СКАЗОЧКА
СОЛНЦЕ В КОРОБКЕ
Кисточка любила желтый цвет и мечтала всё покрасить желтым, чтобы забор был из солнца и домик сиял. Но её друг художник упорно рисовал размокшее под дождём поле, полоски грязи и угрюмое небо в тучах. Когда выходило недостаточно мрачно, он выбрасывал лист, и добавлял небу беспросветности и ещё больше луж поперек дороги.
Оставалось только зажмуриться, чтобы не видеть. Но одним глазом она всё же подглядывала - любопытство пересиливало. Уже не один год она служила художнику, и в прошлом они нарисовали немало отблесков солнца на воде, светящегося неба на закате или радостных зарниц в предвкушении восхода.
Жили они в деревне, поэтому выбор натуры был небогат: река, да поле, да лес. Но всё это непрестанно менялось. У зимы были свои многоцветные оттенки, у осени или весны - свои, а летом смешивались сразу все краски, и перемены можно было наблюдать с первых лучей и до темноты.
Кисточка обожала лето - ведь тогда выпадали самые длинные дни. Друг уходил с ней далеко за реку, бродил по лесу часами, заткнув её в карман (и можно было подглядывать за большим интересным миром). Или усаживался с мольбертом, и уж тогда ей приходилось работать до усталости.
Но однажды художник уехал в город - помочь какому-то заболевшему товарищу, а кисточку с собой не взял. Его не было три месяца, и она вся извелась от безделья и темноты в коробке. В товарищах у неё были тупые неразговорчивые карандаши, да пересохшие краски. Никаких новостей и событий.
К зиме художник вернулся, но его словно подменили. Ушли весёлость и любопытство, он часами лежал на продавленном диване и не хотел выходить. Если б кисточка была собакой, она бы подбежала, ткнулась носом, растормошила бы его: «Хозяин, ты что?». Но после смерти Шарика, художник так и не взял никого другого. Тосковал по ушедшему псу.
Постепенно начал рисовать, но всё тучи, да грязь, да лужи… Ни искры солнца, ни желтенького цветочка или пятна. Кисточке оставалось только злиться или плакать от беспомощности.
Однажды в гости зашел старик с другого конца улицы. Попросил несколько картофелин и разговорился с хозяином:
- Что-то редко тебя вижу, Федя? Неделями не встречаемся… А раньше-то…
- Жить не хочется, Иван Петрович, - пробурчал художник. - Лучшего моего товарища, друг детства, не спасли врачи… Умер прямо во время операции. А если бы не пошел на неё, то и жил бы до сих пор. Где справедливость?
Старик покачал головой сочувственно, повздыхал. И сказал в ответ обычное:
- У каждого своя судьба.
- Но врачи-то - на то и врачи, чтобы справляться, вылечивать от болезней!
- Они - тоже люди, такие же слепые, как и мы все.
- А на что же тогда надеяться? К кому бежать?
Кисточка затаилась. Кажется, больше нет шансов, что художник начнет рисовать солнечные блики или вспомнит про восходы. Она не знала, кто такие «врачи», но чувствовала горе и гнев своего спутника.
- Да, не надо никуда бежать, Федя. Так или сяк, все умрем. Но когда придут в избу твои внуки, разбирать вещи и оттаскивать их на помойку, сравни - найдут ли вот эту груду картинок с размазанным в грязь полем… Ведь ты сейчас на все лады только и рисуешь, что кладбище… Или увидят твои прежние работы, где жизнь такая разная, каждый день не похож на другой?
- Ну, а толку-то… Меня и так, и так не будет. Пусть видят, что хотят.
Старик потоптался немного и ушел, бережно унося картошку. На другой день хозяин долго ходил по комнате, а ещё через день устроился разбирать недавние рисунки. Часть свалил в кучу - на выброс, несколько оставил.
- Ну, что подруга? - вдруг услышала над головой кисточка. И край коробки приоткрылся. - Истосковалась по солнечному свету? Знаю, знаю… Любишь… Послезавтра подумаем - чем тебе помочь. А завтра - некогда. Поеду за щенком.
Кисточка любила желтый цвет и мечтала всё покрасить желтым, чтобы забор был из солнца и домик сиял. Но её друг художник упорно рисовал размокшее под дождём поле, полоски грязи и угрюмое небо в тучах. Когда выходило недостаточно мрачно, он выбрасывал лист, и добавлял небу беспросветности и ещё больше луж поперек дороги.
Оставалось только зажмуриться, чтобы не видеть. Но одним глазом она всё же подглядывала - любопытство пересиливало. Уже не один год она служила художнику, и в прошлом они нарисовали немало отблесков солнца на воде, светящегося неба на закате или радостных зарниц в предвкушении восхода.
Жили они в деревне, поэтому выбор натуры был небогат: река, да поле, да лес. Но всё это непрестанно менялось. У зимы были свои многоцветные оттенки, у осени или весны - свои, а летом смешивались сразу все краски, и перемены можно было наблюдать с первых лучей и до темноты.
Кисточка обожала лето - ведь тогда выпадали самые длинные дни. Друг уходил с ней далеко за реку, бродил по лесу часами, заткнув её в карман (и можно было подглядывать за большим интересным миром). Или усаживался с мольбертом, и уж тогда ей приходилось работать до усталости.
Но однажды художник уехал в город - помочь какому-то заболевшему товарищу, а кисточку с собой не взял. Его не было три месяца, и она вся извелась от безделья и темноты в коробке. В товарищах у неё были тупые неразговорчивые карандаши, да пересохшие краски. Никаких новостей и событий.
К зиме художник вернулся, но его словно подменили. Ушли весёлость и любопытство, он часами лежал на продавленном диване и не хотел выходить. Если б кисточка была собакой, она бы подбежала, ткнулась носом, растормошила бы его: «Хозяин, ты что?». Но после смерти Шарика, художник так и не взял никого другого. Тосковал по ушедшему псу.
Постепенно начал рисовать, но всё тучи, да грязь, да лужи… Ни искры солнца, ни желтенького цветочка или пятна. Кисточке оставалось только злиться или плакать от беспомощности.
Однажды в гости зашел старик с другого конца улицы. Попросил несколько картофелин и разговорился с хозяином:
- Что-то редко тебя вижу, Федя? Неделями не встречаемся… А раньше-то…
- Жить не хочется, Иван Петрович, - пробурчал художник. - Лучшего моего товарища, друг детства, не спасли врачи… Умер прямо во время операции. А если бы не пошел на неё, то и жил бы до сих пор. Где справедливость?
Старик покачал головой сочувственно, повздыхал. И сказал в ответ обычное:
- У каждого своя судьба.
- Но врачи-то - на то и врачи, чтобы справляться, вылечивать от болезней!
- Они - тоже люди, такие же слепые, как и мы все.
- А на что же тогда надеяться? К кому бежать?
Кисточка затаилась. Кажется, больше нет шансов, что художник начнет рисовать солнечные блики или вспомнит про восходы. Она не знала, кто такие «врачи», но чувствовала горе и гнев своего спутника.
- Да, не надо никуда бежать, Федя. Так или сяк, все умрем. Но когда придут в избу твои внуки, разбирать вещи и оттаскивать их на помойку, сравни - найдут ли вот эту груду картинок с размазанным в грязь полем… Ведь ты сейчас на все лады только и рисуешь, что кладбище… Или увидят твои прежние работы, где жизнь такая разная, каждый день не похож на другой?
- Ну, а толку-то… Меня и так, и так не будет. Пусть видят, что хотят.
Старик потоптался немного и ушел, бережно унося картошку. На другой день хозяин долго ходил по комнате, а ещё через день устроился разбирать недавние рисунки. Часть свалил в кучу - на выброс, несколько оставил.
- Ну, что подруга? - вдруг услышала над головой кисточка. И край коробки приоткрылся. - Истосковалась по солнечному свету? Знаю, знаю… Любишь… Послезавтра подумаем - чем тебе помочь. А завтра - некогда. Поеду за щенком.