же пышный, как и предыдущий, с триумфальным входом под священные своды метра Осла, чьи сабо некогда ступали по мостовым Иерусалима…" (Фулканелли “Тайна Соборов”) Все эти ассоциации безусловно имеют место быть, с одним лишь замечанием - в случае и с “опричным монастырём”, и с “всешутейным собором”, и с Симеоном Бекбулатовичем, и с Ромадоновскими - “инициатором” является не народ, а Царь.
И тут очень важно следующие - для современности (утративший “чую”) характерно проводя параллели меж указанных “моментов” полагать, что тут “царь дублирует народ”, ну или в “царе проявляется народных дух”. Возвращаясь, к Канторовичу и Дугину и перенеся предложенные им концепты в связку Царь - народ, современность бы заявила: “второе тело - народ”, “солярное тело - народ”. Но можно ли так полагать, если стоять на позиции святости, сакральности, отБоговости Царя (Русского Царя, я имею ввиду)? Ответ напрашивается сам собой - ни в коей мере нельзя. “Второе (или солярное) тело” это то “тело”, в коем течёт царская кровь, а значит это именно и конкретно сам Царь, освобождающийся от “первого тела” с помощью “шутовской коронации” (Симеон Бекбулатович, Ромадоновские) и очищающийся после инициации от “крови первого тела” через “опричный монастырь” или “всешутейный собор”. В этом контексте важно вспомнить, что Симеон Бекбулатович - потомок Чингисхана, а Ромадоновские несли в себе кровь Рюрика"
И, возвращаясь к началу этого эпизода, предлагаю попытаться осмыслить следующее - в лице великого князя Дмитрия Иоанновича и младенца Димитрия (первого сына Ивана Грозного) - перед нами то, что можно обозначить "внутри-династическим" моментом, а то, что разыгрывалось Иваном Грозным и Петром Первым, как карнавальное "саждение на царство", безусловно "меж-династический". И, тут, в качестве "зачина" для следующего эпизода необходимо подчеркнуть - "обращение Москвы" и с первыми, и со вторыми носит тот же характер, что её обращение с "внешними самозванцами-избавителями", "внутри-династические" или "меж-династические" они не имеет значение. Об этом и пойдёт речь далее.